Глава 5 МОЛОДЫЕ ЛЮДИ В ВОЕННОЙ ФОРМЕ
Глава 5
МОЛОДЫЕ ЛЮДИ В ВОЕННОЙ ФОРМЕ
В 1910 году настало время задуматься о моем будущем. Склонность к музыке и изобразительному искусству влекла меня к артистической стезе. Но отец решил направить меня на военное поприще, которое считал единственно достойным для своего сына.
До того как поступить в Пажеский корпус[10], о котором я хочу рассказать, я прошел подготовительное обучение в Николаевском юнкерском училище. Так поступали многие юноши, поскольку это учебное заведение помогало им привыкнуть к военной жизни и позволяло после его окончания поступить в Пажеский корпус.
Теоретически в Пажеском корпусе было семь классов, с первого по седьмой. Но в действительности первый и второй не существовали. Будущие пажи поступали сразу в третий, пройдя перед поступлением подготовительные курсы, о чем им выдавался диплом. Затем пажи пять лет учились в корпусе. Все прочие кадетские училища, где учились те, кому был закрыт доступ в Пажеский корпус, имели по семь классов. Над этими училищами располагались высшие военные школы – юнкерские училища. В Пажеском корпусе, помимо пяти его обычных классов, имелось два высших, окончание которых открывало пажу двери одного из полков императорской гвардии. Полк выбирался или родителями будущего офицера, и в этом случае определяющей обычно являлась семейная традиция, или императорской фамилией.
На момент поступления в третий класс новый паж должен был иметь возраст не менее двенадцати лет. Большинству было по тринадцать. Таким образом, после двух лет подготовительного обучения и семи лет в корпусе, включая два старших класса, то есть после девяти лет учебы, в возрасте девятнадцати – двадцати лет, максимум двадцати одного года, выпускники корпуса поступали на службу в гвардию в чине подпоручика.
В Пажеский корпус принимались, безо всяких исключений, только юноши из старинных аристократических фамилий. Требовалось, чтобы не только родители, но и бабки и деды по обеим линиям принадлежали к дворянству. В соответствии с распространенным обычаем я был записан в Пажеский корпус с момента рождения моим крестным отцом – великим князем Алексеем Александровичем, что избавило семью от необходимости обращаться с прошением о моем зачислении. Точно так же я заранее был определен к выпуску из корпуса в конную гвардию.
Итак, окончив подготовительные классы, я надел пажескую форму, красивую и почетную. В старших классах и на парадах форма пажа состояла из черного с красным мундира с золотыми бранденбурами и золотыми галунами на рукавах; на голове носили каску с белыми перьями. В младших классах форма была чуть менее роскошной и включала остроконечную каску.
Большинство из нас были экстернами, или, говоря точнее, находились на полупансионе; свободного экстерната не существовало. Интернов в корпусе было мало: обычно это были мальчики, чьи родители жили не в Петербурге. Порой в эту категорию входили иностранные принцы. Репутация Пажеского корпуса была столь высока, что многие императорские и королевские семьи Европы и Азии направляли на учебу в него своих принцев, в том числе и престолонаследников. В частности, так поступали правящие династии балканских стран. Среди моих соучеников я помню наследного принца Персии Каджара и его братьев, многих принцев китайского императорского и сиамского королевского домов.
До седьмого класса обучение было наполовину военным, наполовину общеобразовательным. Первая половина была чисто практической и ограничивалась строевой подготовкой, верховой ездой, фехтованием и гимнастикой. Общее образование включало в себя русский язык и литературу, историю, географию, математику, физику, химию, естественную историю; из живых языков обязательным было изучение французского, английского и немецкого. Программа обучения языку была весьма углубленной, но большинству учеников она давалась легко, поскольку у русской знати было в обычае учить детей иностранным языкам, в первую очередь французскому, с самого раннего детства. Как известно, этот язык был официальным языком двора, а следовательно, и светских салонов. Немецкий был более распространен в интеллектуальных и научных кругах.
Также общее образование включало курс религиозного обучения. Он был обязательным и очень строгим; в него включались священная история и катехизис, которые следовало знать наизусть, равно как и общеупотребительные молитвы. Священники, наши учителя по данным предметам, были, к сожалению, очень плохо образованны, как и огромное большинство священников в России; исключения встречались редко. Так что они давали нам традиционное религиозное обучение, довольно узко понятое, более привязанное к букве священных текстов, нежели к духу религии. Теологии и истории религий не было. Нам не объясняли различий между догматами; никто из нас не мог бы сказать, чем русская православная вера отличается от католической. Да и сами наши учителя этого не знали, поскольку их этому тоже в свое время не научили.
Помимо военного и общего образования существовал курс, который я не решаюсь отнести ни в первую категорию, ни во вторую: это были танцы, час в неделю, обязательный для всех.
Уроки (или экзерсисы) начинались в девять часов утра. Каждый урок продолжался пятьдесят минут, за ним следовала десятиминутная перемена. Так продолжалось до полудня. С полудня до двух часов – отдых и обед. Экстерны и интерны предпочитали обедать в корпусе. Кухня была хорошей, порции достаточными; на обед мы получали суп, мясное или рыбное блюдо с гарниром и десерт (чаще всего компот). Пили только воду.
В два часа занятия возобновлялись и шли до четырех часов дня. Затем экстерны свободно разъезжались по домам. Интерны же отправлялись в классы для выполнения домашних заданий. Спали они в дортуарах.
Большинство наших преподавателей были офицерами. Учителя живых языков были гражданскими лицами, и все иностранцы, в противоположность тому, что принято во Франции в государственных школах. Учитель танцев являлся артистом Императорского балета.
Обучение, проживание и питание в Пажеском корпусе были бесплатными. Также корпусом выделялись каждому учащемуся два комплекта формы: повседневный и парадный; семья могла пошить один или несколько комплектов дополнительно, но в соответствии с установленным образцом.
Каждый, кто хочет понять дух, царивший в Пажеском корпусе, должен вспомнить происхождение этого учебного заведения.
Изгнанные в 1798 году с острова Мальта рыцари Мальтийского ордена нашли приют у Павла I, который тогда и создал Пажеский корпус. В комплекс зданий корпуса была включена и осталась часовня мальтийских рыцарей. Установился и несколько лет сохранялся обычай записывать мальчиков из аристократических семей одновременно в Пажеский корпус и в Мальтийский орден. Царь Павел I самолично составил в духе присяги ордена текст присяги, которую должны были приносить пажи: в числе прочего они клялись всегда оставаться верными «брату по оружию» и скорее предать жену или брата, чем его. В дальнейшем связь между корпусом и орденом, официально существовавшая при Павле I, ослабла, и присяга была забыта. Но эмблемой Пажеского корпуса остался мальтийский крест, а дух присяги, в которой пажи клялись в верности, мужестве и презрении к женщинам, продолжал руководить корпусом, переходя от одного поколения учеников и учителей к другому.
Следствием этого было возникновение совершенно особого кастового духа. У сложившихся взрослых людей из числа русской аристократии кастовость тоже существовала, но у них она уравновешивалась личным опытом, знанием жизни, свободной игрой индивидуальных тенденций. Но можно себе представить, во что такой кастовый дух выливался у подростков. В том возрасте, когда у молодого человека пробуждаются чувства, сердце и разум, складываются жизненные ориентиры, наши головы забивала разная чушь. Из нас как будто стремились сделать не просто идеального строевого офицера, но полную противоположность интеллектуалу.
В свободное время все эти мальчики от тринадцати до двадцати лет ничего не читали. Они разговаривали между собой. Но самое меньшее, что можно сказать про их разговоры, что в них не заходила речь об идеалах. Предмет бесед составляли три темы: вино, лошади и женщины.
Вино. Знание тонких вин было в большой чести в старинных русских семьях, где порой доходило до невероятных утонченности и расточительности. Так что мальчики с самого детства считали умение разбираться в винах одним из главных достоинств человека их происхождения. Невежественность в данном вопросе вызывала насмешки; легкая ошибка вызывала презрение. Помню случай, приключившийся с одним из моих соучеников. Происходя из хорошей провинциальной семьи, этот юный князь хотел встать вровень с нами. Однажды наши товарищи начали рассуждать в его присутствии о достоинствах различных сортов шампанского. Один расхваливал такое-то шампанское такого-то года, другой возражал, в разговор вступил третий: спор становился все более оживленным и серьезным. И тут в него вмешался юный князь; вдохновляясь опытом нескольких поездок своей семьи за границу, он уверил нас, что ни одно из шампанских вин Франции не сравнится с «Асти спуманте». Не могу даже описать, какие сарказм и презрение навлекло на него это заявление. После этого случая в Пажеском корпусе все называли его только «князь Спуманте». И уверяю вас, это была обидная кличка.
Споры о лошадях были не менее жаркими. В этой теме юный дворянин тоже начинал разбираться очень рано. В Пажеском корпусе вы могли услышать, как мальчики тринадцати – четырнадцати лет с жаром обсуждают достоинства той или иной породы. Самыми лучшими эти знатоки признавали английских лошадей. Конные состязания офицеров, имевшие место в Манеже, были предметом страсти пажей, как и всей аристократии. Обладание чистокровной английской лошадью было в России большой и завидной роскошью; все знали знаменитых коней, принадлежавших короне, великому князю Дмитрию Константиновичу, графине Браницкой, князю Куракину или обер-камергеру двора Балашову.
Что же касается мечтаний пажей, как и всей аристократической молодежи, о женщинах, то в них было еще меньше поэзии. В мечтах учащихся Пажеского корпуса не было ничего нежного, рыцарственного, искреннего, что, по крайней мере в довоенный период, наполняло сердца школьников во всех странах. Никогда не останавливая внимания на женщине из общества, а выбирая объектом танцовщицу, актрису или даму полусвета, при условии, что она известна, пажи обсуждали достоинства лица, фигуры, а также цену дам своих грез практически так же, как обсуждали лошадей. Русская аристократическая молодежь никогда не рассматривала женщину в качестве равного участника в наслаждениях, но видела в ней лишь инструмент для наслаждения.
Тому существовало две причины. На первую влияло то общество, в котором вращались пажи; в нем они могли видеть женщин двух сортов: дворянок и доступных женщин. Первые были для них недосягаемы, поскольку в ту эпоху, за редкими исключениями, русские аристократки не пускались в подобные авантюры. Можно сказать, что встретить светскую даму, имеющую связь на стороне, было так же трудно, как и найти светского мужчину, у которого такой связи не было.
Другая причина низкого мнения пажей о женщинах была физиологической, и таково было мнение всего русского народа; но в других общественных классах некоторые тенденции позволяли бороться с таким мнением и поднимать его. Здесь причиной была сама природа русского чувственного темперамента. Щедрый и бурный, он в то же время является малоутонченным, враждебным эротическим изыскам. Всем известно, что француз, смотрящий на эти вещи иначе, считался в России (так же как в Германии и некоторых других странах) циничным развратником. Кроме того, общая для русских консервативность в любви у пажей усугублялась их неопытностью, из-за чего они требовали от партнерш ласк без фантазии и утонченности.
Женщины, являвшиеся главным предметом разговоров и фантазий пажей, были дамами полусвета. В то время в России, как, впрочем, и во Франции, их было много. Они были известны своей красотой, экстравагантными выходками, роскошью, драгоценностями и богатством. Рассказывая о русском довоенном обществе, я не могу не упомянуть о них; при этом уместно вставить этот рассказ в рассказ о пажах, чьи мысли они занимали.
Большинство дам полусвета имели звучные, легко и надолго запоминающиеся «псевдонимы». Приведем некоторые из них.
Шурка Зверек, известная достойной упоминания оригинальностью: она никогда не пользовалась косметикой. Настя Натурщица – благодаря необыкновенно красивому телу и лицу она часто служила моделью известным художникам и скульпторам. Отсюда прозвище. Сонька Комод принадлежала к категории более низкой, но все равно блестящей: своих поклонников она находила среди крупных коммерсантов и промышленников; аристократы, пожалуй, восторгались ею меньше, нежели двумя ее коллегами, упомянутыми выше. Она была красива, но довольно полна, что соответствовало тогдашнему канону красоты. Своим французским прозвищем она была обязана не легкости характера[11], а изгибам фигуры, напоминающим одноименный предмет мебели.
Большинство этих женщин завершали свою карьеру удачным браком. Например, Манька Балалайка вышла замуж за нефтяного магната. Происходившая из мелкого дворянства Катька Решетникова, очень красивая и более изысканная, чем прочие, единственная, кто был известен под своей настоящей фамилией, вышла замуж за графа Салтыкова, генерала свиты его императорского величества. После заключения брака тот по своей инициативе перестал бывать при дворе; но этого показалось мало, и его хотели лишить чина[12]. Граф-генерал запротестовал и не побоялся попросить аудиенции у императора, на которой заявил, что не допустил мезальянса, и сумел доказать дворянское происхождение своей жены. Благодаря этому чин за ним сохранился.
Любые поступки, любые жесты этих женщин, танцовщиц или актрис, завораживали Пажеский корпус. Там рассказывали связанные с ними истории, повторяли их слова. Пажи, равнодушные к остроумным и метким высказываниям великих, превращали любое слово, брошенное этими женщинами, в историческое высказывание. Сколько раз я слышал различные истории об артистке Пуаре! На сцене это была талантливая актриса, но в жизни – ловкая, хитрая и очень злая женщина, известная своими судебными процессами, в частности начатым ею против ее сожителя, графа Орлова-Давыдова. Она утверждала, что родила от графа ребенка, что дало бы ей огромные выгоды, однако расследование установило, что не только Орлов не является отцом ребенка, предъявленного Пуаре, но и сама она не мать ему, а младенец взят ею «напрокат» у настоящей матери. Она проиграла процесс.
Пуаре получала от своих поклонников очень дорогие подарки, в числе которых был огромный бриллиант. Если дамы носили камни подобной величины, то только фальшивые; подобные имитации назывались «бриллиантами от Тета» по фамилии производившего их ювелира. Один старый актер, навестив Пуаре, восхитился камнем.
– Ой! – наивно произнес он. – Какой красивый! Это бриллиант от Тета?
– Нет, – ответила Пуаре по-французски. – От свидания наедине[13].
Не уставали вспоминать о способе, которым преуспела другая известная дама полусвета. Эта женщина, желая подняться по социальной лестнице и унизить своих соперниц, задумала приобрести титул и имя: она вышла замуж за некоего графа Ротермунда, совершенно разорившегося, о котором к тому же до этой свадьбы никто и не слышал. Ирония судьбы: эта женщина мечтала сменить «творческий псевдоним» на благородное имя, а получила типичное для полусветской дамы прозвище, поскольку в переводе с немецкого Ротермунд буквально означает алый рот.
Итак, графиня Ротермунд придумала нечестный, но вполне в ее духе способ получать деньги за свои милости. Способ не совсем полусветский, но… Комнаты ее апартаментов были заставлены сервантами и этажерками, загромождавшими проход. Она заставляла эту неустойчивую мебель легкими хрупкими безделушками: венецианское стекло, саксонский и китайский фарфор. Принимая гостя, она в определенный, выбранный ею момент устраивала так, чтобы мужчина натолкнулся на буфет и свалил минимум одну безделушку. Тут же крики, обморок. Прибегала горничная, заранее проинструктированная хозяйкой.
– Посмотри на полу! – стонала Ротермунд. – Что разбилось? Что-то ценное?
– Ой, госпожа графиня! Беда! Самые лучшие вещи госпожи графини! Не меньше чем на две тысячи рублей!
При необходимости графиня вновь падала в обморок. На следующий день неловкий присылал ей безделушки на замену разбитых или компенсировал цену разбитых наличными. А графиня к тому времени уже успевала склеить и поставить на место безделушку из саксонского или китайского фарфора, которая была фальшивой.
Также мне рассказывали историю, связанную с одной актрисой, чье имя я, к сожалению, забыл. За этой особой ухаживал крупный промышленник, которому никак не удавалось завоевать ее благосклонность.
– Поедемте, – умолял он, – проведем несколько дней в моем имении.
Он рассчитывал, что вид его богатств, деревенская атмосфера, прелесть весны помогут ему завоевать актрису. Но та отклоняла предложения, а однажды решила отделаться капризом.
– Я поеду в ваше имение только на санях, – заявила она.
Это давало ей отсрочку до зимы. По крайней мере, она так думала. Но промышленник, поймав ее на слове, приказал засыпать солью сорок километров, отделявших его имение от железной дороги. Верная данному слову и покоренная столь галантно продемонстрированной готовностью исполнять ее капризы, актриса поехала. Можно себе представить это зрелище: мужчина и женщина едут на санях сорок километров по соли, а им молча кланяются мужики, которых заставили сделать этот санный путь.
Считалось проявлением хорошего тона исполнять самому и заставлять других исполнять капризы этих дамочек. Знаменитая балерина К., любовница великого князя Сергея Михайловича, однажды должна была ехать в Париж на «Северном экспрессе». Она вошла в свое купе, расположилась там. Поезд должен был вот-вот тронуться.
– О господи! – воскликнула она. – Где мои драгоценности? Где чемодан, куда я их положила?
Великий князь, сопровождавший любовницу, приказал задержать отправление поезда. В особняк К. послали человека, чтобы тот привез чемодан, забытый ею. Но он вернулся без чемодана. Тогда К. сама выскочила из поезда и отправилась домой искать чемодан. Ей также пришлось вернуться ни с чем. И вот в течение трех четвертей часа «Северный экспресс» стоял у перрона, а его пассажиры терпеливо ждали.
Наконец великий князь Сергей отдал распоряжение отправлять поезд, поскольку чемодан К. нашелся под ее меховой накидкой.
В глазах всех молодых людей, и, следовательно, пажей тоже, танцовщицы Императорского балета пользовались престижем, затмевавшим блеск всех прочих содержанок. Не то чтобы балерины были красивее: зачастую наоборот. Но великие князья выбирали себе любовниц преимущественно среди них. А великие князья задавали молодежи тон во всем.
Излишне говорить, что эти танцовщицы не пользовались никаким политическим влиянием, поскольку его не имели и сами великие князья. К тому же в большинстве своем они не отличались большим умом. Про них говорили, что хореографические упражнения поглощали не только все их время, но и все их способности и что все их мозги – в ногах. Менее красивые бывали поумнее, как будто повышенные интеллектуальные способности давались в качестве компенсации за недостатки внешности. Среди тех, кто был известен своим умом, следует назвать Павлову и Кшесинскую. Последняя, полька, была совсем не красива, но ее лицо светилось умом. Не имея гениальности Павловой, она собирала залы благодаря своему энергичному темпераменту и безукоризненной технике. Я видел, как она выходила на бис семь раз. Она была любовницей Николая II еще до его брака, потом великого князя Сергея Михайловича, потом великого князя Андрея Владимировича, за которого вышла замуж во Франции, уже после революции. С этого времени великая актриса носит титул княгини Красинской.
К восемнадцати годам пажи обзаводились любовницами. Выбирали они их, тоже стараясь найти персону позаметнее: деньги, которых у каждого было в избытке, позволяли роскошно содержать их. Эти любовные связи, несмотря на молодость любовников, не вызывали никакого соперничества и трагедий; чувства, которые пажи испытывали к своим любовницам, как мы уже сказали, были очень далеки от пылкой идеальной любви. Кроме того, женщины, способные внушить подобную привязанность и удовлетворить ее, имелись в избытке, их количество и доступность очень упрощали дело.
Обычно пажи поддерживали подобные связи до заключения брака. Каждый из них искал у любовницы лишь смены обстановки за пределами обычного круга и связи, которой мог бы открыто похваляться.
Что касается пороков другого рода, в Пажеском корпусе, что бы о нем ни говорили, подобных случаев было не больше и не меньше, чем в любом закрытом учебном заведении для мальчиков.
Чаще всего пажи искренне и по-настоящему влюблялись в барышень, на которых потом женились. В их кругу браки по расчету, равно как и мезальянсы, были редкостью. Нет, они вступали в брак по любви, но все равно готовые года через четыре-пять завести любовницу.
Бывало, хотя и редко, что брошенная любовница устраивала оставившему ее любовнику проблемы при его вступлении в брак. Приведу типичный пример. Некий Владимир М., офицер лейб-гвардии Уланского ее императорского величества полка, имел любовницу – известную танцовщицу Елену С. Потом он решил жениться на девушке из приличной буржуазной семьи (отметим в скобках – потрясающей красавице), Ариадне К. Узнав об этом, танцовщица поклялась устроить в день его свадьбы громкий скандал. Испуганный такой перспективой и желая избежать скандала в церкви, М. обвенчался тайно, ночью. Тогда, поставленная перед свершившимся фактом, Елена С. полностью потеряла интерес и к бросившему ее любовнику, и к проекту мести. Эта закончившаяся, не успев начаться, драма могла бы служить типичным примером русских нравов.
Интересуясь только тремя вещами: вином, лошадьми и женщинами определенного сорта, пажи оставались людьми поверхностными, что было заметно по их разговорам. Они могли продемонстрировать лишь очень ограниченные познания в литературе; в искусстве они не разбирались вовсе. Из театров бывали исключительно в Императорском балете и в Михайловском театре, где играла французская труппа. Да и туда они ходили не потому, что им это нравилось, а из снобизма, зародившегося в раннем детстве, и следуя примеру императорской семьи, ходившей в эти театры по традиции.
Обучение и дух, царивший в Пажеском корпусе, приводили лишь к приобретению внешней культуры. Многочисленные путешествия, предпринимавшиеся с раннего детства, и знание иностранных языков нисколько не повышали культурного уровня пажей, а только придавали им светский блеск, чисто поверхностный лоск и естественность в ухаживании за женщинами.
Главным событием года, предоставлявшим пажам великолепную возможность продемонстрировать все свои достоинства, был бал Пажеского корпуса. Каждый готовился к нему с воодушевлением, ведь на нем присутствовали великие князья и офицеры гвардии, сами в прошлом выпускники Пажеского корпуса. Бал становился выставкой роскоши мундиров, туалетов и украшений, которую трудно себе вообразить, если сам не был тому очевидцем.
Ревниво относившиеся к своему званию, пажи не желали, чтобы их путали с кадетами – учащимися прочих военных школ, куда набирались выходцы из мелкого дворянства, служившие затем в обычных армейских полках. Именно дворянская молодежь (знать после Пажеского корпуса, рядовое дворянство после кадетских корпусов) поставляла офицерское пополнение во все полки. Офицеров-недворян практически не было. Те немногие, кто получал офицерский чин либо за выслугу лет, либо за блестящий воинский подвиг, тут же возводились в дворянство.
Однако даже в аристократическом Пажеском корпусе существовала своя аристократия. Этой элитой элиты были камер-пажи. Данное слово, заимствованное из немецкого языка, буквально означает комнатные пажи. Среди молодых людей, проходивших обучение в корпусе, императорская фамилия отбирала некоторое количество, примерно дюжину. Теоретически отбор производился в зависимости от годовых оценок. В действительности же он всегда падал на отпрысков самых знатных, самых прославленных фамилий, наиболее подходивших для исполнения своих обязанностей, к тому же обладавших привлекательной внешностью; обычно отбирались молодые люди высокого роста.
Каждый камер-паж прикреплялся к конкретной особе женского пола, принадлежащей к императорской фамилии, с тем чтобы прислуживать ей на официальных церемониях, на которых она присутствовала. На парадных ужинах они стояли за креслом великой княгини, к которой были прикреплены. На всех церемониях, где предполагалось появление дамы в парадном платье, они несли его шлейф. Никаких других обязанностей, кроме представительских, камер-пажи не имели. В царствование Николая II, не любившего церемониалы и помпезность, количество случаев, на которых были обязаны присутствовать камер-пажи, ограничивалось четырьмя-пятью в год. В остальное время камер-пажи находились в корпусе и учились наравне со всеми.
Военная дисциплина в стенах корпуса была обычной. Зато вне этих самых стен она приобретала невиданный размах и причуды.
Во-первых, выезжая в город, паж не имел права, выйдя за ворота корпуса, сделать пешком более семи шагов; он должен был брать роскошную карету. Иное считалось позором для всего Пажеского корпуса. Одной из наиболее серьезных обязанностей являлась обязанность непременно отдавать честь пажу из старших классов: тринадцатилетний ребенок козырял четырнадцатилетнему. Зазевавшегося и не отдавшего положенного приветствия по возвращении в корпус вызывали в класс оскорбленного товарища; и там старшие назначали наказание; и затруднительно сказать, чего в нем было больше: унизительности или вреда здоровью. Например, могли заставить выпить чернила в таком количестве, что начинал болеть живот, или повернуться вокруг своей оси, в принципе сто раз, но фактически – пока проштрафившийся не падал без чувств.
Приветствия встреченных в городе офицеров, само собой, являлись обязательными. При встрече с генералом необходимо было встать по стойке «смирно» в трех шагах от него и возобновлять движение, лишь когда генерал отойдет на три шага. В театре пажи не имели права садиться в первых семи рядах от оркестра. В любом публичном месте пажам, как, впрочем, юнкерам и кадетам, прежде чем сесть, следовало испросить разрешение присутствующих офицеров; если затем входил старший офицер, паж обязан был встать и попросить разрешение сесть у него. В театре во время антракта пажи никогда не садились. Вход в любые рестораны, кабаре и театры оперетты оставался для пажей закрытым вплоть до окончания обучения в корпусе.
Ношение гражданского костюма пажам, как и кадетам, было прямо запрещено. За допущение столь тяжелой ошибки безжалостно карали даже офицеров.
Строгость тогдашних наказаний сегодня удивляет. За недостаточно четкое отдание чести полагался карцер. Застигнутого в запрещенном месте или в гражданском костюме ждал дисциплинарный совет, исключение из Пажеского корпуса и запрет на последующее поступление в любое другое военное учебное заведение. Подобные меры полностью ломали карьеру пажа, так как доступ в любой петербургский полк для него с этого момента был закрыт, и он мог надеяться лишь на службу в провинции, где не имел никаких перспектив. Правда, нарушения, влекшие подобные наказания, считались очень серьезными. Они рассматривались как бесчестье для семьи пажа или кадета. Несчастные мальчики часто видели выход из данной ситуации в самоубийстве.
Помню случай, произошедший с одним двадцатилетним юнкером, с братьями которого я был знаком. Его фамилия была Свентицкий, он учился в Николаевском кавалерийском училище. Молодой человек влюбился в артистку, выступавшую в кафе-шантане. Следует заметить, что подобные заведения были шикарными ночными ресторанами, в которых давали музыкальные представления, а не какими-то мрачными забегаловками. Не имея возможности зайти туда в форме, Свентицкий, движимый желанием увидеть любовницу на сцене и поаплодировать ей, оделся в штатский костюм и отправился в заведение. Риск оказаться замеченным был невелик, потому что его мало кто знал. Но на его беду, именно в этот день там ужинал начальник его училища. Он заметил своего курсанта, узнал его, незаметно сделал знак выйти и предупредил, что завтра же дисциплинарный совет училища соберется для рассмотрения его дела. Юнкер понял, что его ждет и что за этим последует. Ко всему прочему, его отец, депутат Государственной думы от Польши, был суровым человеком, в чьей будущей реакции на происшествие можно было не сомневаться. Мать Свентицкого умерла, так что посоветоваться ему было не с кем; он почувствовал себя одиноким и загнанным в угол, поэтому ночью пустил себе пулю в голову.
Но такой исход драмы никак не повлиял на бытовавшие в то время нравы. По крайней мере, в высшем обществе сочли, что бедный мальчик выбрал единственно возможный в его положении выход. Самоубийство двадцатилетнего виновного стало искуплением его вины.
Надо сказать, что этот род смерти пользовался большим престижем. Еще один пример подтвердит это, осветив психологию высшего общества. В Пажеском корпусе учился мальчик по фамилии Забудский, сын генерала. Его сестра, очень красивая барышня, любила драгоценности, роскошные туалеты, празднества. Но отец, не имевший состояния, не мог доставить ей эти удовольствия. Искушение побудило девушку уступить мужчине, который, не вступая с нею в брак, устроил ей ту роскошную жизнь, о которой она мечтала. За этой связью последовала другая. Так девушка превратилась в содержанку. Отец, уже очень пожилой человек, ничего не замечал; брат, поглощенный учебой в Пажеском корпусе, тоже. Когда же он завершил учебу и хотел поступить в гвардию, перед ним закрылись двери одного полка за другим. Забудский потребовал объяснений, спрошенные уклонялись от ответа. Он встревожился, обеспокоился, стал настаивать. Наконец ему объявили, что причину своих неудач он должен искать в поведении сестры, ставшем общеизвестным. Молодой человек покончил с собой.
И ни один голос в салонах не прозвучал в осуждение командиров, которые своими отказами спровоцировали эту смерть.
Что же касается меня, я довольно тяжело привыкал к обстановке, окружению, занятиям и интересам, столь сильно отличавшимся от тех, что были у меня прежде, к которым меня влекли мои наклонности. Это сказалось на моей учебе и здоровье, которое серьезно пострадало от болезни, подхваченной в Пажеском корпусе таким необычным способом, что об этом случае стоит рассказать подробно.
В тот год моя матушка уехала во Францию, поэтому я жил в корпусе как интерн. Наступил Великий пост, который тогда строго соблюдался в России. Питание было скудным, нам ежедневно приходилось простаивать долгие церковные службы, поскольку православная традиция не позволяет садиться в церкви. Легко себе представить, как это сказывалось на мальчиках, которые переживали период созревания и роста. Некоторые заболевали, у других прямо в церкви случались обмороки. У меня после перенесенного гриппа вскочил прыщ на губе.
Однажды, когда я, как и мои одноклассники, подходил к алтарю, чтобы поцеловать икону, я лишь прикоснулся к ней, чтобы не задевать больную губу. Но я не учел, что это увидел офицер – надзиратель моего класса. Он, как всегда, стоял возле священного образа, поскольку в его обязанности входило следить, чтобы пажи прикладывались к иконе в соответствии с обычаем: надо было перекреститься перед иконой, прижаться губами к старинному металлу, распрямиться и уступить место следующему. Офицер-надзиратель заметил мою уловку и, несмотря на мои извинения, которые я счел обоснованными, заставил меня, под угрозой наказания, повторить поцелуй.
На следующий день губа у меня раздулась и разболелась, и я понял, что мои вчерашние страхи подтвердились и прикосновение к окислившейся меди старой иконы растравило прыщ. В санчасти корпуса, куда меня отправили, мне, по совету врача, приклеили английский пластырь. Результат оказался почти моментальным: губа распухла сильнее и посинела. В Святую пятницу я покинул корпус и отправился домой. Отец, видя состояние моего лица, встревожился и приказал вызвать хирурга корпуса, который отказался приехать; тогда отец обратился в госпиталь Кавалергардского полка, где я должен был служить, получив офицерские погоны. Там врач сказал, что меня необходимо срочно оперировать; у меня был карбункул, опасность увеличивалась из-за того, что он находился в таком месте, где он образовался, к тому же начиналось заражение крови. Чтобы спасти от заражения мозг, следовало сделать надрез на уровне основания черепа и произвести лигатуру вен.
Мне потребовалось некоторое время, чтобы поправиться. Но моя болезнь имела и положительные стороны. Во-первых, мое несчастье и его причины произвели некоторый шум, и мне, в качестве исключения, позволили продолжать учебу дома, а форму надевать только на церемонии и экзамены. Кроме того, хирург корпуса был уволен, а должность офицера, надзирающего за правильностью прикладывания к иконе, упразднена.
Но шрамы у меня остались на всю жизнь.
Вот, кажется, я и рассказал все, что знал о Пажеском корпусе, о котором, насколько мне известно, очень мало писали, хотя он этого заслуживает.
Учебное заведение для аристократической молодежи, составлявшей активное ядро огромной нации, Пажеский корпус в целом представлял собой тигель, в котором переплавлялись в несокрушимую бронзу все старые династические элементы: реакционный дух, систематическое поддержание помпезности, доблесть в сочетании с роскошью, героизм и вместе с ним феодальный дух, определенное невежество и непререкаемость авторитета прошлого, входящего в противоречие с прогрессом нынешнего века.
Кем же становились молодые офицеры, подготовленные подобным образом? Едва выйдя из корпуса, они начинали взлет к высшим военным чинам; взлет легкий, почти обязательный. Они становились высокопоставленными придворными, генералами, министрами, государственными мужами. В их руках находилась реальная власть. Они управляли судьбами империи.
Они правили Россией.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.