8.1. Две теории революции

8.1. Две теории революции

Целью нашего исследования является анализ возможности применения трехфакторной модели для объяснения социально-экономической истории России, и в частности, социального и политического кризиса начала XX века. Центральное место в этом кризисе занимают две русские революции 1905 и 1917 годов. Как отмечалось выше, описывающая воздействие демографического фактора демографически-структурная теория предлагает стандартную схему объяснения революционных кризисов. Эта схема предполагает, что, во-первых, увеличение численности низших классов населения в условиях ограниченности ресурсов приводит к продовольственным кризисам, падению потребления, массовому недовольству и восстаниям (происходит «Сжатие в народе»). Во-вторых, увеличение численности элиты приводит к конкуренции за места в высших сословиях, распадению элиты на фракции и выступлениям недовольных элитных групп, которые присоединяются к народным восстаниям или даже провоцируют их («Сжатие в элите»). В-третьих, государство в условиях роста цен и падения реальной стоимости налогов испытывает финансовые затруднения; оно не может собирать налоги с обнищавшего населения и оказывается на грани банкротства («Сжатие в государственной сфере»). В-четвертых, финансовый кризис государства приводит к потере управляемости, и оно оказывается не в состоянии поддерживать политическую стабильность. Таким образом, в условиях народных восстаний и выступлений оппозиционной элиты происходит коллапс государства.[1720]

Механизм, описываемый демографически-структурной теорией, действует на протяжении периода, предшествующего революции, и во время самой революции – то есть, для того, чтобы проверить адекватность теории, мы должны проверить ее действие непосредственно во время экосоциального кризиса, а именно, проанализировать, каким образом фракционировалась элита, как она поднимала на борьбу народ, и как сам народ поднимался на восстание под воздействием голода и малоземелья, как развивался финансовый кризис, имела ли место потеря управляемости и т. д.

В то же время мы не должны упускать из виду то обстоятельство, что демографический фактор является лишь одним из действующих факторов, и демографически-структурная теория не полностью объясняет последовательность событий. Механизм действия другого, технологического фактора описывается несколькими взаимосвязанными теориями, теорией военной революции, теорией диффузионизма, теорией модернизации и ее вариантом – теорией вестернизации.

Теория вестернизации предлагает свое объяснение революций XIX–XX веков: она рассматривает революцию как результат диффузионного воздействия распространяющейся по миру «современной» («modern») «западной» культуры на культуру «традиционного» общества. При этом под «западной» культурой в теории вестернизации подразумевается англосаксонская либеральная культура, в силу чего западный культурный комплекс несет с собой не только фундаментальные научно-технические достижения Европы, новое оружие, новые машины и механизированную промышленность, но и свободу частного предпринимательства, политические свободы, свободу вероисповедания и парламентаризм.

Противостоящий «Западу» традиционный культурный комплекс (в российском варианте) – это самодержавие, этатизм, православие, общинность, патриархальность, сословность и другие атрибуты традиционной российской действительности.

Носителем и распространителем западной культуры в традиционном обществе является интеллигенция. По мере модернизации и вестернизации интеллигенция численно росла и распространяла свое влияние на другие общественные слои. Но все же интеллигенция была сравнительно малочисленна и слаба, поэтому она была вынуждена искать союзников и (с помощью массированной пропаганды) использовать в своих целях социальные конфликты традиционного общества. В конечном счете в России и в других «развивающихся» странах должно было прийти время руководимых интеллигенцией политических революций.[1721] Теодор фон Лауэ называл все революции XIX–XX веков «революциями вестернизации» или «революциями извне» в том смысле, что они были индуцированы внешним, западным влиянием. Это внешнее влияние проявлялось также и в том, что, поскольку интеллигенция выступала проводником европейского влияния, то она пользовалась идеологической, политической и финансовой поддержкой Запада.[1722]

Нельзя не обратить внимание на то обстоятельство, что в интерпретации фон Лауэ «революция вестернизации» чрезвычайно напоминает «бархатные революции» конца XX века. В последнее время появились работы, в которых русские революции 1905 и 1917 годов также трактуются как «бархатные» революции, организованные либералами и интеллигенцией посредством массированных «pr-компаний».[1723] Однако первые революции «вестернизации» охватили континентальную Европу еще в 1830 и 1848 годах, и выше (в п. 5.3) мы упоминали о стандартной схеме этих революций, описанной Э. Хобсбаумом. По Э. Хобсбауму, революцию начинали либералы и радикалы, увлекавшие за собой рабочих. Этот союз быстро добивался успеха, и весной 1848 года почти все монархи Европы были вынуждены даровать своим подданным конституции. Достигнув своих целей, либералы переходили от союза с радикалами и рабочими к союзу с консервативными монархическими силами, создавая «партию порядка». Но рабочие были не удовлетворены достигнутым, им нужна была не конституция, а «право на труд» и высокая зарплата, и они продолжали свое наступление, грозившее превратиться в «социальную революцию». Это проводило к столкновению с «партией порядка», и рабочие терпели поражение. Когда опасность со стороны низших классов уменьшалась, «партия порядка» распадалась, консерваторы собирались с силами, разгоняли либеральные парламенты и отнимали у либералов большую часть конституционных гарантий. В итоге монархия возвращалась к власти, но в обновленном и реформированном виде.[1724]

Механизм «революции вестернизации» отличается от механизма экосоциального кризиса, прежде всего, тем, что он не предполагает условий Сжатия и всеобщего народного восстания. Действительно, в ходе революций 1848 года имели место локальные восстания в городах, но речь не шла о всеобщей крестьянской войне в деревне, как это было в России начала XX века, во Франции конца XVIII века или в Китае середины XX столетия. «Революция вестернизации» имеет ограниченные масштабы и не влечет за собой разрушение государства и демографическую катастрофу – она подразумевает лишь трансформацию структуры и перераспределение ресурсов внутри общества. Но в некоторых случаях она может наложиться на экосоциальный кризис, и тогда мы можем наблюдать картину «двойственной революции», когда события начинают развиваться «по Хобсбауму», а затем в них вмешиваются широкие народные массы.

Возможность двойственного рассмотрения русской революции, с учетом действия различных факторов и с точки зрения различных теорий неоднократно отмечалась в историографии. Как известно, многие историки рассматривают русскую революцию 1905 года как две «параллельные» революции.[1725] Одним из первых эту двойственность отметил в 1907 году П. Б. Струве, который выделил в революции два течения: первое из них он называет «modern» – П. Б. Струве видел в этом течении движение к «современности», под которым разумелась «вестернизация». Второе течение он называл «элементарным», подразумевая под этим стихийное стремление низов к освобождению от «материальных тягот» – попросту стремление простолюдинов быть сытыми и иметь надел, который сможет их прокормить.[1726] Это второе течении находит свое объяснение в демографически-структурной модели революции, причем оба течения настолько тесно переплетены, что их нельзя рассматривать раздельно.