Глава XVI ДЕНЬ СВЯТОГО ВИТА

Глава XVI

ДЕНЬ СВЯТОГО ВИТА

Утром в воскресенье, 28 июня 1914 г., над Сараево взошло солнце. Рассветные лучи перевалили через окружающие город горы и залили его светом, пробуждая ото сна. Стаи птиц поднялись в небо с верхушек тополей, потревоженные звоном колоколов и призывами с минаретов к молитве. Несколько ранних пташек промчались вдоль набережной Аппель, по которой должны были проехать Франц Фердинанд и София; улица была еще в тени, и с одной стороны от нее текли воды медленной Миляцки. Лето было на исходе, и, лишенная подпитки своих горных истоков, река была мелкой, всего в фут глубиной, над своим каменным ложем.

Визит Франца Фердинанда и Софии в Сараево. 1914 г.

Прошло четырнадцать лет с того момента, как Франц Фердинад принес свою клятву. Благодаря ей он смог жениться на Софии, но приговорил ее и их детей к существованию в тени. «Уже будет четырнадцать лет, как я вышла замуж за Его Императорское и Королевское Высочество эрцгерцога, — говорила София перед отъездом в Боснию, — но я хотела бы прожить каждый из этих дней заново». Франц Фердинанд, думая о предстоящем визите, высказывал похожие мысли. «Я часто обнаруживал, — заметил он как-то перед отъездом, — что в жизни есть события, которые мы хотели бы изменить, если бы нам представилась такая возможность. Но если бы мне дали шанс жениться снова, я бы поступил точно так же, как я поступил раньше, ничего не меняя».

Супруги отметили годовщину своей свадьбы молитвой, стоя на коленях перед алтарем в импровизированной часовне в отеле Bosna в Илидже. «Это было очень трогательное зрелище», — вспоминала фрейлина Софии. Франц Фердинанд продиктовал телеграмму их детям в Хлумец. В ней сообщалось, что «папа и мама» чувствуют себя хорошо и с нетерпением ждут встречи. За несколько минут до 9.30 утра супруги покинули номер отеля, прибыли на железнодорожный вокзал и отправились в десятиминутное путешествие до Сараево.

Когда поезд пришел на украшенный цветами и флагами городской вокзал, небольшой военный оркестр 15-го армейского корпуса встретил их исполнением национального гимна. Длинный малиновый ковер был расстелен для знатных посетителей. Их встречали Потиорек, мэр города Фехим Эфенди Чурчич в черной феске на голове и множество местных чиновников. Эрцгерцог вышел первым. Он был одет в военную форму генерала кавалерии австрийской армии: брюки из черного сукна с красным кантом, блестящие черные кожаные сапоги, плотный голубой мундир из сержа с красным кантом, с золотыми погонами и тремя золотыми звездами под высоким воротником; верхнюю часть его шлема украшала впечатляющая кокарда из зеленых перьев павлина. За ним следовала София в белом летнем шелковом платье с кружевами и небольшим корсажем из бутонов красных и белых роз на талии. Страусовые перья венчали ее белую шляпу, а воздушная вуаль прикрывала лицо; плечи укрывала накидка из горностая, а в руках она держала свернутый кружевной белый зонтик.

Их первая остановка была у казарм Филипповича, расположенных напротив вокзала. Около десяти утра супругов приветствовал военный главнокомандующий Сараево генерал Михаэль фон Аппель. Перед эрцгерцогом выстроились по стойке «смирно» несколько шеренг солдат; обычно во время смотра София стояла где-нибудь в сторонке. Но в это утро она словно бы не хотела отдаляться от мужа и пошла вдоль рядов вместе с ним. Все это заняло немногим больше десяти минут, после чего эрцгерцог и его жена направились к колонне из семи автомобилей. Эскорт должен был доставить их к следующему пункту визита — зданию муниципалитета.

В первой машине должны были ехать четверо офицеров службы безопасности, но вместо них сели четверо местных полицейских, утверждавших, что на этих местах должны ехать они, и офицерам, несмотря на их громкие возражения, пришлось остаться на станции. Во второй машине находились мэр Чурчич и начальник полиции Сараево Эдмунд Герде. Франц Фердинанд и София сели в третий и самый большой из автомобилей — темно-серый венский Gr?f & Stift Bois de Boulogne 1910 г., с открытым верхом и украшенный небольшим черно-желтым флагом Габсбургов на левом крыле. Эрцгерцог сидел на черном кожаном сиденье слева сзади, София справа от мужа; перед ней за рулем владелец автомобиля, граф Франц Харрах, с ним вместе и перед герцогом — Потиорек. В четвертой машине ехали фрейлина Софии графиня Вильма Ланьюс фон Велленбург, барон Румерскирх, адъютант Потиорека подполковник Эрих фон Мерицци и за рулем граф Боос-Вальдек. В следующих двух машинах расположились люди из окружения Франца Фердинанда, в том числе полковник Карл фон Бардольф, начальник Военной канцелярии эрцгерцога, и местные чиновники, а последний резервный автомобиль был без пассажиров на случай поломки. Произошла и небольшая задержка: солнце так раскалило брезентовый верх машины эрцгерцога, что его пришлось откинуть, а София даже сняла свою горностаевую накидку. После этого вся процессия отправилась на встречу с местными официальными лицами в городской муниципалитет.

Кортеж вез Франца Фердинанда и Софию вниз по набережной Аппеля, вдоль северного берега Миляцки, мимо росших на обочине тополей и лип. Фасады домов украшали флаги и гирлянды; то здесь, то там над дорогой висели праздничные транспаранты со словами приветствия паре. По словам очевидца, Франц Фердинанд с интересом смотрел по сторонам, а София «мило улыбалась приветствовавшим их людям». Людей было где больше, где меньше, в основном они стояли на южной стороне улицы, там небольшая тень давала хоть какое-то спасение от солнца. Изредка были видны нечастые полицейские, обеспечивающие общественный порядок.

Пушки в старой турецкой крепости над городом выстрелили двадцать четыре раза, когда кортеж повернул на набережную Аппель, которая, следуя плавным изгибом за северным берегом Миляцки, выходила на аллею, на которой поджидали убийцы. Они встретились утром в задней комнате кондитерской Власджича (Vlasjic?), получили оружие и инструкции. Изучив карту маршрута, опубликованную в газете, Илич расставил своих товарищей-заговорщиков в стратегически выгодных местах вдоль Миляцки. Мехмедбашич и Чабринович стояли на набережной рядом с мостом Кумурджа, далее по набережной — Чубрилович и Попович. Принцип и Грабич заняли место возле Латинского моста, Илич перешел на другую его сторону и нашел удобное место для выстрела.

«Толпа, — вспоминал Попович, — начинала волноваться, все старались оказаться в первых рядах, поближе к дороге». Когда появилась машина с Францем Фердинандом и Софией, Мехмедбашич словно бы оцепенел и был не в состоянии действовать; позднее он утверждал, что был на глазах у полицейских и если бы бросил бомбу, то был бы пойман. В 10.10 Чабринович увидел приближающийся к нему автомобиль. В то же утро, но раньше, он со слезами прощался со своей семьей, говорил, что должен уехать в дальнюю поездку, и раздавал им свои деньги, но вскоре забрал их обратно. Он даже беззаботно посетил местное фотоателье, где снялся на портрет в темном костюме, с высоким белым накрахмаленным воротничком. «Я считал, что должен сфотографироваться в такой день для потомков, — рассказывал он, — чтобы остаться в их памяти».

В отличие от Мехмедбашича Чабринович не колебался. По его словам, заговорщики «решили» убить только эрцгерцога, «но если бы это было невозможно, тогда принесли бы в жертву и жизнь эрцгерцогини, и всех остальных». Чабринович вынул бомбу из кармана, привел ее в рабочее положение и метнул в автомобиль, целясь в зеленые перья на верхушке шлема Франца Фердинанда. Хлопок детонатора был таким громким, что графу Харраху, сидевшему спереди за рулем, показалось, что взорвалась шина автомобиля. Лойка увидел черный предмет, летящий по воздуху, и резко нажал на педаль тормоза. Автомобиль клюнул носом вперед, а бомба, отскочив от брезентового верха кабины, упала на землю. Звук привлек внимание и Франца Фердинанда, он тоже увидел летящую бомбу и нагнулся, прикрывая собой Софию. Но бомба миновала пассажиров и взорвалась под колесами второго автомобиля, со вспышкой и дымом.

От взрыва посыпались стекла, полетели обломки, закричали люди; две женщины упали в обморок, и двадцать человек получили ранения. Первый автомобиль, в котором ехали мэр и начальник полиции, продолжил следование по маршруту, им показалось, что внезапный шум был еще одним выстрелом пушки из крепости; генерал Аппель, следовавший в нескольких футах позади, тоже сначала думал, что это был лишь залп пушек крепости, по крайней мере до тех пор, пока не увидел бегущих по улице людей и не услышал крики. По просьбе Франца Фердинанда Лойка остановил машину. София наклонилась вперед, прижимая руку к затылку. Она подумала, что ее ужалило какое-то насекомое, но на самом деле это оказался осколок от бомбы, слегка поцарапавший ей шею. Шрапнель, которой была начинена бомба, прошла по автомобилю, багажнику, бензобаку и брезентовому верху кабины.

Харрах выскочил наружу, вернувшись, он доложил, что пострадали едущие в четвертой машине. Ранения от осколков получили граф Боос-Вальдек и фрейлина Софии. Внимание графини Вильмы Ланьюс фон Велленбург привлек Мерицци, тоже раненный осколками, вся голова его была залита кровью. Но быстрый осмотр показал, что раны были только поверхностными, и его увезли в гарнизонный госпиталь.

Чабринович, бросив бомбу, перелез через перила моста и спрыгнул в Миляцку. Река в этом месте была неглубокой, всего двадцать пять футов. Там он проглотил ампулу с цианидом. Преследующие Чабриновича люди вытащили его из воды и стали бить руками и ногами, а убийца кричал им: «Я — сербский герой!» Яд не подействовал; он был или слишком старым, или оказался слишком слабым. Полиция быстро поймала Чабриновича и увела его от толпы; видя это, Принцип размышлял о том, не выстрелить ли в него, чтобы сохранить секретность их заговора, но пока он размышлял, подходящий момент был упущен.

На набережной Аппеля царил хаос. Худшие опасения эрцгерцога нашли свое подтверждение. Он обратил на генерал-губернатора Потиорека свой ледяной взгляд и произнес: «Я думал, что нечто подобное как раз и могло произойти! — Через несколько секунд он обрел самообладание. — Ну что же, ненормальные, — воскликнул он, — давайте вернемся к нашей программе!» Автомобили продолжили путь к городскому муниципалитету, проехав по набережной еще три квартала. Хотя остальные заговорщики еще оставались на месте, они не предприняли больше никаких действий, то ли из страха, то ли из инстинкта самосохранения. В конечном счете большинство из них ушли, за исключением Грабеча и Принципа.

Лучи утреннего солнца заскользили по разноцветным, исполненным в мавританском стиле стенам здания городского муниципалитета и осветили входную арку. Лойка остановил автомобиль перед входом. На ведущих к нему ступеньках был расстелен красный ковер, вдоль которого выстроились улыбающиеся чиновники: мусульмане в фесках и жилетках стояли с одной стороны, а чиновники-христиане во фраках и цилиндрах — с другой. Мэр озабоченно схватил свой листок с текстом приветственной речи; он приехал всего несколько минут назад и все еще думал, что громкий шум, который они слышали во время дороги, был звуком залпа пушек крепости. Когда эрцгерцог и герцогиня вышли из машины и начали подниматься по ступеням, мэр начал свое выступление: «Милостивый визит, которым одарили наш город Ваши Величества, переполняет наши сердца счастьем. И я тоже чувствую себя счастливым, и Ваши высочества могут прочитать на наших лицах чувства любви и преданности…»

«О какой преданности можно говорить? — гневно перебил его эрцгерцог. — Я приехал в Сараево и поздоровался с бомбами! Это возмутительно!» София наклонилась вперед и прошептала несколько слов своему мужу на ухо, нежно касаясь его руки. Наконец Франц Фердинанд успокоился и промолвил: «Хорошо, вы можете продолжать».

Обескураженный Чурчич вернулся к своему выступлению: «Жители Сараево чувствуют, что их души наполнены счастьем, и они с энтузиазмом приветствуют визит Вашего Высочества, испытывая глубокое убеждение, что пребывание в нашем любимом городе увеличит милостивый интерес Вашего Высочества к нашему прогрессу и благополучию».

Настало время ответного слова Франца Фердинанда. Румерскирх, который во время поездки сидел рядом с Мерицци, передал ему текст речи, страницы которой были теперь забрызганы кровью лейтенанта. Глубоко вздохнув, эрцгерцог выразил благодарность «за те овации, с которыми встретили меня и мою жену жители города, и тем более за ту радость, которую я вижу на их лицах после неудавшегося покушения. Я испытываю глубокое счастье и удовлетворение, которые получил за время краткого пребывания в вашем городе, и полностью удовлетворен развитием этого великолепного края, к процветанию которого я всегда проявлял самый живой интерес». В конце своей речи он добавил несколько слов на сербско-хорватском: «Могу ли я попросить вас передать мой сердечный привет жителям вашей прекрасной столицы и заверить вас в моей неизменной поддержке». Под радостные возгласы и аплодисменты собравшихся пара поднялась по ступеням и скрылась от палящего солнца в тени здания мэрии.

Когда они вошли, дочь директора ландтага сделала Софии реверанс и, смущаясь, протянула ей букет роз; несмотря на недавний ужасный инцидент, герцогиня улыбнулась, наклонилась и погладила девочку по щеке. Они еще минуту побыли вместе, простояв в восьмиугольном холле, украшенном мавританскими аркадами, а потом разошлись. София прошла по белой мраморной лестнице на второй этаж, на приватную встречу с женами местных чиновников-мусульман, в то время как Франц Фердинанд составил телеграмму для своего дяди, в которой он сообщал о неудавшемся покушении. Один из очевидцев событий позднее вспоминал: «Мы не могли оторвать глаз от эрцгерцога, но это был не тот взгляд, с которым вы смотрите на главного человека в дворцовом спектакле королевского двора. Мы не могли думать о нем как о королевской особе, что было невероятно странно. Его походка была довольно гротескной, он высоко поднимал ноги, словно бы шел «гусиным шагом». Полагаю, он пытался показать, что ему не страшно. Я скажу вам, что это было совершенно не похоже на официальный прием. Разговаривая с военным губернатором Потиореком, он шутил над ним, поддевая недостаточностью принятых мер для обеспечения безопасности. И мы все молчали. Молчали не потому, что он так нас впечатлял, он не был для нас воплощением образа боснийского героя. Но мы все чувствовали себя очень неловко, когда он уходил, потому что знали, что он будет убит. Это было не конкретное знание, но твердое ощущение. Если одному человеку не удалось бросить в него бомбу, то потом бросит еще один, и в конце концов у кого-нибудь это получится».

Звонок из гарнизонного госпиталя принес новость, что раны Мерицци только поверхностные и легко излечимые. Франц Фердинанд спросил, был ли арестован человек, бросавший бомбу; услышав ответ, он резко заметил: «Обратите внимание! Вместо обычного наказания простого исполнителя они раструбят о нем на всю Австрию и, возможно, даже дадут ему медаль!» Разговор перешел на оставшиеся пункты программы визита. Узкие и заполненные людьми улицы, по которым им предстояло проехать, могли легко скрывать очередного потенциального убийцу, волновался Франц Фердинанд. «Вы думаете, что других попыток покушения на меня сегодня не будет?» — спросил он Потиорека. Но губернатор провинции сохранял полную уверенность. «Вы можете ехать совершенно спокойно, — ответил он. — Я беру на себя полную ответственность».

Такой ответ не удовлетворил Румерскирха и Бардольфа, и они продолжили наседать на Потиорека: «Вам не кажется, что в Сараево полным-полно убийц?» Потиорек гневно отрицал. Но в конце концов он с неохотой согласился, что первоначальный план должен был быть изменен. Посещение Государственного музея должно быть отменено; поступая таким образом, они «накажут» жителей Сараево и лишат их возможности лицезреть императорскую чету, утверждал Потиорек, но продолжал настаивать на том, что обед в Конаке, его официальной резиденции, не должен отменяться. Франца Фердинанда не заботили такие тонкости, и, несмотря на возражения Потиорека, он принял решение навестить сначала в госпитале Мерицци. «Этот человек мой офицер! — кричал эрцгерцог. — Он пролил свою кровь за меня! И уж будьте добры понять это!»

Румерскирх спросил, есть ли возможность добраться до госпиталя, минуя многолюдные городские улицы. Потиорек утверждал, что самый безопасный и короткий маршрут будет пролегать обратно по набережной Аппеля, хотя в действительности этот путь лишь продлевал путешествие и включал дополнительные улицы. Предложение было самоубийственным: маршрут Потиорека направлял эрцгерцога и Софию по той же многолюдной улице, где была уже ранее брошена бомба; если заговор действительно существовал, то потенциальные убийцы могли по-прежнему находиться на этой дороге. Румерскирх задал вопрос: не было бы более разумным остаться в мэрии до тех пор, пока солдаты городского гарнизона не расположатся вдоль улицы, чтобы усилить защиту эрцгерцога и его жены? Но Потиорек возразил: у солдат нет соответствующей формы, чтобы исполнить роль почетного караула на городских улицах. Это был нонсенс: ничто не мешало Потиореку вывести на улицы солдат и обеспечить безопасность Франца Фердинанда и Софии. Раздраженный Румерскирх тогда предложил, что, если не могут быть выведены войска, тогда полиция могла бы расчистить улицы, но Потиорек снова отказался.

Эрцгерцог мог бы настоять на своем; вместо этого он решил проявить дипломатичность. Бардольф обсудил изменение маршрута с начальником полиции Эдмундом Герде. Тот также неоднократно предупреждал Потиорека об опасности, но получал в ответ только насмешки и угрозы увольнения. Согласно новому плану кортеж должен был быстро проехать по набережной Аппеля к госпиталю. Бардольф просил Герде учесть внесенные изменения и информировать о них водителей. Начальник полиции лишь рассеянно кивнул в ответ и пробормотал: «Да, конечно». Но все произошедшее, по-видимому, настолько потрясло его, что он просто забыл это сделать.

Франц Фердинанд продолжал беспокоиться, и не без оснований. «Возможно, мы получим сегодня еще бомбы», — мрачно заметил эрцгерцог. Безопасность Софии была его главной заботой. Он попросил Морсея отвезти Софию сразу в Конак или в Илидж. Но когда Морсей предложил это Софии, она отказалась. «Пока эрцгерцог будет сегодня появляться в общественных местах, я не оставлю его», — ответила она. Когда они собрались уезжать, эрцгерцог снова попытался уговорить ее, предлагал Софии хотя бы поехать на другом автомобиле. Но его супруга была непреклонна: «Нет, Франци, я буду с тобой».

Гаврило Принцип (1894–1918)

В 10.45 Франц Фердинанд и София вышли из ратуши к поджидающему их кортежу. Граф Харрах помог Софии сесть в машину, Франц Фердинанд сел рядом с ней. Граф встал на подножку автомобиля со стороны эрцгерцога. Он считал, что, если нападение будет снова со стороны набережной, он сможет таким образом защитить его, закрыв своим телом. Автомобили тронулись в обратной путь вниз по набережной Аппеля. Когда они проезжали мимо Грабеча, он снова ничего не сделал.

Фотограф запечатлел этот момент несколько секунд спустя, когда машина с Францем Фердинандом и Софией миновала точку, где плавно изогнутый Латинский мост пересекал Миляцку. Толпа на набережной была уже заметно меньше, когда автомобиль повернул на улицу Франца Иосифа с аляповатой рекламой, изображавшей двенадцатифутовую бутылку вина на углу дома над магазином Moritz Schiller’s Delicatessen. Позади фотографа с камерой стоял Гаврило Принцип.

Последние полчаса Принцип провел, мрачно прогуливаясь по набережной рядом с магазином Moritz Schiller’s Delicatessen. Согласно заявленному плану визита, эрцгерцог должен был проехать здесь, направляясь к Национальному музею, но Принцип был уверен, что после случившегося происшествия маршрут движения будет изменен. Он был потрясен, когда увидел, как первый автомобиль свернул с набережной и прошел прямо перед ним; вторым автомобилем управлял Лойка и, не зная изменения, внесенного в план движения, просто повернул вслед за первым автомобилем. Возможно, даже эта ошибка не привела бы к трагическим последствиям, если бы не вмешался снова Потиорек. Когда автомобиль повернул, он закричал: «Стойте! Это неправильный путь! Мы должны ехать по набережной Аппеля!»

Лойка дернул за ручной тормоз, и автомобиль остановился. Прошло несколько секунд, прежде чем он смог дать задний ход; Принцип, стоявший всего в полутора метрах от машины, взирал на эту сцену с немым удивлением. «Я узнал наследника, — рассказывал он, — но, увидев рядом с ним сидящую даму, заколебался, стоит стрелять или нет».

Когда двигатель автомобиля снова завелся, Принцип вытащил свой револьвер Browning 1910, 32-го калибра, производства Бельгии. Позднее он давал противоречивые показания о дальнейшем развитии событий. Сначала он утверждал, что целился в эрцгерцога, а потом говорил, что «я не помню, куда я целился». Он не мог вспомнить, сколько раз выстрелил: прежде он убеждал, что выстрелил два раза, а потом, что «я так нервничал, что выстрелил, наверное, большее число раз». Местный репортер, как и барон Морсей, слышали три выстрела. Барон считал, что одна из пуль прошла прямо поверх шлема Франца Фердинанда, так как некоторые из венчавших его зеленых перьев отлетели и были позднее обнаружены на полу салона машины. Нет никаких доказательств той версии, что свой второй выстрел Принцип направил в Потиорека, но стоявшие рядом люди (или полицейский) ударили его по руке, и пуля досталась Софии. Как нет доказательств и еще одной версии, утверждавшей, что София, услышав первый выстрел, отклонилась и невольно оказалась между Потиореком и Принципом.

Люди немедленно набросились на Принципа. Барон Морсей кинулся вперед, выхватывая кавалерийскую саблю. Толпа избивала Принципа; Морсей, видя, что тот все еще сжимал в руке револьвер, пустил в ход свою саблю и наносил ею удары до тех пор, пока револьвер не покатился по мостовой. Принципу все же удалось вытащить ампулу с цианидом и выпить его прежде, чем ее тоже выбили из его руки. Как и в случае с Чабриновичем, яд снова не подействовал, по всей видимости, потеряв свою силу.

«Все же это опять случилось!» — почти прошептал эрцгерцог, как показалось Потиореку. Харрах увидел маленькую струйку крови, текущую изо рта эрцгерцога. Еще в течение нескольких секунд Франц Фердинанд и София продолжали сидеть прямо. Потом София повернулась к своему мужу; увидев кровь и изумление, застывшее на его лице, она воскликнула: «Ради Бога, что с вами случилось?» Потом лицо ее дрогнуло, глаза закрылись, и она упала на колени своего мужа. Потиорек и Харрах подумали, что она упала в обморок. Они оба ясно слышали последние слова эрцгерцога, обращенные к ней: «Софи! Софи! Не умирай! Останься жить ради наших детей!» Затем он упал вперед, а пернатый шлем скатился с его головы на пол. Когда Харрах наклонился к нему, толчок крови вырвался изо рта эрцгерцога, кровь попала графу на щеку. Видя, что Франц Фердинанд ранен, Потиорек приказал Лойке ехать в Конак. Еще после нескольких мучительно долгих секунд автомобиль продолжил движение.

Лойка не знал, где находился Конак, и Потиорек показывал ему направление. Когда автомобиль мчался по Латинскому мосту, София упала рядом с рукой генерал-губернатора. Потиорек увидел кровь, текущую из открытого рта эрцгерцога. Автомобиль периодически подбрасывало на неровностях дороги. Харрах с трудом удерживал эрцгерцога в вертикальном положении, прижимая платок к его шее, по поверхностности которого алым пятном растекалась кровь из невидимой раны. «Ваше Императорское Высочество, очень больно?» — спросил он эрцгерцога. «Ничего», — тихо ответил Франц Фердинанд. Пока автомобиль мчался в сторону Конака, эрцгерцог впал в полузабытье, шесть или семь раз прошептал слово «ничего» и замолчал. Каждая деталь этой поездки врезалась в память Харраха. «Я стоял с другой стороны, — говорил он впоследствии неоднократно. — Если бы я стоял на подножке автомобиля с правой стороны, а не с левой, я бы принял пули на себя и спас их жизни».

Как тогда казалось, Франц Фердинанд и София были без сознания, когда автомобиль остановился в тени небрежно окрашенного оранжево-коричневого Конака. На ступеньках их ждал молодой офицер Людвиг Хессхаймер с портфелем, в котором были его работы по ландшафтному пейзажу, их он надеялся представить эрцгерцогу. Теперь он присоединился к другим людям, достающим эрцгерцога из машины, и поднимал его вместе с ними по каменным ступеням, мимо каменных львов, охраняющих лестницу; позднее он обнаружил, что папка с его эскизами, которую он в спешке засунул под мышку, окрасилась кровью эрцгерцога. Румерскирх и Бардольф несли на руках Софию через холл и вверх по главной лестнице, в комнаты резиденции Потиорека.

Бардольф, полковой хирург Эдуард Байер, временно замещавший Айзенменгера, д-р Фердинанд Фишер и другие склонились над Францем Фердинандом, лежащим на толстых подушках в кабинете Потиорека. Дыхание эрцгерцога было еле заметным, он уже не отвечал на вопросы, а кровь булькала у него во рту. Собравшимся никак не удавалось расстегнуть застежку его воротника, и в конце концов барон Морсей разрезал камзол и вырезал воротник. Когда они расстегнули рубашку, то увидели маленькую золотую цепочку, на которой висели семь амулетов, которые должны были принести эрцгерцогу удачу. Теперь им открылась рана — пулевое отверстие на правой стороне шеи, над ключицей Франца Фердинанда. Морсей склонился над Францем Фердинандом, взял его за руку и шепотом спросил, не хочет ли он что-нибудь передать для своих детей. Но ответа не последовало. «Его Высочество отошел в мир иной», — объявил Байер. Румерскирх закрыл ему глаза, и Морсей достал из своего кармана небольшое распятие и прислонил к губам эрцгерцога, а потом вложил его вместе с четками в его руки.

Софию положили на железную кровать в соседней комнате. Все думали, что она в обмороке, но когда д-р Карл Вольфганг, старший врач гарнизонного госпиталя, попросил графиню Ланьюс фон Велленбург раздеть свою хозяйку, они увидели кровь на ее талии, выступившую от пулевого ранения в нижней правой части живота. Врач не нашел пульс: София умерла еще во время поездки в машине. Графиня со слезами на глазах вложила ей в руки букет роз, который подарили Софии в городском муниципалитете. «Это были такие неожиданные потери, — вспоминала графиня. — Было так ужасно еще и потому, что я лишилась своей любимой хозяйки, которая была радостью в моей жизни… Я никак не могла поверить в реальность произошедшего, мне казалось, что это просто плохой сон. Я горько плакала, и эта горечь шла из самой глубины моей души».

Часы в кабинете пробили одиннадцать. Через несколько минут прибыли два священника: брат Михацеви (Mihacevii) в одеянии францисканского монаха и иезуит отец Антон Пунтигам. Они совершили последний обряд над погибшими. Тело Франца Фердинанда перенесли в спальню и положили вместе с Софией на большой железной кровати. Вскоре в Кодак прибыл архиепископ Сараево Йозеф Стадлер, чтобы вознести молитвы за умерших.

Когда люди опустились на колени, то услышали грохот и звон из обеденного зала этажом ниже. Потиореком была запланирована праздничная трапеза: Consomm? en tasse, Oeufs en gel?e, Fruits au beurre, Boeuf bouilli aux legumes, Poulets ? la Villeroy, Riz Comp?te, Bombe a la Reine, Fromage, и Fruits et Dessert, под музыкальное сопровождение, среди произведений должны были исполнять вальс «Нет жизни без любви». Теперь со столов убирали фарфор, хрусталь и серебро, так и не дождавшись своих гостей из-за произошедшего убийства, которое оборвало две жизни и их необыкновенную любовь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.