ГЛАВА X. НЕМЕЦКАЯ КАМПАНИЯ. РАСПАДЕНИЕ РЕЙНСКОГО СОЮЗА. 1813

ГЛАВА X. НЕМЕЦКАЯ КАМПАНИЯ. РАСПАДЕНИЕ РЕЙНСКОГО СОЮЗА. 1813

I. Шестая коалиция

Состояние французских армий (январь 1813 г.). В русских снегах Великая армия погибла целиком: от нее осталось лишь несколько жалких отрядов; целые корпуса не превышали состава батальона, кавалеристы были без коней, гренадеры — с отмороженными руками и ногами, офицеры — в лохмотьях. Наиболее отчаявшимся из побежденных было ясно, что у Франции больше нет войска. «Проходя через старую Пруссию, мы легко могли определить настроение жителей. В их вопросах слышалось злорадное любопытство; они иронически соболезновали перенесенным нами страданиям и то и дело сообщали нам ложные слухи о погоне казаков, о которых нам постоянно возвещали, но которые ни разу не показались. Если какой-нибудь солдат отдалялся от большой дороги, крестьяне обезоруживали его и отпускали с угрозами и бранью» (Фезансак).

Отложение генерала Иорка фон Вартенбурга, бросившего корпус Макдональда и обязавшегося по Тауроггенскому соглашению (30 декабря 1812 г.) не воевать с русскими в течение двух месяцев, заставило французов эвакуировать всю провинцию собственно Пруссию, кроме Данцига. Мюрат был вынужден отступить за Вислу, и русские перешли эту реку. В результате своих подозрительных переговоров с Меттернихом, Мюрат в Познани внезапно оставил армию, под предлогом необходимости отправиться на защиту своего Неаполитанского королевства. Верховное командование жалкими остатками Великой армии он вверил принцу. Евгению; последний немедленно принял решительные меры к тому, чтобы добыть оружие, лошадей и боевые припасы, привести в боевую готовность крепости по Одеру и ускорить прибытие подкреплений и рекрутов, которые дали бы ему возможность возобновить- кампанию. Но вскоре и правый фланг французов оказался столь же обнаженным, как и левый. Шварценберг, заключив перемирие с русскими, оставил Варшаву и остановился в Галиции. Вслед за Пруссией русские заняли и Силезию. Евгений оставил гарнизоны в Штеттине, Кюстрине и Глогау, но очистил Берлин и перевел свои войска на берега Эльбы. Здесь он нашел лишь начавшие формироваться вновь четыре армейских корпуса под начальством Лористона, Виктора, Макдональда и Рейнье. В общем, французские силы не достигали и 40 000 человек. Это было все, что в данный момент Франция могла противопоставить Германии, готовой поднять восстание.

Наборы 1813 года. Наполеону приходилось создавать новую армию. Нужно было найти деньги и людей, чтобы испытавшая поражение Франция могла снова внушить уважение к себе. Путем отчуждения общинных имуществ Наполеон добыл около 300 миллионов, не считая своей частной казны, в которой было 160 миллионов.

Сенат без затруднений вотировал все предложенные наборы. 140 000 юношей, подлежавших призыву в 1813 году, были призваны досрочно и уже обучались в казармах военному делу; 100 батальонов национальной гвардии были мобилизованы и разбиты на полки; в силу закона, вотированного палатами, забрано было 100 000 человек из предыдущих призывов; наконец, досрочно был взят и весь призыв 1814 года. Не пощадили даже юношей, по закону освобожденных от службы в качестве единственных кормильцев семьи, и тех, кто за большие деньги брал заместителей; иные откупались до трех раз. Франция покорилась почти без ропота. Однако кое-где было оказано сопротивление, особенно в Вандее и Бретани. Летучие отряды рыскали по лесам, отыскивая уклонявшихся от военной службы; многие вырывали себе передние зубы, чтобы нечем было откусывать патроны, или отрубали указательный палец, но и это не давало им избавления: их зачисляли в обозы или в походные госпитали. Землю обрабатывать к концу 1813 года вынуждены были заступом женщины и дети: так постановил министр внутренних дел, ввиду повсеместной и непрерывной мобилизации мужчин и реквизиции лошадей.

В приморских округах были набраны флотские команды, бесполезные за отсутствием флота. Они дали 30 000 прекрасных солдат. Префекты в каждом из 130 департаментов сформировали своего рода преторианскую стражу под названием департаментской пехоты; эти солдаты были хорошо одеты, хорошо обучены и получали хороший паек. Все 130 отрядов были отправлены в Германию. Несколько полков было отозвано из Испании. Во время отступления из России погибли почти все лошади; из конницы Наполеон привел обратно во Францию лишь знаменитый священный эскадрон, составленный из тех офицеров, у которых уцелели лошади; командиром его был Мюрат, офицерами и унтер-офицерами в нем состояли дивизионные и бригадные генералы; первая шеренга каждого взвода состояла исключительно из полковников и эскадронных командиров, а капитаны и лейтенанты были простыми рядовыми. Этот священный эскадрон не просуществовал и месяца: Наполеон решил заменить его лейб-гвардейцами по образцу старой монархии и поручил Кларку и Дюроку выработать условия комплектования новой войсковой части, устав и форму обмундирования. Так и в самые тяжелые дни он старался увеличить внешний блеск своего трона. Но приходилось спешить, и он ограничился призывом на службу, под названием почетного караула, юношей из дворянства и богатой буржуазии, которые должны были на собственный счет завести кавалерийскую экипировку и могли после годичной службы получить офицерский чин. Это были как бы заложники, отвечавшие ему за верность своих семейств. В полковники он дал им генералов, а в капитаны— полковников своих армий. Это отборное войско предполагалось довести до состава четырех полков, но для кампании 1813 года из них удалось организовать только два, т. е. около 6000–6000 человек. В полку, состоявшем под командой Сегюра, агенты Бурбонов сумели вызвать мятеж, кончившийся попыткой убить командира; мятеж был быстро подавлен. Эти молодые люди оказали все же ценные услуги при выполнении тех ответственных поручений, для которых их подготовляли. Кроме того, Наполеон отдал приказ офицерам прежних кавалерийских полков всюду забирать лошадей и наскоро обучать причисленных к их полкам новобранцев. Но потери, понесенные в русском походе, были непоправимы. Недостаток конницы не позволял Наполеону, в течение всей кампании 1813 года, преследовать неприятеля и этим закреплять свои победы.

Новая армия. Наполеону удалось собрать под знамена до 600 000 человек. По мере того как новые войска формировались и наспех обучались, их частями, наподобие звеньев одной цепи, передвигали к Германии. Это были в большинстве отроки, хрупкого телосложения, не достигшие и двадцатилетнего возраста, но отроки, твердые духом, которым иногда изменяли силы, но никогда не изменяло мужество и которые храбро шли в огонь с доблестным спокойствием испытанного войска. Наполеон предусмотрительно и с большой тщательностью распределил их между ветеранами, которые и обучали их военному делу. Уцелевшие в русском походе и вызванные из Испании офицеры составляли ядро этих полков. Но дух войска был уже не тот; старые солдаты знали, что им уже не вернуться живыми из полка, и еще больше прежнего при случае предавались грабежу и кутежам. Молодежь дралась уже не за победу, а за жизнь. Звезда Наполеона тускнела. Лично его все еще считали непобедимым. Накануне сражения при Лейпциге он вручил новым полкам знамена, причем внушал им, что лучше умереть, чем покинуть эти знамена. «Никогда, — говорит очевидец, — никогда не изгладится из моей памяти конец его речи, когда, привстав на стременах и протянув к нам руку, он бросил нам слова: «Поклянитесь мне в этом!» И мне, и всем моим товарищам — нам показалось в эту минуту, что он силой исторг из глубины нашего сердца крик: «Клянемся! Да здравствует император!» Сколько мощи было в этом человеке! У нас слезы выступили на глазах, и наши сердца исполнились непоколебимой решимости» (Воспоминания бывшего офицера пастора Мартэна).

И действительно, эти молодые войска не уступали старым в героизме; об этом свидетельствуют тысячи эпизодов. При штурме Кайи, взятой лишь после шести бесплодных атак, их доблесть исторгла у Нея и Наполеона крики восторга. В сражении при Любнице у генерала Жирара снесло часть черепа; казаки хотели прикончить его, но гусарский офицер Гитье вырвал генерала из их рук, посадил его к себе на лошадь и спас; оправившись после трепанации черепа, Жирар вернулся в строй и сражался при Линьи. При Линденау гусар Фуше был ранен пулей, прошедшей навылет через обе ляжки: несмотря на эти четыре раны, он отказался итти в госпиталь и вместе со своим полком проделал все отступление во Францию.

Но Наполеон за это время сильно постарел; им часто овладевала непреодолимая сонливость: он уснул под гром орудий в траншее при Вауцене и во время страшной битвы при Лейпциге. Верховая езда утомляла его; болезнь желудка, ставшая впоследствии причиной его смерти, часто причиняла ему жестокие страдания; в промежуток между сражениями при Дрездене и Лейпциге он провел несколько недель в полном бессилии и бездействии. Но невероятными усилиями воли он возвращал себе бодрость. И чем больше он чувствовал, что силы покидают его, тем решительнее он требовал от всех слепого повиновения. Меньше чем когда-либо он слушал теперь своих советников. Но если он в полной мере сохранил свой престиж в- войсках, то его помощники уже не внушали прежнего доверия. Они были утомлены, недовольны и завидовали друг другу. Осыпанные почестями, располагая огромными богатствами, они страстно жаждали покоя. Бертье мечтал об охоте в своем прекрасном поместье Гробуа; притом он страдал нервной болезнью, которая не раз мешала ему в точности исполнять приказы Наполеона. Даву, один стоивший нескольких дивизий, был отодвинут Наполеоном на второй план, быть может из тайной зависти, и командовал всего лишь корпусом в северной Германии. Ланн умер. Массена ушел в отставку. Мюрат готов был изменить. Бессьер иДюрок скоро пали на поле брани. Макдональд, превосходный теоретик, проявляет в своих действиях все большую нерешительность. Мармон думает лишь о том, как бы выдвинуться; он мрачнее, чем когда-либо: «Его уста не знали улыбки». Гувион-Сен-Сир продолжает критиковать всех и вся: в России он насмехался над приказами «его сиятельства маршала Удино». В кампанию 1813 года он убеждает Мортье оставить Вандамма без всякой поддержки и этим доводит последнего до гибельной капитуляции. Вандамм был вполне достоин маршальского жезла и получил бы его, если бы не его сухость, язвительность и резкость. Жомини, начальник штаба Нея, вскоре предал Наполеона, как это сделали еще раньше Моро и Бернадотт, которых мы видим в эту кампанию во главе вражеских войск. Наполеон вынужден поручать командование корпусами новым военачальникам, например Бертрану, Лористону, а они, будучи инженерными или артиллерийскими генералами, никогда не командовали пехотой. «Если бы император вздумал наказывать всех, кто обнаруживал недостаток усердия, ему пришлось бы остаться почти без маршалов». Это признание вырвалось у Марбо, отнюдь не настроенного враждебно к Наполеону. Дисциплина была расшатана; осудив на смерть двух мародеров, Эксельманс одного прощает, а в другого велит стрелять холостыми зарядами, предварительно условившись с ним, что даст ему убежать после мнимой казни; но эта уловка открылась, и солдаты его дивизии немало издевались над ним. Деятельность интендантства по снабжению войска провиантом и обмундированием почти совершенно прекратилась.

В начале 1813 года министр Лакюе де Сессак отправил в Германию обоз, доставку которого за Рейн он поручил немецким подрядчикам, причем не послал ни одного французского агента присмотреть за сдачей. Пруссаки присвоили себе весь обоз, т. е. более чем на 12 миллионов франков вещей, столь необходимых французским войскам. Ротные командиры ^ничего не получали, и их солдаты, голодные и изнуренные, постепенно разбрелись по дороге. Поневоле приходилось остаток войска посылать на мародерство — забирать в окрестных селах дрова, солому и съестные припасы. Сами офицеры принуждены были, чтобы прожить, участвовать в грабежах своих солдат. Таким образом, Bce расшатывалось. Правда, армия обнаруживала героическую стойкость, мужество и преданность, достойные удивления; но этим едва обученным новобранцам, которых приходилось наспех дообучать даже во время переходов и которые существовали единственно грабежом, было далеко до победителей при Флерюсе, Маренго и Аустерлице.

Ослепление Наполеона. Нескольких приказов, напечатанных в Монитпере, было достаточно, чтобы снова двинуть Францию в поход, и гордый тем, что по его слову точно из-под земли выросло столько новых легионов, Наполеон снова почувствовал себя непобедимым. Никогда еще он с такой спокойной самоуверенностью не ставил все на карту, не вел игры, где результатом мог быть полный успех или полная гибель.

Тотчас после русского похода был краткий промежуток, когда император мог заключить выгодный для Франции мир. Правда, ему пришлось бы отречься от мысли о всемирном владычестве, но у него все же осталась бы держава, унаследованная им от революции, — вся Галлия (Франция) до Рейна. Русские довольно нерешительно вступили в пределы Германии. Некоторые из советников Александра I хотели остановить войско на Висле. Кутузов указывал царю на крайнее истощение армии. Румянцев ставил на вид настоятельную необходимость заключить мир. Прусский король заявлял, что желает остаться верным союзу с Францией. Австрия не была еще в силах начать войну; Меттерних еще не смел требовать от своего повелителя, чтобы тот порвал со своим зятем единственно потому, что счастье отвернулось от последнего. В этих уже не повторившихся после условиях Наполеон мог еще предотвратить образование возникавшей коалиции, снова привлечь на свою сторону Австрию, отдав Италию в ее распоряжение, и предоставить прусскому королю cамому иметь дело с прочими немецкими монархами в целях создания единства Германии. Франция осталась бы еще достаточно обширной — в пределах до Альп и Рейна. Но Наполеон не сумел распознать ни усталость Франции, ни ожесточение Европы. Приписывая Францу II ту беспредельную привязанность к членам своей семьи, которая свойственна корсиканцам, до которой вовсе не было у австрийского императора, он думал, что тот никогда не пойдет против своего зятя. Уверенность Наполеона в немцах основывалась на их пристрастии к отстаиванию всегда обособленных интересов отдельных государств. Наконец, проиграв партию в России, он с болезненной страстью и слепым упорством игрока желал отыграться. До последней битвы, до Лейпцига, весь план его действий сводился к тому, чтобы не уступить ни пяди из сеоих завоеваний.

Колебания союзников. Не лучше сумели воспользоваться выгодами своего положения и союзники: если бы они действовали решительнее, учтя неурядицу, вызванную отступлением из России, они могли бы без труда истребить небольшой корпус принца Евгения или оттеснить его к Рейну. Но они не отдавали себе отчета в истинных размерах своих сил. Тем временем «война народов», начавшаяся в Испании, разгоралась и в Германии, где она велась с таким же ожесточением. Немцы уже не вспоминали о благах, принесенных им французами, а помнили только об их тирании и поборах. Ужасающие реквизиции, которыми Наполеон изнурял Германию со дня битвы при Аустерлице, окончательно вывели ее из терпения. Тайные общества, особенно Тугеидбунд, в короткое время приобрели тысячи членов. Университеты, в частности молодой Берлинский университет, ставшие, как в эпоху Реформации, могучими орудиями борьбы, провозглашали идею патриотического отмщения. Гумбольдт, Шлейермахер, Шлегель своими лекциями и произведениями воспламеняли учащуюся молодежь. Немецкие Тиртеи— Арндт, Кернер, Рюккерт, Фуке, Коллин, Штейгеман — во множестве создавали патриотические песни, а Вебер, наиболее национальный из немецких композиторов, нашел в этом новом жанре богатейший источник вдохновения.

Однако не все немцы с одинаковой решимостью стремились к национальной эмансипации и политической свободе. Южногерманские монархи, которых Наполеон осыпал благодеяниями, колебались, не решаясь покинуть его: каждый из них опасался, что при неизбежном после падения Наполеона переделе территорий он потеряет часть только что приобретенных владений. Их солдаты безжалостнее всех других грабили северную Германию. Их воинские силы обратили свое оружие против Наполеона лишь в последние дни немецкой кампании, когда они уже не в состоянии были противостоять общему порыву. Меттерних до такой степени боялся революционного духа, что долго не решался связать судьбу Австрии с судьбой немецкого национального движения. Нацолеон, являвшийся теперь в его глазах представителем консервативных идей, легко привлек бы его на свою сторону, если бы вовремя сделал австрийской династии необходимые уступки.

Очень робок был вначале и король Фридрих-Вильгельм III. Но социальные и административные реформы Штейна положили начало обновлению Пруссии, а Шарнгорст подготовил новую армию. С первых же дней Пруссия могла поставить под ружье 150 000 человек. Война 1813 года была преимущественно реваншем Пруссии. Однако народу пришлось едва ли не силой увлечь за собой своего короля.

Восстание Восточной Пруссии. Подобно тому как Иорк фон Вартенбург заключил Тауроггенское Соглашение, не спросив согласия короля, так й Восточная Пруссия, освободившаяся первой из прусских областей, не стала дожидаться королевского приказа, чтобы поднять знамя мятежа. В 1806–1809 годах в Кенигсберге образовалось общество, ставившее целью издавать патриотические произведения вроде Volks-freund Вартша и Гейдемана. При известий о Тауроггенском соглашении вся провинция восстала почти одновременно, охваченная воодушевлением. Этот двойной взрыв прусского патриотизма испугал короля, который в тот момент находился в Берлине, во власти Наполеона и французских войск. Король отрекся от солидарности с Иорком фон Вартенбургом и отрешил его от командования. После долгих колебаний Иорк решил продолжать свой патриотический мятеж, удержал в своих руках начальство над войском, пополнил его состав и расположился в Кенигсберге, куда вскоре прибыл Штейн с полномочиями от императора Александра; но тут проявилась патриотическая недоверчивость Иорка, Шёна, Дона, Ауэрсвальда и других прусских генералов, подозрительно относившихся к русским и в свое время протестовавших против занятия ими Мемеля. Они- разрешили Штейну только созвать областной сейм и вскоре затем принудили его оставить город. Однако провинциальный сейм исполнил свою патриотическую задачу: он постановил созвать резервы, ополчение первой и второй очереди (Landwehr и Landsturm) и таким образом организовал, при общей численности населения в миллион человек, шестидесятитысячное войско. Французы были изгнаны из Пиллау — одной из крепостей, доставшихся им по договору 29 мая 1812 года.

Отпадение прусского короля от союза с Францией; его союз с Россией. В то самое время, когда Фридрих-Вильгельм во всеуслышание заявил протест против Тауроггенского соглашения, он оставил Берлин и уехал в Бреславль (22 января), где попал в среду наиболее пылких членов национальной партии. К тому же восстание распространялось повсеместно. Вся прусская армия, кроме силезских войск; ускользала из-под власти короля. «Если король еще долго будет колебаться, — писал английский агент, — я считаю революцию неминуемой». Король отправил к царю одного из своих наперсников, Кнезебека, переодетого купцом. Кне-зебек убедил русского императора заключить союзный договор. Калишский договор (28 февраля 1813 г.) обусловливал восстановление Пруссии в границах, определявших ее территорию в 1806 году; Германии возвращается ее независимость, и ни один из союзников не вправе заключать сепаратные договоры. Ввиду этого соглашения Бюлов открыл русским переход через Одер. Витгенштейн занял Берлин. 15 марта Александр I с триумфом вступил в Бреславль. Теперь прусский король резко оборвал начатые им переговоры с Наполеоном; 17 марта он подписал приказ о созыве ландвера (Landwehr) и издал знаменитое Воззвание к моему народу «Бранденбуржцы, пруссаки, силезцы, померанцы, литовцы!! Вы знаете, что вы выстрадали за последние семь лет. Вы знаете, какая участь ждет нас, если мы не кончим с честью ту борьбу, которая началась теперь».

Балишские воззвания. С таким же воззванием обратился к германскому народу и Витгенштейн: «Свобода или смерть! Саксонцы, немцы, наши генеалогические древа, наши дворянские родословные кончаются 1812 годом. Славные подвиги наших предков стерты унижением их потомков. Но восстание Германии породит новые благородные фамилии, а старым только восстание может вернуть утраченный ими блеск». Он указывал на то, что в рядах прусского ополчения «рядом стоят сын крестьянина и княжеский сын». 25 марта Кутузов издает воззвание, где говорится уже не только о национальной независимости, но и о свободе.

Бреславльский договор. 19 марта Штейн, снова вошедший в милость у короля, и Нессельроде — от лица России — заключили между собой Бреславльское соглашение. Обе договаривающиеся державы призывали немецкий народ и немецких монархов к борьбе за независимость. Отнятые у Наполеона немецкие земли должны быть разделены на пять округов и подчинены двум правителям — военному и гражданскому: первый получает приказания от союзных военачальников, второй подчинен Центральному административному совету (Gentralverwaltungsrat).Hо мысли Штейна, этот совет должен был способствовать уничтожению мелких немецких государств и осуществлению единства Германии. Монархи и народы, которые не примкнут к союзникам, будут лишены самостоятельности, и их территории станут военной добычей. Союзники только что стяжали первые успехи: 12 марта вспыхнувший в Гамбурге мятеж отдал город в руки казаков и отряда Теттенборна, 26-го пруссаки вступили в Дрезден, откуда уже накануне бежал саксонский король. Таким образом, линия Эльбы», до сих пор остававшаяся во власти вицеткороля Евгения, была прорвана в обеих своих крайних точках, и он был вынужден отступить к реке Заале. Но Наполеон уже выступил из Парияса со значительными силами. В Тюрингии он соединился со своим соратником Евгением. Начиналась немецкая кампания.

Враждебный нейтралитет Австрии. Наполеон все еще рассчитывал на своего австрийского союзника; но четыре раза побежденная, четыре раза безжалостно раздавленная Австрия с замиранием сердца ждала часа отмщения, и Меттерних с двуличием старался его приблизить[102]. Он всячески уверял французского посла Отто в мирных намерениях Австрии и в ее готовности оказать французам вооруженную поддержку, как только это понадобится. «Наш союз основан на чрезвычайно устойчивых интересах, а потому он должен быть вечным… Мы обязуемся действовать в полном соответствии с нуждами императора Наполеона, ни шагу не делать без его ведома, и если русские не согласятся на мир, двинуть против них все силы монархии». Но у Меттерниха было два лица и два языка. В то самое время как он расточал Наполеону эти успокоительные обещания, он примкнул к Бре-славльскому соглашению, подстрекал Фридриха-Вильгельма поднять оружие «за независимость Европы» и открыл тайную дипломатическую кампанию с целью лишить Францию ее последней опоры — не только королей датского, саксонского, баварского и вюртембергского, но даже Жерома и Мюрата; он убеждал всех их прекратить бесцельные военные приготовления, которые только побуждают Наполеона быть еще менее уступчивым. Эти коварные происки начали, однако, обнаруживаться; французские послы при всех немецких дворах — Рейнар, Биньон, Беньо, Отто — сообщали о них Наполеону. Но у Наполеона вошло в систему слепо доверять своим надеждам. Вопреки очевидности, он упрямо рассчитывал на верность своих немецких вассалов и принцев своего дома и на неизменную дружбу Австрии. Тем временем Меттерних под покровом нейтралитета вооружал Европу, а Бельгард подготовлял австрийскую армию к борьбе.

II. Летняя кампания; перемирие; конгресс

Сражения при Люцене и Бауцене. В немецкую кампанию 1813 года Наполеон проявил ту же гениальность, а его войска — то же самоотвержение, что и раньше. Первый период войны, когда Наполеону приходилось бороться только с соединенными силами России и Пруссии, был благоприятен для него; во втором периоде борьба принимает гигантские размеры. Против Наполеона обратилась сначала Австрия, затем, последовательно, все немецкие вассальные государства, и он потерял Германию. Летняя кампания была еще удачна; осенняя кончилась поражением при Лейпциге.

Вначале силы противников были почти равны: против 220 000 русских и пруссаков, предводимых Витгенштейном, стояло 200 000 французов. Главными помощниками Витгенштейна были Винценгероде, Милорадович, Барклай де Толли, Горчаков. Пруссаками командовал Блюхер.

Держа в своих руках линию Эльбы от Гамбурга до Дрездена, союзники намеревались отбросить Евгения Богарнэ за реку Заале и двинулись на Эрфурт. У Евгения было 60 ООО человек, а Даву действовал на севере с изолированным корпусом в 30 000 человек. Наполеон, передав правление Марии-Луизе, 26 апреля в Эрфурте принял командование над 110-тысячным войском, только что прибывшим из Франции. Оно было разделено на четыре корпуса, под начальством Нея, Мармона, Удино и Бертрана. Гвардией командовали Сульт, Мортье и Бессьер. Первое столкновение произошло у Вей-сенфельса; здесь пал маршал Бессьер[103]. Русские были отброшены и оставили Риппахский проход. Наполеон двинулся к Лейпцигу, но союзники перерезали ему дорогу, и в окрестностях Люцена на Позернской равнине, видевшей уже сюлько кровавых боев, разыгралось большое сражение (2 мая 1813 г.).

Обе армии насчитывали приблизительно по 90 000 человек. Вначале Нею приходилось одному выдерживать атаки Витгенштейна, вдвое превосходившего его силами. Вокруг деревень Гросс-Гершея и Кайа завязалась яростная борьба. Но Наполеон быстро повернул свои войска и бросил Мак-дональда на доавый фланг союзников, тогда как Бертран и Удино врезались в их левый фланг. Молодая гвардия покрыла себя славой, приняв боевое крещение в пятикратной атаке позиции при Кайе: «Эти юноши — герои, — воскликнул Ней. — С ними я мог бы сделать все, что угодно!» Таков был Люцеяский бой, который немцы называют сражением при Гросс-Гершене. За недостатком конницы французы не могли преследовать побежденных. Но важно было то, что jBo французском войске воскресло доверие к своим силам. Вся Саксония была снова занята, император вступил в Дрезден и восстановил на престоле своего старого союзника, саксонского короля. Союзные армии бежали за Эльбу. Они потеряли 20 ООО человек, но й французы потеряли не меньше, а враг, отойдя поодаль, мог оправиться. Наполеон превозносил свою победу над этими «татарскими полчищами», опустошившими свои нивы и сжегшими святую Москву.

Витгенштейн остановился на дороге из Дрездена к Вре-Славлю, заняв грозную позицию, на которой когда-то с успехом сражался Фридрих II: с юга — утесистые склоны Исполиновых гор, с севера — необозримые болота, поперек дороги — две преграды, две стремительных и крутобережных речки: Шpee и Блезарт, а позади Блезарта — плато Гогенкирхеп, сплошь покрытое укрепленными селами: Слева, имея в тылу гору, стоял Витгенштейн с русским войском; справа Блюхер с пруссаками образовал обособленную группу войск, защищенную болотами; в центре — Бауценская позиция господствовала над дорогой. Это была настоящая арена, со всех сторон замкнутая естественными и искусственными преградами.

Наполеон, лично осмотрев поле битвы, решил вести сражение два дня. Атака началась 20 мая, около полудня. Удино произвел демонстрацию на юг, против русского корпуса Горчакова, как будто желая обойти его позиции. Само сражение происходило в центре: Макдональд и Мармон перешли Шпрее, Милорадович был оттеснен от Бауцена, но Бертран на французском левом фланге не сумел выбить

Блюхера с Крекевицких высот. Однако к вечеру первого дня линия Шпрее была в руках французов. На следующий день оставалось прорвать линию Блезарта и овладеть плато Гогенкирхен.

Наполеон надеялся на решающий успех; ночью он отправил Нея в обход неприятельского правого фланга, рассчитывая прорвать центр и окружить всю массу прусского войска. Но Ней бесполезно терял время в ничтожных стычках с Барклаем де Толли; вместо того чтобы действовать, он решил ждать приказаний Наполеона, долго не доходивших до него. Тщетно начальник его штаба Жомини доказывал ему необходимость стремительно атаковать плато, простирающееся от Вуршена до Гогенкирхена, чтобы отрезать союзникам единственный путь отступления. Ней взялся за дело медленно и вяло и подорвал успех этого блестящего маневра. Овладев деревней Прейтиц в тылу у пруссаков, он дал выбить себя оттуда в тот самый момент, когда Бертран и Мармон стремительно атаковали Блюхера в. лоб, отрезали его от Витгенштейна, которого сдерживал Удино, и уже почти довели его до сдачи.

Во всяком случае, победа была спорная и отнюдь не решающая. Из строя выбыло 30 000 человек, в том числе 12 000 французов. «Как! — с горестью воскликнул Наполеон, — такая бойня и никаких результатов! ни одного пленного! Эти люди совсем ничего мне не оставят!» — «Мы все сложим головы!» — вздыхали солдаты, которых приводило в отчаяние то, что, постоянно побеждая, они все-таки принуждены были беспрерывно драться.

Блюхер отступил; Витгенштейн, правое крыло которого осталось без прикрытия, должен был последовать его примеру; но они оспаривали у французов каждый ручей, каждую лощину. Слишком малочисленная французская конница по мере сил тревожила неприятельский арьергард. В одной из этих схваток между Герлицем и Рейхенбахом (22 мая) одно и то же ядро убило генерала Кирженера и гофмаршала Дюрока. Наполеон долго оплакивал этого друга своих юных дней, с которым не расставался со времен Тулона. «Бедный!»— говорили гренадеры свидетели его великой скорби.

В то время как союзники отступали вдоль границы Чехии, французская армия прошла вперед до Одера, заняв вооруженной силой Глогау, Бреславль и Швейдниц. Саксония была освобождена; Силезия наполовину завоеван; Вестфалия и Ганновер очищены от партизан, которые появились здесь и, не надолго заняв Кассель, прогнали было короля Жерома; Даву снова властвовал в Гамбурге и Любеке, — таковы были результаты этого первого месяца военных операций, покрывших славой новую французскую армию. Русские и прусские военачальники наперерыв обвиняли друг друга в измене и бездарности. Население одинаково страдало как от реквизиций своих «освободителей», так и от неприятельских. Коалиция, разбитая, потерявшая уверенность в победе, находилась в нерешимости.

Поведение Австрии; перемирие в Плесвице. Вмешательство Австрии снова сплотило коалицию, готовую распасться. Поздравляя Наполеона с победами, Австрия в то же время подстрекала царя и прусскбго короля неуклонно продолжать сопротивление. Душой этой коварной политики был Меттерних. Он поклялся отомстить за так называемый Венский договор 1809 года. По его собственному признанию, он первый, с целью вернее погубить Наполеона, подал мысль о женитьбе на Марии-Луизе, потому что этим он ставил его в натянутые отношения к России. Теперь Меттерних, выполняя все тот же замысел, старался уверениями в неизменной дружбе и лестью задобрить победителя, усыпить его недоверие и под этим прикрытием лучше подготовить предстоящее отпадение Австрии от союза с Наполеоном. Помощь Шварценберга в экспедиции 1812 года против русских была так же смехотворна, как и помощь Голицына в экспедиции 1809 года против австрийцев.

По возвращении своем в Вену Меттерних подготовил вооруженный нейтралитет Австрии; окончательно же его образ действий должен был определиться в зависимости от исхода кампании. Он не хотел без всякого повода объявить войну императору, но оставлял за собой возможность сделать это в наиболее благоприятный для Австрии момент.

Нередко высказывалась мысль, что, предлагая вступить в переговоры с Наполеоном, Меттерних искренно желал мира; но его Мемуары бесспорно доказывают обратное. 23 апреля 1813 года он пишет Нессельроде: «Стоит только Наполеону проиграть одно сражение — и вся Германия будет под ружьем». Несколько позднее он добавляет: «Переход от нейтралитета к войне возможен только через вооруженное посредничество». После Люцена и Бауцена он решает, что наступило время предложить это посредничество, и предлагает императору заключить перемирие с целью подготовить созыв большого европейского конгресса, плодом которого должен быть всеобщий мир. 4 июня 1813 года Наполеон заключил Плесвицкое перемирие сроком до 28 июля.

Многие утверждают, что император сам был одушевлен искренним стремлением к миру; иначе как объяснить, что он прервал войну в разгар своих успехов — в ту минуту, когда коалиция не отваживалась на новые сражения, и что он решился дать Австрии тот предлог, которого она так упорно искала для того, чтобы повернуться против Франции? Но дело было в том, что во французской армии царило уныние: «Офицеры всех рангов были утомлены сражениями и спрашивали себя, не ищет ли император смерти на поле брани. Прибывавшие из Франции молодые солдаты, видя отчаяние ветеранов, считали себя погибшими» (Беньо). Сподвижники Наполеона громогласно требовали мира. Во Франции разочарование овладело всеми; страна пресытилась славой; недовольство росло и ждало лишь первой неудачи, чтобы вырваться наружу.

Наполеон считал нужным воочию показать всем, что искренно желает мира; к тому же он надеялся, искусно пользуясь разногласиями между державами, противопоставить их одну другой на конгрессе. Он уверил себя, что Австрия ни в коем случае не может покинуть его и что немецкие вассалы останутся ему верны. А главное — он рассчитывал пополнить свои вооружения, восстановить свою конницу, дать время 120 000 новобранцев прибыть из Франции, выиграть блестящий бой вроде Аустерлица или Фридланда и снова смирить пораженную ужасом Европу. Он мало считался с тем, что в этот промежуток и Пруссия не преминет подкрепить свою армию свежими рекрутами, русские подтянут к себе формируемую в покоренной Польше армию Беннигсена, а Бернадотт успеет высадиться в Штральзунде. Наполеон вводил Францию в заблуждение своими возвещавшими победу бюллетенями, переставляя даты, преувеличивая размеры неприятельских потерь, сообщая самые успокоительные сведения о своем здоровье, тогда как рвота становилась у него все более частой и физическая слабость его быстро увеличивалась. Мария-Луиза беспрерывно устраивала праздники в Париже, Сен-Клу, Шербурге в ознаменование славных подвигов обновленных французских войск. Сам Наполеон, живя во дворце Маркодини в Дрездене, издавал великое множество самых разнообразных декретов, чтобы показать, что он все тот же, каким был в Москве и Берлине, и может из любого места править своей всемирной державой.

Двуличие Меттерниха. Меттерних цинично пользовался самоослеплением своего опасного противника. На свидании в Опично, на границе Чехии, он категорически заявил императору Александру, что австрийские войска не вступят в борьбу, пока Наполеону не будет предложено посредничество Австрии и приемлемые условия мира. «Если Наполеон отклонит посредничество, — сказал Меттерних с целью успокоить царя, — вы найдете нас в рядах ваших союзников; если же он это посредничество примет, то сами переговоры, которые в таком случае начнутся, с очевидностью докажут, что Наполеон не желает быть ни благоразумным, ни справедливым, и результат будет тот же». Таким образом, Меттерних хотел поставить Наполеона перед дилеммой, которую роковое упрямство императора должно было сделать неразрешимой.

Новым договором о субсидиях, подписанным в Рейхенбахе 14 июня, Англия обязалась выплачивать ежемесячно России 33 миллиона франков, Пруссии — 17 миллионов на продолжение военных действий. Граф Стадион — уполномоченный при главной квартире союзных монархов — просил только отсрочки на несколько недель, чтобы Австрия могла закончить свои военные приготовления. Так все подготовлялось для окончательной измены Австрии императору Наполеону. И действительно, Меттерних отправился в Дрезден просить о продолжении перемирия и о созыве конгресса; предполагалось, что на этом конгрессе Франц I заставит принять — свое посредничество для заключения мира. Меттерних должен был от имени своего монарха предложить Наполеону отказаться от Голландии, Швейцарии, Испании, Рейнского <ююза, Польши и большей части Италии. Наполеону следовало бы, ни минуты не колеблясь, принять эти условия, оставлявшие Францию нетронутой до Рейна. В какое затруднительное положение он поставил бы этим Австрию! Какой раскол вызвал бы в коалиции! Как воскресид бы доверие к себе французского народа! Какую несокрушимую силу он мог бы противопоставить ошеломленным своим врагам, если бы, отозвав все свои рассеянные по Германии гарнизоны, сосредоточил на Рейне свои великолепные войска, поручив им оборонять священную землю родины! Ему следовало либо отвергнуть всякое перемирие и всякий конгресс, либо без промедления согласиться на любой мир, который оставил бы неприкосновенными границы древней Галлии.

Свидание Наполеона с Меттернихом состоялось в Дрездене 28 июня; оно продолжалось 8 часов. Взбешенный двуличием своего тестя, император без передышки кричал, бушевал и топал ногами: «Вы хотите войны — хорошо же, будем драться. Я назначаю вам свидание в Вене. Сколько же вас, союзников? четверо, пятеро, шестеро, двадцать? Чем больше вас будет, тем я буду спокойнее». — «Мир и война, — холодно отвечал Меттерних, — в руках вашего величества. Сегодня вы еще можете заключить мир; завтра, быть может, будет уже поздно…» — «Чего же от меня хотят? Чтобы я покрыл себя позором? Никогда! Я предпочту скорее умереть, чем уступить хоть одну пядь земли. Ваши государи, рожденные на троне, могут двадцать раз- возвращаться побежденными в свои столицы. Я этого не могу, потому что я вышел из солдат… Вы не солдат и не знаете, что происходит в душе солдата. Я вырос на поле брани, и такого человека, как я, мало заботит жизнь миллиона людей». Говоря эти жестокие слова, он швырнул свою шляпу в противоположный угол комнаты. Затем он стал укорять Меттерниха в том, что тот подкуплен Англией, доказывал ему, что Австрия не может выставить более 76 ООО человек, что Франция нимало не утомлена войной; наконец, введенный в заблуждение невозмутимым спокойствием, с которым Меттерних выдержал бурю, и думая, что он оробел, Наполеон дружески хлопнул его по плечу и сказал: «Знаете, чем это кончится? Вы не станете воевать со мной». — «Вы погибли! — воскликнул Меттерних. — Я предчувствовал это, идя сюда, а теперь, уходя, уверен в этом».

Пражский конгресс. Между тем Наполеон, желая вопреки здравому смыслу продлить опасную комедию, которую он играл, и еще некоторое время делать вид, будто он искренно желает мира, согласился продлить перемирие до 10 августа и обещал прислать своих уполномоченных на конгресс в Прагу, где Австрия должна была наконец осуществить свое посредничество. Нарбонн, французский посол в Вене, тотчас отправился в Прагу. Но Коленкур заставил себя ждать и приехал без полномочий. Иностранные делегаты — Гумбольдт от Пруссии и француз-ренегат Анстеттен от России — поддерживали эту систему проволочек. Когда же уполномоченные, наконец, собрались, Меттерних выдвинул ряд формальных затруднений. Он поднял вопрос о том, как должны вестись переговоры — письменно, как па Тешенском конгрессе, или устно, как на Рисвикском.

Эти праздные споры заняли несколько дней. Тем временем конгресс узнал, что Наполеон помимо него ведет переговоры непосредственно с Меттернихом. 7 августа император получил австрийский ультиматум, заключавший в себе следующие требования: раздел великого герцогства Варшавского между Россией, Пруссией и Австрией, признание независимости ганзейских городов, отказ от Иллирийских провинций, восстановление независимости Голландии и Испании, возврат Пруссии всех прежних ее территорий и, наконец, отказ от званий протектора Рейнского союза и медиатора Гельветической конфедерации. Следовательно, приняв эти условия, Франция все же сохранила бы, кроме своих естественных границ, еще и Италию.

С этого момента события развиваются с такой быстротой, что их приходится точно датировать по дням, если не по часам. 10 Августа австрийский генерал Бубна — тот самый, что в 1809 году вел переговоры с императором, отвез Францу I ответ Наполеона. Император хотел удержать за собой Голландию и ганзейские города, а о предоставлении Германии независимости говорил в туманных выражениях; категорически он отказывался только от Иллирийских провинций, великого герцогства Варшавского и Испании. Путь от Дрездена до Бены занял более суток, и в Вену Бубна прибыл только 11 августа. 10 августа, в полночь, в момент окончания срока перемирия, Меттерних объявил конгресс распущенным и заявил, что Австрия вступает в войну. Заранее заготовленные от Праги до силезской границы сигнальные огни оповестили союзные армии о возобновлении военных действий, и 11 августа, когда Коленкур, получив, наконец, свои верительные грамоты, пожелал вплотную приступить к обсуждению основных вопросов, Меттерних сообщил ему, что конгресс закрыт. Когда стал известен ответ Наполеона, Коленкур вновь попытался возобновить переговоры, но Меттерних был непреклонен, и 12 августа, спустя 20 часов по возвращении генерала Бубна, заявил французским уполномоченным, что Австрия присоединяется к коалиции. Итак, Пражский конгресс был распущен, даже не успев по-настоящему открыться. Обе стороны в равной мере проявили двуличие и злой умысел. Наполеон и Меттерних с одинаковым усердием парализовали все попытки водворить мир.

Посредничество Австрии, вначале доброжелательное, затем покровительственное, приобрело, наконец, характер угрозы, а в тот момент, когда в австрийской армии закончены были военные приготовления, превратилось в открыто враждебное выступление. Трудно было одурачить противника более искусно и цинично. С другой стороны, трудно понять радость, проявленную Наполеоном при известии о закрытии конгресса. Он все еще мечтал нанести сокрушительный удар, который поверг бы в прах всю Европу, жаждавшую его погубить. На острове св. Елены он рассказывал, какую тревогу переживал в те часы, когда взвешивал в уме свое бесповоротное решение. Император боялся за свою участь и за свой трон. Он знал, что вернуться в Париж побежденным будет для него равносильно гибели. Проснулся ли в Наполеоне хоть на мгновение патриотический страх за участь, которую он готовит Франции? Он выписал для своего дрезденского театра актеров из Парижа; в последний раз окруженный пышным двором, он тешился своим беспредельным могуществом. Он ускорил на несколько дней празднование дня св. Наполеона: армия в последний раз справляла этот праздник; то было последнее празднество обреченных жертв.

III. Осенняя кампания

Силы и устройство коалиции. Новая тактика. Вполне справедливо утверждение, что за время перемирия коалиция должна была получить больше полков, нежели Наполеон мог призвать из Франции батальонов. Три большие армии готовы были объединиться, чтобы окружить его: северная — 180 000 человек под начальством Бернадотта, состоявшая из шведских, немецких и английских контингентов и русского корпуса Беннигсена, уже раньше ставшего лагерем на Гавеле; силезская армия, состоявшая из 200 000 пруссаков под начальством Блюхера, расположенная вдоль Одера; наконец, австрийская армия, пришедшая из Чехии, насчитывавшая 130 000 человек под командой Шварценберга и собиравшаяся двинуться на Саксонию. Кроме того, 240 000 русских, пруссаков, шведов и англичан должны были вытеснить французов из северной Германии; 80 000 австрийцев готовились отнять у них Италию; 200 000 англичан и испанцев намеревались перейти Пиренеи. Таким образом, Европа выставила против Франции свыше миллиона человек.

План коалиции состоял в том, чтобы изнурять Наполеона; всячески избегая решительного сражения с ним, атаковать и поодиночке разбить всех его военачальников; она намеревалась постепенно все туже сжимать железное и огненное кольцо вокруг Наполеона, пока тот не будет задушен. Мысль об этой новой тактике исходила от Бернадотта, который и был поставлен во главе коалиции. Для командования войсками был вызван из Америки Моро; генерал Жомини, изменивший Наполеону после битвы при Бауцене, доставлял императору Александру планы передвижений. Казалось, что только французы могут побеждать французов[104]. Эти изменники старались оправдаться хитроумным доводом, что они, мол, воюют только с Наполеоном, а не с Францией, что они, напротив, призывают Францию к свободе, к свержению тирании! Однажды, в минуту откровенности, Наполеон сам сказал, что известие об его смерти будет встречено вздохом облегчения.

Всем этим громадным полчищам коалиции Наполеон мог противопоставить лишь вдвое меньшие силы — около 550 000 человек, да и то среди них было немало немцев и итальянцев, готовых изменить ему при первой возможности. В Германии Наполеон располагал 330 000 человек. Он усилил корпус Даву и гарнизоны больших крепостей по Эльбе. Из остальных войск он сформировал две сильные армии: одна — в 90 000 человек под начальством Удино — должна была одновременно с войсками Даву двинуться на Берлин, другая — в 120 000 человек под непосредственным начальством Наполеона — должна была воспрепятствовать соединению силезской и австрийской армий. Гвардия — отборные 40 000 человек, расположенная в Герлице, могла в случае надобности прийти на помощь каждой из этих армий. Наконец, 20 000 человек под командой маршала Гувион-Сен-Сира должны были охранять Дрезден — центр всех операций.