Великие надежды 215 года

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Великие надежды 215 года

Арена столкновения, как известно, не ограничивалась рамками Италии. Не менее важной ставкой в начавшейся игре с самого ее начала стала и Испания, куда, как мы помним, отправились воевать против Гасдрубала Публий и Гней Сципионы. Их борьба шла с переменным успехом вплоть до 210 года, когда здесь появился будущий Публий Африканский, сумевший, как мы вскоре убедимся, резко переломить ход событий. Пока же наступление 215 года знаменовало собой разрастание конфликта вширь. Одна за другой в войну вступили Сардиния и Сицилия. Дополнительный штрих в развитие процесса противостояния внесло заключенное весной 215 года соглашение между Ганнибалом и царем Македонии Филиппом V. В целом этот год, прошедший для пунийской армии под знаком больших надежд, но не лишенный и неудач, открывал собой новую страницу в истории войны. Карфагеняне вступали в полосу неуверенности и сомнений, когда цели все еще казались достижимыми, но когда само время начало работать против них.

В конце 216 года в Риме состоялись выборы консулов на следующий год. На сей раз были выбраны Тиберий Семпроний Гракх и патриций Л. Постумий Альбин. Последний, однако, так и не успел приступить к исполнению своих обязанностей, потому что в конце зимы погиб во время сражения с бойями близ Модены. Как мы видим, галльские союзники Ганнибала успешно пользовались тем, что карфагеняне отвлекли основные силы римлян на юге Италии. В результате Риму пришлось уйти из недавно основанных колоний в Плаценции и Кремоне, а кроме того, назначить выборы нового консула взамен погибшего Постумия Альбина. Все взоры обратились к Клавдию Марцеллу, прославившемуся за несколько месяцев до этого успехом, достигнутым в Ноле. Действительно, он был избран единогласно, однако вступить в должность так и не смог из-за неожиданного осложнения — в тот момент, когда он заступал на свой высокий пост, якобы раздался раскат грома. На самом деле его «провалили» сенаторы, не желавшие видеть консулами двух плебеев одновременно. И Марцеллу пришлось уступить место старику Кв. Фабию Максиму, ставшему консулом уже в третий раз, а самому удовольствоваться должностью проконсула. Фабий принял командование войском у диктатора М. Юния Перы, стоявшего в Теане, а Марцелл отправился в Свессулу, где квартировало войско, оборонявшее Нолу. Таким образом, Кампания оказалась надежно заперта и с севера, и с юга.

Ганнибал, расположившийся на горе Тифата (ныне Монте Верджине, к северу от Авеллино) и контролировавший отсюда Капую и прилегающие к ней районы, одного из своих помощников — Гимилькона — отправил в Бруттий (современная Калабрия) с заданием довести до конца покорение этой области. Для облегчения связей с Карфагеном через море и планируемого проникновения в Сицилию ему необходимо было чувствовать себя в Брутгии свободно. На овладение Петелией у Гимилькона ушло несколько месяцев [84], зато затем он достаточно быстро захватил Консенцию (ныне Козенца). Вслед за ней сдались греческий город Кротон, осажденный союзным пунийцам войском бруттиев, а также порт Локры. Как сообщает Тит Ливий (XXIII, 30, 9), до конца сохранил верность Риму только Регий (ныне Реджо-ди-Калабрия). Своевременность действий пунийской армии на побережье Бруттия, обеспечивших ей выход к морю, очень скоро проявилась со всей очевидностью.

К концу III века Рим только начал утверждаться на восточных окраинах Италии. Походы против иллирийцев, сопровождавшиеся установлением своего рода протектората над всей прибрежной полосой Адриатического моря, островами Исса и Коркира, расположенными ближе к Далматии, эпирскими городами Эпидамн и Аполлония (ныне территория Албании), состоялись не раньше 229 года. В 219 году один из царей, чьи владения подпали под римское влияние, Деметрий Фаросский, задумал свергнуть римское владычество, и Риму пришлось послать на борьбу с ним обоих консулов — Эмилия Павла и М. Ливия Салинатора. Деметрий бежал в Македонию, где его принял молодой царь Филипп V. Весть о разгроме римской армии в битве при Тразименском озере застала их в Немее, что в Арголиде (Полибий, V, 101, 6–7). Спешно завершив войну, которую он вел с этолийцами, заключением Навпактского мира, Филипп попытался повторить затею Пирра, надеясь воспользоваться ослаблением Рима и по меньшей мере захватить Иллирию. После Канн он уже твердо решил вступить в союз с Ганнибалом. Весной или в начале лета 215 года на побережье Бруттия, близ мыса Лациний, высадилось македонское посольство, возглавляемое Ксенофаном. Не без приключений гонцы Филиппа добрались до Кампании, а на обратном пути и вовсе попали в плен, однако заключить соглашение с Ганнибалом все-таки успели.

Полибий (VII, 9), проявлявший гораздо больше интереса к текстам договоров и прочим документам дипломатического характера, чем Тит Ливий, воспроизвел один из них, очевидно, найденный в римских архивах. Скорее всего, добыл этот документ претор М. Валерий Флакк, командовавший римским флотом, патрулировавшим побережье Калабрии. При внимательном изучении текста ученые обнаружили, что помимо непривычных для Полибия греческих оборотов в нем встречаются формулировки, гораздо более характерные для финикийских дипломатов, чем для классических греков. Следовательно, можно с большой долей вероятности допустить, что Полибий переписал пунийскую часть подлинного договора между Ганнибалом и Филиппом. Документ действительно чрезвычайно интересен, и неудивительно, что специалисты уделили ему повышенное внимание (Е. J. Bickerman, 1944 et 1952; А. Н. Chroust, 1974). Традиционную клятву, освящающую договор, приносит от лица главнокомандующего лично Ганнибал, однако в тексте фигурируют также имена карфагенских сенаторов («геронтов»), в том числе неких Магона, Миркана и Бармокара, предположительно, членов Совета Ста Четырех (А. Н. Chroust, 1974, р. 284). Впрочем, не исключено, что эти люди представляли одну из «комиссий» или «советов узкого состава», наделенных правом исполнительной власти, которые существовали в Карфагене (М. Sznycer, 1978, pp. 579–580; М. Н. Fantar, 1993, I, pp. 242–246). Как бы там ни было и какие бы функции ни исполняли эти правительственные чиновники при Ганнибале — входили ли они в состав его штаба постоянно или прибыли из Карфагена специально для ведения переговоров с Филиппом, — это не меняет существа дела и решительно опровергает миф о том, что Ганнибал вел войну с Римом на свой страх и риск. Тем более что, произнося клятву, скрепляющую договор, он перечислил божеств не своего фамильного, а официального карфагенского пантеона (S. Lancel, 1992, pp. 228–229). Вопреки тому, что утверждает Тит Ливий (XXIII, 33, 11) в своем не слишком убедительно написанном заключении, текст договора, дошедший до нас благодаря Полибию, ясно свидетельствует о том, что цели, которые преследовал Ганнибал, воюя с Римом (даже с учетом того, что в договоре они сознательно затуманены в том, что касается выгод карфагенской стороны в случае победы), подразумевали его сохранение в качестве независимого государства, следовательно, исключали возможность его уничтожения. Единственная конкретная территориальная привязка, фигурирующая в документе, вообще не имела отношения к Италии. Речь идет о пункте, в котором Филипп получил гарантию того, что при окончательном урегулировании территориальных вопросов Рим откажется в его пользу от иллирийского побережья — предмета вожделений как самого Филиппа, так и Деметрия Фаросского (Полибий, VII, 9, 13–14). Этой же статьей предусматривалось, что Карфаген не «пустит» царя Македонии на италийские земли. Что касается конкретной военной помощи, то вопреки выводам, к которым приходит Тит Ливий (XXIII, 33, 10, 12), этот вопрос так и не получил сколько-нибудь четких определений. И действительно, разве Филипп помог Карфагену в 202 году, когда разыгралась решающая битва при Заме? Тит Ливий, правда, утверждает, что помог (XXX, 26, 3; 33, 5), однако Полибий не упоминает об этом ни словом, и историки больше доверяют его молчанию, чем уверениям Тита Ливия [85].

И в Сицилии судьба, казалось, благоволила Ганнибалу. Под сильнейшим впечатлением разгрома, пережитого римлянами при Каннах, Гелон, старший сын царя Гиерона, судя по всему, уже готов был отказаться от альянса с Римом, поддерживаемого его отцом на протяжении полувека, когда он вдруг внезапно и при невыясненных обстоятельствах скончался. Вскоре умер и старый царь, которому исполнилось 90 лет, завещав престол внуку Гиерониму, тогда 15-летнему подростку. Под давлением своего окружения Гиероним отправил к Ганнибалу послов, которые удостоились самого радушного и почтительного приема. Обратно в Сицилию послы отправились уже в сопровождении одного из молодых командиров карфагенской армии, которого, как и главнокомандующего, звали Ганнибалом, а также двух карфагенян родом из Сиракуз — Гиппократа и Эпикида. Стороны составили проект договора, который Гиероним отослал с гонцами в Карфаген, чтобы официально ратифицировать. Первоначально он требовал для себя — в случае победы над Римом — восточную половину Сицилии до реки Гимеры (ныне Сальсо), берущей начало в «центральном массиве» острова, на высокогорье Генна, который Цицерон впоследствии назовет «пупом Сицилии». Но затем, наслушавшись льстивых речей царедворцев, без конца превозносивших древность его происхождения, — он с материнской стороны приходился внуком Пирру, — Гиероним решил, что ему следует получить во владение весь остров целиком (Тит Ливий, XXIV, 6, 7; Полибий, VII, 4, 1–2). Карфагеняне не стали с ним спорить, разумно рассудив, что главное — оторвать Сицилию от Рима. Но юному безумцу не сиделось на месте. Стремясь как можно скорее начать воевать с Римом, он отправился в Леонтины, где в результате заговора был убит. В наступившей сумятице Сиракузам, казалось, оставалось одно — поддерживать союз с пунийцами (P. Marchetti, 1972, pp. 6-11).

Но вот в Сардинии надеждам Ганнибала довольно скоро наступил конец. От правителя острова Гампсихора, человека пунийского происхождения, в Карфаген весной 215 года прибыло тайное посольство — результат трудов карфагенского сенатора Ганнона, жившего в Сардинии (Тит Ливий, XXIII 32, 10; 41, 1–2). Как сообщили послы, население острова, задавленное налогами и натуральной данью, было готово подняться против римского владычества, которое оно терпело с 238 года. Отличным поводом для начала восстания казалось назначение в Сардинию нового претора, мало знакомого с местной обстановкой. Однако, строя эти планы, никто из договаривавшихся еще не знал, что вместо тяжело заболевшего Кв. Муция Сцеволы назначение на остров получит Т. Манлий Торкват, опытный полководец, 20 лет назад лично принимавший участие в покорении Сардинии, к тому же человек жестких принципов: это именно он выступил в сенате против выкупа военнопленных после Каннской битвы. Карфаген отправил к берегам Сардинии экспедиционный корпус под командованием Гасдрубала Лысого, но возле Балеарских островов корабли попали в шторм и не смогли вовремя добраться до места назначения. Первое же сражение, в котором жители острова попытались одолеть римлян без помощи Карфагена, закончилось для них поражением. Когда Гасдрубал наконец добрался до Сардинии, он соединился с войском Гампсихора, стоявшим близ Карал (ныне Кальяри), неподалеку от лагеря Манлия. Разыгралась еще одна битва, но и она обернулась для карфагенян и сардинцев сокрушительной неудачей. Спасаясь от преследования, остатки разбитого войска укрылись на западном побережье острова, в местечке Корн (ныне Санта-Катерина-ди- Питтинури), но Манлий настиг их и здесь. Ему удалось также захватить в плен Гасдрубала и Ганнона. После этого Т. Манлий Торкват мог возвращаться в Рим и доложить сенату, что порядок в Сардинии, уже покоренной им в 235 году, он снова навел.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.