Глава 6 Генерал на своем верблюде

Глава 6

Генерал на своем верблюде

1

В тот день Африканский корпус впервые получил карты со схемами оборонительной системы Тобрука. Так как они были подготовлены нашими союзниками итальянцами, можно было ожидать, что мы получим их в неограниченном количестве. Но нет, нам достались только две карты. Одну забрал Роммель, другая ушла к Штрайху в 5-ю легкую дивизию.

На Роммеля произвело большое впечатление умелое размещение оборонительных позиций и неожиданная глубина обороны в целом. Карты отличались точностью, характерной для воздушной разведки, что вызывало некоторые сомнения. Штрайх не верил, что Тобрук действительно так сильно укреплен.

Мы разошлись по своим жилицам, только когда опустилась ночь.

2

В последние апрельские дни девизом Роммеля было: «Все на Тобрук!» В это же время прибыла остальная часть 5-й легкой дивизии. 15-ю танковую дивизию в ускоренном темпе перебрасывали через Средиземное море. Пехотные подразделения доставили в Дерну. Прибывали также и итальянские подразделения. День за днем кольцо вокруг Тобрука сжималось все плотнее.

Роммель с утра до поздней ночи пропадал на передовой. Казалось, что снаряды британской и австралийской артиллерии просто гоняются за ним. Через несколько дней не было никого, даже среди нас, его штабных офицеров, кто лучше Роммеля знал бы дороги пустыни и дальность стрельбы тобрукских орудий. Офицером штаба стал теперь и лейтенант Берндт, человек Геббельса, с которым я познакомился под Мраморной Аркой. Подполковник граф Шверин был отозван из похода на Мурзук – куда мне так и не удалось попасть – и назначен командовать позицией на прибрежной дороге на восточных подступах к Тобруку. В этом секторе планировалась атака саперов.

Несколько дней Роммель ездил на передовую на своем «мамонте». Этот грузовик хорошо защищал его от пикирующих бомбардировщиков, воздушного обстрела и шрапнели – чего-чего, а уж этого во время наших ежедневных поездок было предостаточно. Но Роммель обычно сидел на крыше, свесив ноги в открытую дверь. Альдингер, с которым Роммель воевал во время Первой мировой войны, и тут всегда был рядом с ним.

Где бы ни появлялся генерал, он заражал своим энтузиазмом и энергией военных всех званий. Он не терпел подчиненных, лишенных энтузиазма и энергии, и был беспощаден к тем, кто проявлял недостаточно инициативы. Вон! И они тут же возвращались в Германию.

Наши поездки на передовую начинались рано утром, а заканчивались порой после наступления ночи. Роммель иногда забирал руль у своего уставшего водителя. Он умел прекрасно чувствовать направление и обладал сверхъестественной способностью ориентироваться по звездам.

Когда мы заезжали на передовую штаб-квартиру к западу от Белого дома, Элерт частенько сразу же отсылал меня назад с каким-нибудь письменным приказом командирам, бормоча, что я, в конце концов, хорошо знаю дорогу. Каждый вечер Роммель что-то обсуждал с фон дем Борном и Элертом. Его вестовой, Гюнтер, готовил ему простую пищу, а затем Роммель садился за обязательное ежедневное письмо своей жене и сыну Манфреду.

В эти дни Роммель лично участвовал во всех атаках на любом участке тобрукских укреплений – не в штабе атакующего подразделения, а в составе атакующей части. Зачастую, к досаде оперативного отдела штаба, он сам отдавал приказы на месте, меняя планы в соответствии с обстановкой. Подчиненные ему командиры считали это настоящей занозой в заднице и бурно возмущались.

3

Атака графа Шверина на восточные оборонительные сооружения Тобрука после ожесточенного боя провалилась. Странно, что Роммель в это время, похоже, не проявлял интереса к восточному сектору. Он теперь подъезжал к крепости со стороны сектора Эль-Адем – Акрома. Лично я предпочитал сектор между прибрежной дорогой к востоку от Тобрука и дорогой к югу от Эль-Адема и жалел, что во время боевого планирования им, похоже, пренебрегли. Но я научился быть осмотрительным после моей неудачной попытки под Пиластрино дать Роммелю совет и держал свои мысли при себе.

Генерал Штрайх к тому времени разместил 5-й танковый полк под командованием полковника Ольбрихта к югу от Тобрука. Едва прибыл последний танк, как Роммель заявил, что он хочет, чтобы крепость была атакована с юга. Казалось, он не успокоится, пока не вскроет этот нарыв, мешавший ему двинуться в Египет.

– Мы должны получить еще двенадцать орудий, господин генерал, – сказал майор Хаузер из оперативного отдела 5-й легкой дивизии. – Я бы рекомендовал дождаться их прибытия, прежде чем атаковать.

Роммель, похоже, больше доверял майору Хаузеру, чем его шефу генералу Штрайху.

– Хорошо, Хаузер, – кивнул он, – давайте дождемся их.

План штурма Тобрука включал в себя комбинированный удар танков и пехоты, состоящей из гранатометчиков и саперов, которые уже показали свои высокие боевые качества. Клин необходимо было тут же расширить подразделениями мотопехотных батальонов. Танки не должны были входить на всю глубину клина, но им следовало разойтись по обеим сторонам и, развивая успех, попытаться уничтожить противника с тыла.

И хотя на этот план возлагали большие надежды, атака провалилась. Танки прорвались в обороняемое пространство, а саперы достигли окопов, однако британские и австралийские войска сражались очень стойко. Фланговым огнем им удалось отбросить танки назад, с некоторыми потерями блокировать дальнейшее продвижение штурмовых групп саперов. Танки противника перешли в контратаку и в ходе ее захватили значительное число наших солдат, не дав им закрепиться на достигнутых позициях.

Этот провал привел Роммеля в ярость. Он обвинял генерала Штрайха:

– Ваши танки не выполнили свою задачу и бросили пехоту на произвол судьбы!

Генерал Штрайх взял своих танкистов под защиту:

– Господин генерал, танки смогли бы выполнить свою задачу, несмотря на сильный противотанковый огонь, если бы весь сектор не был изрыт глубокими и хорошо замаскированными противотанковыми ловушками.

Конечно, оборонительные сооружения оказались мощнее, чем мы ожидали. Позже мы узнали, что недалеко от места нашего удара находился сектор, в котором почти не было танковых ловушек. Итальянцы начинали их строить, но, когда Уэйвел захватил Тобрук четыре месяца назад, строительство было прекращено. Но Роммель был нетерпелив и не желал слушать объяснений. Он считал, что генералу Штрайху и полковнику Ольбрихту «не хватило решимости». Роммель дал волю своему гневу и наговорил Штрайху таких слов, какие может сказать разве что генерал генералу.

Однажды к вечеру накануне еще одной попытки штурмовать крепость Роммель посетил штаб-квартиру 5-й легкой дивизии. Его сопровождали Альдингер и я. В конце совещания с особым выражением Роммель сказал Штрайху:

– Надеюсь, что во время этого штурма войска под вашим личным руководством проявят величайшее упорство. Я оставляю в вашем распоряжении своего помощника лейтенанта Шмидта.

Я подумал, что это означает либо то, что я могу быть полезным генералу Штрайху, либо то, что я должен всегда находиться подле него и (если останусь в живых) доложить о действиях генерала, которому было велено возвращаться со щитом или на щите. Мне нравился дружелюбный и рассудительный Штрайх, которого я считал исключительно храбрым человеком, и Хаузер тоже, и я жалел, что с ними так жестоко поступают.

Меня поставили на довольствие в столовой 5-й легкой дивизии. На внутренней переборке штрайховского «мамонта» я увидел огромный Рыцарский крест из картона. Но вместо обычной свастики в центре его красовалось изображение огромной черной мухи. Хаузер объяснил мне, что этот Рыцарский крест торжественно вручался тому члену экипажа «мамонта», который в течение дня «сбил» наибольшее количество этих отвратительных тварей пустыни. Я мог бы представить себе, какой отдушиной после тяжелых ратных трудов было это награждение, но это помогло мне понять, почему Роммель так строго требовал от подчиненных проявлять инициативу, настойчивость и жесткость в борьбе с врагом. У него не было времени для фривольностей.

На следующее утро еще до рассвета мы выехали с генералом Штрайхом на передовую. Танковая атака должна была начаться с первыми лучами солнца. Штрайху предстояло возглавить ее, пересев в один из танков, что следовали за нашей открытой машиной. У Штрайха была единственная на всю дивизию оперативная карта, и он ориентировался по ней. Меня он попросил поддерживать связь с танком, следовавшим за нами.

Для экономии времени Штрайх решил воспользоваться дорогой Эль-Адем – Тобрук и продвинуться как можно севернее, затем повернуть на запад и соединиться с танками, стоящими в боевой готовности. Говорил он мало и был погружен в себя; вероятно, из-за выговора, полученного от Роммеля, подумал я.

Какое-то время мы ехали молча. Я подумал, что уже пора, и сказал:

– Господин генерал, я думаю, нам пора сворачивать.

– Да, да, Шмидчик, – произнес командир дивизии отрешенно. Осветив фонариком карту, он добавил: – Мы можем еще немного проехать по этой дороге.

Но его умение ориентироваться нельзя было сравнить с роммелевским. Прежде чем успели сообразить, что происходит, мы оказались в самом пекле. Разрывы снарядов, свист противотанковых болванок, трескотня пулеметов не оставляли сомнений, что мы появились прямо перед носом противника. Как ошпаренные мы выскочили из машины и укрылись за танком, прижались к броне и поджали ноги, чтобы не попасть под пули пулеметов, стрелявших по гусеницам. «Опрометчивый шаг», – подумалось мне, когда водитель танка начал делать резкий поворот, подставляя наши спины под пули, и в эту минуту лопнул задний трак.

В этих обстоятельствах был только один выход. Мы бросились за танкистом, уже выскочившим из своей башни, и вместе с ним перебежали к обочине. Увидев воронку, мы тут же нырнули в нее.

Было еще темно, но рассвет приближался. Нам нельзя было оставаться здесь, и мы решили бежать на юго-запад. Мы уже собирались покинуть воронку, как вдруг рядом с ней разорвалось несколько снарядов, и мы услышали, как вскрикнул водитель.

– Что случилось? Ты ранен? – спросил генерал.

– Нет, господин генерал, пока еще нет.

Несмотря на серьезность обстановки, услышав ответ, он громко рассмеялся.

Короткими перебежками, пригибаясь к земле, мы побежали по песку к нашим танкам. Когда мы добрались до них, было уже совсем светло – слишком поздно для атаки! Снаряды рвались вокруг танков, и мы несли потери. Полковник Ольбрихт попросил разрешения у генерала отвести танки на подготовленные позиции.

Мы по радио вызвали машину и вернулись в штаб-квартиру дивизии.

Несколько часов спустя я явился к Роммелю, хорошо понимая, какой будет его реакция на наш утренний провал. С удивлением и облегчением я услышал:

– Шмидт, поезжайте назад к Ольбрихту и передайте ему, чтобы он вывел танки к высоте 112.1.

Я ехал назад с легким сердцем, зная, что везу такие новости, каких никто не ждал.

Я увидел на горизонте танки, по корпус врытые в землю, с закрытыми смотровыми щелями. Снаряды орудий Тобрука пели свое ежедневное благословение.

– Откуда, черт возьми, у англичан столько боеприпасов? – спросил я у водителя.

Он не ответил – да я и не ждал ответа, – только нажал на газ, и мы прорвались сквозь рой снарядов в низину. Мы добрались до первого танка, и его смотровые щели открылись. Из люка высунулся Ольбрихт, и я прокричал ему приказ Роммеля.

– Слава богу, – сказал он с облегчением. – Наконец-то разумный приказ.

Неделю или две спустя генерал Штрайх и полковник Ольбрихт были уже на пути домой – «с котелками на голове», как говорят англичане в таких случаях, или «на своих верблюдах», как говорим мы. С тех пор я их больше не встречал, но отметил, что одним из офицеров, участвовавших в антигитлеровском путче 20 июля 1944 года, был некий генерал Ольбрихт. Может быть, тот самый Ольбрихт?