Каратели, или Первая Красная Армия Правды

Каратели,

или Первая Красная Армия Правды

В истории гражданской войны в России есть еще одна страница, которую всегда открывали, можно сказать, с неохотой. Это и понятно — речь пойдет о проблеме, в которой, как в капле воды, отражается картина взаимоотношений «рабоче-крестьянской» власти с народом — картина, мягко говоря, неприглядная.

Речь идет о проблеме карателей.

Гражданская война с самого начала приобрела характер крестьянской войны против нового режима. Плюс рабочие, казачьи, национальные восстания. В общем, хотели того большевики или нет, но им приходилось иметь дело с массовым народным сопротивлением. Это помимо белой гвардии! Отсюда и характер военных действий: крупномасштабные фронтовые столкновения и карательные акции в тылу. Причем последние явно имеют тенденцию все более и более усиливаться к финалу братоубийственного противостояния: к 1920 году три четверти губерний России — на военном положении! Ни в одной из них уже нет белогвардейцев — война идет с собственным восставшим народом! В числе этих губерний — Оренбургская, Уфимская, Пермская, а также Уральская область (Казахстан) — то есть территория нашего края.

В связи с этим вопрос о том, кто будет подавлять эти движения, для большевиков — отнюдь не праздный.

Надо сказать, что причины, толкавшие крестьян на восстания, обычно освещаются несколько односторонне. Чаще всего пишут о произволе комбедов и продотрядов.

Это правда, но правда не вся. Не меньшее значение имели массовые реквизиции скота, тягловой силы и иного имущества для нужд Красной Армии каждая такая акция множила ряды возмущенных (кстати, в белом тылу картина аналогичная). Еще большее недовольство вызывали мобилизации в действующую армию, которые большевистская Москва регулярно проводит начиная с лета 1918 года: историк И. Анишев впервые обратил внимание на прямую взаимозависимость мобилизационных мероприятий Кремля и массовых восстаний на Волге и Урале весной и летом 1918 года (добавлю — в 1919 году и 1920 году картина аналогичная, с тенденцией в сторону разукрупнения антибольшевистских движений). Такие массовые акции, как «чапанная война» в начале 1919 года и «вилочное восстание» в начале 1920 года (место действия обоих восстаний — территория средней Волги и Южного Приуралья, включая Башкирию и Оренбуржье), напрямую связаны с мобилизациями и реквизициями красных.

Но была и еще одна причина вооруженных выступлений. Причина эта, как сие ни диковато звучит, — Декрет о земле. Дело в том, что, как вы помните, в Декрете сообщалось: «Помещичья земля передается крестьянам без всякого выкупа».

Замечательно! Но… «гладко было на бумаге, да забыли про овраги — а по ним ходить». Как быть с теми регионами, где помещиков нет и никогда не было? А ведь это огромные территории: Урал, Сибирь, Русский Север, да и на Волге таких мест немало… Оставить их в покое? А как тогда с пресловутой социальной справедливостью? И волна переделов земли накрыла все без исключения крестьянские территории. При этом переделы происходили по «принципу Шарикова»: от одного отнять, другому передать.

Но весь абсурд заключался в том, что первоначально пострадала беднейшая часть деревни. Дело в том, что перекраивали все без исключения земельные наделы — и большие, и малые: таким образом, кромсали и скудные участки бедноты. Отсюда характерный парадокс первого года земельной реформы: зажиточные крестьяне — несмотря на то, что они сразу оказывались подударными в плане возможного раскулачивания — нередко получали земельный приварок за счет своих беднейших соседей!

Картина эта запротоколирована в тысячах источников по всей России.

Именно это обстоятельство объясняет странный на первый взгляд и весьма типичный для 1918 года факт поддержки беднотой сил антибольшевистского сопротивления и лояльность кулаков по отношению к Советской власти. Все с точностью до наоборот!

Потом, конечно, зажиточные крестьяне, поставленные Советами вне закона, изменили свою ориентацию, а вот убогая часть деревни, униженная и оскорбленная в которой раз, лояльность к красным отнюдь не обрела. В особенно бедственном положении оказались столыпинские переселенцы — весьма значительная часть мужицкого населения Урала и Сибири: они за счет земельных переделов теряли фактически все, ради чего покинули родные места и столько лет врастали в новую родину.

В довершение всего пришедшие на смену большевикам белые также не сделали решающего шага — не восстановили переселенцев в правах юридически и документально. Таким образом, огромные массы сельского населения оказались в подвешенном состоянии и предоставлены самим себе. Результат почувствовав себя противопоставленными всем, мужики восстали против всех. Вот где корень характерного южносибирского повстанчества против белых: так называемые сибирские партизаны не были за красных — они вообще не были ни за кого, кроме самих себя.

Красные их услугами просто пользовались до поры. В тех же регионах, где белых не было — на Волге и в Приуралье, например, — такое же движение носило, естественно, антикрасный характер. В общем, мужики воевали за себя и только за себя. А противников и союзников выбирали смотря по обстоятельствам.

Но вернемся к проблеме карателей. Уже к 1918 году внутри Красной Армии начинает складываться структура, сущность которой будет сформулирована позднее — в 20-е годы — крупнейшим военным теоретиком Красной Армии В. Триандафилловым: необходимо разделение труда между полевыми и карательными войсками. Первые сокрушают врага на поле боя, вторые устанавливают нужный порядок в тылу. То есть система, как в Третьем рейхе: есть вермахт и есть СС! Справедливости ради следует отметить, что идею СС в Германии заимствовали в СССР, у того же Триандафиллова, а не наоборот… Так вот, карательные вооруженные структуры создаются в Красной Армии уже в 1918 году: это части особого назначения (ЧОН), специальные отряды ЧК и так называемые советские карательные войска. Да-да, открытым текстом почитайте внимательно шолоховский «Тихий Дон», там об этом рассказано прямо и без эвфемизмов. Цель этих войск одна — подавлять. Подавлять собственный народ и специализироваться на «свободном применении насилия». Это подлинные слова М. Тухачевского. На фронтах мы такие войска практически не увидим, за исключением самых критических для режима случаев: да каратели и не очень-то умеют драться с регулярным противником — у них другая специализация.

Карательные войска — движущая сила красного террора, и методы их соответствующие. Сейчас общеизвестно: М. Тухачевский со страшной жестокостью подавлял в 1921 году Тамбовское восстание, не останавливаясь перед геноцидом, сгоном населения в концлагеря и применением газов. «Этот выродок применил боевые отравляющие вещества против собственного народа», — гневно писал о Тухачевском Виктор Суворов и справедливо квалифицировал его как «первого гауляйтера XX века, могущего стоять в одном ряду преступником вместе с Ежовым, Гиммлером и Пол Потом». Все это совершенно справедливо, но объективности ради следует сказать, что Тухачевский был не первым, кто прибегнул к столь варварским методам истребления соотечественников. Случаи боевого применения газов в обстановке карательных акций зафиксированы уже в 1918 году — при подавлении Ярославского восстания, например. А известный красный командарм М. Муравьев — впоследствии сам поднявший оружие на большевиков и погибший при этом — в начале 1918 года, взяв Киев, лично телеграфировал Ленину: «Я бил снарядами с удушающими газами по дворцам и церквям, по попам и монахам» (!!!). И у Ильича протестующих слов не нашлось…

И вот тут возникает проблема. В связи с перспективой таких акций против своих кого набирать в карательные войска? Ведь не всякий выдержит… Идеально, конечно, посылать на «мокрые дела» «интернационалистов», да вот беда — они и на фронте нужны позарез.

Нет, конечно, латышей, китайцев и мадьяр тоже использовали в качестве эсэсовцев, и весьма активно, но все-таки их место не в тылу, а на переднем крае — защищать режим. Поэтому приходилось изыскивать другие резервы.

Главной питательной средой для формирования карательных частей стали рабочие предместья. Именно из среды неквалифицированных пролетариев, плохо разбирающихся в обстановке и, по сути, беззащитных перед одурманивающим воздействием красной пропаганды, будут черпать большевики основные кадры подавителей.

Сохранился прелюбопытнейший документ, изданный в 1931 году в Москве и Ленинграде. Озаглавлен он так: «Устные рассказы уральских рабочих о гражданской войне». Справедливости ради следует сказать, что здесь мы не увидим мемуаров уральских рабочих — участников антибольшевистских восстаний. Нет, слово дано только карателям. Мемуары карателей изумительное чтиво! Я бы его издал отдельной брошюрой для политического просвещения масс. Привожу несколько отрывков, сохраняя стиль и орфографию авторов:

«Ну, я сжато могу сказать, так что это скоро будет… Работал в заводе лудильщиком… В начале революции, при свержении, так сказать, самодержавия, был в красной гвардии… После, значит, этого, нас отправили на восстание в Троицк — на восстание, значит, казаков. Которое восстание было подавлено, значит. Мы забрали казаков в плен человек по пятьдесят, по сорок и по двадцать. Из них выбирая главарей, расстреливали… После, значит, отдыха месячно, были отправлены опять в Соликамск, на восстановление советской власти то же самое…

Потом в Кизеле. И вот в периоде этого, значит — тут получилось, так сказать, маленькие недоразумения во время облав… Кизеловская рота повела себя не так как это надо, стала позволять себе, так сказать, не как Красная армия… которую пришлось по этим соображениям расформировать… Дальше, значит, поедем, за Оренбург… Там Красная армия переживала трудное время, вот семь месяцев, окруженная неприятелями. Потому что там чуть не каждый день дрались, а в некоторые дни по несколько раз мы, значит, с казаками и с башкирами… А в Тургайской области, как черт его знает, город был Актюбинск, город Актюбинск и станция Есен…».

«В 1918 год был я старшим одного отряда по борьбе, это, знаешь, с дезертирством, контрреволюцией. С местным кулачеством тогда. Ну, искали контрреволюцию, конечно, после восстаний против советской власти… Контрреволюция разбрелась вся по лесам. Было в трудных моментах разыскивать таково. И были моменты сражения с таковыми. В количестве 18 человек был отряд со мной. Да. И вся, знаешь, эта группа работала с революционным настроением против дезертиров и бандитизма. В селах. В лесах. Разыскивали дезертиров».

«В 1918 г. поехал я из Лобвенского лесопильного завода с отрядом в Верхотурье для усмирения восставших кулаков. Были бои. Выступили они с вилами и дробовиками. Усмирили, значит».

«Теперь уж приходится с новой строки, сейчас же минус большой делать, потому что интересно вот дальше объявление по всему Уралу Семеновской войны (вообще-то атаман Семенов на Урале никогда в жизни не воевал: только в Забайкалье! — Д .С.). Завоевания буржуазным классом Челябинска и Свердловска (?)-и в то же время организация во всех концах Урала восстаний. Всегда и всюду я сидел около телефона и телеграфа, имея их у себя в кабинете. И вдруг получаю сведения из Усолья: „Восстание Пискорское. Убит комиссар Зырянов и разбит его отряд“. Вот сейчас Пискор приближается, приблизится восстание Пискорское сейчас. Пришлось взять отряд не более и не менее как 200 человек. Явились на зов и излишние товарищи: больше явилось охотников от ответственных работников. (Продернем все равно уж! Пусть сердятся- что было, то было).

…При погрузке или посадке на параход по военному, многие из ответственных работников начали заявлять, что ему необходимо выдать деньги (уж тут продерну — что правильно, то правильно!) — ему нужно деньги получать из Усолья и раздать немедленно рабочим в Кизеле, другому надо здесь остаться для организации и так далее. Почему? Потому что не были люди в боях и страшась этого, уклонялись от всяких сражений с неприятелем. Так. Этим мы закончили пока! У меня пропущено много дальнейшее. Надо суточки двое со мной, я все расскажу спервоначалу. Я бы Косьвинское восстание сказал. Как я в Косьву прокрался, интересно очень, лесами, горами. Как раз про этого неприятеля, который восстал».

Я думаю, достаточно подобных откровений. Картина ясна предельно.

Беда для большевиков была в том, что восстаний было много. Слишком много — так что карателей не хватало. Во всяком случае, человеческого материала, подобного тому, который оставлял вышеизложенные «мемуары», было явно меньше, чем хотелось бы. И приходилось отправлять на подавление просто фронтовые части Красной Армии.

То есть недавно отмобилизованных рабочих и крестьян. Между прочим, и «чапанную войну», и «вилочное восстание», и сопротивление в Башкирии, Удмуртии, Оренбуржье приходилось ликвидировать, прибегая к услугам обычных фронтовых частей. И тут-то большевиков подстерегала грозная опасность.

Дело в том, что послать вчерашних тружеников в качестве карателей на таких же тружеников — это лучший способ развалить данное воинское соединение или спровоцировать его на неповиновение. И подобные факты мы встречаем в истории гражданской войны на каждом шагу. Вспомните, что я писал в предыдущих главах о Сердобском полку, перешедшем на сторону восставших казаков Верхнего Дона в 1919 году, о Тульской дивизии, полностью ушедшей к Юденичу в том же 1919-м… Было такое и на Урале — это известное в 1918 году Степановское восстание.

Суть его в следующем. Летом 1918 года в Вятский край были посланы соединения так называемой Продовольственной армии из центра России, в их числе — 1-й Московский продовольственный полк под командованием «военспеца» А. Степанова. Цель армии (и полка), как и следует из названия, — акции по продразверстке. Этим рьяно и занимался политкомиссар полка А. Хомяк. Его деятельность вызвала, как и следовало ожидать, взрыв негодования местного населения и массовое повстанчество. Но главный и жуткий сюрприз красным преподнес сам 1-й Московский продовольственный полк. Большая его часть во главе со своим командиром Степановым отказалась палачествовать в Вятском крае и повернула оружие против красных. В руки степановцев попали города Ногинск, Малмыж, Уржум, Сердеж, Лебяжье и еще ряд населенных пунктов по реке Вятке, на стыке Марийского края и Предуралья.

По времени это совпало с занятием Казани каппелевцами и восстанием рабочих в Прикамье, то есть поставило большевиков в весьма затруднительное положение.

Восставшие создали свой орган управления — Уездный правительственный комитет -- и свой печатный орган — «Бюллетень Управления». Для подавления Степановского восстания — между прочим, восстания вчерашних красноармейцев! — были брошены крупные силы, в том числе железная дивизия В. Азина, но только к ноябрю 1918 года удалось вытеснить степановцев из Вятского края и разъединить их с вятскими и марийскими повстанцами. Остатки степановцев ушли под Казань, на соединение с Народной армией В. Каппеля.

Самое же знаменитое выступление красноармейских частей, отказавшихся быть карателями, приходится на 1920 год и связано с именем А. Сапожкова. Это еще одна темная страница в истории русской смуты XX века и снова непосредственно связана с Уралом.

А. Сапожков происходил из крестьян Новоузенского уезда Самарской губернии; в прошлом — левый эсер, в 1918 году председатель уездного Совдепа, в 1920 году начдив 9-й кавдивизии Туркестанской армии. Дивизия состояла из поволжских крестьян, вдоволь нахлебавшихся большевистских прелестей. Многие командиры дивизии — Зубарев, Серов, Долматов, Усов, Осипов, Плеханов, Дворецкий, братья Мосляковы — были в прошлом левыми эсерами или же происходили из местного крестьянства. В общем, в дивизии имело место брожение, которое, судя по всему, дошло до высшего командования Заволжского военного округа. Последовал приказ о снятии Сапожкова с должности и отправке на учебу — приказ, вызвавший в дивизии немедленный взрыв.

14 июля части 9-й кавалерийской и 1-й туркестанской дивизии подняли знамя восстания. Был занят город Бузулук, где Сапожков провозгласил формирование «Первой Красной Армии Правды». Вот он — лозунг мятежной крестьянской России! За Красную Армию (то есть за революцию), но за свою революцию, без тирании коммунистов! И за Правду с большой буквы — то есть та, большевистская Красная Армия — армия неправды… Прямо как будто ожили страницы Некрасова и Лескова: за правду — это же исконное требование русского мужика… И еще: движение Сапожкова охватило территорию от Царицына и Саратова до Уфы, Уральска и Оренбурга — то есть там, где только что прокатилось «вилочное восстание», там, где восставшие красноармейцы всегда могли быть поддержаны восставшими крестьянами.

Против «Первой Красной Армии Правды» были брошены все наличные силы Заволжского округа и дополнительные силы из Москвы. Однако А. Сапожков, отлично ориентируясь в знакомой для него местности, умело и храбро оборонялся. Только в сентябре, после гибели в бою своего командарма, «Армия Правды» рассыпалась на отдельные отряды: они сражались под руководство В. Серова в смежных областях Самарской и Саратовской губерний до апреля 1922 года — даже после того, когда потухли иные очаги крестьянского сопротивления. Уже были расстреляны тридцать два офицера «Армии Правды», уже потоплены в крови Тамбовское и Урало-Сибирское восстание, уже начинался нэп, — а последние героические бойцы «Первой Красной Армии Правды» не складывали оружия. Возможно, они были «последними из могикан» антикоммунистического сопротивления…

Об этом сейчас почти никто не помнит. Мы понемногу возвращаем себе имена тех, кто встал с оружием в руках на пути красного кошмара, но в длинной череде имен реальных (а не выдуманных официозом) героев гражданской войны пока еще ни разу не возникли имена А. Сапожкова, В. Серова и прочих вождей удивительного соединения — Первой Красной Армии Правды. Людей, отказавшихся быть карателями и ставших защитниками подавляемых. Они пока — в забвении. Место им — в истории.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.