Красная Армия и ее доктрина

Красная Армия и ее доктрина

Старого русского солдата, воспитанного в патриархальных условиях деревенского «мира», отличала больше всего слепая стадность. Суворов, генералиссимус Екатерины II и Павла, был неоспоримым мастером армии крепостных рабов. Великая французская революция навсегда ликвидировала военное искусство старой Европы и царской России. Империя, правда, вписала еще после того в свою историю гигантские территориальные захваты, но побед над армиями цивилизованных наций она уже больше не знала. Нужен был ряд внешних поражений и внутренних потрясений, чтоб переплавить в их огне национальный характер. Только на новой социальной и психологической основе могла сложиться Красная Армия. Пассивность, стадность и преклонение пред природой сменились в молодых поколениях духом дерзания и культом техники. Рядом с пробуждением личности открылся быстрый рост культурного уровня. Неграмотных новобранцев становится все меньше; из своих рядов Красная Армия не выпускает никого, кто не умел бы читать и писать. В армии и вокруг нее бурно развиваются все виды спорта. Среди рабочих, служащих, учащихся большую популярность приобрел значок отличия за хорошую стрельбу. Лыжи придают воинским частям в зимние месяцы недоступную ранее подвижность. В области парашютизма, безмоторного планирования и авиации достигнуты выдающиеся успехи. Арктические полеты, как и полеты в стратосферу, – в памяти у всех. Эти вершины характеризуют целую горную цепь достижений.

Нет надобности идеализировать организационный или оперативный уровень Красной Армии в годы Гражданской войны. Для молодого командного состава они были, однако, временем великого крещения. Рядовые солдаты царской армии, унтер-офицеры, прапорщики обнаружили таланты организаторов и военачальников и закаляли свою волю в борьбе большого размаха. Этим самородкам приходилось не раз быть битыми, но в конце концов им удалось победить. Лучшие из них затем прилежно учились. Среди нынешних начальников, прошедших сплошь школу гражданской войны, подавляющее большинство окончило академии или специальные курсы усовершенствования. Среди старшего командного состава около половины получили высшее военное образование, остальные – среднее. Военная техника дала им необходимую дисциплину мысли, но не убила дерзания, пробужденного драматическими операциями гражданской войны. Этому поколению сейчас около 40—50 лет – возраст равновесия физических и душевных сил, когда смелая инициатива опирается на опыт, но еще не подавляется им.

Партия, комсомол, профессиональные союзы – даже независимо от того, как они выполняют свою социалистическую миссию, – администрация национализированной промышленности, кооперации, колхозов, совхозов – даже независимо от того, как она справляется со своими хозяйственными задачами, – воспитывают неисчислимые кадры молодых администраторов, привыкающих оперировать людскими и товарными массами и отождествлять себя с государством: они являются естественным резервуаром командного состава. Высшая допризывная подготовка учащейся молодежи создает другой самостоятельный резервуар. Студенчество группируется в особые учебные батальоны, которые в случае мобилизации могут с успехом развернуться в ускоренные школы командного состава. Для оценки размеров этого источника достаточно указать, что число окончивших высшие учебные заведения достигает сейчас 80 тысяч в год, число студентов превысило полмиллиона, а общее число учащихся во всех учебных заведениях страны приближается к 28 миллионам.

В области хозяйства, особенно промышленности, социальный переворот обеспечил делу обороны такие преимущества, о которых старая Россия не могла и думать. Плановые методы означают, по сути дела, постоянную мобилизацию промышленности в руках правительства и позволяют ставить во главу угла интересы обороны уже при постройке и оборудовании новых предприятий. Соотношение между живой и механической силой Красной Армии можно считать, в общем и целом, стоящим на уровне передовых армий Запада. В отношении артиллерийского переоборудования достигнуты решающие успехи уже в течение первой пятилетки. Огромные средства расходуются на производство грузовых и броневых автомобилей, танков и самолетов. В стране сейчас около полумиллиона тракторов; в 1936 г. должно быть выпущено 160.000 штук, общей мощностью в 8,5 миллионов лошадиных сил. Строительство танков идет параллельно. Мобилизационные расчеты Красной Армии исходят из 30—45 танков на километр активного фронта.

В результате большой войны морской флот оказался сведен с 548.000 тонн в 1917 г. к 82.000 – в 1928 г. Здесь приходилось начинать почти сначала. В январе 1936 г. Тухачевский объявил на сессии ЦИКа: «Мы создаем мощный морской флот; в первую очередь мы сосредоточили наши усилия на развитии подводного флота». Японский морской штаб хорошо осведомлен, надо думать, о достигнутых в этой области успехах. Не меньше внимания сейчас отдается Балтике. Все же в ближайшие годы морской флот сможет претендовать лишь на вспомогательную роль в области охранения морских границ.

Зато далеко вперед выдвинулся воздушный флот. Свыше двух лет назад делегация французских авиационных техников была, по словам печати, «изумлена и восхищена» достигнутыми в этой области успехами. Она имела, в частности, возможность убедиться в том, что Красная Армия производит в возрастающем числе тяжелые бомбовозы для действия по радиусу в 1.200 – 1.500 километров: в случае войны на Дальнем Востоке политические и военные центры Японии оказываются под ударом из советского Приморья. По проникшим в печать данным, пятилетний план Красной Армии предусматривал на 1935 год 62 авиационных полка, способных одновременно выдвинуть на линию огня 5.000 самолетов. Вряд ли можно сомневаться в том, что план выполнен, скорее даже с избытком.

Авиация неразрывно связана с той отраслью промышленности, которая в царской России почти отсутствовала, но за последний период сделала крупнейшие успехи: с химией. Не секрет, что советское правительство, как, впрочем, и все правительства мира, не верило ни на минуту повторным «запрещениям» применения газов. Работа итальянских цивилизаторов в Абиссинии снова наглядно показала, чего стоят гуманитарные ограничения международного разбоя. Можно предполагать, что против каких-либо катастрофических сюрпризов со стороны военной химии или военной бактериологии, этих наиболее таинственных и зловещих областей, Красная Армия вооружена вряд ли хуже армий Запада.

Законные сомненья должен вызывать вопрос о качестве изделий военной промышленности. Напомним, однако, что средства производства выделываются в СССР лучше, чем предметы широкого обихода. Где заказчиками являются влиятельные группировки самой правящей бюрократии, там качество продукции значительно поднимается над средним, очень еще низким уровнем. Самый влиятельный заказчик – военное ведомство. Не мудрено, если машины истребления выше по качеству не только чем предметы потребления, но и чем средства производства. Военная промышленность остается, тем не менее, частью всей промышленности и, хоть в ослабленной степени, отражает на себе все ее недочеты. Ворошилов и Тухачевский не упускают случая публично напомнить хозяйственникам: «Мы не всегда полностью удовлетворены качеством той продукции, которую вы даете Красной Армии». На закрытых заседаниях руководители военного ведомства выражаются, надо полагать, более категорически. Предметы интендантского снабжения по общему правилу ниже боевого. Сапог хуже пулемета. Но и авиационный мотор, несмотря на неоспоримые успехи, еще значительно отстает от лучших западных типов. В отношении военной техники в целом остается в силе старая задача: по возможности приблизиться к уровню будущих врагов.

Хуже обстоит дело с сельским хозяйством. В Москве нередко повторяют, что так как доход от промышленности уже превысил доход от сельского хозяйства, то СССР, тем самым, из аграрно-индустриальной страны стал индустриально-аграрной. На самом деле новое соотношение доходов определяется не столько ростом промышленности, как ни значителен он сам по себе, сколько чрезвычайно низким уровнем земледелия. Чрезвычайная уступчивость, проявлявшаяся в течение ряда лет советской дипломатией по отношению к Японии, вызвана была, в числе других причин, острыми продовольственными затруднениями. Последние три года принесли, однако, значительное облегчение и позволили, в частности, создать серьезные военно-продовольственные базы на Дальнем Востоке.

Самым уязвимым пунктом армии, как это ни парадоксально, является лошадь. В разгуле сплошной коллективизации погибло около 55% конского поголовья. Между тем, несмотря на моторизацию, нынешней армии нужна, как и во времена Наполеона, одна лошадь на трех солдат. За последний год произошел, однако, благоприятный перелом и в этом отношении: число лошадей в стране снова начало расти. Во всяком случае, если б война разразилась даже в ближайшие месяцы, государство со 170-миллионным населением всегда будет иметь возможность произвести мобилизацию необходимых для фронта продовольственных ресурсов и лошадей, разумеется, в ущерб остальному населению. Но народные массы всех стран в случае войны не могут вообще надеяться ни на что, кроме как на голод, отравленные газы и эпидемии.

* * *

Великая французская революция создала свою армию путем амальгамы новых формирований с королевскими линейными батальонами. Октябрьская революция упразднила царскую армию целиком и без остатка. Красная Армия строилась заново, с первых кирпичей. Ровесница советскому режиму, она разделила в большом и малом его судьбу. Своим неизмеримым перевесом над царской армией она целиком обязана великому социальному перевороту. Она не осталась, однако, в стороне от процессов перерождения советского режима; наоборот, в ней они нашли наиболее законченное выражение. Прежде чем попытаться определить возможную роль Красной Армии в будущем военном катаклизме, необходимо остановиться на эволюции ее руководящих идей, как и ее структуры.

Декрет Совета народных комиссаров от 12 января 1918 г., полагая начало регулярным вооруженным силам, следующими словами определил их назначение: «С переходом власти к трудящимся и эксплуатируемым классам возникла необходимость создания новой армии, которая явится оплотом советской власти… и послужит поддержкой для грядущей социалистической революции в Европе». Повторяя в день Первого мая «социалистическую клятву», которая пока еще удержалась с 1918 г., молодые красноармейцы обязуются «пред лицом трудящихся классов России и всего мира» в борьбе «за дело социализма и братства народов – не щадить ни своих сил, ни самой жизни». Когда Сталин именует ныне международный характер революции «комическим недоразумением» и «чепухой», он обнаруживает, помимо всего прочего, недостаточное уважение к основным декретам советской власти, не отмененным еще и до сего дня.

Армия, естественно, питалась теми же идеями, что партия и государство. Законодательство, публицистика, устная агитация одинаково вдохновлялись международной революцией как практической задачей. В рамках военного ведомства программа революционного интернационализма принимала нередко утрированный характер. Покойный С. Гусев, одно время начальник Политического управления армии, впоследствии ближайший союзник Сталина, писал в 1921 г. в официальном военном журнале: «мы готовим классовую армию пролетариата… не только к обороне против буржуазно-помещичьей контрреволюции, но и к революционным войнам (и оборонительным, и наступательным) против империалистских держав», причем Гусев ставил в прямую вину тогдашнему главе военного ведомства недостаточную подготовку Красной Армии к ее международным задачам. Автор этих строк печатно разъяснял Гусеву, что внешняя военная сила призвана выполнить в революционном процессе не основную, а вспомогательную роль: лишь при наличии благоприятных условий она способна ускорить развязку и облегчить победу. «Военное вмешательство – как щипцы акушера: примененное вовремя, оно способно облегчить родовые муки; пущенное в ход преждевременно, оно может дать лишь выкидыш» (5 декабря 1921 г.). Мы не можем, к сожалению, с необходимой полнотой излагать здесь историю этой немаловажной проблемы. Отметим, однако, что нынешний маршал Тухачевский обращался в 1921 г. к Коммунистическому Интернационалу с письменным предложением создать при его президиуме «международный генеральный штаб»: интересное письмо это тогда же опубликовано было Тухачевским в сборнике его статей под выразительным заглавием: «Война классов». Талантливый, но склонный к излишней стремительности полководец должен был узнать из печатного разъяснения, что «международный генеральный штаб мог бы возникнуть только на основе национальных штабов нескольких пролетарских государств; пока этого нет, международный штаб неизбежно превратился бы в карикатуру». Если не сам Сталин, который вообще избегал занимать определенную позицию по принципиальным вопросам, особенно новым, то многие из его будущих ближайших соратников стояли в те годы «влево» от руководства партии и армии. В их взглядах было немало наивных преувеличений, или, если угодно, «комических недоразумений»: возможен ли, однако, без этого великий переворот? Против левой «карикатуры» на интернационализм мы вели борьбу задолго до того, как пришлось повернуть оружие против не менее карикатурной теории «социализма в отдельной стране».

Вопреки установившимся позже ретроспективным представлениям, идейная жизнь большевизма как раз в наиболее тяжкий период гражданской войны била ключом. Во всех ярусах партии и государственного аппарата, в том числе и армии, шла широкая дискуссия по всем, особенно же по военным вопросам; политика руководства подвергалась свободной, нередко ожесточенной критике. По поводу некоторых излишеств военной цензуры тогдашний глава военного ведомства писал в руководящем военном журнале: «Охотно признаю, что цензура наделала бездну промахов, и считаю весьма необходимым указать этой почтенной особе более скромное место. Цензура должна охранять военную тайну… а до всего остального цензуре дела нет» (23 февраля 1919 г.).

Вопрос об интернациональном генеральном штабе был только небольшим эпизодом идейной борьбы, которая, удерживаясь в рамках дисциплины действия, привела даже к образованию чего-то вроде оппозиционной фракции внутри армии, по крайней мере, в ее верхнем слое. Школа «пролетарской военной доктрины», к которой принадлежали или примыкали Фрунзе, Тухачевский, Гусев, Ворошилов и др., исходила из априорного убеждения, что не только по своим политическим целям, но и по своей структуре, стратегии и тактике Красная Армия не может иметь ничего общего с национальными армиями капиталистических стран. Новый господствующий класс должен иметь во всех отношениях отличную военную систему. Оставалось ее только создать. В течение гражданской войны дело ограничивалось, впрочем, главным образом принципиальными протестами против привлечения на службу «генералов», т. е. бывших офицеров царской армии, и фрондой против высшего командования, боровшегося с местными импровизациями и частыми нарушениями дисциплины. Крайние провозвестники нового слоя пытались во имя стратегических принципов «маневренности» и «наступательности», возведенных в абсолюты, отвергать даже централизованную организацию армии как стеснительную для революционной инициативы на будущих международных полях сражений. По существу это была попытка возвести партизанские методы первого периода гражданской войны в постоянную и универсальную систему. Некоторые из революционных полководцев тем охотнее выступали за новую доктрину, что не хотели изучать старой. Главным очагом этих настроений был Царицын (ныне Сталинград), где начали свою военную работу Буденный, Ворошилов, а позже Сталин.

Только после перехода на мирное положение сделана была более систематическая попытка возвести новаторские тенденции в законченную доктрину. Инициатором выступил один из выдающихся командиров Гражданской войны, покойный Фрунзе, бывший политический каторжанин, при поддержке Ворошилова и отчасти Тухачевского. По сути своей пролетарская военная доктрина была вполне аналогична доктрине «пролетарской культуры», полностью разделяя ее схематизм и метафизичность. В немногих оставленных сторонниками этого направления работах те или другие практические рецепты, обычно совсем не новые, выводились дедуктивным путем из стандартной характеристики пролетариата как интернационального и наступательного класса, т. е. из неподвижных психологических абстракций, а не из реальных условий места и времени. Марксизм, возвещавшийся в каждой строке, подменялся на самом деле чистейшим идеализмом. При всей искренности этих блужданий мысли в них нетрудно открыть зародыш быстро нараставшего самомнения бюрократии, которая хотела думать и заставлять думать других, что она во всех областях, без особой подготовки и даже без материальных предпосылок, способна совершать исторические чудеса.

Тогдашний руководитель военного ведомства отвечал Фрунзе в печати: «Я тоже не сомневаюсь, что если бы страна с развитым социалистическим хозяйством оказалась вынужденной вести войну с буржуазной страной, картина стратегии социалистической страны была бы совсем иная. Но это не дает никаких оснований для попыток высасывать сегодня из пальца „пролетарскую стратегию“… Развивая социалистическое хозяйство, повышая культурный уровень масс,… мы, несомненно, обогатим военное дело новыми методами». Но для этого необходимо прилежно учиться у передовых капиталистических стран, не пытаясь «умозрительным путем вывести из революционной природы пролетариата новую стратегию» (11 апреля 1922 г.). Архимед обещал перевернуть землю, если ему дадут точку опоры. Это было неплохо сказано. Однако если б ему предоставили необходимую точку, обнаружилось бы, что в его распоряжении нет ни рычага, ни силы для приведения его в действие. Победоносная революция дала новую точку опоры. Но, чтоб перевернуть землю, нужно еще строить рычаги.

«Пролетарская военная доктрина» была партией отвергнута, как и ее старшая сестра, доктрина «пролетарской культуры». Однако в дальнейшем судьбы их, по крайней мере, по видимости, разошлись. Знамя «пролетарской культуры» было поднято Сталиным – Бухариным, правда, без ощутимых результатов, в течение семилетнего периода между провозглашением социализма в отдельной стране и упразднением всех классов (1924—1931 гг.). Наоборот, «пролетарская военная доктрина» уже не знала возрождения, несмотря на то, что бывшие ее сторонники встали вскоре у кормила правления. Внешнее различие в судьбе двух столь родственных учений глубоко знаменательно для эволюции советского общества. «Пролетарская культура» охватывала невесомые материи, и бюрократия с тем большим великодушием предоставляла эту моральную компенсацию пролетариату, чем грубее отталкивала его от власти. Наоборот, военная доктрина захватывала за живое не только интересы обороны, но и интересы правящего слоя. Здесь идеологическому баловству не могло быть места. Бывшие противники привлечения в армию «генералов» сами стали тем временем генералами; глашатаи международного генерального штаба успокоились под сенью генерального штаба «в отдельной стране»; на смену «войне классов» пришла доктрина «коллективной безопасности»; перспектива мировой революции уступила место обоготворению статус-кво. Чтоб вызывать доверие возможных союзников и не слишком раздражать противников, требовалось уже не отличаться во что бы то ни стало от капиталистических армий, а наоборот, как можно больше походить на них. За изменениями доктрины и перекраской фасада происходили тем временем социальные процессы исторического значения. 1935 год ознаменовался для армии своего рода двойным государственным переворотом: в отношении милиционной системы и в отношении командного состава.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.