Первые пограничные конфликты, или Зарубежный след бойцов уральского сопротивления

Первые пограничные конфликты,

или Зарубежный след бойцов уральского сопротивления

Тема столкновений на границе в 1919–1922 годах — одна из самых малораскрытых страниц истории гражданской войны в России. Собственно, то, о чем пойдет речь, уже нельзя назвать гражданской войной в точном смысле этого слова, ибо в центре нашего внимания окажутся конфликтные ситуации на границах Советской России с сопредельными государствами. Ранее эта проблема рассматривалась исключительно в плане пресловутой «интервенции», популярна была легенда о «походе 14 держав против Страны Советов» классический пример политической мистификации!

Так называемая «интервенция» действительно имела место в трех регионах России: на Русском Севере (Мурманск и Архангельск), в Новороссии (от Одессы до Херсона) и особенно на Дальнем Востоке, где японцы дошли до Читы. Более нигде такая ситуация не прослеживается.

Ибо, к примеру, участие эстонских войск в наступлении Юденича на Петроград — это акция союзнического характера, при главенстве русского командования. И кстати, в ходе операции эстонцы, оскорбленные бестактными заявлениями Юденича в их адрес, прекратили военные действия, чем нокаутировали в конце концов всю операцию.

Присутствие же германо-турецких, а затем британских сил в Закавказье (английских также и в Туркмении) — это нахождение войск на территориях, где к тому времени была власть суверенных государств, не входящих ни в красную, ни в белую Россию.

В тени же остался целый пласт исторических событий, когда границы переходила… Красная Армия. Все они падают на период, когда победа большевиков в этой войне уже определилась.

Начнем с общеизвестного. Как известно, в 1919–1921 годах 11-я армия (командующий — командарм М. Левандовский, политкомиссар — С. Киров) вторглась в независимые тогда Азербайджан, Армению и Грузию, ликвидировав их суверенитеты. Предлог — присутствие там отступивших из России белогвардейцев. Хотя в Армении их не было — ведь Армения не имеет общей с Россией границы. А в Грузии белых разоружали.

Большевиков не смутил и тот факт, что ни одно из закавказских государств в гражданской войне не участвовало. Исключение — столкновение Таманской армии с грузинскими пограничниками в Туапсе в 1918 году, описанное в «Железном потоке».

Строго говоря, закавказцам было не до России — у них шли свои междуусобные войны по знакомому сценарию: Грузия — Абхазия, Армения Азербайджан (как все, увы, повторяется!). Не остановило Ленина и компанию и то, что у власти во всех трех государствах стояли социалисты. Мусават в Баку и Дашнакцутюн в Ереване — партии левосоциалистического толка. Дашнакцутюн и ныне в Армении — главная левая оппозиционная партия. А Грузия тогда вообще назвалась… ГДР, Грузинская Демократическая Республика, готовая аббревиатура для поклонников социализма на немецкой земле!

Для того чтобы придать делу «законный вид и толк», во всех трех государствах были организованы коммунистические путчи — чтоб было кому оказывать «интернациональную помощь». Но сработал этот сценарий только в Азербайджане, где и красное вторжение потому прошло гладко и почти без потерь. В Армении дело не выгорело — коммунистический путч (так называемое майское восстание) провалился, и его руководители С. Алавердян, Б. Гарибджанян и С. Мусаэлян заплатили жизнями за эту авантюру. Идти в лоб было рискованно — стойкость армянских войск в регионе была хорошо известна еще с Первой мировой войны. Из числа армянских офицеров того времени вышли, между прочим, начдив легендарной Железной дивизии Гайк Бжижкянц и будущий прославленный маршал Иван Христофорович Баграмян.

И большевики сделали «ход конем» — привлекли к акции по ликвидации армянской самостоятельности своего союзника — лидера турецких националистов Кемаля Ататюрка. Кемалистские войска, воевавшие тогда с Антантой, были вооружены при содействии Советской России, в их рядах находились десятки красных инструкторов, начальником штаба у тогдашнего турецкого главнокомандующего И. Иненю состоял известный красный военачальник, будущий герой войны в Испании мадьяр Матэ Залка.

При этом большевики смотрели сквозь пальцы на истребление Ататюрком… турецких коммунистов! Турецкий генерал К. Карабекир нанес удар в тыл Армении, истребив при этом более полумиллиона армян, что сразу поставило Армению на грань катастрофы.

И… дало возможность 11-й армии вступить на армянскую землю в качестве «освободителя». В награду за содействие в пользу Турции были отторгнуты от Армении Карсский, Сурмалинский, Ванандский и Араратский районы. А в пользу Азербайджана — Нахичевань и Нагорный Карабах: вот когда были заложены зерна нынешней трагедии.

Что касается Грузии, то тут обошлось без фиговых листочков — была совершена прямая агрессия, причем грузинские вооруженные силы оказывали сопротивление красным вплоть до 1924 года. И ломали это сопротивление мерами самыми чудовищными: в ходе так называемого очищения от дворянства людей свозили на станции Телави и Зестафони и там… сжигали в вагонах, перед этим иногда расстреливали из пулеметов, а иногда палили и живьем. Дворян среди погибших было не более десяти процентов… Но это лучше не комментировать. Одним из руководителей этой акции геноцида был молодой тогда Лаврентий Берия — именно отсюда начнется его путь наверх.

По такому же сценарию годом раньше красные уничтожили независимость Хорезма и Бухарского эмирата в Средней Азии. Об участи Хивы мы уже рассказали в предыдущей главе.

Повод для нападения на нее уже знаком. Видите ли, там дают приют белогвардейцам — бежавшим от красных оренбургским казакам. В Бухарском же эмирате белых почти не было, и пришлось прибегать к азербайджанскому сценарию — организовывать путч, так называемое восстание Колесова в 1919 году. А когда оно провалилось, принеся тысячи жертв, можно было под этим предлогом вводить в эмират войска под командованием М. Фрунзе, брать штурмом Бухару (взятие которой ознаменовалось беспрецедентным четырехдневным грабежом и даже работорговлей) и представлять все свершившееся народной революцией.

Кстати, жестокой платой за все эти художества стал небывалый всплеск повстанческого движения, известного как басмачество. Это движение существовало в Средней Азии еще с 1916 года, со времен среднеазиатского восстания против царизма. Октябрьский переворот внес определенные колебания в ряды повстанцев: одни (как, например, Амангельды Иманов) примкнули к большевикам, другие (как кокандский курбаши Иргаш) выступили против них.

Не все, однако, знают, что к середине 1919 года наметилась тенденция к определенному примирению лидеров басмачества с Советами. Именно в это время с Фрунзе заключают соглашения политическая организация казахских басмачей — Алаш Орда и так называемый амир Лашкор-баши (верховный начальник) туркестанских басмачей Мадамин-бек. Захват Хорезма и Бухары похоронил все соглашения и дал начало новому, самому кровавому витку противостояния, продолжавшемуся до 30-х годов и сократившему население Средней Азии почти наполовину.

По такому же сценарию большевики собирались действовать в Прибалтике. Уже после провозглашения независимости стран Балтии Красная Армия дважды вторгалась в Эстонию под аккомпанемент ленинского приказа: «Вступить в Эстонию и расстрелять в назидание не менее 100 тысяч помещиков, буржуа, священников и так далее».

Однако в так называемой Освободительной войне прибалты отстояли свою независимость. Кстати, параллельно латыши под Ригой отбивались от… белогвардейских войск князя Бермонт-Авалова. Позднее, как известно, такую же попытку коммунисты предприняли и против Польши — с аналогичным, но еще более катастрофическим для себя результатом.

Но все это — факты более или менее известные. А вот — почти неизвестные. 17–18 мая 1920 года красная Каспийская флотилия под командованием Ф. Раскольникова провела так называемую Энзелийскую операцию. Суть ее в следующем. В иранском порту Энзели (на южном берегу Каспия) нашли приют двадцать три корабля, на которых эвакуировались из Красноводска белогвардейцы и гражданское население.

Город охраняла 51-я английская пехотная дивизия. И вот к городу подходит красная флотилия, и ее командование предъявляет ультиматум: сдать город и корабли без сопротивления. Получив отказ, красные бомбардируют Энзели с моря, высаживают десант, опрокидывают английскую пехоту, берут в плен британского коммодора Фрайзера (по иронии судьбы, в 1941–1945 годах именно он в чине адмирала командовал союзными конвоями в Мурманск), захватывают корабли и принуждают англичан и белогвардейцев очистить город. После чего создается Персидская Красная армия под командованием М. Гикало и С. Орджоникидзе; срочно лепится Иранская компартия (на базе националистической партии «Адалет»), где вся руководящая головка даже не знала персидского языка, и начинаются казуистические аппаратные игры вокруг антианглийских повстанцев Северного Ирана — дженгелийцев (буквально — лесовиков), которые прошли путь от «борцов за советскую власть» до «бандитов» (причем сами дженгелийцы во главе со своим вождем Кучек-ханом об этом и не подозревали!). Была провозглашена Советская республика Гилян; наконец новоиспеченная Персидская Красная армия попыталась (правда, неудачно) штурмовать… Тегеран (так называемая Мазендаранская операция). При этом одновременно шли переговоры с… шахом (вот где класс цинизма!), а все художества Раскольникова, Орджоникидзе и К списали на… суверенный Азербайджан. И между прочим, флотилия Раскольникова воевала под азербайджанским флагом. Так сказать, агрессия Баку при малом нейтралитете Москвы…

Каково?.. В чисто военном отношении это одна из самых блестящих удач Красной Армии. И то, что она практически неизвестна (ее никогда не афишировали), объясняется двояко. С одной стороны, Ф. Раскольников, а также командир десантников начдив Кожинов в 30-е годы стали «врагами народа». Но с другой стороны, и, по-моему, это главное — руководители ВКП(б не могли не понимать, что геройствовали Раскольников и Кожинов на территории сопредельного суверенного государства, то есть совершили, по сути, акт агрессии.

Конечно, большевики с их теорией мировой революции не придавали большого значения таким «пустякам», как чужой суверенитет — они же не завоевывают, а только «раздувают пожар моровой». С этой точки зрения чем Энзели хуже Еревана, Тбилиси или, скажем, Варшавы? Но поскольку Иран в дальнейшем остался суверенным и с ним, хочешь не хочешь, приходилось иметь отношения, вспоминать о лихом энзелийском налете стало как-то неудобно.

К слову сказать, провалившаяся авантюра в Северном Иране (персидские «красноармейцы» покинули Иран в 1922 году, предварительно восстановив против себя практически все местное население) была не единственной на Среднем Востоке.

В те же 1920–1922 годы ашхабадские большевики (при полном одобрении центра) «раздували пожар» вокруг курдского курбаши Ходоу Сардара в Хорасане (Восточный Иран), чем спровоцировали там кровавую резню (а потом сами же сдали Ходоу шаху!). А в Афганистане на поддержку дружественного Москве эмира Амануллы в это же время появляется «ограниченный контингент» (вот когда уже успели!) под командованием комбрига Примакова. Результат получился, однако, не вполне адекватный: Аманулла вынужден был бежать в СССР ( и его сын потом пополнил ГУЛАГ), а в Кабуле на трон сел таджикский басмаческий вождь Бача-и-Сакао (на два года; потом ему отрежут голову пуштуны). А в Иране хоть англичан и не потеснили, но к власти после всех описанных передряг прорвался (опираясь на казаков-эмигрантов) Реза-шах будущий большой поклонник идей Третьего рейха.

Так сказать, не только «владычице морей», но и самим себе нагадили. Что ж, Восток — дело тонкое…

Среди всей этой череды пограничных конфликтов и вторжений особое место занимают события на китайской и монгольской границах. Для нас они важны вдвойне, ибо судьбы уральского казачества, прослеженные в предыдущей главе, находят здесь свое завершение.

Китай и Монголия встретили российские события, находясь в достаточно сложном положении. В 1911 году оба государства пережили революции, результатом которых стало: в Монголии — восстановление независимости в виде теократической монархии Богдо-гэгена, в Китае — свержение маньчжурской императорской династии Цинь и провозглашение республики. Однако демократия в Китае была слаба и не смогла полностью контролировать ситуацию в стране, в результате чего власть на севере страны, в том числе и вдоль границы, оказалась в руках многочисленных военных хунт, постоянно соперничающих между собой и враждующих с Монголией. В общем, обстановка для любой смуты была прямо-таки идеальная. И результаты не замедлили сказаться.

Взаимоотношения большевиков с китайской военщиной и вообще с китайскими вооруженными структурами — тема особая. Еще в 1918 году лидер владивостокских большевиков Н. Суханов пользовался финансовой и военной поддержкой главаря китайской мафии Гай-сэна в борьбе с Антантой. Об этом довольно откровенно рассказано в снятом в 80-е годы художественном фильме «Владивосток, год 1918-й».

О тесных контактах Сергея Лазо с китайскими пограничными генералами в период борьбы с Семеновым вспоминала жена Лазо Ольга.

Между прочим, у Семенова не менее четверти личного состава его войска составляли китайцы. Об участии хунхузов — китайских бандитов — в красном партизанском движении прямо упоминается в фадеевском «Разгроме».

Наконец, вот один безусловно частный, но чрезвычайно характерный факт. Зимой 1920 года, уходя из пограничного с Китаем города Троицкосавска (ныне — Кяхта) , так называемый добровольческий отряд семеновцев устроил в городе дикую резню.

Спасая население городка, пограничный (белый!) комиссар Хитрово призвал на помощь… китайские регулярные войска, которые вступили в Троицкосавск, выбили оттуда семеновцев, навели порядок и… сдали город красным. В числе тех, кто «сделал гони» от большевиков, был и сам Хитрово, который уехал в Ургу (ныне — Улан-Батор), где и был спустя полгода расстрелян бароном Унгерном — бывшим семеновцем. Расстрелян за то, что позвал на помощь китайцев и фактически посодействовал большевикам.

А вот еще весьма характерный факт. В 1920 году власти Монголии, опасаясь русского проникновения, предпочли капитулировать перед китайцами, но те повели себя вызывающе, демонстративно попирая национальное достоинство монголов.

Например, арестовали Богдо-гэгена: историю его освобождения мы уже описывали в предыдущих главах. Это толкнуло монголов на сопротивление, и в эту минуту под стенами Урги появился барон Унгерн во главе своей азиатской дивизии. Барон был воспринят в Монголии как освободитель и «восстановитель государства» — такой официальный титул был ему присвоен. Урга была взята со страшной резней китайцев, евреев, да и многих русских — и китайские войска отступили на север, к российской границе. В местечке Кяхтинский Маймаиен (монгольский город Алтын-Булак) разъяренные китайские солдаты выместили свою ярость на беженцах из России, убив свыше трехсот человек.

И что же советские власти? Они посмотрели на это сквозь пальцы и пропустили через свою территорию командный состав группировки и часть беженцев (через Читу в Маньчжурию). Солдаты же и большинство беженцев были предоставлены сами себе и рванули обратно на Ургу — это был, безусловно, акт отчаяния, — где на подступах к монгольской столице, близ местечка Цаган-Цэген, были на голову разгромлены войсками Унгерна. Цаган-Цэгенская битва — едва ли не самая крупная за всю историю Монголии, начиная с XVIII века и по наши дни.

Сказанное отнюдь не означает полной идиллии между Советской властью и китайскими «гориллами». Когда под предлогом отражения нападения Унгерна на советскую территорию в Монголию вступили части Красной Армии, сибирских партизан и так называемые красномонгольские отряды Сухэ-Батора, на семьдесят процентов укомплектованные бурятами и калмыками, в Китае воцарилась явная нервозность.

Ведь верховный маньчжурский «пиночет» Чжан Цзо-лин сам намеревался сделать то же самое. И тем не менее конфликта не произошло. Ссора с тем же Чжан Цзо-лином разразилась позднее — в 1929 году из-за Китайско-Восточной железной дороги, но это уже новая страница истории. Применительно же к описываемому периоду определенный альянс «красные — северные китайские генералы» достаточно явственен. Как и довольно явное противостояние тех же северных генералов белогвардейцам, не случайно после краха Азиатской дивизии Унгерна китайцы охотились за ее военнослужащими как за дикими зверями.

К слову сказать, советизация Монголии — явление абсолютно того же порядка, что и нападение на Кавказ или Бухару. Известно, что монгольские революционеры были либо либерал-националистами, либо (как Сухэ-Батор) мистиками-буддистами.

Сухэ-Батор искренне считал, что воюет за Шамбалу, и не стеснялся прибегать к человеческим жертвоприношениям. Почти все революционеры после победы так называемой народной революции (читай — хорошо организованной красной интервенции, где красномонголы сыграли роль легитимного прикрытия) оказались абсолютно не нужны реальным хозяевам Монголии — командарму Щетинкину и начальнику ОГПУ Монголии (!) Блюмкину. Да-да, тому самому, что 6 июля 1918 года убил германского посла Мирбаха, а в 1924 году организовал убийство в тюрьме Бориса Савинкова. И потому жизнь многих из них (весьма вовремя) оборвалась почти синхронно — в 1922–23 годах. Либо от яда, как Сухэ-Батора, либо от «случайной пули», как народного героя Монголии князя Хатан-батор-Максаржава, либо просто у «стенки», как многих остальных. И у власти оказался просоветский ставленник Чойбалсан.

Но вернемся к Китаю. Самое потрясающее во всей весьма темной истории советско-китайских взаимоотношений тех лет — это факт совместных расправ красных и китайской военщины над осевшими вдоль границы белогвардейцами. Таких фактов чрезвычайно много, и все они проходили примерно по одному сценарию: по тайному соглашению китайцы внезапно открывают границу, в образовавшуюся брешь входят красные части и обрушиваются на ничего не подозревающих белых. Иногда в резне принимают участие и китайские солдаты. Потом красные благополучно возвращаются домой. Наиболее известная и трагическая история такого рода — это, безусловно, агония Оренбургской армии.

Как мы уже рассказывали, оренбургские казаки Дутова и присоединившиеся к ним в Семиречье сибирские казаки Анненкова в начале 1920 года прорвались в китайскую провинцию Синьцзян, где были интернированы в городе Чугучак. Там был построен лагерь. В 1921 году Дутов был убит чекистом-диверсантом Касымханом Чадьяровым.

Об этом — снятый в 70-е годы художественный фильм «Конец атамана». От себя добавлю: Дутов — пожалуй, первая жертва чекистского террора за рубежом, потом за ним последуют многие. Вскоре уехал в Россию и был там расстрелян Анненков, и командование Оренбургской армией перешло к генералу Бакичу.

Голод свирепствовал в Чугучакском лагере. Умерли сотни людей, но уральцы и сибиряки держались. И даже получали пополнение — в 1921 году в Чугучак прибыли крестьяне-повстанцы из-под Омска, разбитые красными карателями, но не покоренные. Это событие, однако, стало роковым. Китайские власти в очередной раз сговорились с красными и открыли границу для расправы с Оренбургской армией.

Бакич буквально за считанные часы до начала акции узнал о ней и принял героическое решение. Моментально подняв весь лагерь (почти без оружия, без подвод, с женами и детьми), запалив Чугучак, генерал повел людей через джунгарские степи на восток. А через четыре часа после ухода Бакича красные ворвались в город!

Третья часть оренбуржцев погибла в этом страшном пути — уже котором в жизни! — от голода. Воистину это были годы самых жутких испытаний для уральского и сибирского казачества за всю их историю. Но оренбуржцы выдержали их и на сей раз. И, подойдя к пограничному с Монголией городу Шара-Сумэ, взяли его штурмом после трехнедельной осады. Взяли почти голыми руками — оружия почти не было — в бою с хорошо вооруженными китайскими пограничниками. Взяли для того, чтобы снова сотнями погибать от голода. Питались собаками и кошками — другой поживы не было.

И надеялись на спасение — ведь пробились же полугодом раньше на запад Монголии с Алтая казаки-енисейцы под командованием атамана Кайгородова! Увы, судьба послала оренбуржцам не спасение, но гибель — на сей раз окончательную.

Осенью 1921 года смерть надвинулась на пришедших в монгольские степи оренбуржцев из Урги, где уже укрепились красные. Теперь уходить было некуда. На север путь был закрыт (Кайгородов прорвался-таки с отрядом снова на Алтай, но лишь для того, чтобы там погибнуть). С востока наступали большевики, с юга — красноголовы под командованием Хатан-батор-Максаржава и «красного буддийского ламы» Хас-батора (да, был и такой тогда в Монголии), а на западе, на монголо-китайской границе, оренбуржцев неумолимо встретили бы вооруженные пикеты китайских солдат.

Пространство жизни для армии Бакича сузилось до предела — кругом была смерть.

И последние бойцы урало-сибирского сопротивления приняли этот последний в своей жизни бой. Дрались отчаянно, яростно — в одном из боев погиб Хас-батор. Гибли от голода, холода, болезней и пуль, но не сдавались. Защищали уже не Родину, которую потеряли; не дом, который давно разорен; не жен и детей — они почти все уже полегли в монгольских и джунгарских степях. А что же тогда? Наверное, просто знали, что пощады от красных не будет. А может, гордая слава уральского казачества требовала, чтоб, как в песне «Врагу не сдается наш гордый…».

Но всему приходит конец. И когда кончились патроны, когда сопротивление стало абсолютно бесполезным — наступил последний, заключительный акт трагедии. Остатки Оренбургской армии складывали оружие на фоне картины, вызывающей евангельские ассоциации. По заснеженной монгольской степи навстречу красным пулеметам шел во главе своих повидавших все виды смерти воинов генерал Бакич с деревянным крестом в руке. Воистину, это был последний, крестный путь, ибо всех их ждал или расстрел (как самого Бакича), или ГУЛАГ. И они шли на свою Голгофу — казаки, крестьяне, офицеры белых армий и командиры повстанческих отрядов. Вечность уравнивает всех.

А мы в очередной раз вспомним, что произошло это не на русской земле (что еще как-то можно было бы понять), а далеко за ее пределами. В забытых Богом степях Центральной Азии, куда занесло «цаган-орос» и «улан-орос» (по-монгольски — белых и красных русских), коим и родной земли оказалось мало для взаимного истребления.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.