Марьина Роща
Марьина Роща
В старинные времена Марьина роща была очень густа, местами даже непроходима; по преданию, в ней водились дикие звери и недобрые люди; при царях, особенно при Алексее Михайловиче, она оглашалась звуками охотничьих рогов и тявканьем гончих собак. Во время так называемых троицких походов царей на богомолье к преп. Сергию в Марьиной роще было первое становище; там тщательно расчищались места для установки шатров, в которых цари со всей многочисленной свитой, отрядом стрельцов и обозом отдыхали.
Когда в Москве свирепствовала моровая язва (в начале 70-х годов XVIII столетия), в оконечности рощи, ближе к Бутыркам, было отведено кладбище для умерших от чумы. Еще прежде этого, в 1749 году, по именному повелению императрицы Елисаветы в этой роще была выстроена деревянная церковь во имя сошествия Святого Духа с приделами Лазарева Воскресения и евангелиста Луки. В 1812 году неприятели в Марьиной роще устроили себе биваки, поделали шалаши и целые бараки из сколоченных досок и больших икон ограбленных церквей. При изгнании же неприятелей из Москвы в рощу свозили трупы людей, лошадей и других животных и сжигали их на огромных кострах…
Там некогда гулянье было ежедневное, но в праздники, особенно в Семик, когда Марьина роща была именинница, — происходил самый широкий разгул: с раннего утра предки наши приходили и приезжали на кладбище, где недалеко от церкви находился глубокий ямник, наполненный трупами людей, умерших напрасной (т. е. насильственной) смертью. Они отыскивали там своих родных и делали им честное погребение. Вот почему и сложена была песня: «Там ночь велика, спи до Семика». Между тем плач и вой на кладбище заглушался звуками плясовых и закатистых песен, раздававшихся в роще с самого утра, где уже начиналось семичное гулянье. Народ в рощу валом валил. Где теперь остатки орешника и просек, ведущих к Останкино, находился трактир «Герберг», а недалеко от него, по направлению к Бутырской роще, другой трактир; кроме этих двух, самый людный и обширный трактир Заикина стоял по соседству с кладбищем; около этих гостеприимных заведений находились садики с расставленными в них столиками и беседками.
Чего там, бывало, не насмотрятся и не наслушаются гуляки: кто азартно бранился, кто мирился и целовался. В пролесках развивалась полная картина Семика; из ближних и дальних деревень, из всех пригородов Москвы сходились туда поселяне обоих полов с берёзками, на которых развевались алые платки и ленты; там перевивались цветистые хороводы, оглашаемые песнями; фабричные парни, тоже с песнями, веселились в своем кружке; кроме них хаживали туда слепые песельники из Екатериниской богадельни, что в Преображенском; у них был кривой вожатый (у двадцати человек один глаз).
В некоторых местах стояли широкие белые шатры, называемые колоколами, с полоскавшимися в воздухе флагами; они содержали под своими завесами огромные деревянные чаны с вином, их называли дубовые штофы; на стенках их, на крючках, висели мерные кружки, отчего кабаки и именовались кружалами; поэтому в старину и говорили «выпить крючок винца». Вокруг этих шатров кишел народ; там всякий занимался своей любимой потехой: кто играл в орлянку, кто в чехарду, кто теснился смотреть на богатырский кулачный бой, кто на фокусников, кто тешился остротами паяцев или пискотней кукол в балаганах, кто вертелся на колыхалках (на качелях) и, важно подпершись, на каруселях.
Оттуда же раздавалась песнь:
В роще Марьиной гулянье
В тот же день был и Семик.
В Семик некоторые гуляли там всю ночь, особенно когда вскатывался на небо молодик (новый месяц), гуляки приветствовали его восклицанием: «Свети месяц посветлее, гулять веселее!» В чаще леса иногда слышалась и казенная песня «караул!», несмотря на то, что по роще ходили сермяжные рыцари полиции, будочники, которых тогда называли хваталами. Бывало, утром после гулянья находили в лесу непроспавшихся еще гуляк с недочетом волос на бороде после драки или с шишкой на лбу после ласковой зуботычины, разутых и раздетых учтивыми местными камердинерами (которых называли раздеваи-разуваичи). Скольких приключений, романтических и сатирических, была свидетельница Марьина роща, сколько тайн прикрывали густые развесы дерев ее!..
(С. Любецкий)