3. НА РАСПУТЬЕ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

3. НА РАСПУТЬЕ

Именно эти люди вывели на авансцену истории новых временщиков. Момент был выбран психологически верно: шестнадцатилетний царь остался один на пепелище своей столицы, перед лицом мятежной толпы, среди коварных придворных, которым он не мог доверять. Неизвестно, что сделал Адашев, чтобы стать из постельничего влиятельным советником государя, зато Сильвестр проявил себя в полной мере.

Он появился на фоне пожара «с подъятым перстом, с видом пророка», напугал впечатлительного и набожного Иоанна Судом Божиим, «представил ему даже какие-то страшные видения, потряс душу и сердце, овладел воображением и умом юноши». С того времени царь оказался под неусыпной опекой Сильвестра. Тогда же к царю был «случайно» приближен Адашев.

Историк и публицист Леонид Болотин видит причины популярности Адашева среди ученой братии в целенаправленной пропаганде его значимости со стороны масонских кругов. «Как же в светской историографии возник образ значимого государственного деятеля Алексея Адашева? Был такой историк-архивист, у которого, кстати, учился и работал в архиве Н.М. Карамзин, — Николай Николаевич Бантыш-Каменский (1737–1814). Он первый среди историков выдвинул фигуру Алексея Адашева из ряда современных и равнозначных ему деятелей, обратил на нее внимание своих учеников.

Вот что пишет об этом церковный историк, профессор Санкт-Петребургской Духовной Академии М.О. Коялович в своей фундаментальной работе «История Русского Самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям»: «В 1762 году он [Н.Н. Бантыш-Каменский — В.М.] попросился на службу в Московский Архив, где и прослужил до конца дней своих. Миллер (Герард Фридрих Миллер (1705–1783), немецкий уче-

ный, занимавшийся русской историей, директор Архива Московской конторы Коллегии иностранных дел, создатель «норманнской теории». — В.М.), перейдя в Москву, конечно, сразу увидел, какого неоцененного помощника нашел он в Бантыш-Каменском… Бантыш-Каменский сильно передвинул центр тяжести в нашей науке, — передвинул от вопроса о русских древностях в область достоверных, богатых русских источников — актов. Они изменили и направление Миллера, давно склонного к этому переходу… Бантыш-Каменский своими занятиями вдвинул Миллера в самую середину русской исторической жизни — в документальные богатства Московского единодержавия. В высшей степени замечательно, что Бантыш-Каменский в истории Московского единодержавия понял самый светлый момент — лучшее время [царя] Иоанна IV, когда им руководил Адашев, от которого, по ученым исследованиям Бантыша-Каменского или по семейному преданию, происходила жена этого почтенного архивариуса, родом Купреянова. С пониманием этого величественного в русской жизни времени естественно соединялось уяснение других важнейших сторон Московского единодержавия, как истории борьбы между школой Иосифа Волоцкого и Нила Сор-ского. Этим мы объясняем себе изобилие памятников по этой части в Вивлиофике Новикова (известного русского масона-книгоиздателя. — В.М.), как и вообще богатство там памятников из истории Московского единодержавия».

Как видим, и конфликтное противопоставление в светской историографии преподобного Нила Сорского и преподобного Иосифа Волоцкого принадлежит авторству влиятельного малороссийского масона Н.Н. Бантыш-Каменского».

Так, с помощью сегрегации фактов, масонская за-кулиса (Бантыш-Каменский, Карамзин, Новиков и пр.) манипулировали общественным мнением («образованной публикой») и навязывали свой взгляд на прошлое

России, представляя Адашева как «канцлера» или «премьер-министра», а попа Сильвестра — чуть ли не святым подвижником, моющим ноги нищим и сочиняющим на досуге «Домострой». На самом деле, два «разночинца», якобы невзначай встретившиеся у трона, были всего лишь марионетками в закулисной борьбе удельно-княжеской партии с московским самодержцем. Совсем не случайно гордые князья Рюриковичи на сей раз спокойно взирали, как худородный «дуумвират» правит страной, подбирая помощников по своему вкусу и пополняя царскую администрацию людьми незнатного происхождения.

Многие историки указывали на совпадение интересов «дуумвирата» и удельных князей, но считали, что такое «противоестественное объединение» сложилось в результате случайных политических подвижек. По Вали-шевскому, Сильвестр и Адашев «после некоторых колебаний… примкнули к оппозиционному лагерю, где пытались составить свою группу, в которой присваивали руководящую роль. Они были предметом горячей защиты со стороны Курбского. Это устраняет сомнения в действительной политической роли Сильвестра и Адашева».

Выше упоминалось о старых связях временщиков с князем Владимиром Старицким и с Курбским, которые были основными противниками державной политики Иоанна на протяжении многих лет. Новые любимцы царя не играли самостоятельной роли, но были послушными марионетками этих людей, о чем свидетельствует вся проводимая «дуумвиратом» политика.

Войдя во власть, Сильвестр оказался не смиренным иереем, а «ловким царедворцем с повадками пророка и претензиями на чудотворение». Он и «подобный земному ангелу» Адашев оттеснили на задний план важнейший орган государственной власти — Боярскую Думу. Властолюбцы поработали так обстоятельно, что с 1551 г. Дума прекратила проводить регулярные заседания. Реальную власть в стране все больше и больше забирала бывшая оппозиция, неожиданно превратившаяся в личный совет царя — «синклит» под номинальным главенством временщиков.

С легкой руки Курбского этот совет известен в истории под южнорусским названием «Избранная Рада». В нее вошли представители высшей знати: князья Дм. Курлятов (Курлятев), А. Курбский, Воротынский, Одоевский, Серебряный, Горбатый, Шереметевы, Михаил, Владимир и Лев Морозовы, Семен Лобанов-Ростовский.

«Без совещания с этими людьми Иван не только ничего не устраивал, но даже не смел мыслить. Сильвестр до такой степени напугал его, что Иван не делал шагу, не спросив у него совета; Сильвестр вмешивался даже в его супружеские отношения. При этом опекуны Ивана старались, по возможности, вести дело так, чтобы он не чувствовал тягости опеки и ему бы казалось, что он по-прежнему самодержавен», — писал Костомаров.

Синклит сумел ввести серьезные, в том числе и законодательные, ограничения самодержавной власти. Избранная Рада вела государственные дела втайне от царя; она лишила Иоанна права жаловать боярский сан и присвоила такое право себе; самовольно и в нарушение прежних законов раздавала звания и вотчины, покупая, таким образом, новых сторонников, наполняя ими администрацию и настраивая против царя.

Конечно, политическое положение Иоанна, особенно в первые годы правления «дуумвирата», было весьма зависимым. Но Костомаров, без сомнения, преувеличивал, когда писал о том, что царь не смел и мыслить без ведома Сильвестра. Государь имел свой взгляд на сущность государственной власти и просто не спешил знакомить с ним временщиков, не без основания опасаясь их сильных и многочисленных сторонников. Однако и царь не был одинок.

Главным идеологом и идейным вдохновителем его царствования, можно без сомнения назвать митрополита Московского и всея Руси Макария. Он воспитывал царя с детства, приучил его к чтению книг и привил ему глубокую религиозность (как свидетельствуют современники, царь никогда в жизни не пропускал богослужений, каждый день проводя в храме по 6–8 часов). Венчание на царство, супружество, Земские соборы, Казанский поход — все важнейшие события личной и общественной жизни царя состоялись по совету и благословению святителя Макария.

Какое сильное влияние оказал митрополит Макарий на становление Московского самодержавия, свидетельствует хотя бы то, что именно святителю Макарию принадлежит слово «Россия». До него такого понятия в ходу не было. Протоиерей Григорий Дьяченко в «Полном Церковно-Славянском Словаре» пишет: «Первоначально Россия называлась «Русью», затем, до Иоанна IV Грозного она называлась «Русиа». Современный Иоанну Грозному митрополит Московский Макарий первым начал употреблять слово «Россия», и государи, следовавшие за Иоанном Грозным, в своих речах и грамотах большею частью употребляли слово «Русиа» и весьма редко «Россия», и только с царствования Алексея Михайловича вместо «Русиа» во всеобщее употребление вошло слово «Россия». Таким образом, само современное название нашего государства есть результат деятельности святого митрополита Макария, учителя и духовного наставника царя Иоанна.

Кроме святителя Макария, у царя были и другие весьма мудрые и прозорливые советники. 8 сентября 1549 года государю был подан проект реформ И.С. Пе-ресветова. В нем осуждалось засилье бояр и отсутствие законности, а «грозному и мудрому царю» предлагалось управлять независимо от вельмож, на благо всего государства, а не касты аристократов. В противовес политике Сильвестра — Адашева, выражавшей интересы удельных князей, предложенные Пересветовым преобразования способствовали укреплению державы.

Клевета не миновала царских сподвижников. В пылу газетной полемики недобросовестные современные публицисты обвиняют Ивана Пересветова и в исламофи-лии, и в том, что он служил католическим государям, и в стремлении превратить русскую армию в сборище продажного сброда, и в прочих подобных «грехах». Конечно, это совсем не так.

Иван Семенович Пересветов родился в Великом Княжестве Литовском, был подданным не России, а иного государства, и странно требовать от него немедленной службы «православному государю». Он много лет служил в различных европейских армиях, был дипломатом. После встречи с русским послом в Молдавии решил стать российским подданным и в 1539 году (когда царю Иоанну Грозному было всего 9 лет) переехал в Москву. России он навсегда остался верен, хотя и испытал здесь от преследований сильных мира сего множество невзгод.

Он, по его собственным словам, выехал в Россию с Запада потому, что услышал пророчества «многих мудрецов», что царь будет вводить «во всем царстве своем правду великую», а сам Пересветов хотел при этом «за веру христианскую и за честь государеву пострадати и главу положити».

В своих публицистических трудах Пересветов обличал «многие неправды» греческих и русских вельмож и призывал государя ввести «правду в царстве». Говоря в «Сказании о Константине» о трагической судьбе православной Византии, Пересветов указывает, что Греческое царство погибло оттого, что греческий царь и вельможи забыли правду. Пересветов считает, что именно вельможи — виновники всех неправд в государстве. Он описывает неправый суд, взяточничество, хищения, междоусобицы, связь, как бы сейчас сказали, государственных чиновников с криминалом (знакомая сегодняшнему человеку картина, не правда ли?).

«Все царство заложилось за вельмож!» — с горечью восклицает Пересветов, говоря о состоянии Византийской империи накануне ее падения. — царевой грозы к ним не было». А затем добавляет, что не видит правды и в Русском государстве (когда он приехал в Россию, был пик боярского самоуправства в малолетство Иоанна Васильевича). Тут-то он и говорит, что «Бог не веру любит — правду». Подразумевая под этим, что православные греки Евангелия читали и слушали, а воли Бо-жией не творили, поэтому оказались менее угодны Богу, чем магометане-турки, завоевавшие Византию — Второй Рим. Одной веры, продолжает Пересветов, недостаточно, вера должна быть подкреплена делами, воплощена в государственных законах, отвечающих Евангельской правде: «В котором царстве правда, в том и Бог пребывает, и помощь Свою великую подает, и гнев Божий не воздвизается на царство».

Мерилом оценки у Пересветова служат личные качества и добродетели, от наличия которых в вельможах, судьях и самом государе и зависит прочность государства. Иван Пересветов пишет о России, находящейся в тисках боярского беспредела, следующее: «Вера христианская добра, всем полна, и красота церковная велика, а правды нет… Правду Бог любит, и сильнее всего правда… Коли правды нет, то ничего нет».

Интересно, что потребность в правде русского общества, пережившего в 40-х гг. XVI столетия боярское правление, выразил и другой современник Грозного царя — преподобный Максим Грек. Беспощадно и резко он обличал общественные нестроения в «Слове пространном, излагающем с жалостью нестроения и бесчиния властей и властителей последнего века сего». А самому царю написал «Главы поучительные к начальствующим правоверно», которые перекликаются с рассуждениями Ивана Пересветова: «Ничтоже убо потребнейше и нужнейше правды благоверно царствующему на Земли… душа благовидная благоверного царя, украшенная правдой и чистотой, украшает и согревает все ей подвластное».

Действительно, если нет правды в делах, то и веры нет. Апостол Иаков сказал: «Вера, если не имеет дел, мертва сама по себе… покажи мне веру твою без дел твоих, а я покажу тебе веру мою из дел моих… и бесы веруют и трепещут» (Иак. 2, 17–19). Разве не прав Иван Пересветов: Бог не веру любит, а правду, ибо и бесы веруют, но правды не творят…

В турецком же султане Магомете II Пересветов видит правителя, который, несмотря на то, что не был христианином, ввел в своем государстве порядок, отвечающий христианской правде. Пересветов прямо говорит, что «за мудрость салтана, за установленную им правду в стране, Бог помог салтану, а царь Константин… прочитал лживые книги (то есть униатские. — В.М.), не стоял за правду… оттого греки царство потеряли, а скверные турки все царство полонили». Весьма разумный взгляд на вещи, поддерживаемый, кстати, и самими православными греками, которые говорили, что лучше видеть в Константинополе турецкую чалму, чем латинскую (епископскую) шапку.

И действительно, Магомет II уже на третий день после взятия Константинополя восстановил православную (не униатскую) патриархию и позволил православным выбрать в Патриархи святителя Геннадия Схолария, стойкого борца против Флорентийской унии, дав при этом православным налоговый и судебный иммунитет. Господь послал Магомета II как бич Божий, как бурю, очищающую Великий город от позорной унии с римскими еретиками. Но клеветники, обвиняющие великого русского православного мыслителя в любви к мусульманам, не хотят этого видеть.

Как не «видят» они и того, что Иван Пересветов предлагает создать не наемническую, а постоянную, регулярную армию. Регулярная армия нуждается в жаловании, потому Пересветов и советует царю «веселить» ее из казны («годится со всего царства своего доходы собе в казну имати, а ис казны своея воинникам сердца весе-лити»), то есть — собирать на ее содержание специальный налог.

Пересветов считает, что служебное положение в армии должно определяться не знатностью рода, а личными заслугами и храбростью, что армия должна держаться на дисциплине и постоянном обучении воинской науке. Воинские начальники обязаны следить, чтобы в армии не было хищений, разбоя, азартных игр, пьянства.

То, что предлагал Пересветов, без сомнения, шаг вперед по сравнению с дворянским ополчением, существовавшем на «подножном корму» и не удовлетворявшем потребностям вновь образованной Православной империи, вынужденной защищаться от многочисленных врагов. И хлебопашец не должен был идти на войну. За него воевали регулярные войска. Тот, кто называет профессиональную армию «наемной», оскорбляет честь офицеров Российской армии, которые и ныне получают от государства жалованье из казны.

Много можно писать о предлагаемых И.С. Пересве-товым судебной и финансовой реформе, реорганизации торговли — с целью установить во всех областях жизни Русского государства правду Божию. Для борьбы со злом нужен меч, считает Пересветов, нужна «Царева гроза» — чтобы карать царским судом всех нарушителей правды. «Ибо начальник есть слуга Божий, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое» (Рим., 13:4).

Если и сегодня предложенные Пересветовым реформы вызывают такое отторжение, то трудно себе даже представить, как ненавистны они были боярскому «синклиту» и его ставленникам, пытавшимся ограничить власть самодержца.

Таким образом, в начале 50-х годов XVI века Россия оказалась на политическом распутье. С одной стороны, Иоанн IV стремился к сохранению и укреплению сильного централизованного государства, для чего он использовал созданную им и его сподвижниками теорию самодержавной власти. По Платонову, самодержавие опиралось «на сознание народной массы, которая видела в царе… выразителя народного единства и символ национальной независимости». В то же время царская власть была независима «от каких бы то ни было частных авторитетов и сил в стране». Исходя из этого, можно сказать, что самодержавная власть являлась одновременно демократической и абсолютной и выражала общенациональные интересы.

Идеология, выработанная царем Иоанном и его сподвижниками, противоречила мировоззрению бывших удельных князей-рюриковичей, пытавшихся установить в стране олигархическое правление, при котором царь был бы «первым среди равных». К чему приводит такая политическая конструкция, можно видеть на печальном примере Речи Посполитой, скончавшейся в результате раздела между Россией, Пруссией и Австрией. Победи в XVI веке боярская «точка зрения», через 200 лет вместо Польши делили бы Русь.

Иоанн, отвергая претензии удельных князей, уничтожая их вотчинные привилегии и законодательно равняя их с поместным дворянством, защищал не право на личный произвол, а принцип единовластия как основание государственного порядка. Синклит («Избранная Рада») стремился ограничить самодержавие не в пользу государственных учреждений (например, Боярской Думы), а в пользу удельных князей, то есть вел антинациональную, сепаратистскую политику. В связи с этим Платонов делает вывод: «Нет сомнения, что «Избранная Рада» пыталась захватить правление в свои руки и укрепить свое влияние на дела рядом постановлений и обычаев, неудобных для московских самодержцев. Она вела княжескую политику и должна была прийти в острое столкновение с государем, которое и началось в 1553 г.».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.