Маршал Советского Союза А. М. Василевский
Маршал Советского Союза А. М. Василевский
— Сдать оружие! Под стражу! — резко, одна за другой, прозвучали команды. — В трибунал!
Конвоиры примкнули штыки и зашагали по дороге на Волковыск, где денно и нощно трудился орган революционного правосудия...
Красноармейцы шли медленно — им спешить некуда, а уж арестованному тем более. До Волковыска четыре версты с лишним. Есть время вспомнить среднее Поволжье и село Покровское, где он, Александр Василевский, появился на свет 30 сентября 1895 года в семье сельского священника отца Михаила и где прошло его детство. Братьев и сестер у Александра было семеро, денег всегда не хватало, а потому всем, невзирая на возраст, приходилось с раннего утра и до вечера работать в огороде и в поле.
Вспомнилось и духовное училище в Кинешме, которое он, собираясь следовать по стопам отца, окончил в 1909 году, и Костромская семинария, чьи стены были им оставлены с началом Первой мировой войны — неожиданно и для близких, и для него самого. Будто таинственный приказ получил на служение Отечеству и ослушаться не посмел. А вскоре еще одна неожиданность: учеба в Московском Алексеевском пехотном училище, третьем по рангу в России, куда в мирное время попасть было бы ох как непросто!
Труды А. В. Суворова, М. И. Кутузова, М. Д. Скобелева... Юнкер изучал их сверх программы, понимая, что четырех месяцев ускоренного обучения едва хватит, чтобы постичь азы военной науки. Юго-Западный фронт, первый опыт позиционных боев и первые заслуги, отмеченные назначением на должность командира роты...
Арестованный вздохнул, невольно расправив плечи: вспомнился 1916 год, Брусиловский прорыв. Полки и дивизии шли вперед так, будто вернулись славные времена Суворова. Александр, юный поручик, возглавил в те дни стрелковый батальон! Тогда сподвижник легендарного Скобелева, русский генерал граф фон Келлер, успешно громивший войска австрийского генерала Балтина, взял огромной рукой бравого офицера за плечо и, улыбаясь, сказал: «Еще два года войны, и все вчерашние прапорщики станут у нас генералами!»
Революционные события застали штабс-капитана Василевского в Румынии — эта страна после двухлетних колебаний решила объявить войну Германии, чтобы не опоздать на «пир победителей». Вот только треть румынской армии тут же оказалась в плену, Бухарест пал, и русским войскам пришлось поспешить на помощь союзнику. Василевский вспомнил порядки, а вернее, отсутствие таковых, царившее в румынских частях. Но февральские события 1917 года принесли развал и в русскую армию.
О дисциплине забыли, солдатскими массами командовали разношерстные агитаторы, а между боевыми товарищами-офицерами будто черная кошка пробежала. Неудивительно, что июньское наступление, вместо того чтобы принести России долгожданную победу, провалилось на всех фронтах, в том числе и в Румынии.
Смотреть на агонию великой армии было больно. Штабс-капитан Василевский взял отпуск и поехал домой.
Путь был долог и небезопасен, ибо лежал через Украину, где хозяйничали националисты, а политическая обстановка накалялась с каждым днем. Вот наконец и родной дом. Прощай, оружие. Военная карьера, столь успешно начатая, казалось, закончилась навсегда.
Вскоре после возвращения Василевского вызвали в уездный военный отдел Кинешмы и вручили телеграфное сообщение. Вот это новость! Он, штабс-капитан Василевский, общим собранием 409-го полка избран его командиром. Теперь ему предписывалось немедленно вернуться в Румынию, чтобы вступить в командование частью.
В военном отделе выбор коллектива полка оценили, ибо такое доверие солдат не каждому офицеру удается заслужить, но тут же объяснили, почему от поездки в Румынию следует воздержаться. Дело в том, что националистическая рада Украины везде, кроме Харькова, свергла Советы, заявила о неподчинении Петрограду, вступила в союз с донским атаманом Калединым и договорилась с командующим Румынским фронтом генералом Щербачевым, что его войска сливаются с Юго-Западным фронтом и образуют единый, Украинский, подвластный лишь раде. Командовать, разумеется, будет генерал Щербачев.
Так что 409-й полк может быть втянут в антисоветскую авантюру, а вместе с ним и он, Василевский. Лучше здесь оставаться: в стране вводится всеобщее военное обучение, опытный инструктор не помешает.
Все четко, как на уроке политграмоты.
Устройство винтовки, строевая подготовка, основы внутренней службы... Дела шли неплохо, но чувства удовлетворения не было: он со своим опытом командира батальона способен научить гораздо большему. Почему же ему не поручают ничего более сложного, чем обучение рытью окопов? Не потому ли, что не доверяют — и как офицеру царской армии, и как выходцу из семьи священника — служителя культа, как ныне принято говорить. А разве можно работать в обстановке недоверия?
Случайно прочитав объявление в газете о наборе учителей для работы в сельских школах Тульской области, Василевский во второй раз простился с военной службой. Работал с энтузиазмом, загружая свой день до предела. Казалось, вот оно, его место в жизни! Но ничто, ни удачные уроки, ни привязанность сельских ребятишек, ни уважение коллег не могли заменить того, что уже так глубоко вошло в кровь и плоть: воинского служения Отечеству.
В мае 1919 года Александр Василевский снова встал в строй. На этот раз рядом оказались люди, прежде служившие офицерами или унтер-офицерами. Отношения строились на доверии, и не было обиды на то, что в новой армии для него, прежде носившего погоны штабс-капитана, нашлась должность всего лишь помощника командира взвода. Впрочем, три месяца спустя он был уже командиром батальона, защищавшего подступы к Туле от приближавшихся войск генерала Деникина.
Командующий 13-й армией красных, в котором Александр Василевский узнал своего знакомого по Румынскому фронту ротмистра Анатолия Ильича Геккера, приготовил глубоко эшелонированную оборону, но до сражения дело не дошло. В конце октября Белая армия потерпела жестокое поражение под Орлом и Кромами, после чего покатилась на юг.
К этому времени Василевский уже командовал полком. Он был доволен частью, состоявшей из опытных солдат, унтер-офицеров и офицеров старой царской армии.
Вскоре полк получил новый приказ и в составе дивизии двинулся в Себежский уезд Витебской губернии, на Западный фронт. Противник здесь был другой — регулярная армия Польши. Эта страна, чья территория прежде входила в состав Австро-Венгрии, Германии и России, лишь недавно стала независимой, но сразу же заявила о желании расширить владения «от можа до можа» (то есть от моря Балтийского до моря Черного). Разумеется, за счет Украины и все той же России. Вместе с польскими войсками выступили и армии прибалтийских государств, решивших воспользоваться временной слабостью великого соседа и решить свои территориальные проблемы.
Незадолго перед убытием на Польский фронт Александр Михайлович попросил освободить его от должности, занимать которую в 25 лет не позволяли, с одной стороны, скромность и порядочность — не менее достойные товарищи могут заподозрить в карьеризме, а с другой — профессиональная ответственность. Ведь командиру полка, кроме всего прочего, нужна и обычная житейская мудрость, а она приходит только с годами.
Начались служебные перемещения, в результате он оказался помощником командира полка в бригаде, которой командовал... 25-летний революционер Отто Юрьевич Калнин. В военном деле он разбирался слабо.
Бригада прибыла из Вильно в Волковыск 18 августа. По городу тянулись тылы отходивших войск Красной армии. Обозы, артиллерийские парки, кухни... Группами шли красноармейцы — почерневшие, изможденные, многие в окровавленных повязках. Смотреть было больно.
Что же произошло? Ведь еще совсем недавно Красная армия, развивая победное наступление, почти достигла Варшавы. Еще немного, и она пожмет братскую руку германского пролетариата, а там выйдут на баррикады потомки парижских коммунаров, и мечта о мировой революции станет явью!
Позже стало известно, что красноармейские дивизии, прошедшие с боями более 500 километров, уставшие, лишенные пополнения, снабжения и боеприпасов, при обходе Варшавы с севера внезапно получили мощный фланговый контрудар. Положение усугубилось тем, что командующий Западным фронтом М. Н. Тухачевский самоустранился от руководства войсками именно тогда, когда они более всего нуждались в твердом и надежном управлении. Потом он объяснил, что переживал неудачу три дня подряд, запершись в своем штабном вагоне.
Тонкость чувств Тухачевского и амбиции председателя революционного Военного совета Троцкого обошлись республике дорого. Потери только пленными превышали 80 тысяч человек. Думать теперь приходилось не о знаменах революции над европейскими столицами, а о защите советских границ от польских войск.
Дивизия, развернувшись с марша, встретила удар окрыленного победой противника. Соседний полк не выдержал натиска и отступил. Тогда Василевский во главе стрелкового батальона внезапной контратакой во фланг заставил польских легионеров отойти и закрыл брешь в боевом порядке.
Вскоре он был вызван в штаб бригады, где получил приказ вступить в командование отступившим полком и немедленно восстановить утраченное положение. Пришлось объяснять командиру бригады, что для восстановления обороны следует взять полк из резерва — для того он и существует, — а собрать разбежавшийся полк быстро не удастся. Но профессиональный революционер не желал слушать профессионального военного, и произошло то, что произошло...
Конвоиры сочувственно поглядывали на арестованного. Вот он, Волковыск, почти уже рядом. А там, известно, суд у трибунала короткий, приговор один: «Именем пролетарской революции...» Цокот копыт заставил обернуться.
— Василевского ведете? Кто старший? — Вестовой протянул письменное распоряжение.
— Ну, теперь пойдем быстрее, — сказал повеселевший начальник конвоя. — Приказано обратно в штаб доставить.
Вернувшись, Василевский вновь предстал перед командиром бригады, услышал прежний приказ, но в ответ повторил прежние доводы. Тогда Отто Калнин отстранил его от должности помощника командира полка и назначил с понижением — командиром взвода в его же часть.
Поздней ночью, размышляя о сложных изгибах военного пути, Василевский вернулся в свой полк. Если что и радовало, так это отношение товарищей — оно ничуть не изменилось. А утром он уже сражался, вместе с бойцами своего взвода не давая противнику обойти открытый фланг.
Прошло несколько дней, и опальный командир взвода был вызван в штаб дивизии. Он узнал, что все обвинения в его адрес сняты как необоснованные, и более того, за умелые действия в боях он представлен к награждению орденом Красного Знамени! Штаб дивизии Александр Михайлович покинул в должности командира батальона, вновь размышляя о зигзагах военной судьбы, причудливых и непредсказуемых. Снова тяжелые бои в окружении и полуокружении, отход через болота Полесья, чудом найденные выходы из безнадежных ситуаций...
Боевые действия прекратились в октябре 1920 года, когда в Риге были подписаны предварительные условия мира между Польшей и РСФСР. При этом граница проходила на 50-100 километров западнее той, которую советское правительство предлагало установить еще весной.
«Что ж, битву под Варшавой мы проиграли, но войну все-таки выиграли!» — думал Василевский.
Пауза была недолгой. Войска переключились на борьбу с расплодившимися в смутное время бандами, подчас такими крупными, что для ликвидации их требовались батальоны, полки и бригады...
Гражданская война, погрузившая страну в пучину экономической разрухи, наконец закончилась. Армия сокращалась, многие командиры увольнялись или оставались в кадрах, занимая должности гораздо ниже прежних. Василевскому предложили возглавить дивизионную школу младшего командного состава в Московском военном округе, а в 1924 году он стал командиром полка. Багаж теоретических знаний пополнил на годичных курсах «Выстрел». Слава этого учебного заведения уже начинала греметь в Вооруженных силах. Особенно хорошо была поставлена огневая подготовка, руководство которой осуществлял бывший генерал царской армии М. Н. Филатов — советские маршалы и десятилетия спустя с глубоким уважением произносили его имя. Достаточно сказать, что занятия с молодыми командирами проводили такие светила оружейного дела, как Ф. В. Федоров, В. А. Дегтярев, Ф. В. Токарев.
После успешного окончания курсов Александр Михайлович получил назначение — снова на должность командира полка, но теперь другого, отстающего. Настолько расстроился, что отправился на прием к командующему Московским военным округом И. П. Уборевичу.
— Рассматривайте назначение как знак особого доверия, — сказал тот. — Командование надеется, что вы сумеете вывести часть из постоянного прорыва...
Надежды командующего оправдались — уже осенью 1930 года 144-й полк был признан лучшим в дивизии. А тем временем гигантская страна выходила из разрухи. Один за другим вводились в строй гигантские заводы, освещались светом новых электростанций города и села, тысячами выходили на поля тракторы — казалось, сам воздух был напоен духом великих строек, свершений, открытий. В армии тоже были заметны перемены — улучшался быт, войска получали модернизированные винтовки, новые пулеметы, артиллерийские орудия, в ходе учений над головами пехоты все чаще пролетали краснозвездные самолеты, а на парадах грохотали танки.
Техническая реконструкция обусловила появление новых взглядов на ведение боя и операции. Теоретическая мысль напряженно работала в поисках ответов на вызов времени, давая их в трудах А. А. Свечина, Б. М. Шапошникова, А. К. Коленковского. Особое место занимала работа В. К. Триандафиллова «Характер операций современных армий», где оперативно-стратегические проблемы освещались с учетом последних требований военного искусства, широкого применения авиации, бронетанковых и воздушно-десантных войск. Она стала настольной книгой передовых офицеров Красной армии.
Но сам Владимир Кариакович Триандафиллов, будучи начальником оперативного управления и заместителем начальника штаба РККА, понимал, что его теория «глубокого наступательного боя и операции» станет силой лишь в том случае, если будет проверена и освоена командованием и внедрена в практику боевой подготовки войск. С этой целью он, оставаясь на прежнем посту, стажировался еще и в должности командира корпуса.
Неизменно полный энергии, бодрости, творческого энтузиазма, он вызывал такой же духовный подъем в подчиненных, давал им чувство уверенности в успехе, умело сочетал работу по исследованию проблем стратегического характера с заботой о повседневном обучении и жизни солдат. В лице командира 144-го полка А. М. Василевского Владимир Кариакович встретил исполнительного помощника, но вскоре обратил внимание и на его мощный интеллектуальный потенциал.
Василевский в свою очередь оказался учеником способным и благодарным. В ходе частых бесед он перенимал не только мысли и полезные советы выдающегося теоретика, но и нечто более важное — стиль и метод мышления. В течение двух лет он прошел настоящую и, как считал всю жизнь, очень ценную школу.
Полк часто привлекался к проведению длительных войсковых учений с целью отработки новых форм и способов ведения боя, освоения боевой техники и вооружения. Однажды осенью 1930 года после больших и удачных маневров Триандафиллов предупредил подчиненного, что в ближайшее время он, Василевский, в интересах дела будет переведен в центральный аппарат наркомата обороны. Новость не обрадовала. Александр Михайлович успел привыкнуть и к полку, и к небольшому русскому городу Вышний Волочек, месту дислокации части. Но, как он сам не раз говорил, командирская доля едва ли не самая переменчивая.
Весной 1931 года, несмотря на все просьбы оставить его в прежней дивизии, он получил приказ о назначении во вновь сформированное управление боевой подготовки РККА. Уезжал с тяжелым сердцем. Разве можно сравнить живую жизнь стрельбищ и учебных полей с рутинной кабинетной работой?
Мрачные настроения развеял все тот же Триандафиллов. Их встреча произошла случайно, на улице в Сокольниках, и, несмотря на разницу в служебном положении, была столь же простой и сердечной, как и все предыдущие. Увы, этой встрече суждено было стать последней: 12 июня 1931 года выдающийся русский военный теоретик трагически погиб в авиационной катастрофе. О тяжелой утрате скорбела вся армия...
Некоторое время спустя Василевский убедился, что и в вопросах его будущей службы наставник был совершенно прав: она оказалась далеко не кабинетной. Новое управление было создано, пожалуй, не столько для контроля боевой подготовки, сколько для отработки новых форм ведения общевойскового боя и операции, в основе которых лежала теория Триандафиллова. Они проверялись в ходе многочисленных учений различного масштаба и уровня — так что в войска приходилось выезжать часто, — закреплялись в боевых уставах и наставлениях, внедрялись в армейскую учебную практику.
Все это лишь способствовало профессиональному росту, так же как и ознакомление с новейшей военной техникой и вооружением, выезды на артиллерийские, танковые, инженерные полигоны и в соответствующие институты.
Офицеры управления работали интенсивно — энтузиазм поиска подкреплялся сознанием того, что зарубежная печать все громче трубила о «крестовом походе против советской России». В Германии к власти пришел Адольф Гитлер, открыто провозгласивший свои цели в программной книге «Майн кампф», а на Дальнем Востоке Япония уже разожгла очаг войны, захватив Маньчжурию. Красная армия готовилась, как говорил А. А. Свечин, предоставить сомнительную честь первого выстрела врагу, а затем отразить агрессию могучим быстрым контрударом и бить захватчиков на их же территории, используя последние достижения военной науки и техники.
Но внедрение новейшей теории давалось нелегко. В ходе масштабных опытных учений далеко не все было гладко с применением бронетанковых и воздушно-десантных войск, организацией и поддержанием управления и взаимодействия. Возникала необходимость усилить штабы округов специалистами, хорошо знакомыми с передовыми взглядами на ведение боя и операции. Пришлось и Василевскому в очередной раз сменить место службы — в 1934 году он стал начальником отдела боевой подготовки штаба Приволжского военного округа.
Деятельность на новом посту захватывала и увлекала, ибо армия менялась на глазах. Появились танки Т-26, БТ, Т-28, автоматические винтовки Симонова, зенитные пушки и пулеметы, современные типы самолетов. Совершенствовалось и управление Вооруженными силами — был создан Генеральный штаб, а осенью 1936 года начала работу академия Генерального штаба. В числе слушателей первого набора в нее был зачислен и полковник А. М. Василевский.
Подготовку специалистов высшей квалификации вели такие светила военной науки, как А. А. Свечин, В. А. Меликов, Н. И. Трубецкой, Д. М. Карбышев, читал в стенах академии лекции и А. Н. Толстой.
Товарищами по учебе были И. X. Баграмян, А. И. Антонов, Н. Ф. Ватутин, Л. А. Говоров, Г. К. Маландин, а всего в том году аудитории приняли 137 человек. Но лишь каждый четвертый из них смог закончить обучение.
Угли классовых битв тогда еще не остыли. Они рдели, готовые при благоприятных условиях вновь опалить страну жарким пламенем. Достаточно сказать, что во Франции находились 400 тысяч отнюдь не питавших теплых чувств к советской власти эмигрантов, 130 тысяч — в Сирии, 90 тысяч — в Польше, десятки тысяч располагались в Румынии, Германии, Болгарии, Югославии. Вчерашние противники по Гражданской войне были еще молоды, полны сил, обладали изрядным военным опытом, знаниями и не утратили надежд на реванш.
Они даже сохранили структуры частей и соединений — так, во Франции располагался 1-й армейский корпус, в Болгарии — Донской казачий корпус, в Югославии — Кавалерийская и Кубанская казачья дивизии, еще две дальневосточные бригады разместились в Маньчжурии. Действовало не менее 12 училищ, курсов и школ, где можно было получить не только среднее, но и высшее военное образование, позволявших изучать артиллерию, инженерное дело, современную военную технику.
Не все эмигранты были столь благородны, чтобы отрицать даже мысль о возможности сотрудничества с зарубежными спецслужбами, и оказывались в руках тех, для кого борьба с коммунизмом служила только ширмой для борьбы с Россией.
Все это не могло не обострять атмосферу подозрительности, порождало бескомпромиссность, жестокость в борьбе, вызывало излишнее рвение при выявлении врагов, а то и просто желание свести личные счеты. При этом страдали и те, кто никогда ни к каким заговорам отношения не имел.
Так, маршал Тухачевский еще в 1930 году пытался уничтожить бывшего генерала царской и комбрига Красной армии А. А. Свечина за критику в его адрес по поводу бездарно проигранного сражения за Варшаву. Тогда военного ученого от расправы спас К. Е. Ворошилов, теперь же, на волне всеобщего повышения бдительности, попытка удалась. Тот, кого называли «русским Клаузевицем», был обвинен в военно-монархическом заговоре и уничтожен в застенках. А вскоре и самому Тухачевскому пришлось отвечать на вопросы сотрудников НКВД.
Такое было время!
О том, как сильно репрессии ударили по высшим командным кадрам, можно судить хотя бы по тому, что ряд выпускников 1937 года в звании «полковник» получили назначения на должности начальников штабов военных округов, а многие вчерашние слушатели стали преподавателями той самой академии, которую только что окончили. В их числе оказался и полковник Василевский, крайне удивленный приказом возглавить кафедру тыла, ибо специально в данной области никогда не работал.
Несколько озадаченный, Александр Михайлович тем не менее приступил к подбору преподавателей и подготовке учебно-методических материалов к новому учебному году, как вдруг... последовало новое назначение. На этот раз собственно в Генеральный штаб, начальником отделения оперативной подготовки высшего командного состава РККА. И работать ему пришлось под непосредственным руководством самого маршала Б. М. Шапошникова, крупнейшего знатока штабной службы.
Оттачивался опыт, расширялся кругозор, увеличивались знания. Пожалуй, именно тогда завершилось становление подготовки военного специалиста высочайшего класса: теперь он мыслил категориями не только тактическими и оперативными, но и стратегическими. И с особой ясностью видел, как сгущаются тучи войны у границ СССР.
В марте 1938 года Германия захватила Австрию и включила ее в состав рейха, а в июле японские войска предприняли вооруженное нападение на советскую территорию в районе озера Хасан. Генеральный штаб расценил эту акцию как разведку боем с целью выяснить степень боеспособности советских Вооруженных сил. Поэтому с контрнаступлением не затягивали — оно началось 2 августа, а неделю спустя группировка противника в составе двух пехотных дивизий, нескольких отдельных, в том числе танковых и кавалерийских частей, несмотря на поддержку 70 самолетов, была разбита и выброшена за пределы советских границ.
Вскоре опасность нависла над Чехословакией. Войска Киевского особого военного округа пришли в движение — Советский Союз собирался совместно с Францией оказать предусмотренную договором помощь, но печально знаменитое Мюнхенское соглашение сорвало оборону страны. В распоряжении Гитлера оказались одни из лучших военных предприятий Европы.
Убедившись в нежелании Англии, Франции и Польши совместно противостоять угрозе, Советский Союз принял предложение Германии заключить пакт о ненападении. Планы врагов России — втянуть ее в войну с опасным противником один на один[37] — были сорваны.
На Дальнем Востоке советскому правительству также удалось повернуть события в более выгодном для себя направлении. Потерпев поражение в боях на озере Халхин-Гол, Япония была вынуждена 15 сентября 1939 года подписать соглашение о ликвидации конфликта и поискать другой, более подходящий объект для агрессии.
Военный конфликт закончился победой советских войск, но в то же время дал ясно понять, что в предвидении грозных событий стране нужна массовая армия, основанная на принципах всеобщей воинской обязанности. Территориально-милиционная система с ее крохотными вооруженными силами была выгодна в период индустриализации и экономического скачка. Она позволила превратить СССР в одну из крупнейших промышленных держав мира, но теперь ее время прошло.
Закон о всеобщей воинской обязанности был подписан 1 сентября 1938 года, в день, когда началась Вторая мировая война. Не поздно ли? Ведь для того, чтобы превратить массы одетых в форму людей в полноценные полки, дивизии и корпуса, нужны годы и годы напряженного труда. Василевский, б лет командовавший полком, прекрасно понимал, что ускорить этот процесс невозможно, как невозможно приказать плодам созревать намного раньше срока.
Сколько еще времени отпущено стране историей? Сомнений в том, что договоры с Германией и Японией только оттянули решающее столкновение, не было. Вопрос состоял лишь в том, на сколько. Ведь и сейчас Англия и Франция, формально объявив войну Германии, не спешат с военными действиями, ясно давая понять фюреру: иди на восток.
Положение атакованной гитлеровскими войсками Польши между тем стремительно ухудшалось. В середине сентября советские войска перешли границу, взяв под свою защиту население Западной Белоруссии и Западной Украины. При этом была решена и важная задача улучшения стратегического положения страны в предвидении большой войны. Демаркационная линия, с начертанием которой Берлин был вынужден согласиться, проходила примерно на восточном рубеже польской этнической границы.
А в Западной Европе продолжалась «странная война». Военнослужащие враждующих армий регулярно сражались на нейтральной полосе в теннис и волейбол, развлекались на концертах посещавших их звезд эстрады, смотрели кинофильмы — складывалось впечатление, что главным противником для каждой из сторон является скука на передовой. Нацисты при этом стремились усыпить бдительность правительств Англии и Франции, а те, впав в иллюзию самообмана, по-прежнему старались направить агрессию в другую сторону и, более того, строили военные планы против СССР, отводя в них немалую роль государствам Прибалтики. Но замыслам этим не было суждено сбыться.
В 30-е годы XX века влияние марксистского учения, подкрепленного экономическими успехами Советского Союза, продолжало неуклонно расти, и словосочетание «пролетарский интернационализм» в прибалтийских странах не было для многих пустым звуком. Осенью 1939 года правительства этих стран под давлением демократической общественности заключили договоры с СССР о размещении на их территории советских гарнизонов, аэродромов и военно-морских баз.
Жители Риги, Вильнюса и Таллина встречали советские войска с цветами; сейчас кому-то в это трудно поверить, но сохранились кадры старой кинохроники. А Лондон и Париж перенесли свои надежды в Финляндию. Как по команде, со страниц финских газет громко зазвучали призывы создать «великую Финляндию», — разумеется, за счет соседа. Они не оставляли сомнений в том, с кем будет эта страна, если СССР подвергнется атаке сильным противником.
«Антисоветская военная истерия в маленькой стране?! — воскликнет читатель. — Угроза со стороны Финляндии? Нонсенс!»
Но так ли наивны были финские националисты? Они прекрасно понимали, что от них ждут роли «застрельщика», зачинщика большой антисоветской войны, и надеялись получить за эту роль хорошую плату.
Значит, серьезное улучшение стратегического положения было нужно и здесь: граница проходила в чересчур опасной близости от Ленинграда, так как Финляндия в свое время вышла из состава Российской империи вместе с Карельским перешейком, административно присоединенным к ней императором Александром I.
В этих условиях маршал Шапошников, получив личное указание Сталина, приступил к разработке плана кампании на случай вооруженного конфликта с Финляндией. В качестве помощника он привлек полковника Василевского, чьи способности, аналитический ум, трудолюбие, образованность и волевые качества к этому времени ценил уже чрезвычайно высоко.
План был составлен грамотно и быстро, но Сталин предпочел другой, разработанный командующим Ленинградским военным округом К. А. Мерецковым, ибо он требовал меньше сил для решения тех же задач. Жизнь показала, что в последнем случае сил и времени пришлось израсходовать больше.
Войска концентрировались на границе и в конце концов, по образному выражению Л. Н. Толстого, в одном месте собралось столько ружей, что они не могли не выстрелить.
Боевые действия начались в конце ноября 1939 года. Вскоре ход событий подтвердил правильность предположений маршала Шапошникова, чей авторитет от этого только вырос. Василевский, сопровождая своего начальника в качестве его временного заместителя для докладов в Кремль, заметил, с каким уважением, рассматривая тот или иной вопрос, говорил Сталин: «А ну, посмотрим, что скажет шапошниковская школа!»
Однажды весной 1940 года в кабинете А. М. Василевского раздался телефонный звонок. Сняв трубку, он узнал голос секретаря Сталина А. Н. Поскребышева и услышал неожиданное приглашение в Кремль к обеду. Александр Михайлович быстро закончил дела и вскоре сидел за столом рядом со своим начальником. Но неожиданности продолжались: один из тостов Сталин предложил за его здоровье, а потом спросил, почему он по окончании семинарии «не пошел в попы».
Смутившись, Александр Михайлович ответил, что ни он сам, ни отец не имели такого желания.
— Так-так, — заметил Сталин, улыбаясь в усы. — Вы не имели желания. А вот мы с Микояном хотели пойти в попы, но нас почему-то не взяли. Почему, не поймем до сих пор. Скажите, пожалуйста, — продолжил он, демонстрируя прекрасное знание биографий офицеров Генерального штаба, — почему вы, да и ваши братья, совершенно не помогаете материально отцу? Насколько мне известно, один ваш брат — врач, другой — агроном, третий — командир, летчик. Я думаю, что все вы могли бы помогать родителям.
— Я порвал всякую связь с родителями с 1926 года, — чистосердечно ответил Александр Михайлович. — И если бы поступил иначе, то, по-видимому, не только не состоял бы в рядах нашей партии, но едва ли служил в рабоче-крестьянской армии и тем более в системе Генерального штаба. Несколько недель тому назад я впервые за многие годы получил письмо от отца. Немедленно доложил об этом секретарю своей партийной организации. Он потребовал, чтобы впредь в моих взаимоотношениях с родителями сохранялся прежний порядок.
Сталина этот факт удивил. Он сказал, чтобы Василевский немедленно установил с родителями связь, оказывал бы им систематическую материальную помощь и сообщил об этом разрешении в партийную организацию Генерального штаба. А несколько лет спустя, узнав, что мать Василевского умерла и 80-летний отец живет у старшей дочери в Кинешме, посоветовал ему взять отца, а быть может, и сестру к себе.
Сам Василевский полагал, что решение его семейных вопросов не обошлось без маршала Шапошникова, и был искренне признателен своему начальнику. Впрочем, Борис Михайлович скоро уступил свой пост Г. К. Жукову, но вовсе не потому, что Сталин был им недоволен. Советское правительство хотело показать, что делает выводы из уроков «зимней войны», хотя и завершившейся убедительной победой, но прошедшей далеко не так, как боевые действия на Халхин-Голе.
Тем временем англо-французские войска, усыпленные как Гитлером, так и собственными правительствами, потерпели сокрушительное поражение в Западной Европе. Отныне противник в грядущей схватке определился: это фашистская Германия, ибо геополитические амбиции нацизма очевидны. Последние сомнения на этот счет исчезли в ноябре 1940 года, во время визита правительственной делегации во главе с В. М. Молотовым в Берлин, в составе ее был и А. М. Василевский. Теперь он денно и нощно трудился бок о бок с Н. Ф. Ватутиным и Г. К. Маландиным — эти блестящие штабные специалисты вместе с Г. К. Жуковым прибыли из Киевского округа, — ибо предвоенные тучи сгущались.
Сложнейшая задача улучшения стратегического положения своей страны в предвидении большой войны была успешно решена. Но теперь требовалось пересмотреть, а вернее, составить новые планы боевых действий на случай начала войны, успеть провести необходимые мероприятия по оперативному оборудованию театров боевых действий и сделать многое другое.
Основные усилия советских войск предполагалось сосредоточить не на западном, как считал маршал Шапошников, а на юго-западном направлении. Таково было мнение самого Сталина: ведь именно это направление выводит по кратчайшим путям к нефти Кавказа и Каспия, а в ней-то и нуждается прежде всего нацистский рейх для успешной реализации своих далеко идущих планов.
Подготовка велась максимально скрытно, ибо сам ее факт мог быть использован Гитлером как повод для нападения, — это также осложняло работу. И тем не менее командованию Вооруженных сил удалось начать выдвижение из глубины страны группировок, насчитывавших в общей сложности до 28 дивизий, а в начале июня 1941 года призвать из запаса под видом учебных сборов 800 тысяч человек.
Сделано было очень много, численность Вооруженных сил за короткий срок возросла более чем в три раза. Но полноценными частями, соединениями и объединениями вновь созданные формирования могли стать не ранее чем в 1942 году. Их создание могло бы достойно увенчать свершения и достижения прошедшего десятилетия, но часы Истории пробили раньше...
В ночь с 21 на 22 июня 1941 года А. М. Василевский, как и все остальные сотрудники Генерального штаба, был на своем рабочем месте. Знали: генералы Г. К. Жуков и Н. Ф. Ватутин вместе с наркомом обороны маршалом С. К. Тимошенко поехали в Кремль докладывать Сталину последнюю информацию.
В первом часу ночи заместитель начальника Генерального штаба Н. Ф. Ватутин вернулся и приказал передать в войска директиву о возможном нападении фашистской Германии.
В половине первого ночи зашифрованный текст ушел по каналам связи, но было уже поздно. Не прошло и четырех часов, как штабы округов доложили о бомбовых ударах гитлеровской авиации по советским городам и аэродромам, после чего оперативное управление Генерального штаба превратилось в подобие растревоженного улья.
Непрерывно работали телеграфные аппараты, принимая поток информации, которая тут же наносилась на карты, анализировалась, обобщалась, докладывалась. Людей не хватало, каждому офицеру приходилось работать буквально «в четыре руки», но растерянность, возникшая в первые часы, быстро прошла.
Верховный главнокомандующий в любое время дня и ночи требовал исчерпывающих сведений по различным вопросам, заслушивал предложения к решениям, привлекал к обсуждению узловых проблем. Взвалив на свои плечи огромную ношу, он отдавал делу себя целиком и требовал того же от других.
Боевые действия развертывались так, что о быстрой победе над противником «малой кровью на его территории» в духе М. Н. Тухачевского и других сторонников теории «классовых войн с массовыми восстаниями пролетариата во вражеском тылу» думать уже не приходилось. И здесь прав оказался стратегический гений А. А. Свечин, предупреждавший, что первый удар врага будет страшен, и призывавший готовиться к обороне самым серьезным образом.
В ночь на 30 июля вместо принявшего Резервный фронт Г. К. Жукова начальником Генерального штаба вновь стал маршал Шапошников. Прошло двое суток, и Василевский узнал, что назначается его заместителем и начальником оперативного управления. С тех пор ему по нескольку раз в день, сопровождая Шапошникова, приходилось бывать на докладах у Верховного главнокомандующего.
Иногда разговоры были трудными, даже резкими. Так, 7 сентября 1941 года они пытались убедить Сталина оставить Киев и отвести войска Юго-Западного фронта за Днепр, так как с севера, со стороны Смоленска, им в тыл неудержимой лавиной катилась 2-я танковая группа под командованием генерала Гудериана. Верховный выходил из себя и даже терял самообладание, упрекая военачальников-генштабистов в том, что они, как и главком юго-западного направления С. М. Буденный, вместо того чтобы бить врага, пытаются уйти от него.
К сожалению, убедить Сталина тогда не удалось, и через 10 дней ситуация обернулась катастрофой на Юго-Западном фронте. Его командование погибло в бою, тяжелая техника и вооружение были потеряны, сотни тысяч солдат и офицеров попали в плен, а те, кому удалось избежать этой участи, небольшими группами пробивались из окружения. Но с тех пор Верховный главнокомандующий начал более внимательно прислушиваться к мнению Генерального штаба.
Во второй половине октября, учитывая приближение линии фронта к Москве, Государственный комитет обороны принял решение об эвакуации ряда правительственных учреждений, в том числе и Генерального штаба во главе с маршалом Шапошниковым. Сам Верховный главнокомандующий твердо отказался покинуть столицу. Обеспечивать его работу должна была лишь небольшая группа офицеров, которую возглавил А. М. Василевский. По сути, им приходилось действовать параллельно с Генеральным штабом. Нагрузка резко возросла, и Александр Михайлович даже не смог проводить Шапошникова, — дел было так много, что 16 октября, в день отъезда Генерального штаба, он был вызван в Ставку, где и проработал до глубокой ночи.
Положение осложнялось день ото дня, но при всей жесткости Верховного главнокомандующего никто не видел на его лице пессимизма, растерянности или неуверенности. Однажды ночью во время телефонного разговора он спросил Василевского, не мог бы тот написать представление на присвоение очередного воинского звания одному из генералов. Василевский, конечно, ответил согласием, спросил, о ком идет речь, смутился, услышав свое имя, и попросил освободить его от этой просьбы.
— Ну хорошо, занимайтесь своими делами, а уж в этом мы как-нибудь без вас обойдемся, — шутливо ответил Сталин.
Воинское звание «генерал-лейтенант» было присвоено на следующий день.
Правда, в столь хорошем настроении Верховный главнокомандующий бывал не всегда, и Александру Михайловичу приходилось выслушивать строгие упреки за то, что и он сам, и его сотрудники спят меньше 6 часов в сутки. Дело было не только в заботе о людях, но в интересах службы — голова у офицеров Генерального штаба всегда должна быть ясной. Сталин сам устанавливал график их отдыха и лично следил за его исполнением.
В конце ноября к Москве стали подходить стратегические резервы, и вскоре в ходе сражения наступил перелом. Советская армия перешла в решительное наступление, нанесла противнику мощные удары на севере, под Тихвином, на центральном направлении, под Москвой и на юге, под Ростовом, что не позволило фашистскому командованию осуществить маневр силами. В столицу возвращались правительственные учреждения, в том числе и Генеральный штаб во главе с маршалом Шапошниковым. К сожалению, именно в это время Борис Михайлович тяжело заболел, и обязанности начальника Генерального штаба были возложены на генерал-лейтенанта Василевского.
Рождение новых замыслов, планирование операций, анализ решений командующих фронтами, контроль действий войск, изучение и обобщение опыта сражений слились в один непрерывный процесс. Одновременно Генеральный штаб вел огромную работу по созданию стратегических резервов, внедрению в практику боевых действий передового опыта, оснащению войск новыми видами оружия и боевой техники. Создавались танковые корпуса и даже армии — первые из них появились уже в мае 1942 года.
Зимнее наступление советской армии заглохло месяцем раньше: враг все еще обладал превосходством в численности личного состава, количестве и качестве вооружения, а главное, в уровне тактического и оперативного мастерства. Стратегическая пауза не могла быть долгой. Стороны готовились к новой кампании, от победы в которой, что хорошо понимали в Генеральном штабе, зависит дальнейшее поведение Турции и Японии, а также дальнейший ход, а может быть, и исход всей войны в целом.
Верховный главнокомандующий был сторонником активной обороны, которую он понимал как ряд частных операций с относительно неглубокими целями. Шапошников считал, что намерения противника не являются окончательно ясными, а потому предлагал совершенствовать оборону, отложив операции до лета. Жуков в основном разделял его позицию, но решающим было мнение Сталина...
Принятый план содержал внутреннее противоречие, ибо отражал стремление и наступать, и обороняться одновременно. Кроме того, возможный характер действий противника был оценен неверно, и поэтому на западное направление выделили гораздо больше сил, чем на юго-западное. Тут сказались и влияние опыта предыдущей кампании, и результаты дезинформационной операции «Кремль», проведенной фашистским командованием.
Тревожные результаты ждать себя не заставили: 8 мая гитлеровские войска перешли в наступление на Керченском полуострове и в течение нескольких дней нанесли поражение Крымскому фронту, изменив обстановку на юге. Маршал Шапошников заволновался: не есть ли это лампочка индикатора, указывающая, какое стратегическое направление станет в ближайшие месяцы главным?
Вместе с Василевским он поспешил к Верховному главнокомандующему, чтобы убедить его воздержаться от наступательных действий на южном крыле советско- германского фронта.
Рекомендации Генерального штаба были учтены лишь частично: задачи наступления, предстоящего на юго-западном направлении, ограничились освобождением Харькова.
Действия советских войск под командованием маршала Тимошенко начались 12 мая и вначале развивались успешно.
— Вот видите, — упрекал генштабистов Верховный, — а по вашему настоянию чуть было не отменили такую удачную операцию!
Но уже к 19 мая фланговые контрудары гитлеровских дивизий под командованием генералов фон Паулюса и фон Клейста сделали положение критическим. За реку Оскол удалось отвести лишь часть советских войск; характер потерь был таков, что выгодное соотношение сил, как и стратегическая инициатива, здесь надолго оказалось на стороне противника.
Очередная неудача последовала на севере, где в окружении погибала 2-я ударная армия, чей командующий, генерал Власов, как позже выяснилось, встал на путь предательства. Вывести из окружения удалось только часть личного состава без тяжелой техники и вооружения.
Тем не менее 6 апреля 1942 года А. М. Василевскому было присвоено воинское звание «генерал-полковник», а 26 июня последовало его утверждение в должности начальника Генерального штаба: здоровье маршала Б. М. Шапошникова ухудшалось. Верховный главнокомандующий этим дал понять, что высоко ценит и уважает его мнение, а споры... что ж, в них рождается истина.
Прошло всего лишь два дня, и грозные события вновь потрясли советско-германский фронт. Группа армий «Юг» перешла в решительное наступление, чтобы достичь Волги и Кавказа, овладеть нефтью Каспия, отсечь военные поставки для Советского Союза через Иран и создать предпосылки для последующего успешного завершения войны.
Положение стремительно обострялось, и Александр Михайлович проводил гораздо больше времени в войсках, помогая командованию Брянского и Юго-Западного фронтов, нежели в стенах здания Генерального штаба. С июля внимание его было приковано к Сталинграду, и 23 августа, в день массированного воздушного наступления противника на город, он был там, под вражескими бомбами.
Генерал-полковник Василевский координировал действия войск, помогал командованию фронта создать оборону, организовывал контрудары и прием пополнений вплоть до прибытия Г. К. Жукова, на которого было возложено общее руководство всеми обороняющими подступы к Волге оперативно-стратегическими объединениями.
Особенно тяжелое положение сложилось к середине сентября. Фашистское командование начало решающий штурм, судьба города, казалось, висела на волоске, а спешно собранные пополнения, с потерями переправленные через Волгу, быстро таяли в жарком пламени сражения. Но именно тогда в Ставке Верховного главнокомандования состоялась беседа, во время которой определились и судьба битвы на Волге, и дальнейший ход войны в целом. В ней принимали участие всего лишь три человека: сам Верховный главнокомандующий, его заместитель Г. К. Жуков и начальник Генерального штаба А. М. Василевский.
Нанести мощные удары из районов севернее и южнее Сталинграда, чтобы окружить и уничтожить втянутую в бои за город группировку противника! Замысел был прост, строг и красив.
Успех операции во многом зависел от скрытности ее подготовки, и Сталин лично определял, кого и в какой степени привлекать к планированию. Поэтому изрядную часть кропотливой работы Александру Михайловичу приходилось делать в закрытом кабинете самому; карта, цветные карандаши, циркуль и курвиметр — вот, пожалуй, и все, чем пользовался военачальник, определяя порядок и последовательность разгрома противника в решающей битве войны. А ведь он параллельно руководил и повседневной деятельностью Генерального штаба, и выезжал в район Сталинграда для участия в подготовке ударных группировок.
3 и 10 ноября заместитель Верховного главнокомандующего Г. К. Жуков и начальник Генерального штаба А. М. Василевский провели совещания с управлениями Юго-Западного и Донского фронтов, проверили точность понимания поставленных задач и способов их решения, организацию взаимодействия с артиллерией, танками и авиацией. После этого генерал армии Жуков получил распоряжение подготовить отвлекающую операцию Калининского и Брянского фронтов, а генерал- полковник Василевский — координировать усилия всех трех оперативно-стратегических объединений сталинградского направления в ходе проведения контрнаступления.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.