Глава 14. От злоключений к выводам
Глава 14. От злоключений к выводам
В заключительной главе нашей книги мы попытаемся подвести итоги и сформулировать выводы двух уровней. Первый из них — описательный, связанный с конкретным материалом данной книги. Второй — теоретический, обобщающий наблюдения над историей фальсификаций исторических источников за почти три последних столетия российской истории.
Двадцатое столетие дало новый импульс фальсификациям источников по российской истории. "Дневник Вырубовой" как бы задал общий тон большинству таких подлогов — их преимущественно политической направленности. Значительная часть фальсификаций в XX в. оказалась посвящена исторически значимым событиям и лицам. Семья последнего российского императора и ее судьба, Октябрьская революция и ее лидеры, коммунистическое движение и внешняя политика СССР, августовские события 1991 г. и "форосское заточение" М.С.Горбачева — таков лишь небольшой перечень событий и лиц, с которыми в той или иной степени оказались связаны подлоги исторических источников в это время. В русле общих политических устремлений различных общественных сил находились и фальсификации, связанные с древнерусской историей: за ними скрывались и поиски общественных идеалов, и желание по-своему отреагировать на определенные зигзаги политического и идеологического курса советского руководства.
Двадцатый век с присущим ему размахом "озвучивал" подлоги исторических источников в средствах массовой информации. Их изготовление и бытование все больше и больше становились делом интернациональным. В разных странах на разных языках фантастическая международная популярность ожидала "Дневник Вырубовой", "письмо Зиновьева", "Влесову книгу", сфальсифицированные документы об убийстве императорской семьи и др. Подчас не только вера или убежденность в подлинности этих и других подлогов, а политическая целесообразность заставляли "оборонять" их от выступлений критиков или делать все, чтобы умолчать об этих выступлениях. Эта же политическая целесообразность стимулировала изготовление подлогов в кругах российской эмиграции — одно из новых явлений в истории фальсификаций исторических источников по российской истории в XX столетии. В этом тоже, впрочем, не было ничего необычного. Два мира холодно и враждебно смотрели исподлобья друг на друга, подогревая свою ненависть любыми средствами.
Но и внутренние российские процессы создавали почву для подлогов исторических источников. Примечательно, что многие из них имели определенный диапазон, заданный официальной идеологией. Трудно, просто невозможно представить, чтобы Шергин на рубеже 40-50-х годов пошел на подлог исторического источника, который бы, например, свидетельствовал о приоритете скандинавов в освоении Крайнего Севера: его не просто бы немедленно разоблачили как фальсификатора, не просто не поняли бы как патриота, но и применили бы, вероятно, более соответствующие времени средства наказания. Точно так же удивительной, но вполне понятной заданностью отличались и фальсификации Раменского: они точно реагировали на существовавшие в обществе идеалы, а сам он старательно и не без успеха отслеживал все изменения в таких идеалах.
Удивительно, но почти трехсотлетняя история подлогов письменных источников по истории России оказалась на редкость однообразной. Вместе с изменением носителей информации и способов ее закрепления изменялись темы и техника изготовления подлогов. Ксерокс, факс, компьютер сегодня стали обычными орудиями в руках фальсификаторов. Вместе с ростом многообразия подлинных документов расширялся видовой состав подложных исторических источников: появлялись поддельные дневники, мемуары, протоколы и т. д. Средства массовой информации сегодня способны более оперативно, масштабно и назойливо обеспечить подчас скандальное бытование подлогов, эффектно манипулируя с их помощью общественным мнением. Нет никаких сомнений в том, что на определенном этапе подлоги исторических источников стали сферой активного приложения усилий специальных государственных служб. Стало все сложнее "вычислять" их авторов. И все же в целом типология подлогов, механизмы их изготовления и бытования были постоянны, ибо остается неизменной природа обмана.
Совокупность изученного материала позволяет нам выделить две своеобразные формулы фальсификации исторических источников. Первая формула подлога условно может быть названа формулой целедостижения. Она говорит о том, что не существует ни одного подлога исторического источника, автор которого при его изготовлении не преследовал бы каких-либо целей, интересов. Формула может быть выражена следующим образом: автор (инициатор) подлога + изделие-подлог цели (интересу) подлога. Вторая формула подлога может быть названа формулой фазирования. Она показывает, что имеются отдельные, более или менее определяемые моменты в существовании подлогов, характеризующие их развитие как неких общественно значимых явлений. Эта формула может быть представлена в следующем виде: возникновение (инициирование) идеи подлога + изготовление подлога + легализация подлога бытованию подлога. Первая формула характеризует процесс создания подлога, вторая — его "идеологию" и бытование.
Приведенные формулы дают нам возможность предложить некую типологию фальсификаций исторических источников, характеризующую основные черты этого явления на российском материале.
По характеру возникновения можно выделить подлоги наведенные и очарованные. Наведенный подлог — подлог, заказанный автору фальсификации лицом или группой лиц, организацией. Типичными примерами наведенных подлогов являются изготовленные по указанию Петра I "Соборное деяние на мниха Мартина Арменина", "Требник митрополита Феогноста", сфальсифицированное по заказу британских политиков "письмо Зиновьева". Очарованный подлог — подлог, созданный по инициативе самого его изготовителя. Примерами подобного рода подлогов можно считать изделия Минаева, Сулакадзева, Раменского, Миролюбива. Каждый из этих фальсификаторов, изобретая свои изделия, преследовал вполне конкретные интересы: Сулакадзев удовлетворял свою неуемную фантазию, Раменский искал общественного признания, Минаев и Миролюбов подлогами пытались доказать истинность своих историко-литературных концепций.
По способам представления (легализации) подлогов можно выделить фальсификации бинарные, осколочные и кассетные. Бинарный подлог представляет собой соединение сфальсифицированного текста и его носителя. Типичными примерами подобных подлогов являются "Соборное деяние на мниха Мартина Арменина", "Мемуары старицы Марии Одоевской", представляющие собой образцы фальсификации содержания, почерка и носителя. Осколочный подлог — фальсификация или текста, или носителя исторического источника. К такого рода подлогам можно отнести изделия Бардина, представляющие собой тексты подлинных исторических источников на сфальсифицированных пергаменных и бумажных рукописях, сфальсифицированные Головиным грамоты с подложными носителями подлинных текстов, "Рукопись профессора Дабелова", "Дипломатические донесения Гримовского", известные только в виде печатного текста. Кассетный подлог — совокупность серии самостоятельных подлогов, объединенных тематически или в виде одного общего документа. Примерами подобного рода подлогов являются: "Дневник Вырубовой", включивший наряду с подлинными источниками массу подложных, например, писем; "Акт" обследования библиотеки Раменских, содержащий серию фальсифицированных материалов, в том числе писем, дарственных надписей на книгах и др.
По технике изготовления выделяются подлоги мимикрирующие, скальпированные и скалькированные. Мимикрирующий подлог — фальсификация, изготовленная в подражание внешним и внутренним особенностям подлинного исторического источника. К их числу относятся, например, "Требник митрополита Феогноста", "Постановления Политбюро ВКП(б)", "Дневник Вырубовой" и др. Скальпированный подлог — фальсификация, представляющая собой исключение части текста подлинного исторического источника путем его подчистки, замазывания, вырезания и т. д. Примером скальпированного подлога можно считать "письмо Андропова" в ЦК КПСС об Андрее Синявском. Скалькированный подлог — фальсификация, основанная на перенесении текста подложного источника в текст подлинного источника, в том числе с помощью подделки почерка. В числе такого рода подделок — запись о Крякутном в тетради Сулакадзева "О воздушном летании", многочисленные поправки Сулакадзева в текстах подлинных рукописей, вымышленные приписки Бардина на сфальсифицированных им рукописях, содержащих подлинные тексты исторических источников.
По способам камуфлирования подлогов можно выделить фальсификации легендированные и нелегендированные. Для легендированного подлога характерно наличие подробных или кратких сведений о бытовании фальсификаций до легализации. Такими легендами были снабжены, например, публикации "Песни Мстиславу", "Сказания о Руси и о вещем Олеге", "Влесовой книги", "Дневника Вырубовой", вообще — большинство известных нам подлогов. Нелегендированный подлог не имеет сколько-нибудь ясных указаний на его бытование до легализации. Типичным, хотя и достаточно редким, примером нелегендированного подлога является публикация "речи" Екатерины II о секуляризации церковного имущества, в которой отсутствует даже малейший намек на источник ее получения издателем.
По способам легализации можно выделить подлоги текстовые, натурно-демонстрационные и комбинированные. Для текстовых подлогов характерно воспроизведение исключительно текстов в виде их публикации или в форме рукописных списков более позднего, чем следовало бы ожидать, происхождения. Таковыми оказались "Прутское письмо" Петра I, "Дипломатические донесения Гримовского", ряд изделий Раменского, представленных в виде машинописных копий. Натурно-демонстрационный подлог обладает набором максимально возможных внешних элементов "подлинного" исторического источника. Типичным примером такого подлога является "Соборное деяние на мниха Мартина Арменина", "Влесова книга".
По приемам введения в общественный оборот выделяются подлоги авангардные, арьергардные и конвойные. Для авангардных фальсификаций характерна открытая причастность авторов подлогов к их легализации. В числе таких подлогов — некоторые изделия Бардина и Сулакадзева, "Сказание о Руси и о вещем Олеге", подлоги Раменского. В арьергардных подлогах их авторы используют при легализации промежуточные звенья — лицо или группу лиц, не имевших к изготовлению подлогов прямого отношения. Примерами арьергардных подлогов являются "письмо Зиновьева", легализованное разом несколькими английскими газетами, имперское "завещание" Петра I. Для конвойных подлогов характерно включение фальсификаций при их легализации в состав подлинных исторических источников, которые как бы "охраняют" подлоги. В качестве примера конвойных подлогов укажем на фальсификации Сахарова русских народных загадок и "Сказки об Анкудине".
По способам или характеру общественной реакции на подлоги можно выделить фальсификации двух типов: разоблаченные и реанимационные. Разоблаченный тип подлогов — подлоги, фальсифицированный характер которых установлен однозначно и которые исчезли как предмет сколько-нибудь дискуссионного обсуждения. Реанимационный тип подлогов — это фальсификации, упрямо актуализирующиеся в тот или иной период своего бытования в качестве "подлинных" исторических источников.
Разоблаченный тип подлогов, в свою очередь, представлен двумя видами: подлогами афронтационными и подлогами аннигиляционными. Афронтационный подлог — фальсификация, разоблаченная сразу же после ее легализации. Классический пример афронтационного подлога — "Соборное деяние на мниха Мартина Арменина", разоблаченное практически сразу же после легализации. Аннигиляционный подлог — фальсификация, доказанная много позже ее легализации. Примером аннигиляционного подлога является "Рукопись профессора Дабелова", многие годы признававшаяся за подлинный исторический источник, затем вызвавшая бурную дискуссию и окончательно разоблаченная как подлог лишь недавно. Все фальсификации Раменского относятся к аннигиляционному виду подлогов: их большая часть несколько лет принималась на веру и лишь в последние годы оказалась разоблаченной.
Подлоги реанимационного типа также подразделяются на несколько видов. Ударно-взрывной вид реанимационного подлога характеризует фальсификации, в отношении которых после легализации возникают резко полярные точки зрения об их подлинности и достоверности, часто основывающиеся больше на чувстве, чем на разуме. Примерами таких подлогов можно считать "Влесову книгу", легализация которой вызвала противоположные реакции, или "письмо" Еремина о Сталине — "агенте охранки". Аффазивный вид реанимационного подлога примечателен отсутствием уверенного суждения о его подлинности и воздержанием в дальнейшем от оценок со стороны специалистов. Примером этого вида подлогов можно считать "Сказание о Руси и вещем Олеге" Минаева, привлекшее внимание фактически спустя более чем сто лет после легализации. Для инверсионных подлогов реанимационного типа примечательно время от времени краткосрочное бытование представлений о подлоге как о подлинном историческом источнике, несмотря на давно состоявшееся его разоблачение. Типичными примерами такого вида подлогов являются "Дипломатические донесения Гримовского", "Протоколы Сионских мудрецов".
Изученный нами фактический материал позволяет хотя и с рядом оговорок, но все же выявить некоторые закономерности изготовления и бытования подлогов, а также их разоблачения. Назовем несколько таких наиболее очевидных закономерностей.
Фальсификатор всегда заинтересован в публичности своего изделия. Преследуя определенную цель, он страстно желает быть очевидцем и участником ее достижения. Иначе для него теряет смысл весь процесс "творчества". Об этом свидетельствует подавляющее большинство всех рассмотренных нами подлогов исторических источников.
Легализация подлога близка по времени к моменту его изготовления. Можно даже сказать, что она фактически в большинстве разобранных нами случаев почти одновременна с процессом изготовления подлога, а нередко, как, например, с "Влесовой книгой", параллельна, т. е. реально одновременна.
К легализации подлога всегда в той или иной степени бывает причастен его автор. Он может промелькнуть как владелец, первооткрыватель подложного исторического источника, "случайный очевидец" его "открытия", успевший скопировать такой "источник", наконец, как простой издатель открытого памятника и т. д. Но он, как правило, обозначает свое прямое или косвенное отношение к легализации подлога.
Легализованный подлог в подавляющем большинстве случаев встречает скептическое отношение, либо молчаливое неприятие со стороны специалистов.
Практически никогда не удается сколько-нибудь корректная проверка камуфляжа подлога: его авторы именно здесь проявляют изобретательность, исключающую возможность установления действительных фактов бытования подлога до его легализации.
Легендированный подлог в своей основе, как правило, имеет версию, восходящую к чрезвычайным обстоятельствам, связанным с гибелью "оригинала" подлога в результате пожаров, войн, революций и т. д., утратой "оригинала" в результате смерти человека, кражи и проч.
Почти в любом подлоге прослеживается зависимость его содержания от подлинных исторических источников. При всех способностях авторов фальсификаций на самые невероятные построения они, с одной стороны, не могут игнорировать наличия реальных фактов прошлого, а с другой — находятся под их подчас неосознанным воздействием. Например, для большинства подлогов древнерусских исторических источников характерно обязательное использование "Слова о полку Игореве", Р.Иванов при фабрикации "Дневника старицы Марии Одоевской" использовал новгородские летописи, актовый материал, "Дневник Вырубовой" включал фактический материал подлинной переписки царской семьи и т. д.
Фальсификатор всегда стремится по возможности исключить натурно-демонстрационную легализацию подлога, используя ее только в случае общественного давления. Например, представление на всеобщее обозрение "Соборного деяния на мниха Мартина Арменина" являлось не чем иным, как вынужденной реакцией властей на требование старообрядцев представить подлинник. Точно так же Миролюбов был вынужден пойти на публикацию "фотостатов" "дощечек Изенбека" как одного из "доказательств" подлинности "Влесовой книги".
Объем подлога не является показателем его подлинности. Мы встречаем значительные по объему фальсификации, например, "Соборное деяние на мниха Мартина Арменина", "Дневник старицы Марии Одоевской", "Дневник Вырубовой", "Влесова книга", "Акт" обследования библиотеки и архива Раменских и др., и фальсификации незначительного объема — "Рукопись профессора Дабелова", "Песнь Бояну" Сулакадзева, "письмо Зиновьева" и проч.
Точно так же и "жанр" подлога, т. е. вид документа, под который он представляется, не является показателем его подлинности. Среди фальсификаций имеются подлоги в форме летописей, грамот, литературных сочинений, протоколов, писем, дневников, мемуаров и проч.
Существует прямая взаимосвязь между автором (инициатором) подлога и целью, "интересом", который преследует подлог и который в большинстве случаев может быть установлен. И наведенные, и очарованные фальсификации всегда узко заданы симпатиями, убеждениями, увлечениями их авторов.
Практически все рассмотренные нами подлоги на той или иной стадии своего бытования после легализации вызывали подозрения, как только они попадали в сферу внимания серьезных исследователей, и в конечном итоге оказывались разоблаченными.
Обозначенные закономерности создания, бытования и разоблачения фальсификаций исторических источников дают нам возможность использовать их при выявлении до сих пор не установленных подлогов.
Но, прежде чем изложить некоторые обнаруженные правила такого выявления, выскажем еще несколько общих суждений. Фальсификатор при изготовлении своего изделия всегда исходит из принципа его максимального правдоподобия. Однако ему по-разному удаются элементы такого правдоподобия, представленные неким множеством. Традиционализм или оригинальность их ни в коем случае не являются показателями подлинности или фальсифицированного характера исторического источника. Вместе с тем суммарный анализ всех элементов способен обнаружить подлог по совокупности противоречащих подлинности признаков. Иначе говоря, наличие хотя бы одного противоречащего подлинности признака свидетельствует больше в пользу подложности источника, нежели его подлинности. Можно сказать, что подлог всегда "фонит" нестыковкой, противоречиями своего содержания с действительными фактами прошлого, известными из подлинных источников, спорными внешними признаками, неопределенностью камуфляжа, неоднозначной общественной реакцией после легализации. Наличие такого "фона" является одним из признаков подлога. Собственно говоря, в ряде случаев именно этот "фон" является основным доказательством подлога, поскольку нам не известно ни одного случая самопризнания автора фальсификации в совершенном подлоге, а примеры обнаружения авторизованных подготовительных материалов фальсификаций редки.
Формула фазирования позволяет определить этот "фон" на ее четвертой стадии — стадии бытования. Она обеспечивает уже по общественной реакции выявление афронтационных и инверсионных подлогов и, исключив их из числа подлинных исторических источников, позволяет обратить внимание на подлоги аннигиляционные, аффазивные и ударно-взрывные, а также на источники, вызывающие какие-либо иные подозрения, связанные с их подлинностью. В отношении последних на этой стадии фазирования следует помнить два правила. Правило первое. Легализованный источник имеет большую вероятность быть подложным, чем источник нелегализованный. Правило второе. Наличие спорных суждений о подлинности источника в большей степени свидетельствует о его фальсифицированности, чем о подлинности.
Третья стадия фазирования исторического источника связана с изучением приемов, способов его легализации. На этой стадии следует использовать также несколько правил. Правило первое. Нелегендированный источник вызывает больше подозрений в подложности, чем легендированный. Правило второе. Отсутствие возможности натурно-демонстрационного знакомства с источником в большей степени свидетельствует о его подложности, чем о подлинности. Третье правило. Легендирование источника, исключающее возможность проверки хотя бы какой-то части фактов его бытования до легализации, свидетельствует о его фальсифицированном характере больше, чем о подлинности.
Вторая стадия фазирования исторического источника, связанная с изучением приемов и способов его создания, предполагает знание по меньшей мере одного правила. Наличие хотя бы одного бесспорного признака, позволяющего подозревать подлинность источника на основе результатов анализа приемов и техники его изготовления и содержания, в большей мере свидетельствует о его фальсификации, чем о его подлинности.
На первой стадии фазирования формула фазирования пересекается с формулой целедостижения, т. к. и в том, и в другом случаях предполагается анализ источника с точки зрения его идейной направленности, авторства. Здесь также действуют несколько правил. Правило первое. Всегда имеющаяся взаимосвязь между автором (инициатором) источника и идейной направленностью ("интересом") последнего дает возможность, определив один из этих элементов (автора или "интерес"), установить другой. Иначе говоря, установленная взаимосвязь между автором (инициатором) источника и его идейной направленностью дает возможность поставить вопрос о заинтересованности в его фальсификации больше, нежели о его естественном происхождении как регулятора общественно значимых процессов, возникшего синхронно с ними. Правило второе. Слагаемые формулы целедостижения обеспечивают установление любого неизвестного элемента из составляющих эту формулу при условии гипотетической или точной известности двух других. Иначе говоря, наличие взаимосвязи между любыми из двух элементов этой формулы в большей степени говорит о подложности источника, нежели о его подлинности.
В истории подлогов исторических источников каждый из элементов формул целедостижения и фазирования представляет самостоятельный интерес, поскольку они по-своему характеризуют не только ту или иную фальсификацию, но и подлог как общественно значимое явление. В них — и косвенное отражение состояния исторических знаний на момент изготовления подлогов и в процессе их бытования, и свидетельства о подчас оригинальных личностях, которым нередко не была чужда искра таланта. И все же цели подлогов, их бытование — наиболее интересные аспекты изучения фальсификаций. С этой точки зрения все остальное является вторичным, вспомогательным. Так, например, определение автора подлога способно углубить представление о его "интересе". Установление приемов и техники изготовления фальсификации является всего лишь условием доказательства подлога и показателем уровня исторического знания фальсификатора. Датировка подлога позволяет расширить и уточнить его цели и т. п. После же легализации подлога даже его первоначальная цель становится вторичной в сравнении с последующим, часто уже независимым от интересов изготовителя, бытованием. Оно отражает уже некие явления и процессы новых этапов общественного развития, которые то безжалостно разоблачают фальсификации, то начинают их активно востребовать. Бытование подлогов, их подчас неожиданная реанимация много времени спустя после разоблачения отражают две особенности человеческого мышления: склонность к мифологии и политизированность. Как результат искусственного конструирования исторических источников подлоги, являясь своеобразным историческим сочинением, в некотором роде превосходят собственно исторические труды: догадки и гипотезы последних в фальсификациях представлены подчас яркими, но вымышленными "доказательствами". В силу этого они выглядят необычайно привлекательно — в этом их магическая сила, воздействующая прежде всего на обывателя.