24 февраля 1917. Петроград

24 февраля 1917. Петроград

24 февраля, в пятницу, в Петрограде в забастовках приняло участие около 170 тысяч рабочих^{613}.

Нарастающее рабочее движение не волновало ни правительство, ни Думу. Совет министров, заседавший в те дни, даже не нашёл нужным обсудить на своём заседании проблему рабочих выступлений. Министры считали, что это дело полиции, а не политиков^{614}.

Военные власти были озабочены проблемой, каким образом довести до сведения населения, что хлеба в Петрограде достаточно. 24 февраля генерал С. С. Хабалов выпустил объявление, в котором извещал, что «недостатка хлеба в продаже не должно быть. Ржаная мука имеется в Петрограде в достаточном количестве. Подвоз этой муки идёт непрерывно»^{615}.

24 февраля генерал Хабалов принял депутации от мелких пекарен и мучных фабрикантов, которые говорили о проблемах хлебозаготовок. Хабалов принял весьма близко к сердцу эту проблему и весь день ею занимался. Драгоценное время для подавления мятежа в самом его начале было упущено.

Дума также не дала рабочим выступлениям своей оценки. Лидеры думской оппозиции просто не знали, как реагировать на события, которые они не инициировали и которые они не контролировали. Ведь ещё накануне этих событий лидер «Прогрессивного блока» П. Н. Милюков вынужден был признать, что «Дума будет действовать словом и только словом»^{616}. Прогрессивный блок не знал, присоединяться ли к рабочему движению или от него отмежеваться. Член Прогрессивного блока С. П. Мансырёв писал, что блок волнениям особенного значения не придавал. 24 февраля Мансырёв был на «заседании Общества помощи военнопленным». 26 февраля, т. е. «менее чем за 12 часов до революции, было мирное общее собрание членов Общества славянской взаимности, где читался годовой отчёт и происходили выборы совета. О событиях почти ни слова»^{617}.

24 февраля председатель Государственной думы М. В. Родзянко «утром объездил город, посетил Голицына и Беляева, которого просил организовать совещание для передачи продовольствия городу»^{618}.

Таким образом, «народные избранники», столько раз заверявшие общество в своей готовности взять на себя всю полноту ответственности за судьбу России, перед лицом первых признаков надвигающейся революции немедленно стушевались, робко оправдываясь, что события в Петрограде «не нарушают нормального хода жизни».

Не Родзянко и Милюков первыми заговорили о свержении самодержавной власти, не они стали глашатаями наступившей революции, а Керенский и его левые подельники.

К 11 часам утра на Невском проспекте образовалась громадная толпа, которая была рассеяна конной полицией. В течение дня на Невском проспекте появлялись толпы, их тоже приходилось разгонять нарядами полиции и конных частей.

На Васильевском острове, образовавшаяся толпа до 5000 человек направилась к Среднему проспекту с пением: «Вставай, подымайся, рабочий народ»!

В 18 ч у Петроградского Механического завода во время столкновения полиции с рабочими были ранены двое полицейских^{619}.

Ни войска, ни полиция нигде не применяли оружие. На Знаменской площади полиция была атакована градом ледышек под хохот казаков, которые бездействовали и кланялись толпе^{620}.

Ещё вечером 23 февраля генералу Хабалову было доложено, что казаки во всех случаях бездействуют. Причём объяснялось это бездействие отсутствием у казаков нагаек. Генерал Хабалов приказал отпустить из находящихся в его распоряжении сумм по 50 копеек на казака для заведения нагаек^{621}.

Но дело было, конечно, не в нагайках. Накануне беспорядков казаки дали сектантскую клятву большевику Бонч-Бруевичу «не стрелять в народ». Они эту клятву и выполняли: «кланялись» толпе и подмигивали работницам.

24 февраля «мирное» требование «хлеба!» всё ещё главенствовало в требованиях толпы. Лишь иногда, пока робко и неуверенно, появляются требования политические: «Долой войну, долой правительство!» Причина этого понятна: те, кто организовал беспорядки, предпочитали до времени оставаться в тени. Оппозиция же считала выступления провокацией и ждала неминуемого подавления мятежа.