«БРЕВНО В СТРЕМИТЕЛЬНОМ ПОТОКЕ»?

«БРЕВНО В СТРЕМИТЕЛЬНОМ ПОТОКЕ»?

В ходе постепенного раскрытия источниковой базы, создавались условия для начала основательного изучения историками проблемы вступления Финляндии во вторую мировую войну. Изначально при этом в Финляндии наблюдалась тенденция не форсировать исследование периода 1940–1941 гг. Это было связано с тем, что финские историки долгое время не стремились развеять официальные представления, существовавшие в стране о вступлении Финляндии в войну. Суть же этих представлений заключалась в том, что страна попала в войну помимо своей воли и вела ее «обособленно» от Германии.[126]

Данные взгляды активно внедрялись в сознание финского населения с самого начала войны с помощью пропаганды высшим государственно-политическим руководством Финляндии. Причем по поводу причины, по которой страна вынуждена была включиться в войну, в финских документальных материалах военного времени обычно говорилось так: это произошло «для того, чтобы Советский Союз не уничтожил» Финляндию, поскольку СССР стремился это сделать «еще во время насильственного мира» (т. е. после войны 1939–1940 гг. — В. Б.). И далее пояснялось: «Когда Германия объявила войну Советскому Союзу, русские вскоре бесцеремонно нарушили наш нейтралитет, подвергнув в намеченный день бомбардировке ряд наших населенных пунктов, в результате чего и последовало затем наше вступление в новую войну».[127]

После завершения войны выяснение обстоятельств, как на самом деле Финляндия примкнула к агрессии Германии против СССР, являлось нежелательным и весьма болезненным для финских исследователей. Более того, о проблеме вступления Финляндии во вторую мировую войну начали писать прежде всего те историки, которые в период войны сами принимали участие в разработке пропагандистских штампов, объясняющих этот процесс. Теперь именно они пытались решать задачу научного обоснования прежних официальных утверждений.

Ведущим представителем из числа таких историков стал профессор Арви Корхонен. Его взгляды формировались еще в условиях, когда Финляндия входила в состав Российской империи. Он был тогда среди тех, кто принимал участие в активном противостоянии российской политике ограничения автономных прав Финляндии. После провозглашения ее независимости А. Корхонен, окончив Хельсинкский университет, стал уже профессиональным историком. В годы второй мировой войны А. Корхонен находился в армии в разведотделе ставки Маннергейма, где его навыки как историка, применялись для обоснования «справедливого характера» действий Финляндии на стороне Германии в агрессии против СССР. Как по этому поводу отмечал исследователь Р. Хейсканен, «Арви Корхонен решил следовать таким же путем, как правительство, позиция которого ему была хорошо известна».[128]

Уже сразу после окончания войны он задумал опубликовать книгу об участии Финляндии во второй мировой войне и в 1945 г. подготовил рукопись о политике Финляндии в годы войны. Текст ее просмотрел бывший президент Р. Рюти и член правительства периода войны В. Таннер.[129] Затем рукопись оказалась переправленной в США и там ее опубликовали в 1948 г. анонимно с указанием только американского редактора Джона Вуоринена.[130] Редактор этой книги писал во введении, что в ней излагается «пространное финское суждение об истории того, каким образом Финляндия была вовлечена в войну».[131]

Едва ли могли возникнуть сомнения в том, как представлялась сама канва событий в этой книги. Автор заявлял, что Финляндия включилась в новую войну против СССР на стороне Германии только потому, что «стране угрожал» Советский Союз и «финляндская "военная вина" не вызвана ее преднамеренными действиями». По его словам, «Финляндия ощущала себя очень маленьким фактором в гигантском военном конфликте и не пыталась влиять на результат противоборства великих держав».[132] Так в русле официальной финской пропаганды периода войны представлялась уже в научно-историческом плане ситуация «вынужденного» соучастия Финляндии в гитлеровской агрессии.

То же самое Корхонен утверждал и в последующих работах, в частности, в вышедшем в 1949 г. «Финском историческом справочнике», где написал раздел о периоде второй мировой войны.[133] Он подчеркивал, что Финляндия оказалась в войне помимо своей воли, будучи «захваченной мощным течением, направление которого не было возможности предусмотреть, и оно своим потоком определило судьбу страны».[134] В этой фразе уже четко вырисовывалась концепция Корхонена, о которой пойдет речь чуть ниже.

Здесь же важно указать источники, на которые он опирался. При отсутствии доступа к необходимым документам сочинения мемуаристов стали чуть ли не важнейшей основой для написания работ о войне. А. Корхонен в данном случае явно заимствовал из мемуаров германского посланника В. Блюхера высказывание о том, что «Финляндия попала в круговорот большой политики, подобно сплавному бревну, оказавшемуся во власти бурной финской реки».[135]

Развивая эту аллегорию и превращаясь в одного из ярких представителей «национальной школы историков», А. Корхонен в конце 50-х годов издал еще одну работу — «Пять лет войны».[136] Книга имела солидный объем, но носила весьма популярный характер и была рассчитана, судя по всему, на широкий круг читателей. Существенным в ней представляется то, что, подводя итоги, касавшиеся участия Финляндии во второй мировой войне, автор воспроизводил знакомую уже мысль Блюхера: Финляндия «все же оказалась во власти мощного течения… и судьба страны стала связанной этим общим движением».[137] Делал это Корхонен явно с целью полностью оправдать финляндское руководство, вовлекшее страну в войну.

Так, концепция Корхонена, являясь по существу единственной объясняющей причины участия Финляндии во второй мировой войне, заняла господствующее положение в финской историографии. Более того, ее стали придерживаться и зарубежные авторы. Еще в 1952 г. Берт Р. В. Хейдман в Мичиганском университете США подготовил диссертацию, в которой рассматривалось участие Финляндии во второй мировой войне. Эта работа сразу же привлекла внимание в Финляндии (ее рукопись затем была даже микрофильмирована для Национального архива Финляндии). А. Корхонен, оценивая эту работу, заметил, что автор «стремился понять положение Финляндии между двумя великими державами и вытекающие из него трудности финляндского политического руководства».[138]

Появилась в 1957 г. работа и другого американского историка профессора Чарлза Леонарда Лундина.[139] В ней, однако, взгляды А. Корхонена он подверг суровой критике. Прежде всего Лундин отметил, что у Корхонена «нет иных взглядов, кроме только тех, из которых следует его искренняя слепая вера в те суждения, которые были характерны для официальных лиц в Финляндии в период войны».[140] Так, не имея даже представления о том, кто был Арви Корхонен и чем он в годы войны занимался, Лундин четко определил направленность его исторических исследований. Более того, американский профессор раскрыл и всю сущность тех схем, которые Корхонен предлагал своим читателям.

«В целом эти взгляды, — писал Лундин, — могут быть охарактеризованы, как определенная попытка создать образ исключительно умелой оборонительной внешней и внутренней политики финского правительства до и в период вооруженной борьбы с Россией».[141]

На имевшемся в его распоряжении историческом материале Лундин предпринял попытку показать, что позиция А. Корхонена совершенно не выдерживает критики. Он пишет: «Политические лидеры маленьких государств, таких, как Финляндия, находящихся в ошеломляющей близости от жизненных центров больших стран, таких, как Россия, должны быть особенно дальновидными. С одной стороны, очевидно, они должны быть готовы к защите своей страны от вторжения более мощного государства. С другой стороны, им следует учитывать тот факт, что их страна будет всегда жить рядом с этим превосходящим по силе соседом и что такой сосед, как Россия, имеет право чувствовать себя в безопасности».[142]

Заметим, что Лундин отнюдь не стремился выразить свои симпатии к руководству СССР. Показательно, что он в своей книге определял советскую политику в отношении Финляндии в 1940–1941 гг., как крайне «упрямую, подозрительную и близорукую».[143] Говоря о допущенных просчетах Москвы в тот период Лундин считал, что советское руководство «изолировало Финляндию от сотрудничества с демократическими и миролюбивыми странами» и тем самым направило Финляндию «по течению в опасные воды».[144]

Указывая на эти ошибки, Лундин обратил внимание на «возможно более важное», что наблюдалось в Финляндии: «быстрый дрейф общественного мнения и официальной политики к дружбе и сотрудничеству с Германией». При этом он задавал вопрос: «В какой мере финская политика несет ответственность за вовлечение страны в большой крестовый поход Гитлера на Восток?». Отвечая на него Лундин прибегнул прежде всего к чисто логическому методу опровержения одного из главных тезисов финской пропаганды — об «агрессии» СССР против Финляндии в июне 1941 г. Обращаясь к читателю, он рассуждал так: «Зачем русским, если они не потеряли окончательно разум, без причины открывать для себя дополнительный и такой сложный фронт в условиях начавшегося военного вторжения в их страну непобедимой военной машины Гитлера?». Затем он назвал причины предпринятых действий с советской стороны. Они были вызваны, пишет он, присутствием в Финляндии «сильных немецких формирований, способных нанести удар по советской территории», и, кроме того, учитывались «реальная возможность совместного с финскими войсками наступления, а также преобладавшие настроения в обществе и господствующая официальная позиция Финляндии осуществлять сотрудничество с Германией». В действительности, продолжает Лундин, СССР не создавал новой военной ситуации на границах с Финляндией. В Хельсинки же сами сознательно шли на подготовку к новой войне против Советского Союза, решив принять участие в немецкой агрессии. Он, в частности, подчеркнул, что в 1940–1941 гг. «для политических и военных лидеров Финляндии было самым сложным делом прикрыть свое приготовление к войне-реваншу и, как мы убедимся, к завоевательной войне».[145]

Естественно, что появление книги Лундина если не опрокидывало ряд идеализированных представлений о финской внешней политике 1940–1941 гг., то, по крайней мере, заставляло задуматься о необходимости более критического подхода к оценке событий этого периода. К тому же, спустя год после ее издания в США, она уже вышла в Швеции, а в 1960 г. ее опубликовали и на финском языке. Было очевидно, что к восприятию ее содержания в Финляндии еще не были готовы, и в печати высказывались опасения, что такая книга может «вызвать замешательство» в учебных заведениях и «породить подозрительность» среди отдельных слоев населения.[146] Корхонен же открыто выразил негативное отношение к работе Лундина, считая, что она «не может дать ничего иного, кроме как выполнить пропагандистские цели».[147]

Но вслед за Ч. Л. Лундиным об участии Финляндии во второй мировой войне стали писать за рубежом и другие. В 1960 г. в США вышло исследование доктора Андрю Швартца, которое было посвящено американо-финляндским отно-шениям в период второй мировой воины.[148] В специальной главе, касающейся событий 1940–1941 гг., Швартц, рассматривая отношения между США и Финляндией, затронул одновременно ее связи с Германией и СССР. Здесь, в отличие от книги Лундина, автор сосредоточил внимание на изложении фактического материала. Он также присоединился к выводу Лундина, отметив, что нападение на СССР произошло именно с финской стороны.[149]

Вместе с тем, затрагивая вопрос относительно решения Финляндии примкнуть к фашистскому блоку, Швартц считал, что «точное развитие немецко-финских отношений остается невыясненным». По его словам, лишь существование финско-германского соглашения о транзите можно рассматривать «как свидетельство этого сотрудничества».[150] В данном случае необходимо заметить, что работы как Ч. Лундина, так и А. Швартца опирались на весьма ограниченное число источников, представлявших собой лишь малую часть опубликованных документов и мемуарной литературы. Это обстоятельство делало появившиеся в то время работы достаточно уязвимыми для критики. Тем не менее главные выводы, которые сделал прежде всего Ч. Лундин, до сих пор сохранили свое значение.

Уже в 90-е годы известный финский историк М. Туртола отмечал, что «реально в Финляндии история стала национальным самосознанием, превратившись в национальную ценность, она оказалась самоотчетом нации».[151] Учитывая сказанное, следует иметь в виду, что именно на рубеже 1950-1960-х годов в Финляндии приступили к более аргументированному анализу событий 1940–1941 гг. От этого процесса не остался в стороне и А. Корхонен. Он приступил к подготовке новой своей работы, где в завершенном виде должна была быть представлена его основная концепция и дан соответствующий бой «новаторам», прежде всего, конечно, Лундину. Готовившаяся к изданию книга становилась главной работой для Корхонена и имела весьма притягательное название «План Барбаросса и Финляндия. Рождение войны-продолжения».[152] Из самого ее заглавия можно было уже заключить, что в центре внимания автора находились финско-германские отношения в 1940–1941 гг., а также основной вопрос — об участии Финляндии в планировавшемся «восточном походе» рейха.

Уже содержание нового произведения Корхонена свидетельствовало, что даже ему пришлось пересмотреть некоторые свои прежние представления, что нашло отражение в книге «Финляндия и вторая мировая война». Он, уже самокритично, указал, что излагавшийся в ней материал «следует считать устаревшим представлением, поскольку в процессе исследования, после ее опубликования были введены в оборот новые обширные группы источников».[153] Однако такие же недостатки автор усматривал и в работе Ч. Лундина, который тоже «не использовал все появившиеся источники».[154]

Сам же Корхонен, как он отмечал, постарался учесть все опубликованные ко времени выхода своей новой книги (1961) материалы, касавшиеся проблемы вступления Финляндии во вторую мировую войну. Упор же при этом был сделан на немецкие документальные источники, поскольку без них, как он отметил в работе, «вопрос о возникновении сотрудничества Финляндии с Германией все же нельзя было выяснить».[155]

Действительно, это дало результат в том смысле, что при рассмотрении процесса вступления Финляндии во вторую мировую войну в книге появился дополнительный фактический материал. Однако от своей прежней концепции Корхонен не отказался. При этом уже на первых ее страницах, где он определяет цель работы, поясняется, что «источники никогда не могут отвечать всем ожиданиям… когда надо реконструировать ход событий, поскольку авторы все же отличаются, имея различные представления».[156] Из этого видно, что фактический материал не повлиял на его концептуальные построения.

Корхонен пишет, что «на судьбу Финляндии во время второй мировой войны влияли, с одной стороны, отношения между Германией и Советским Союзом, а, с другой — опять-таки отношения, но уже Финляндии с каждой из этих великих держав в отдельности».[157] Признавая это, он как бы пытается не замечать очевидного перекоса политической и военной линии Финляндии в сторону сотрудничества с Германией, представляя это обстоятельство как вполне естественное явление, вытекающее из самого хода развития событий. Вследствие такого подхода у него сохраняется прежняя конструкция — достигнутые между Хельсинки и Берлином соглашения «были бумажными, а не железобетонными», и Финляндия «не была как-то связана существовавшими положениями плана «Барбаросса», которого никто из финнов даже не видел».[158] Автор предпринял попытку убедить читателей в том, что страна «непосредственно не включалась в операцию "Барбаросса"», а вела сепаратную, отдельную от Германии войну,[159] ставшую продолжением «зимней войны» 1939–1940 гг.

Иными словами, по мнению Корхонена, у финляндского руководства не было альтернативы при проведении политики в 1940–1941 гг., и страна следовала по достаточно «узкому коридору», где само развитие событий вело ее в объятья Третьего рейха.[160] В результате Арви Корхонен, несмотря на достаточно подробное описание финско-германского военного сотрудничества, не отошел от прежних представлений о Финляндии, которая в качестве «сплавного бревна», уносилась стремительным течением событий в пучину второй мировой войны.

Такое представление не чуждо было и не менее известному в Финляндии историку профессору Лаури Пунтила, который в годы войны являлся помощником начальника Государственного информационного бюро и служил некоторое время в армии в качестве офицера просвещения.[161] Он был хорошо информирован, поскольку определенное время в ходе войны являлся секретарем премьер-министра. Из печати известно, что в конце войны он был даже причастен к уничтожению протоколов заседаний правительства, хранившихся у него дома.[162]

Как историк, профессор Л. Пунтила придерживался весьма консервативных взглядов. Его ученики отмечали, что он «не был теоретиком… а скорее проявлял себя как прагматик», не очень утруждавшийся тщательностью проверки оказывавшихся в его распоряжении материалов и документальных фактов.[163]

Позиция Пунтила относительно вступления страны во вторую мировую войну наиболее четко была изложена в его книге «Политическая история Финляндии». В ней, подобно А. Корхонену, он писал, что Финляндия оказалась «втянутой в водоворот мировой войны» против своей воли.[164] Но, излагая суть проводившейся внешней политики страны, он утверждал, что тогда «официально не предусматривалось никаких идей возмещения или возврата… утраченного» и в Финляндии «верили, что со временем без новых военных усилий будет признано ее правое дело и утраченные территории будут возвращены обратно».[165] Из чего следовало, что Финляндия против своей воли была опять вынуждена вступить в войну в силу «советской угрозы», прибегнув при этом к помощи Германии.

В таком же духе в это время высказался также Джон Вуоринен — известный американский исследователь, занимавшийся в США финляндской проблематикой. Он еще в молодости покинул Финляндию и переехал в США. Вуоринен стал профессором Колумбийского университета и еще в 1930-е годы написал ряд работ о Финляндии. В 1942–1945 гг. он служил в «Стратегическом ведомстве» начальником Скандинавско-Балтийского исследовательского отдела. Именно он, как уже отмечалось, в 1948 г. помог А. Корхонену издать в США книгу об участии Финляндии во второй мировой войне. Вместе с тем в 1965 г. сам он также издал большую работу по истории Финляндии, над которой работал в течение тридцати лет.[166] События 1940–1941 гг. оказались в ней изложены, соответственно сформулированным положениям финской пропаганды периода второй мировой войны. «Трудно понять, — писал Вуоринен, — как Финляндия могла избежать вовлечения в войну в 1941–1944 гг.»[167] Поясняя эту мысль, далее он заметил, что страна «вступила в войну не в результате своего собственного выбора или союза с немцами… Это произошло в силу общих обстоятельств…»[168] Таким образом, у Джона Вуоринена получалось так, что все-таки не от Финляндии исходило желание участвовать в войне.

Ответственность за произошедшую трагедию автор всецело возложил на СССР: «Нацию привела к войне неспровоцированная советская агрессия», поэтому «финны могли избежать войны… если бы только подняли белый флаг в ответ на военные действия Советов в июне 1941 г.».[169] Читая это, финский историк В. Ниитемаа дал такую оценку работе Д. Вуоринена, из которой следует ее националистическая направленность.[170]

В целом в первой половине 1960-х годов откровенно консервативные взгляды преобладали в научно-исследовательских работах финских историков. Устойчиво продолжали сохраняться и старые представления о том, что «страна оказалась в войне под ногами великих держав против ее желания».[171]

Показательной в этом отношении стала книга финского историка Хейкки Яланти, посвященная событиям 1940–1941 гг. Издав ее первоначально в 1966 г. на французском языке в Швейцарии, затем он опубликовал ее и в Финляндии.[172] Как сам предмет исследования, так и концептуальные построения Яланти оказались в целом недалеки от взглядов А. Корхонена. В книге почти все внимание сосредоточено на отношениях Финляндии с Германией и СССР. Общую же картину он изобразил следующим образом: «между мартом и июнем 1941 г. Финляндия стала жертвой не зависящих от нее событий» и даже «оказалась пешкой на германской шахматной доске».[173] Вопрос же о том, «могла ли Финляндия избежать войны, не представляется возможным выяснить путем исторического исследования», — считает X. Яланти.[174]

Позднее в финской исторической литературе отмечалось, что работа Яланти позволила лишь сделать отдельные уточнения, но не внесла ничего существенного в изучение событий 1940–1941 гг.[175]

Однако именно тогда, когда позиции Корхонена в исторической науке, казалось, являлись незыблемыми, а его выводы о периоде 1940–1941 гг. представлялись безупречными, все же некоторые финские историки концепцию Корхонена стали уже осторожно критиковать. Первым в Финляндии, кто пытался объективно оценить события, связанные с участием ее в войне на стороне Германии, был исследователь уже нового поколения — Туомо Полвинен, ставший затем профессором Хельсинского университета. В опубликованной им в 1964 г. работе «Финляндия в политике великих держав 1941–1944 гг.»[176] он уже отходит от господствующих тогда взглядов Корхонена. Хотя Полвинен в предисловии к своей работе и выражал А. Корхонену благодарность за то, что он «полностью прочитал подготовленную рукопись и сделал многие ценные замечания»,[177] само содержание этой работы уже не подтверждало прежние концептуальные построения Корхонена.

Опираясь на новые документальные материалы и на расширившийся к тому времени круг источников, Т. Полвинен убедительно продемонстрировал, как Финляндия сама определила свой путь в бурных событиях войны, а вовсе не двигалась по воле стихийного течения. Фактический материал, который приводится в работе, позволял уже начать процесс «потопления сплавного бревна». Однако книга этого исследователя в целом была посвящена более позднему периоду — участию Финляндии в войне, и поэтому пока было трудно утверждать, что концепция А. Корхонена в явном виде была поставлена под сомнение именно этим научным исследованием.

Но уже тогда начала подниматься «новая волна» изучения вопроса о вступлении Финляндии во вторую мировую войну. Толчком для более серьезного рассмотрения финскими историками данной проблемы стало появление за рубежом новых работ, посвященных периоду 1940–1941 гг. и политике Финляндии.[178] На основе ранее неизвестных документов в середине 1960-х годов вышли весьма обстоятельные исследования историков Ханса Кросби (США) и Антони Аптона (Великобритания).[179]

В них достаточно аргументировано опровергалась теория так называемого «сплавного бревна». Авторы показали несостоятельность утверждения о стихийном вовлечении Финляндии в войну, подтвердив фактическим материалом то, что финское руководство целеустремленно шло к военному сотрудничеству с Германией, а все детали агрессии против СССР были с нею заранее согласованы.

В частности, опираясь на проведенный им анализ фактического материала, X. Кросби пришел к следующему заключению: тогда «нейтралитет Финляндии уже был заменен тайным договором, согласно которому боевые части Германии сосредоточились у восточной финляндской границы с единственной целью осуществить нападение на финского соседа — нападение, о котором Финляндия, вне всякого сомнения, знала и, со своей стороны, стремилась в нем участвовать».[180] Выводы, к которым пришел X. Кросби, были сделаны на основе использования ряда новых немецких архивных материалов дипломатического и военного характера.

Однако введенные им в научный оборот источники не являлись такими, которые все безусловно и четко доказывали. И, естественно, на это сразу обратили внимание оппоненты Кросби. В частности, отмечалось, что «автору из-за недостатка источников приходится заполнять пробелы своими собственными рассуждениями».[181]

В свою очередь, в исследованиях А. Аптона большое внимание уделялось тому обстоятельству, что определяющим судьбу Финляндии в 1940–1941 гг. оказался «небольшой круг лиц». Именно его представители решающим образом повлияли на выбор Финляндией пути участия во второй мировой войне на стороне Германии. Критически подходя к позиции, занятой финскими историками в оценке рассматриваемых событий, он, в частности, квалифицировал взгляды профессора Л. Пунтила как несостоятельные, особенно это касалось его утверждений о том, что правительство Финляндии якобы «не могло в 1940–1941 гг. помешать своему военному руководству приступить к военному планированию вместе с Германией».[182]

В Финляндии публикации Аптона были встречены весьма неодобрительно. Так, в хельсинкском историческом журнале генерал-лейтенант финской армии Т. В. Вильянен подверг суровому разбору ряд положений Аптона, содержащихся в его книге «Финляндия в кризисе 1940–1941 гг.».[183]

В целом, однако, переведенные на финский язык книги Кросби и Аптона оказали существенное воздействие на научные круги интересующихся историей страны. Стремление понять, как случилось, что Финляндия оказалась вовлеченной в войну, стали проявлять многие, это касалось и руководящих политических деятелей. Президент Урхо Кекконен, неоднократно касавшийся этого вопроса, в одном из публичных выступлений определил свое отношение к нему так: «Финляндия фактически присоединилась к этому фронту (гитлеровской коалиции. — В. Б.) в 1940 году. Не полностью выяснено, когда и как это произошло».[184]

Естественно, высказывание президента не могло остаться незамеченным. Позиции А. Корхонена и его последователей в этой обстановке были заметно поколеблены. Более того, о необходимости пересмотра прежних исторических концепций начали активно выступать наиболее авторитетные финские исследователи. В частности, академик Кустаа Вилку-на выступил с критикой концепции А. Корхонена, обратив внимание на сам факт атаки с территории Финляндии СССР уже 22 июня 1941 г. Он отметил, что такое действие происходило абсолютно согласованно между германскими и финскими военными лицами, и, ссылаясь на имевшиеся в его распоряжении документы, заявил, что финский маршал был информирован о плане «Барбаросса» еще 20 декабря 1940 г.[185]

Такие выступления побуждали продолжить исследование событий минувшей войны. Это прежде всего касалось историков послевоенного поколения.[186] Теперь наступила очередь сказать свое слово новому поколению финских исследователей, которые не были отягощены грузом консерватизма прошлых лет. К тому же на рубеже 1960-1970-х годов появилась возможность изучать ранее закрытые документы финляндских и зарубежных архивов, а также и другие важные источники.

Одним из первых, кто по-новому подошел к рассмотрению проблемы вступления Финляндии во вторую мировую войну был военный историк X. Сеппяля.[187] Он начал свою активную творческую научную деятельность в конце 1960-х годов, возглавив тогда военно-исторический отдел в исследовательском центре финской армии. Само служебное положение обусловило его больший доступ к финским архивным документам и другим источникам того периода. С другой стороны, прошедший сложный путь от солдата — участника войны 1941–1944 гг. до старшего офицера, научного работника, X. Сеппяля мог более глубоко анализировать участие Финляндии в войне. В результате он не стал последователем взглядов приверженцев схемы Корхонена и своего руководителя, начальника исследовательского центра генштаба полковника К. Микола, считавшегося тогда одним из ведущих в исследовании военной истории Финляндии.[188]

В своей первой крупной работе «Битва за Ленинград и Финляндия» X. Сеппяля пришел к выводу, что «после окончания зимней войны в Финляндии сравнительно скоро начали искать пути сближения с Германией», поскольку финское руководство считало, что «Германия может помочь Финляндии или, во всяком случае, окажет политическую поддержку» в противостоянии Советскому Союзу.[189] К тому же, отмечал он, «обе стороны стремились к улучшению отношений, причем финны не меньше, чем немцы».[190] Естественно, что такое утверждение совсем не укладывалось в схему Арви Корхонена о «плывущем по течению бревне».

Владея русским языком, X. Сеппяля имел возможность пользоваться разносторонней источниковой базой и достиг значительно больших результатов, чем другие историки, при этом он смог критически оценить существующую мемуарную литературу. В частности, Сеппяля весьма внимательно прослеживает процесс установления тесных связей финского военного командования с вермахтом и цели, которые преследовало в этом отношении политическое и военное руководство своей страны.

Еще более обстоятельно X. Сеппяля изложил развитие событий в указанном направлении в следующей своей работе — «Финляндия как агрессор 1941 г.», которая затем частично была переведена на русский язык.[191] В ней он отмечал, что «финские исследователи и авторы мемуаров не едины относительно… того, как Финляндия вступила в войну». По его мнению, это стало следствием того, что «в распоряжении исследователей были противоречивые исходные материалы и к тому же молодые авторы относятся к данному вопросу весьма чувствительно».[192] Вместе с тем, считал Сеппяля, нередко исследователи, которые уже ранее занимались вопросом вступления Финляндии во вторую мировую войну, по политическим соображениям стремились «отбрасывать действительные факты или, не зная правды, защищали решения финского военного руководства».[193]

Со своей стороны, X. Сеппяля подошел к этой теме с точки зрения военного исследователя-историка и попытался ответить на вопросы: почему Финляндия включилась именно в агрессивную войну, и служило ли участие в ней Финляндии стратегическим целям Германии?[194]

Автор подчеркнул, что финляндское руководство совершило ряд стратегических ошибок. «Грубейшая ошибка при определении целей войны Финляндии, — считал он, — заключалась в несоизмеримости замыслов со своими собственными силами». Причем избранный курс основывался на уверенности в победе Германии и недооценке военных возможностей Советского Союза.[195] Далее финский историк в одной из своих работ, анализируя оперативные планы Финляндии в связи с участием ее в войне на стороне фашистской Германии, отмечал их явно наступательный характер, поскольку в них выражалось стремление отторгнуть от Советского Союза часть его территории, причем проявлялась особая «заинтересованность в Восточной Карелии». Реализация же стратегических целей, считает Сеппяля, находилась по существу «в зависимости от действий вооруженных сил Германии, от ее успехов или поражении».[196]

Бесспорно, решительно выразив отличные от общеизвестных в Финляндии взглядов, Хельге Сеппяля занял особое место в финляндской исторической науке. По существу его творчество отразило новое направление в Финляндии историографии второй мировой войны.

В то время и за рубежом продолжали появляться исследования, касавшиеся отдельных проблем, связанных со вступлением Финляндии в войну. В 1973 г. вышла книга шведского историка Вильгельма Карлгрена «Шведская внешняя политика 1939–1945».[197] Эта работа и в настоящее время является едва ли не основным произведением, в котором довольно подробно рассматриваются вопросы, касающиеся международного положения Швеции в годы второй мировой войны. Причем отличительной чертой книги стало то, что она была написана с использованием значительного количества документов внешней политики Швеции, которые прежде были недоступны для историков и которые использовал в своей работе В. Карлгрен.

В этом отношении особое внимание привлекает глава, посвященная событиям 1940–1941 гг. В ней автор затронул политику, характеризовавшую шведскую солидарность в отношении Финляндии и позицию СССР по данному вопросу. В. Карлгрен на весьма обширном материале показал, как в Швеции летом 1940 г. проявляли большую тревогу по поводу возможного нового обострения финляндско-советских отношений и опасались возникновения в такой ситуации войны.[198]

В целом работа Карлгрена свидетельствовала о наличии перспектив в изучении проблемы вступления Финляндии во вторую мировую войну, поскольку далеко не все в этом вопросе было исследовано. По этому поводу профессор Т. Полвинен особо отметил, что в Швеции все еще сохраняются ограничения в доступе к дипломатическим документам, касающимся Советского Союза и Финляндии.[199]

Показателем интереса шведских историков к рассматриваемой теме явилась и вышедшая тогда же работа «Швеция перед операцией «Барбаросса». Шведский нейтралитет в 1940–1941», которая была написана Лайфом Бьеркманом.[200] Заметим, что через четыре года она была издана в сокращенном виде и на финском языке под названием «Путь Финляндии в войну 1940–1941».[201] В аннотации к этой книге отмечалось, что в ней прежде всего представляет интерес, как «шведские дипломаты и военные получали от финнов сведения, которые они скрывали от других», и что «шведы имели даже от военного руководства Финляндии данные о планах сосредоточения войск, о перемещении и размещении немецкой армии и другую чисто конфиденциальную информацию». Таким образом, в этом исследовании была предпринята попытка выяснить проблему вступления Финляндии в войну под углом зрения анализа той информации, которая тогда поступала в Стокгольм.

В своей работе Бьеркман опирался прежде всего на секретные архивные документы шведского Министерства иностранных дел, а также оборонительного штаба. Автор подчеркнул, что ему удалось «просмотреть все те материалы, которые хотелось бы видеть».[202] Что же касается картины, которую он реконструировал, то она не оставляла никаких сомнений в том, что Финляндия последовательно сползала в лоно фашистского блока и тем самым исчерпывала «возможность оставаться нейтральной в конфликте между Германией и Советским Союзом».[203] Из работы следовало, что период 1940–1941 гг. отличало заметное сужение финско-шведских контактов на правительственном уровне, а это привело к тому, что «весной 1941 г. Швеция оказалась уже неспособной влиять на Финляндию в принятии ею каких-либо решений». Причем в Стокгольме даже дипломаты пришли в это время к выводу, что Финляндия «зашла так далеко, что основополагающие решения в отношении внешней политики страны не могут уже приниматься в Хельсинки»[204] (имелось в виду, что они стали исходить из Германии).

Однако полное отсутствие ссылок на используемые источники и литературу, которые бы подтверждали приводимые автором сведения, безусловно, несколько снижали научную значимость данной работы. Существенным недостатком являлось и то, что в книге очень ограниченно привлекались новые оригинальные сведения, почерпнутые из архивных источников относительно финско-советских отношений.

Тем не менее процесс вступления Финляндии во вторую мировую войну продолжал приковывать внимание за рубежом, и это было отчасти свидетельством того, что финские исследователи сами еще не смогли до конца ответить на ряд кардинальных вопросов этой проблемы. Известный финский историк О. Вехвиляйнен вынужден был откровенно признать, что «в первой половине 1970-х годов стало очевидно, что раскрытие картины участия Финляндии во второй мировой войне находится далеко не на самом высоком уровне, особенно, если сравнить с тем, каково положение в данном смысле в других странах». По его словам, в соседней Швеции, в частности, был «дан ход обширному и хорошо финансируемому проекту "Швеция и вторая мировая война"».[205]

И все же настойчивость финских историков в 1970-е годы в исследовании проблемы участия Финляндии во второй мировой войне дало свой результат. Начал осуществляться научно-исследовательский проект по дальнейшей разработке истории Финляндии в годы второй мировой войны, условно названный «Суома».[206] Сама идея этого проекта возникла в «Историческом обществе Финляндии» в 1971 г. и свидетельствовала о желании финских ученых создать фундаментальный труд, в котором были бы представлены все аспекты участия страны во второй мировой войне. Реализация этого проекта осуществлялась группой ведущих финских историков во главе с профессором Олли Вехвиляйненом. В программе предпологалось обратить особое внимание исследователей не столько на сам ход боевых действий, которые были уже подробно освещены, сколько на недостаточно разработанные вопросы: внешнеполитическое положение Финляндии, экономические проблемы, влияние войны на общественную жизнь, деятельность различных партий, а также на развитие культуры и религии.

К середине 1980-х годов в рамках принятого проекта было выполнено 8 диссертационных работ, и в целом на новый более высокий уровень поднялось исследование периода 1939–1945 гг. в ряде университетов страны и в военно-научном центре финской армии.[207] Кроме того, успешная реализация проекта «Суома» позволила, несмотря на имеющиеся различия во взглядах ряда финских историков, достигнуть определенного единства на платформе реалистического отражения событий второй мировой войны, осуществить издание трехтомного труда «Нация в войне».[208]

Отличительной особенностью этой фундаментальной работы явилось то, что в ней были представлены новые положения и выводы, изложенные в 1970–1980 гг. финскими историками, которые стремились сделать ее содержание ярким и интересным для широкого круга читателей. Сам факт того, что в большой коллективной работе были объединены усилия историков с далеко не одинаковыми взглядами и оценками событий войны, свидетельствовал о процессе сближения их позиций. Во всяком случае чувствовалось, что приверженцы концепции А. Корхонена уже не были столь консервативны в своих суждениях и заключениях, как это проявлялось прежде, а представители либерального направления к ним не проявляли нетерпимости. Оценивая позицию финского руководства, вовлекшего страну в войну, автор проекта О. Вехвиляйнен сделал важное признание, особо подчеркнув, что Финляндия не шла к началу войны «с закрытыми глазами».[209]

Тем не менее в завершенной большой работе лишь частично затрагивалась проблема вступления Финляндии во вторую мировую войну. Дальнейшим ее изучением занимались прежде всего те исследователи, которые в 1970-1980-е годы придавали особую важность глубокому анализу событий «межвоенного периода» 1940–1941 гг. Среди рассматривавшихся тогда вопросов особое внимание привлекало не то, насколько сознательно Финляндия шла к новой войне, а когда конкретно она примкнула к Германии, оказавшись соучастником готовившейся агрессии против СССР и было ли то действительно следствием «советской военной угрозы».[210] Именно эти аспекты оказались в центре внимания таких уже хорошо известных историков как Мауно Ёкипии и Охто Маннинен, а также Маркку Реймаа.

Несомненный интерес, в частности, вызвала тогда книга Маркку Реймаа «Между деревом и корой. Второе правительство Рюти (27.3-20.12.1940) перед внешнеполитической альтернативой».[211] Автор этой работы почти десять лет посещал семинары профессора Л. А. Пунтила. Вместе с тем на формирование его взглядов большое влияние оказали такие видные финские историки, как К. Корхонен, X. Сойкканен и Ю. Суоми.[212] Серьезное воздействие на творчество М. Реймаа также оказало и то обстоятельство, что он затем работал в Министерстве иностранных дел Финляндии, где его изыскания, надо полагать, встретили поддержку.

Деятельность М. Реймаа в качестве сотрудника МИД позволяла ему не только вникнуть в особенности дипломатической работы, но и достаточно подробно познакомится с архивными фондами Финляндии, Швеции, Германии и Англии, что стало фундаментом его исследования. Сам же хронологический отрезок времени весны-зимы 1940 г., который М. Реймаа серьезно изучал, являлся весьма важным периодом, поскольку он во многом определил последующий внешнеполитический курс Финляндии. В частности, автор указывает на вполне осознанные действия финляндского руководства и подчеркивает, что «отношения с Германией развивались на протяжении всего этого времени и дали положительные результаты».[213]

Появление книги М. Реймаа совпало с весьма оживленной дискуссией, которая развернулась на страницах ведущего финского исторического журнала «Хисториаллинен Айкака-ускирья», между профессором М. Ёкипии и в то время доцентом О. Манниненом по поводу политики финского руководства, приведшей Финляндию к войне.[214] Причем обе стороны выражали, как можно было понять из публикаций, неприятие известной теории А. Корхонена.[215]

Именно тогда Мауно Ёкипии уже активно вел исследование периода вступления Финляндии в 1941 г. в войну. Созданный им капитальный труд «Рождение войны-продол-жение» был издан в 1987 г.[216] Эта работа получила заслуженное широкое признание и в самом конце 1990-х годов была переведена с некоторыми сокращениями на русский язык.[217] Автор писал в предисловии к российскому изданию: «Своими корнями это исследование уходит к большой дискуссии о "теории сплавного бревна"… Моя первая статья из этой области увидела свет в ежегоднике, издаваемом учителями истории (1975)… Впоследствии практически ежегодно публиковалось что-либо новое».[218]

Действительно, как справедливо писал об этой книге эстонский историк Херберт Вайну, автора отличала исключительная «научная добросовестность» в изложении той части событий, где он до мельчайших деталей описал подготовку к вступлению Финляндии в войну и ввел в научный оборот «весомые аргументы против теории "плывущего бревна"».[219] На основе документов было четко показано, как конкретно осуществлялось сотрудничество генеральных штабов, а также взаимодействие вооруженных сил Германии и Финляндии при подготовке к агрессии против СССР. М. Ёкипии старался ничего не лакировать, вскрыв суть договоренности, закрепленной оперативным планом нападения на Советский Союз. Он заметил: «Тот, кто и после этого пожелает остаться на старых позициях, должен сначала задаться вопросом, почему архивы переполнены документами, на основании которых создается новая, более динамичная и более критическая, нежели чем ранее, картина».[220]

Однако вызывает удивление то, что в этой работе М. Ёкипии все же не отказался от прежнего утверждения, сохранившегося со времени введения его официальной финской пропагандой, о том, будто бы именно Советский Союз «начал в июне 1941 г. войну против Финляндии». В силу такого объяснения ее, как «оборонительной» с финской стороны, утрачивалась сама логика правдивого и обстоятельного анализа предшествующих событий, предложенного М. Ёкипии. При переиздании книги на русском языке автор не использовал и открывшиеся для исследователей российские архивные документы, чтобы сделать более взвешенный научный вывод.

Здесь же коснемся и приковывающей внимание непоследовательности, наблюдающейся в изложении событий участия Финляндии во второй мировой войне другого финского историка профессора Охто Маннинена. Для этого обратимся к ряду его работ.

В 1980 г. он опубликовал весьма интересную книгу «Контуры Великой Финляндии. Вопрос о будущем и безопасности Финляндии в политике Германии 1941 г.».[221] Важным в ней было признание, что у финского руководства существовали замыслы расширить территорию Финляндии за счет Советского Союза.[222] Иными словами, это означало, что финское руководство готовилось не к оборонительной, а к захватнической войне.

Но далее сказанное выше не получает своего развития в работах О. Маннинена, когда он уже излагает цели Финляндии в войне. Это прежде всего видно по опубликованной в 1987 г. многотомной истории страны, где был помещен его раздел «Финляндия во второй мировой войне».[223] Здесь его оценки практически не отличаются от трактовок предшественников, описывавших события войны.

Заметим, что уже 1980-е годы Маннинен выдвигается в ведущие историки военного периода и становится главным редактором исторического журнала. Ежегодно о событиях 1939–1944 гг. он публиковал целые серии статей в научной периодической печати. В военном журнале «Сотиласайкака-услехти» он регулярно выступал с краткими публикациями о своих новых изысканиях о войне. С другой стороны, благодаря знанию русского языка О. Маннинен пользовался российскими источниками и прежде всего документами ряда российских архивов.

Оценки событий в этих работах Охто Маннинена в целом соответствовали установившимся в Финляндии трактовкам периода второй мировой войны. В частности, присутствует и тезис о «советской угрозе», которая, по его мнению, подтолкнула Финляндию к «братству по оружию» с фашистской Германией. В результате этого он выборочно использовал те источники и публикации некоторых российских авторов, которые соответствовали его концепции,[224] что сказывалось на сути его исследований.