2. Место белого движения в общем противобольшевистском потоке и его организационная структура

2. Место белого движения в общем противобольшевистском потоке и его организационная структура

Так сложилось, не без помощи официальной идеологии советского государства, что все силы, действовавшие против большевиков на полях гражданской войны, стали называть белогвардейскими или «белогвардейщиной». Однако при внимательном рассмотрении вопроса окажется, что стан противобольшевистских сил был далеко не однороден, его состав с течением времени менялся, бывшие враги становились союзниками, а союзники, наоборот, врагами.

Прежде чем перейти к рассмотрению структуры белого движения, необходимо кратко проанализировать стан противников большевиков и вычленить из него основные военно-политические силы, активно действовавшие на фронтах гражданской войны в России в 1917–1922 гг.

В целом можно выделить четыре наиболее боеспособных группы: 1) войска бывших союзников по первой мировой войне вместе с чехословацким корпусом, поднявшим восстание против большевиков летом 1918 г.; 2) казачество; 3) армии, организованные под флагом защиты разогнанного большевиками первого в истории страны всенародно избранного Учредительного собрания под доминантой эсеровской партии; 4) и, наконец, белые армии, прототипом которых явилась Добровольческая армия генералов М. В. Алексеева, Л. Г. Корнилова и А. И. Деникина.

Все эти силы в разные периоды гражданской войны преследовали, большей частью, свои частные цели, хотя на какое-то время могли и объединяться для решения общих задач.

До 11 ноября 1918 г., дня, который вместе с заключением перемирия между соперничавшими державами стал отправной точкой окончания первой мировой войны, главные цели держав Антанты в России были гораздо более практичными, нежели их пытаются представить некоторые отечественные историки. Так, И. И. Минц базовой основой попыток втягивания Советской России в продолжение военного противоборства со странами Четверного союза рассматривал стремление Антанты «руками германских захватчиков потопить в крови Советскую власть» и даже указывал на якобы имевшие место попытки с ее стороны привлечения «Германии и ее союзников к борьбе с Советской властью».[101]

С тех же позиций рассматривает проблему М. И. Светачев, видя в интервенции Антанты попытку удушения социалистической революции в России[102] и только.

Действительно, одной из задач союзной интервенции являлась поддержка антибольшевистских сил. Однако если бы это делалось только ради свержения большевистской власти, то как тогда объяснить активное сотрудничество с нею зимой и весной 1918 г., вплоть до окончательного разрыва, последовавшего за чехословацким выступлением в конце мая. Сам Л. Д. Троцкий в своих воспоминаниях подтверждал факт огромной заинтересованности Франции в воссоздании русской армии даже после подписания мира в Бресте.[103]

Именно озабоченность сохранением России в войне, считают английские историки К. Добсон и Дж. Мюллер, стала навязчивой идеей держав Согласия, что привело к выработке фантастических планов, одним из которых явился проект восстановления Восточного фронта армией союзников. На этом варианте особенно настаивал главнокомандующий союзными силами во Франции генерал Фош.[104]

Историческим фактом является то, что Антанта всячески стремилась сохранить тесное сотрудничество с властями в Москве и лишь только после того, как убедилась в бесперспективности такового, повернулась лицом к противобольшевистским силам.

После окончания первой мировой войны союзники перешли к поддержке белых скорее всего с тем, чтобы отвлечь большевиков от слабых вновь народившихся окраинных государств и, тем самым, дать им время укрепиться. Американский историк Уэствуд в этой связи полагает, что западные правительства неохотно оказывали материальную помощь белым прежде всего в силу того обстоятельства, что они отказались признать вновь образовавшиеся государства на окраинах бывшей царской империи.[105]

Нельзя сбрасывать со счетов значения и того факта, что советское правительство 27 августа 1918 г. подписало с Германией так называемый Дополнительный договор. Суть вопроса заключалась не столько в новых территориальных уступках или финансовых потерях для Советской России, сколько в содержавшихся в секретных пунктах данного соглашения обязательствах большевиков о совместных с Германией военных действиях Красной Армии против войск Антанты на мурманском и бакинском направлениях.[106] Таким образом, отныне Россия могла рассматриваться Антантой как союзник Германии со всеми вытекающими отсюда последствиями в случае победы. Поэтому объективно после 11 ноября 1918 г. державы победительницы не были заинтересованы в поддержке сильного национального движения в России, предпочтя применить к ней тот же подход, как и к Австро-Венгрии.

Раздел России был представлен как создание некоего «санитарного кордона» вокруг Советской России. Как только эта задача была выполнена, так тут же финансовая и материальная поддержка белых армий совершенно прекратилась.

Не отличалась постоянством позиция другого крупного противобольшевистского отряда — казачества. В начальный период гражданской войны, несмотря на все усилия своих вождей, оно предпочитало держать нейтралитет. Попытка наиболее ярких противников большевизма: А. М. Каледина на Дону и А. И. Дутова в Оренбуржье — поднять казачество на борьбу за свои вековые «вольности» потерпела провал именно в силу нежелания казаков участвовать в гражданской войне.[107]

Впоследствии главная задача — сохранить автономное управление. С этой целью с лета 1918 г. верхи донского казачества начали продвигать идею так называемого Доно-Кавказского союза — государственного образования, альтернативного Советской России и командованию Добровольческой армии.[108]

По мысли донцов, на первом этапе атаманы Донского, Кубанского, Терского и Астраханского казачьих войск, а также председатель Союза горцев Северного Кавказа должны были провозгласить Доно-Кавказский союз суверенным федеративным государством. Особый интерес представляет содержавшееся в проекте положение, которое иначе как стремлением казачества дистанцироваться от общенационального движения против «германо-большевистской» тирании, назвать трудно. «Доно-Кавказский союз, говорилось в 12 пункте подготовленного правительством атамана П. Н. Краснова проекта, — провозглашая себя самостоятельной державой, объявляет, что находится в состоянии нейтралитета и… борется лишь с большевиками, находящимися на его территории».[109] (подчеркнуто мною В.С.).

Неудивительно, что в одном из докладов руководству белым движением на Юге России о политическом состоянии Дона, Кубани и Добровольческой армии за период с 26 ноября по 13 декабря 1918 г. содержалась нелицеприятная оценка «программы Краснова» как попытки вырвать почву из-под ног Добровольческой армии, «поставив ее командование на второй план, как в политическом, так и военном отношении».[110]

Испытав в зимне-весенние месяцы 1919 г. политику «расказачивания» со стороны большевистской власти, донское казачество впоследствии стало одним из самых активных участников гражданской войны, выступая в качестве союзника белого движения. Однако этого нельзя сказать о других казачьих образованиях. Верхи кубанского казачества стали достойными продолжателями сепаратной политики донского атамана П. Н. Краснова.

Именно с их подачи все лето 1919 г. шли напряженные дискуссии об образовании южнорусской власти, в которой Деникину и его правительству с самого начала отводилась второстепенная роль. Не признавая всероссийского значения Особого совещания председатель кубанского правительства П. И. Кургановский заявил 16 мая 1919 г. на страницах «Вольной Кубани», что насущной задачей, выдвигавшейся в порядок дня, становилось «образование союза между государственными образованиями… Дона, Кубани и Терека» с тем, чтобы путем «федерирования снизу приступить к воссозданию России».[111]

И хотя Деникин вскоре пошел на значительные уступки, практически полностью передавая будущему Совету министров исполнительные функции и оставляя за собой лишь руководство объединенными вооруженными силами, тем не менее кубанцы продолжали всячески затягивать переговоры, в то же время, как свидетельствуют сводки, отложившиеся в фонде политической канцелярии Особого совещания, агитируя по станицам против добровольцев.[112]

На последнем этапе борьбы зимой 1920 г. такая политика верхов кубанского казачества сыграла роковую роль. В решающий момент развернувшихся боевых действий за обладание Северным Кавказом кубанские войска, незадолго перед тем выделенные в отдельную армию, неожиданно оголили фронт, поддавшись на провокацию эсеров о возможном соглашении с большевиками, и, тем самым, помогли последним поставить точку в судьбе вооруженных сил Юга России к весне 1920 г.[113] Такая позиция казачества не являлась секретом для большевиков. Ленин, выступая перед слушателями Свердловского университета 24 октября 1919 г., при анализе положения на Южном фронте заявил, что белые там главным образом опирались на казаков, которые «боролись за свои привилегии».[114] Л. Д. Троцкий, в свою очередь, изучая сложившееся военное положение и отстаивая свой план кампании на Южном фронте осенью 1919 г. писал, что «задачи Деникина — наступательные, задачи Донского и Кубанского казачества — оборонительные в пределах их областей».[115]

Таким образом, не вдаваясь в анализ глубинных причин участия казачества в противобольшевистской борьбе, что является темой отдельного большого исследования, следует отметить, что казачество участвовало в белой борьбе скорее не в силу общенациональной идеи, а стремясь в новых исторических условиях отстоять свое привилегированное положение в государстве, сложившееся исторически и казавшееся незыблемым в силу его заслуг перед Россией. Чтобы привлечь его к борьбе А. И. Деникину не раз приходилось публично заявлять, что он ни при каких условиях не допустит покушения кого бы то ни было на казачьи вольности и внутреннее самоуправление, что казачество в своих внутренних делах полностью автономно.[116]

Что касается другого крупного отряда противников большевиков — армий правительств «Учредительного Собрания», то они создавались под прикрытием союзных войск в период активной подготовки Антанты к воссозданию Восточного фронта на российской территории. На Волге чехословацкого корпуса, на Севере и в Закаспийской области — английских экспедиционных сил. С первых шагов своей деятельности, опираясь на авторитет союзников, они преследовали цель добиться повторного созыва разогнанного большевиками в январе 1918 г. Учредительного собрания.

Борясь под красным флагом, эсеровские армии сохраняли весь пафос революционной борьбы, отгораживаясь как от большевиков, так и от белого движения, которое они рассматривали как реакционное. «Красное знамя, поднятое Комуч в момент восстания, — писал в самарской газете „Вестник Комуч“ его председатель Вольский, — является символом борьбы всех угнетенных против угнетателей, восстания народа против большевиков и немцев… Что касается русского национального флага, то его Комитет не рассматривал и полагает его на разрешение Учредительного собрания».[117]

Как отмечает западный исследователь русской гражданской войны Б. Линкольн, никто не боролся с таким ожесточением с Сибирским временным правительством,[118] как Комуч.[119] Тезис о том, что его вожди как представители избранного народом Учредительного собрания обладают всей полнотой государственной власти в стране, вступил в явное противоречие с целями более умеренных кругов российского общества. Что касается белого движения, то, по мнению Н. Н. Головина, для них «бороться за Учредительное собрание было равнозначащим борьбе за восстановление власти эсеров». Подобная перспектива, заключал профессор, не могла увлечь за собой главную массу офицерства.[120]

Переворотом адмирала Колчака в Омске 18 ноября 1918 г., свергнувшего власть уфимской Директории, Учредительное собрание 1-го созыва фактически было разогнано во второй раз, но теперь уже белыми. С этого момента истинное лицо таких эсеровских лидеров, как Чернов и K° ярко проявилось в провозглашении ими борьбы совместно с большевиками против белых.[121]

Отсутствие в программах деятельности эсеровских правительств общенациональной идеи стало причиной их внутриполитической изоляции.

Данное обстоятельство наиболее наглядно отразилось на судьбе самарского правительства. Поддержанное на начальном этапе борьбы с большевизмом, главным образом финансовой поддержкой союзников, рассматривавших волжский рубеж как наиболее вероятный для восстановления Восточного фронта, в дальнейшем, по мере изменения внешнеполитической ситуации к ноябрю 1918 г., правительство Комуч все более оказывалось в одиночестве.

Ни самая широкая демократия в районах, где властвовал Комитет членов Учредительного собрания, ни проведение в жизнь земельного закона, принятого на единственном заседании Учредительного собрания, ни наличие в созданной им «Народной армии» комитетов и комиссаров — ничто не помогло избежать скорого краха.

Таким образом, к концу 1918 г. армии эсеровских правительств окончательно сошли с арены противобольшевистской борьбы, а популярные вожди общероссийского революционного движения исключили себя из рядов активных борцов с большевизмом, провозгласив так называемый «третий путь» — «ни за белых, ни за красных», вскоре ставший основой «зеленого движения».

И, наконец, белое движение — центр притяжения разнородных политических и социальных сил, от монархистов до социалистов, от крестьянина и рабочего до крупного фабриканта и помещика, разделявших идею восстановления сильной могущественной России и готовых поступиться своими партийными принципами и жизненными привилегиями во имя объединяющей национальной идеи.

Таким оно мыслилось, но…, к несчастью для России, не стало. Слишком велик был груз социальных противоречий, разделявших общество.

Тем не менее пример служения Отечеству был дан. Он в неприметном, на первый взгляд, так называемом «Ледовом походе» 3,5-тысячной армии генерала Л. Г. Корнилова по кубанским степям, окруженной стотысячной группировкой войск командарма Сорокина. Здесь все стали рядовыми: и генерал, и помещик, и крестьянин. Все одинаково несли тяжелую ношу служения России, вот почему высокий нравственный порыв участников похода явился достойным примером выполнения своего служебного для одних и гражданского для других долга перед Родиной. Организационно белое движение включало в себя собственно вооруженные силы и общественно-политические организации, поддерживавшие белую идею. Из их взаимодействия возникла система власти на территориях, находившихся под управлением белых правительств.

Первоначально идея военной диктатуры рассматривалась только в перспективе, слишком свежи еще были коалиционные настроения в среде российской общественности. По мере того, как наиболее активно настроенные противники октябрьского переворота съезжались в Новочеркасск, который был избран центром для развертывания общенационального движения, все актуальнее становился вопрос об организации всероссийской власти.

18 декабря 1917 г. состоялся 1-й Военный совет вновь создаваемой русской армии, на котором с изложением программы предстоявших действий выступил генерал М. В. Алексеев. С участием прибывших из Москвы общественных деятелей: А. С. Белецкого (Белоруссова), В. А. Степанова, М. М. Федорова, кн. Гр. Н. Трубецкого, П. Б. Струве и А. С. Хрипунова на том же совещании был выработан проект организации власти на Дону. Таковая была создана в виде Триумвирата. По схеме, составленной Деникиным, генералу Алексееву поручалось гражданское управление, внешние сношения и финансы, генералу Корнилову командование армией, генералу Каледину — управление Донской областью. Верховную власть осуществлял Триумвират, которому предоставлялось право разрешать все вопросы государственного значения.[122]

Рабочий аппарат при Триумвирате был организован в форме Гражданского совета, в который к 9 января 1918 г. вошли М. М. Федоров, кн. Гр. Н. Трубецкой, П. Б. Струве — как делегаты от московских общественных организаций и персонально: П. Н. Милюков, Б. В.Савинков, А. С. Белецкий (Белоруссов) и Вендзягольский. Позднее, в качестве компромисса с претендовавшим на ту же роль «Донским экономическим совещанием» при донском атамане и правительстве во главе с Н. Е. Парамоновым, в Гражданский совет были введены Н. Е. Парамонов, А. П. Богаевский, С. П. Мазуренко и П. М. Агеев. Из 11 членов совета четверо являлись социалистами, а остальные примыкали к либеральным партиям.[123]

В задачи вновь созданного в противовес Совнаркому органа всероссийской власти помимо текущих хозяйственных вопросов входили: сношения с иностранцами и возникшими на казачьих землях правительствами; организация постоянной и прочной связи с российской общественностью и подготовка аппарата управления по мере продвижения вперед Добровольческой армии.[124] При конституировании совета Корнилов категорически потребовал, чтобы последний явился только органом совещательным при коллегии из трех генералов, а также включения в его состав начальника штаба и председателя вербовочного комитета по должности. Дополнительно Л. Г. Корнилов выговорил себе право назначения руководителей военнополитических центров Добровольческой армии с указанием, что эти лица будут получать инструкции только от штаба армии. Последняя мера, по мнению А. И. Деникина, давала возможность командующему армией вести собственную политику, независимо как от М. В. Алексеева, так и Гражданского совета.[125]

Ввиду неустойчивости казачества и самоубийства 11 февраля 1918 г. атамана А. М. Каледина ни Триумвирату, ни Гражданскому совету не суждено было сыграть сколько-нибудь значительной роли. Тем не менее созданная на Дону власть представляла некоторый противовес «Объединенному правительству Юго-Восточного союза».[126] По мнению профессора Н. Н. Головина, учреждение Триумвирата фактически упраздняло объединенное казачье правительство, тем самым затрудняя проведение верхами казачества независимой политики.[127]

С другой стороны, первая проба организации всероссийской власти наметила основные пути согласия белого движения с целями и задачами, которые ставило перед собой казачество в противобольшевистской борьбе.

Одновременно с этим открывшиеся перспективы для различных общественно-политических организаций через привлечение их к законодательной и организационной работе в органах управления белого движения создавали потенциал для расширения социального состава участников.

Но неудачный, в целом, опыт организации коалиционной власти в начальный период борьбы с большевизмом привел к тому, что с окончанием эмбриональной фазы развития белого движения всякие попытки создания многоголовых органов власти были отброшены в сторону и взят курс на военную диктатуру одного лица, при котором должно было образовываться правительство с совещательными функциями.

За образец такой схемы было взято «Положение о полевом управлении войск в военное время».[128] Данный документ, позаимствованный рус скими юристами за границей, сверенный с аналогичными «положениями» в таких странах, как Германия, Англия и Франция, представлял собой, по определению А. В. Колчака, «кодекс чисто военный диктатуры».[129] Считая данный закон «одним из самых глубоких и самых обдуманных военных законоположений»,[130] вожди белого движения тем не менее понимали, что управлять страной только на основании его статей невозможно. В Положении о полевом управлении войск не предусматривались меры, связанные с управлением страной, то есть вопросы финансового порядка, разрешения торгово-промышленных отношений и др. Поэтому объективно военная власть нуждалась в специалистах в области гражданского управления. Таким образом, военная диктатура в занимаемых белыми армиями районах складывалась из двух составляющих: главного командования и подчиненной ему гражданской власти.[131]

2 сентября 1918 г., по праву творца Добровольческой армии, Верховный руководитель Добровольческой армии генерал М. В. Алексеев издал приказ, по которому учреждалась должность помощника Верховного руководителя с назначением на нее недавно прибывшего в Екатеринодар генерала А. М. Драгомирова. Одновременно был образован военнополитический отдел с функциями канцелярии при Верховном руководителе.[132]

3 октября 1918 г. было принято «Положение об управлении областями, занимаемыми Добровольческой армией», написанное профессором права Петербургского университета К. Н. Соколовым.[133] По нему вся полнота власти в местностях, занятых армией, принадлежала Верховному руководителю или ее главнокомандующему. В них сохраняли свою силу все законы, принятые в России до октябрьского переворота большевиков. Для содействия Верховному руководителю «в делах законодательства и управления» подмандатными территориями при нем учреждалось Особое совещание, председателем которого назначался Верховный руководитель (главнокомандующий) Добровольческой армии. Особое совещание являлось совещательным органом при диктаторе и его постановления имели силу только с его санкции.[134]

Со смертью 7 октября 1918 г. генерала М. В. Алексеева функции Верховного руководителя унаследовал генерал А. И. Деникин. Антон Иванович Деникин — один из вождей борьбы против коммунизма — был, несомненно, более «пролетарского происхождения», чем его противники — Ленин, Троцкий и многие другие.

Придя после кончины М. В. Алексеева к руководству белым движением, А. И. Деникин продолжил работу по совершенствованию системы организа ции власти. 6 марта 1919 г. он утвердил ряд законопроектов по организации гражданского управления: «Временное положение о гражданском управлении в местностях, находящихся под управлением Главнокомандующего вооруженными силами Юга России», «Временное положение о Государственной страже», «Временное положение об общественном управлении городов», «Временное положение о выборах городских гласных» и др. За исключением положения о Государственной страже, все остальные документы были разработаны при «руководящем влиянии „Национального центра“ и на основании материалов, подготовленных еще на севере».[135]

Основные идеи законопроектов: объединение на местах высшей гражданской и военной властей в лице главноначальствующего; создание вертикальной структуры гражданского управления: главнокомандующий — начальник управления внутренних дел — главноначальствующий — губернатор начальник уезда, параллельно с военной: главнокомандующий — главноначальствующий — командиры частей; сосредоточение в руках командующего Государственной стражей охраны общественного порядка; создание условий для развития сети местного городского и земского самоуправления.

17 июля 1919 г. главнокомандующий утвердил «Временное положение о губернских и уездных земских учреждениях». Последние должны были состоять из гласных уездных и земских собраний и через выделяемые из своего состава управы заведовать всеми делами местного самоуправления.

Данью времени явилось положение, по которому постановления местных органов власти могли вступать в силу только по утверждении их «правительствующей властью»,[136] т. е. губернатором или начальником соответствующего уезда.

В тот же день А. И. Деникин утвердил «Правила об упрощенном по обстоятельствам военного времени управлении губернским и уездным земским хозяйством впредь до выборов земских гласных», по которому «Временное положение о губернских и уездных земских учреждениях» применялось с проведением в них новых всеобщих выборов, а до тех пор все обязанности по местному управлению должны были нести «земские собрания и земские управы», председатели которых назначались начальником управления внутренних дел по представлению губернатора, а должности членов управ должны были замещаться «по назначению губернатора по возможности из состава последнедействовавших управ».[137]

Наконец, с утверждением Деникиным 30 августа «Временного положения о волостных участковых земских учреждениях»[138] схема организации гражданской власти на территории вооруженных сил Юга России приняла завершенный вид. Таким образом, при организации власти на Юге России вожди белого движения стремились под прикрытием единоличной диктатуры создать широкую сеть местных демократических представительных земских и городских учреждений с целью образования твердой опоры своей власти и в перспективе передачи регионам всей полноты решения вопросов местного самоуправления.[139]

Что касается организации власти в других районах белого движения, то со временем она приняла примерно такую же форму, как на Юге, с теми или иными особенностями.

Так, характерной особенностью, наложившей отпечаток на всю деятельность адмирала А. В. Колчака, стало его избрание Верховным правителем и Верховным главнокомандующим на заседании Совета министров «всероссийского» правительства 18 ноября 1918 г.[140] По принятому в тот же день Советом министров закону «О временном устройстве государственной власти в России» осуществление верховной государственной власти передавалось им Верховному правителю, так же, как и командование всеми вооруженными силами Российского государства; Верховному правителю предоставлялось право принятия чрезвычайных мер для «обеспечения комплектования и снабжения вооруженных сил и для водворения порядка и законности»; все проекты законов в обязательном порядке шли на рассмотрение Совета министров и по одобрении последним поступали на утверждение Верховного правителя; в свою очередь свобода действий диктатора существенно ограничивалась положением, по которому все акты Верховного правителя должны были «скрепляться председателем Совета министров или главным начальником подлежащего ведомства»; в случае смерти Верховного правителя или тяжелой болезни, а также отказа от этого звания, осуществление верховной власти вновь возвращалось к Совету министров.[141]

Таким образом, на власть Колчака накладывались определенные ограничения, его акты не могли иметь силы без санкции председателя Совета министров или одного из членов правительства, он не имел права самостоятельно издавать законы и состоял в косвенной зависимости от Совета министров.

Исследование подлинных постановлений Совета министров в Государственном архиве Российской Федерации с факсимиле А. В. Колчака[142] обнаружило интересную деталь: ни на одном из них не сохранилось абсолютно никаких следов как-нибудь выраженного несогласия адмирала с тем или иным решением или хотя бы пунктом постановления правительства.

Возможно, неутвержденные постановления вовсе не попали в дела. Однако более вероятно, что Верховный правитель не считал себя вправе как-то выражать несогласие с уже принятыми правительством документами.

Совершенную противоположность Колчаку как диктатору являл А. И. Деникин. Подлинные протоколы Особого совещания буквально испещрены его пометками, которые, таким образом, или отменяли, или поправляли те или иные принятые совещанием постановления.[143]

Следовательно, если Деникин пользовался всей полнотой власти, за исключением казачьих территорий, то Колчак обладал правами только в рамках, предоставленных ему законодательно. К тому же согласие адмирала на присутствие в Сибири не подчиненных ему союзных войск и их командования впоследствии привело к вмешательству последних в решение многих вопросов внутри сибирского управления, вплоть до поддержки партизанских формирований со стороны вконец разложившихся к лету 1919 г. чехословацких отрядов. Союзники не только не помогали белым, но своими распоряжениями затрудняли функционирование и без того перегруженной Транссибирской железнодорожной магистрали, срывая своевременное снабжение войск пополнениями и материальными ресурсами.[144]

Общим для всех белых регионов являлось то, что диктатура сама по себе, в понимании лидеров белого движения, была не самоцелью, а средством, предварительным условием создания правового порядка в стране для подготовки и проведения всеобщих выборов в новое Учредительное собрание, когда повсюду в России будут созданы местные представительные учреждения. Все это справедливо было бы расценивать как отсутствие у белых реставрационных стремлений.

12 июня 1919 г. на обеде в честь отъезжавшего главы британской военной миссии генерала Бригса Деникиным был неожиданно для его окружения написан и оглашен широко известный в то время приказ № 145, в котором он, «исходя из глубокого убеждения в том, что спасение родины заключается в единой верховной власти и нераздельном с нею едином верховном командовании», заявлял о подчинении адмиралу Колчаку, как «Верховному правителю русского государства и Верховному главнокомандующему русских армий».[145]

Несколько дней спустя в приказе № 69 от 16 июня 1919 г. по вооруженным силам Юга России подчеркивалось, что «до получения указаний о порядке осуществления государственной власти в областях», находившихся под управлением Деникина, Особому совещанию и всем подлежащим ведомствам, органам управления и суда «продолжать свою работу на основании действующих узаконений», руководствуясь указаниями главнокомандующего и «памятуя лишь о благе Российской державы».[146] С получением сообщения о подчинении Деникина, Колчак телеграммой от 2 июля 1919 г. сообщал в Екатеринодар об учреждении должности заместителя Верховного главнокомандующего с назначением на нее главнокомандующего вооруженными силами на Юге России.[147]

Впоследствии, в ответ на просьбу делегации генерала Драгомирова[148] определить рамки полномочий власти генерала Деникина Колчак в телеграмме от 1 сентября 1919 г. очертил пределы власти главнокомандующего на Юге России. В области управления — главнокомандующий осуществляет всю полноту власти. Ему предоставляется самостоятельное руководство внешней политикой в «пределах вопросов, касающихся вверенной главнокомандующему территории и не имеющих общегосударственного значения…» В области законодательства главнокомандующему предоставляется право издания постановлений, имеющих силу законов. Постановления эти «не могут касаться основных начал государственного устройства». В области судебной на территории Юга России должны были действовать судебные учреждения по указу Российского правительства. В качестве высшей инстанции учреждались временные местные присутствия Сената. «В деле управления и законодательства главнокомандующему оказывает помощь Особое совещание из начальников ведомств, пользующихся правами министров. Для обсуждения вопросов общего значения для всех местностей, освобожденных вооруженными силами Юга России, может быть образован междуобластной совет из представителей отдельных самоуправляющихся областей и прочих губерний». Что касается общего руководства в области внешней политики, а «равно в области денежного обращения, валютной и земельной политики», то таковое «принадлежит российскому правительству».[149]

Таким образом, с учетом того, что ранее архангельское правительство и генерал Юденич признали Колчака, объединение власти белых правительств было завершено. Хотя оно и не привело к признанию Российского правительства адмирала Колчака союзниками, тем не менее сам факт объединения ярко демонстрировал всему миру отсутствие у белых вождей каких-то корыстных побуждений в борьбе с большевиками. Факт подчинения Колчаку характеризует Деникина как человека, ставившего превыше всего интересы России и готового служить ей, как того требовало понимание им своего долга. Это был акт высокой нравственной силы, придавший белому движению энергию для продолжения борьбы.

Вооруженные силы белых подразделялись на добровольческие и регулярные. Добровольческие отряды создавались в начальный период борьбы и впоследствии стали элитными войсками, особенно в составе вооруженных сил Юга России. Таковыми являлись прежде всего так называемые «цветные полки», ставшие со временем хранителями традиций добровольческого движения: «Корниловский ударный полк», «Офицерский генерала Маркова полк», «Офицерский стрелковый генерала Дроздовского полк», «Партизанский генерала Алексеева полк».

Регулярные части создавались путем мобилизации населения.

Комплектование войск осуществлялось несколькими способами: набором добровольцев, мобилизацией населения и захватом пленных красноармейцев.

Набор добровольцев осуществлялся посредством агитации среди населения многочисленных вербовочных бюро или центров Добровольческой армии, к середине 1918 г. действовавших в Киеве, Чернигове, на Волыни, в Подолии, Елисаветграде, Таганроге, Екатеринославе, Одессе, Николаеве, Тифлисе, Сухуми, Харькове, Полтаве, в Крыму, Могилеве, Кисловодске, в Сибири, Москве, Саратове и других городах центральной России.[150]

Задачи центров видны из отчета генерала М.Штенгеля, начальника Таганрогского центра, главнокомандующему от 16 августа 1919 г. За отчетный период работа центра заключалась «в распространении идей Добровольческой армии, в вербовке солдат и офицеров, в сборе оружия и обмундирования, денежных средств, разведке и контрразведке…» Связь осуществлялась через специальных курьеров. За год в Добровольческую армию было отправлено 400 офицеров, 3500 солдат, оружие, обмундирование, медикаменты и кроме того сдано 120 тыс. рублей.[151]

Подобные центры с февраля 1919 г. действовали также за рубежом среди русских военнопленных. Руководитель центра по набору добровольцев в Германии генерал Потоцкий в письме на имя генерала Драгомирова от 24 февраля 1919 г. сообщал об открытии отделения в Польше по отправке русских офицеров-добровольцев в армию, о передаче финансовой помощи в офицерский комитет в Праге для организации инструкторской офицерской роты «в предвидении военных формирований, предполагаемых из среды военнопленных». Потоцкий видел свою главную задачу в том, чтобы помешать проезду военнопленных в Красную Армию. Он предполагал отправить в Добровольческую армию до 1000 офицеров и 12–25 тыс. солдат.[152] Мобилизация населения стала основным способом комплектования войск в Сибири. Постановлением Временного Сибирского правительства от 31 июля 1918 г. первый призыв молодых людей 1898 и 1899 годов рождения объявлялся на конец августа. Призыву подлежало «все коренное русское население… и переселенцы, прибывшие в Сибирь до 1 января 1915 г.» Продолжительность воинской службы устанавливалась в два года.[153]

Как показывает переписка, шедшая через министерство внутренних дел, первоначально мобилизация населения проходила успешно. Об этом сообщали уполномоченные из Семипалатинска, Тары, Томска, Усть-Каменогорска, Ишима, Тобольска и других городов.[154]

Приказом командующего Сибирской армией № 53 от 30 августа 1918 г. была образована особая комиссия «для решения вопросов по организации армии» под председательством начальника штаба армии генерала П. П. Белова. Комиссией было решено разбить территорию Сибири и Дальнего Востока на 5 корпусных районов во главе с соответствующими командирами: Уральский, Среднесибирский, Степной, Восточно-Сибирский и Приамурский. Ими были назначены командовать: генерал от артиллерии М. В. Ханжин, генерал-майор А. Н. Пепеляев, генерал-майор А. Ф. Матковский (сменил генерала П. П. Иванова-Ринова, назначенного командующим Сибирской армией вместо убывшего вскоре на юг России генерала А. Н. Гришина-Алмазова), полковник Элерц-Усов и полковник Г. М. Семенов. Была принята территориальная система комплектования.

Планировалось, что каждый уезд выставит в среднем один полк. Две губернии формировали корпус, включавший две дивизии, по численности доходившие до 10 тыс. человек. Как отмечалось 9 сентября 1918 г. на одном из заседаний комиссии, мобилизация двух возрастов дала Степному корпусу 39 тыс., Уральскому — 33 тыс. и Среднесибирскому — 50 тыс. человек. Ожидалось, что в целом призыв должен был дать около 200 тыс. человек.[155]

Решения комиссии по вопросам организации сибирских войск были утверждены приказом по армии № 80 от 4 октября 1918 г.[156] С этого момента формирование войсковых контингентов велось главным образом на основе мобилизации сибирского населения, хотя, добровольческий принцип действовал и в Сибири. Но добровольчество не получило там широкого распространения, так как главные усилия командования сосредоточивались на проведении призывных кампаний.

К 10 июня 1919 г. вооруженные силы под командованием адмирала Колчака уже состояли из трех армий: Сибирской под командованием генерала Гайды численностью 57 тыс. штыков и 4 тыс. сабель; Западной под командованием генерала К. В. Сахарова численностью 24 тыс. штыков и 6500 сабель и Южной под командованием генерала П. П. Белова численностью 15 тыс. штыков и 12 тыс. сабель. Кроме того, на отдельных направлениях действовали Уральская армия генерала Толстова (на территории Уральского казачьего войска) и 2-й отдельный Степной корпус генерала Ерофеева. Всего в армиях Колчака к указанному выше числу числилось 95547 штыков и 22581 сабля.[157]

Однако отсутствие средств на содержание армии, трудности с доставкой по единственной железнодорожной линии от Владивостока необходимых предметов снабжения и многие другие причины сдерживали процесс увеличения численности войск. Например, в Западной армии к 10 июня 1919 г. было 1714 невооруженных бойцов, а в Южной — 7089.[158] А вот как описывал обеспеченность обмундированием Западной армии к маю 1919 г. ее командующий генерал К. В. Сахаров: «…внешний вид этих русских полков… как будто это были не воинские части, а тысячи нищих, собранных с церковных папертей. Одежда на них самая разнообразная, в большинстве своя, крестьянская… но все потрепалось, износилось за время непрерывных боев… почти на всех рваные сапоги, иногда без подошв; кое-кто в валенках (2-я половина мая!), у иных ноги обернуты тряпками и обвязаны веревочкой; татары большей частью в лаптях. Штаны почти у всех в дырах, через которые просвечивает голое тело. Сверху одеты кто как: кафтаны, зипуны, рубахи и изредка попадается солдатский мундир или гимнастерка. Офицеры ничем не отличались по внешности от солдат. Они стояли в строю, обвешанные мешками и котомками с патронами и все тело их, согнутые ноги, опущенные плечи — показывало, как они устали за время долгой войны и последних боев…»[159] Далее генерал указывал на полное отсутствие белья, отсутствие возможности готовить и давать горячую пищу ввиду недостатка походных кухонь, в результате чего войска были вынуждены питаться консервами и хлебом.[160]

Неудивительно, что при подобных условиях обеспечения армии имелся довольно высокий процент дезертирства мобилизованных. Те же причины нередко приводили и к грабежам местного населения под видом реквизиций. Боевой дух таких войск был невысок. Поэтому при первых поражениях мобилизованные или расходились по домам, или переходили на сторону противника.

Со временем самым простым способом восполнения потерь стал захват пленных у Красной Армии. Он получил наибольшее распространение в армиях Деникина. Если при зарождении Добровольческой армии солдатская масса в ее составе почти отсутствовала, то с течением времени наблюдался рост ее численности. Последний происходил главным образом за счет захваченных в плен красноармейцев. Ко времени боев 1920 г. за Крымский полуостров, по оценке полевых командиров, они составляли до 90 процентов состава даже лучших офицерских полков и в боях действовали безукоризненно.[161]

По мнению составителя сборника, посвященного Корниловскому полку, М. А. Критского, среди бывших красноармейцев редки были случаи ухода обратно к красным или массовые сдачи в бою. Дезертирство наблюдалось в основном в моменты кризисов. Солдат, прямой представитель русского народа, не был враждебен белому движению и очень ценил простые дружелюбные отношения с офицерами в боевой и бытовой обстановке.[162]

По состоянию на 18 октября 1919 г., когда вооруженные силы Юга России переживали время наибольших успехов в продвижении к Москве, они включали 7 группировок войск: войска Северного Кавказа под командованием генерала И. Г. Эрдели численностью 11167 штыков и 5513 сабель; Кавказскую армию генерала барона П. Н. Врангеля, 8640 штыков и 6115 сабель; Донскую армию генерала В. И. Сидорина, 25834 штыка и 24689 сабель; Добровольческую армию генерала В. З. Май-Маевского, 17791 штык и 2664 сабли; войска Киевской области генерала А. М. Драгомирова, 8551 штык и 331 сабля; войска Новороссийского края генерала Н. Н. Шиллинга, 12585 штыков и 1570 сабель и войска Черноморского побережья под командованием генерала Тяжельникова численностью 6504 штыка и 1303 сабли. Всего, таким образом, в вооруженных силах Юга России по состоянию на 18 октября 1919 г. числилось: 107395 штыков и 45687 сабель.[163]

Северо-Западный фронт генерала Н. Н. Юденича к октябрю 1919 г. включал только Северо-западную армию генерала А. П. Родзянко (на время операции на Петроград командование ею принял на себя генерал Юденич) в составе: 1 стрелкового корпуса под командованием графа Палена численностью 5500 штыков и 600 сабель; 2 стрелкового корпуса генерала Арсеньева, 5500 штыков и 100 сабель и отдельных частей общей численностью 3500 штыков. Всего в Северо-Западной армии насчитывалось 17800 штыков и 700 сабель.[164]

Что касается Северного фронта, то там долгое время всем заправляли англичане. Все войска до августа 1919 г., момента начала завершения эвакуации союзных войск, находились в полном подчинении союзного командования. Русскими силами, действовавшими на второстепенных направлениях, командовал генерал Марушевский. Последний так оценивал свою деятельность: «Русское военное командование было лишено самостоятельности и исполняло предначертания союзного штаба».[165]

После того, как 27 сентября 1919 г. последний солдат союзников покинул Северную область, собственно и началась история белого движения на Севере. Его возглавил генерал Е. К. Миллер, еще в июле сменивший генерала Марушевского. К этому времени русские войска состояли из 12 Северных стрелковых полков и 3 Северных драгунских эскадронов, входивших в состав войск восьми районов: Двинского, Пинежского, Печорского, Мезенского, Селецкого, Железнодорожного, Онежского и Мурманского общей численностью 20000 штыков и 300 сабель.[166]

Таким образом, численность войск белых, действовавших на различных фронтах гражданской войны, можно свести в таблицу.

Приход в белое движение различных общественно-политических организаций обусловливался теми процессами, которые происходили в различных кругах российской общественности и приводили к выделению из ее среды наиболее деятельного состава политиков. Последние, в конечном счете, образовали три основные «внепартийные» политические организации: Союз возрождения России, Национальный центр и Совет государственного объединения России, объединивших слева направо широкий спектр разнородных политических сил.

Таблица. Боевая численность войск белого движения на фронтах гражданской войны:

Фронты белого движения: Количество штыков: / Количество сабель:

Южный 107395 / 45687

Восточный[167]95547 / 22581

Северо-западный 17800 / 700

Северный 20000

Итого: 240742 / 68968

Как следует из анализа эмигрантского историка С. Мельгунова, активные деятели Союза возрождения действовали главным образом на востоке, в то время как члены Национального центра, к которым впоследствии присоединились активные участники Совета государственного объединения, на Юге.

Восприняв белую идею, указанные организации проводили широкую общественно-политическую работу по изысканию средств на организацию белой борьбы, стремились формировать общественное мнение в странах держав Согласия на оказание моральной и материальной поддержки движению, активно участвовали в законодательной практике белых правительств и принимали участие в управлении занимаемыми белыми армиями областями.[168] Опираясь на многочисленные свидетельства непосредственных участников белого движения[169] и документы той поры, содержащиеся в фондах Государственного архива Российской Федерации,[170] можно сделать следующий вывод. Общественно-политическая поддержка белого движения в целом способствовала превращению его из партизанской борьбы нескольких тысяч добровольцев в организованную силу, выступавшую на четырех фронтах гражданской войны и активно использовавшую помощь союзников для ликвидации большевизма с целью установления в стране основ правового демократического государства в интересах не одного или нескольких классов, а всего населения России.

Оформившаяся организационная структура белого движения содействовала осуществлению целей борьбы, пропаганде идей добровольческого движения и привлечению в него новых сил, а также поддержке его со стороны мирового общественного мнения.