Правоохранительная политика Дутова и террор

Правоохранительная политика Дутова и террор

Дутову, как и другим облеченным властью людям, неизбежно приходилось сталкиваться с необходимостью осуществления собственной правоохранительной политики, а в условиях войны еще и карательных мероприятий. Сложность заключалась в том, что, несмотря на многочисленные приказы, регламентировавшие эту сферу, механизмы, позволявшие реально проконтролировать их надлежащее исполнение на местах, практически отсутствовали.

Уже 23 ноября 1917 г. Дутов издал приказ о недопустимости самосудов, в котором было отмечено, что «в Войсковое правительство поступили сведения и документы, свидетельствующие, что некоторые поселковые общества казачьего войска выносят смертные приговоры лицам, подозревающимся или уличенным в грабежах, кражах и т. п. преступлениях, некоторые из таких приговоров уже приведены в исполнение. Это явление глубоко безнравственного и антигосударственного характера, оно в корне должно пресекаться самым энергичным образом со стороны войсковых учреждений и должностных лиц. Войсковое правительство… решило, не останавливаясь ни перед какими суровыми мерами воздействия, раз и навсегда искоренить позорную и антигосударственную политику поселковых обществ в изыскании способов наказания преступников посредством составления смертных приговоров»¹⁷²¹. Однако на практике самосуды продолжались и после этого приказа.

По возвращении Дутова в Оренбург население города было уведомлено о том, что «никакие погромы – ни на религиозной, ни на национальной, ни на классовой почве – допущены не будут. Всякие насилия над личностью и имуществом граждан будут пресекаться в корне и караться самым беспощадным образом. Призываю граждан г. Оренбурга к спокойствию и доверию, а со смутьянами, распространяющими ложные слухи, будет поступлено по всей строгости закона»¹⁷²². Новая администрация требовала осуществлять реквизиции только в установленном законом порядке¹⁷²³.

С осени 1917 г. на территории войска стал функционировать мировой суд, станичные суды были упразднены. Летом 1918 г. на подконтрольной Дутову территории Оренбургского военного округа была восстановлена милиция, существовавшая при Временном правительстве. Вскоре по освобождении Оренбурга от красных Дутов писал в приказе по Оренбургскому военному округу: «Подтверждаю мое категорическое требование о том, чтобы не было никаких самочинных обысков и арестов, а также захвата чужого имущества. Виновные будут привлекаться к ответственности по законам военного времени»¹⁷²⁴.

При штабе обороны Оренбургского казачьего войска существовал отдел охраны войск, выполнявший и милицейские функции, однако стремление Дутова к самостоятельности привело к созданию особой войсковой милиции, получившей позднее название областной военной милиции (приказ Войскового атамана Оренбургского казачьего войска № 34 от 26 августа 1918 г.). Фактически некоторое время сосуществовали войсковая и военная милиции, первая – в ведении Войскового правительства, а вторая – в ведении областного уполномоченного Комуча¹⁷²⁵. К работе в милиции активно привлекалось местное, в том числе нерусское, население. Вернулись на службу и некоторые работники милиции, существовавшей при Временном правительстве.

К октябрю 1918 г. были разработаны штаты милиции, помощник начальника областной милиции П.С. Архипов составил «Учреждение областной милиции» и инструкцию для младших милиционеров¹⁷²⁶. Все служащие войсковой милиции считались мобилизованными на действительную военную службу. Существовали отряды конной и пешей милиции, причем конная комплектовалась только казаками. Существовала и войсковая железнодорожная милиция. На местах работали участковые начальники, начальники городской и уездной милиции. Областную войсковую и военную милицию возглавляли капитан (позднее – полковник) А.М. Булгаков (видный деятель антибольшевистского повстанческого движения в низовых станицах Оренбургского казачьего войска), а с 15 сентября 1918 г. есаул (позднее – полковник) В.Н. Литвинов. При управлении милиции существовали уголовный (с 1 октября 1918 г. – Оренбургское областное уголовное бюро) и политический отделы.

При уголовном бюро предполагалось оборудовать судебную фотографию, сформировать картотеку преступников, открыть фотографический и уголовно-сыскной музеи, оборудовать цейхгауз для переодеваний и гримировки агентов. Офицеры, служившие в милиции, носили положенную им форму (армейскую или казачью), для классных чинов милиции было установлено защитное обмундирование, погоны из белого галуна на синем сукне с синими просветами, синий узкий кант по наружному продольному шву брюк. Погоны нижних чинов милиции были синими с нанесенной на них трафаретной шифровкой «В.М.». Милиционеры обшивали воротники рубах в два ряда, грудь в один ряд (старшие милиционеры – галуном, младшие – синим кантом), помещали на ней газыри для патронов. Впрочем, организованная Дутовым милиция не была признана омским правительством¹⁷²⁷. По мнению представителя войска в Омске Н.С. Анисимова, «совершенно не желающая считаться с исключительностью обстановки Министерская власть разрушала все, что с таким трудом создавалось, не давая взамен решительно ничего»¹⁷²⁸.

В своих действиях милиция руководствовалась законами Временного правительства и дореволюционным законодательством, но постепенно ряд деяний, ранее предусмотренных Уложением о наказаниях, был изъят из общей подсудности и обращен к административному разрешению (возможности выплатить штраф). В связи с эвакуацией судебных учреждений из Оренбурга осенью 1918 г. судопроизводство в городе прекратилось, в городе участились кражи со взломом.

Небезынтересен характер и количество наиболее распространенных преступлений. К сожалению, статистические данные (количество уличенных преступников) на этот счет по состоянию на январь 1919 г. имеются только по Верхнеуральскому, Троицкому и Челябинскому уездам Оренбургской губернии, не подчинявшимся Дутову в административном отношении¹⁷²⁹ (см. табл. 10).

Таблица 10

Как видно из таблицы, несмотря на очевидную неполноту данных, наиболее высоким уровень раскрываемости преступлений, как, вероятно, и уровень самой преступности, был в Челябинском уезде, что, по всей видимости, объясняется наличием здесь важной железнодорожной магистрали и существенно большей политической и экономической значимостью этого района в сравнении с находившимися на периферии Верхнеуральским и Троицким уездами. Показательно и то, что большой размах получили хулиганство и самогоноварение.

Приоритетной задачей милиции была борьба с дезертирством и спекуляцией. В отношении последней Дутов пошел на постепенное ужесточение наказания – штраф в 1000 руб. был увеличен в три раза, а когда и это не дало результата, за спекуляцию 26 октября 1918 г. был установлен расстрел без суда и следствия по докладу обстоятельств дела самому атаману. В моем распоряжении нет сведений о том, насколько активно эта мера применялась на практике. В одном из приказов Дутов отмечал, что «спекуляция в городе Оренбурге все увеличивается. Обычные способы борьбы не оказывают действия. Входя в интересы беднейшего класса населения, я принужден принять суровые меры, почему объявляю всех спекулянтов, без различия класса, состояния и пола, вне закона, как предателей Родины, забывших честь, совесть и свой долг перед отечеством в его страдные дни. Все задержанные спекулянты подлежат без суда и следствия расстрелу по докладу мне всех обстоятельств дел. Исполнение этого приказа возлагаю на Главного Начальника Оренбургского Военного Округа»¹⁷³⁰. В ноябре борьба со спекуляцией и самогоноварением в прифронтовой полосе была передана в ведение командующих группами войск. Последнее (впрочем, вне прифронтовой полосы) каралось довольно слабо (15 суток ареста)¹⁷³¹, очевидно, в связи с повсеместным распространением этого преступления. Милиция также занималась надзором за санитарным состоянием магазинов и трактиров, цензурой фильмов, начальник милиции выдавал разрешения на проведение собраний и митингов. Годовой расход на милицию, по данным 1918 г., составлял 7 миллионов руб.¹⁷³²

В отношении цензуры Дутов в октябре 1918 г. просил представителей оппозиционной печати оградить Войсковое правительство от фельетонов и высмеивать лишь его самого¹⁷³³. В целом при Дутове, несмотря на некоторые ограничения военного времени (в отношении непечатания наименований конкретных воинских частей и соединений, а также оперативной информации), соблюдалась свобода печати, существовала независимая пресса.

Профессиональная подготовка сотрудников милиции на территории Оренбургского казачьего войска оставляла желать лучшего. По мнению губернского уполномоченного Комуча П.В. Богдановича, милиция обнаружила «полное незнакомство с[о] своими правами и обязанностями и отсутствие служебного такта»¹⁷³⁴. Так, в середине июля 1918 г. начальник областной милиции приказал арестовать на трое суток члена Оренбургской Городской Управы Крангачева во время служебных занятий последнего, т. к. он не явился в кабинет начальника милиции по первому требованию. Лишь вмешательство городского головы предотвратило арест. В конце июля во время представления в городском театре начальник милиции потребовал освободить ложу театрального комитета от членов городского самоуправления, утверждая, что это атаманская ложа, которую должен занять Генерального штаба полковник Н.А. Поляков. Ложа была очищена – городскому голове и двум членам управы пришлось пересесть. В начале 1919 г. при отступлении казачьих частей в глубь войска милиция отличилась грабежами и бесчинствами в некоторых станицах и поселках, причем ее деятельность стала предметом разбирательства на Войсковом Круге¹⁷³⁵.

Компетентность отдельных служащих милиции вызывала уныние. Известен случай, когда большевистским подпольщикам в Троицке без особых усилий удалось ввести в заблуждение следствие, инсценировав самоубийство поручика местной милиции, вышедшего на след подпольщиков и на самом деле ликвидированного ими самими¹⁷³⁶. Добавлю, что на службу в милицию попали и некоторые сторонники красных¹⁷³⁷, которые своими действиями могли пытаться преднамеренно дискредитировать власть Дутова.

Милиции было мало. По этой причине в поездах была плохо поставлена проверка документов, и рабочие Ташкентской железной дороги летом – осенью 1918 г. имели возможность связываться с красными на Ташкентском фронте через поездную прислугу¹⁷³⁸. Кроме того, из-за отсутствия милиции наведением порядка в тылу вынуждены были заниматься военные. Уже в середине марта 1919 г. Дутов приказал при каждом корпусе и дивизии сформировать отряд особого назначения для водворения порядка в тылу¹⁷³⁹.

Фактически же сельское население было предоставлено само себе. «Безобразничают, озорничают не приведи Бог как! Прямо большевики готовые… И ждут их, вот тебе крест!» – заявила генералу С.А. Щепихину хозяйка постоялого двора, рассказывая о местных жителях¹⁷⁴⁰.

Дутов стремился распространить деятельность особой войсковой милиции и на Тургайскую область, что повлекло значительные сложности, связанные с не вполне ясным положением этой области в административном отношении. С одной стороны, область была включена в Оренбургский военный округ, который сначала непосредственно, а затем через помощников был подчинен Дутову. С другой стороны, в Тургайской области существовала своя гражданская администрация в лице областного комиссара, а позднее управляющего областью А.В. Матвеева. Кустанайский уезд помимо этих двух властей в начале 1919 г. подчинялся также приказам командующего Западной армией генерал-лейтенанта М.В. Ханжина. Серьезный конфликт по поводу административного подчинения этого региона возник уже в ноябре 1918 г., когда Дутов попытался заменить созданную Матвеевым в Тургайской области милицию своей. Противоборство длилось до марта 1919 г. и закончилось подчинением тургайской милиции руководству Оренбургского военного округа на театре военных действий¹⁷⁴¹. Налицо был хаос в управлении областью, что стало одной из причин серьезных антиправительственных выступлений населения в районе Кустаная в 1919 г.

В связи с беспорядками в Кустанайском уезде Дутов писал Верховному Правителю адмиралу А.В. Колчаку 24 апреля 1919 г.: «По приезде в Троицк я очень внимательно занялся Кустанайским уездом. Мятеж в общем подавлен, но далеко еще не кончен. Много дезертиров и хулиганов ускользнуло на юг, а главное – убежали их руководители [А.] Жиляев и [Л.И.] Таран. По агентурным данным, у них вновь набирается шайка, и им прислали пулеметы и оружия из Челкара, Казалинска и даже Ташкента. В настоящее время большевики скапливаются в Аксуате, что на вновь строящейся Сиб[ирской] жел[езной] дор[оге] Орск – Атбасар. Есть сведения, что Тургай, Иргиз, Кара-Бутак и станция Челкар служат притоном большевических (так в документе. – А. Г.) организаций. У меня все на фронте и далеко под Оренбургом, выделить что-либо в степи я сейчас не могу. Мною послано в Аксуат баталион пластунов и в г. Кустанае и его окрестностях стоят небольшие карательные партии, но их очень мало. Я оставил в Кустанае учебную команду полка Сахарова, и там больше ничего нет. 4-я кадровая бригада, находящаяся в Кустанае, должна быть оттуда выведена в Челябинск, ибо иначе она не может заниматься обучением вновь призванных и нельзя собрать мобилизованных, ибо они поглотят небольшой кадр и повторится Кустанайское восстание. В то же время настоятельно необходимо иметь пехотный гарнизон в Кустанае с пулеметами. Отряды из корпуса Каппеля ушли обратно, и теперь нет сил. Я обращался в Ставку с просьбой поставить в Кустанае батальон пехоты, но мне отказали, почему я считаю долгом предупредить Ваше Высокопревосходительство о могущих быть недоразумениях… Гор[ода] Троицк и Кустанай совершенно не надежны в политическом отношении, здесь до прихода моего со штабом была преступная распущенность власти. Даже присылаемых из станиц большевиков следственные] комиссии немедленно освобождали. Городские думы ниже всякой критики. Теперь штаб мой ушел из Троицка и опять повторится прежнее. Власть местная всецело заодно с купечеством, оно гл[авным] образом] татарское, покровительствует ему и отсюда озлобление низов и рабочего класса. В эти города надо дать твердые воинские части и решительных администраторов. Как пример здешних судебных властей – приведу пример. Пользуясь мои[м] пребыванием в Омске, выпустили из тюрьмы Каргина, бывшего атамана 1-го округа, разложившего округ и казачьи части, следствием чего и были неудачи на Оренб[ургском] фронте. Этот же Каргин агитировал против Вас, как Правителя, а против меня, как атамана. Каргин участник заговора башкир, совместно с Валидовым и полк[овником] Махиным 5 декабря 1918 г. Я арестовал этого господина, и в мое отсутствие выпустили. Я как приехал, так вновь арестовал и, не надеясь на суд Троицка, отправил его в Ставку. При таких обстоятельствах работать трудно. Комкоры моей армии доносят, что большевики разбегаются по деревням с некоторым запасом оружия для поднятия в будущем восстаний в тылу при удалении армии. Мною приняты меры – посланы по всем деревням района армии отряды для сбора оружия, вылавливания большевиков и расстрела тех, у кого будет найдено оружие и боевое снаряжение…»¹⁷⁴²

Оренбургского атамана серьезно беспокоили правопорядок и законность на вверенной ему территории. В письме Колчаку от 24 апреля 1919 г. он отметил, что «…суда в деревне нет… Суды и следователи работают из рук вон плохо, 60 % судейских служили и при большевиках, а до деревни суд совсем недоступен»¹⁷⁴³. Высказывание Дутова справедливо – многие служащие действительно служили, что называется, при всех режимах¹⁷⁴⁴. Есть данные о проникновении в следственные органы сторонников большевиков¹⁷⁴⁵. Произвол коснулся и самого оренбургского атамана, на квартире которого в Оренбурге в июле 1918 г. был произведен обыск¹⁷⁴⁶.

Слабость правоохранительных органов влекла за собой не только беспорядки и рост преступности на местах, но и вынуждала население самостоятельно изыскивать способы наведения порядка на своей территории. Так, на станичном сходе станицы Урлядинской 7 июля 1919 г. было постановлено, что «нельзя дожидаться, когда все дураки образумятся и вся сволочь засовестится. Мы всеми силами поможем поддержать в будущем предначертанные Вами (адмиралом Колчаком. – А. Г.) порядок и законность, ибо, наученные горьким опытом гражданской войны, не устыдимся более ложного прозвища «нагаечники»¹⁷⁴⁷. Впрочем, этот документ не был проявлением правоохранительной политики Дутова, а лишь явился результатом ее слабости.

Местное население по-разному относилось к белым. По мнению генерал-майора К.Я. Гоппера, «крестьянское население Оренбургской и Уфимской губ. к западу от реки Ик, где чередуются села и деревни башкирские, русские, малорусские и казачьи, в большей своей части было пассивно, за исключением некоторых русских деревень, открыто сочувствовавших большевикам. По мере удаления к юго-востоку, в богатой долине реки Сакмары и в плодородных степях между реками Сакмарой и Уралом, большевизма уже почти не было заметно, но еще южнее, на границе с Киргизией, т. е. между Орском и Актюбинском, снова встречались села, давшие много добровольцев красной армии; в одном селе был даже священник, не скрывавший своих симпатий к большевизму»¹⁷⁴⁸.

При этом красные на Урале вели беспощадный террор против целых сословий, в числе которых, прежде всего, были казачество и духовенство. Только в 1918 г. в Оренбургской епархии было убито 15 священников, пострадало в общей сложности не менее 60¹⁷⁴⁹. К ноябрю 1918 г. в Оренбургском казачьем войске было сожжено 14 станиц, уничтожено 4110 дворов¹⁷⁵⁰, точные данные о количестве разграбленного и испорченного имущества, сожженного хлеба, угнанного скота неизвестны. В некоторых станицах, например в Донецкой, красные весной 1918 г. уничтожали всех, кто попадался под руку, не щадя даже женщин и стариков, всего было убито около 50 человек, сожжены дома и церковь¹⁷⁵¹.

Небезынтересно, что уже в апреле 1919 г. Дутов получил из Омска телеграмму с текстом печально известного циркулярного письма Оргбюро ЦК РКП(б) от 24 января 1919 г. о терроре против казачества. Текст этого документа был опубликован в приказе начальника штаба Верховного главнокомандующего № 334 от 17 апреля 1919 г. и вслед за этим получил самое широкое распространение в белой печати, что явно способствовало дискредитации советских порядков¹⁷⁵². Независимо от этого документа в отношении казаков со стороны красных имели место невероятные зверства, часть сведений о которых с указанием конкретных имен и населенных пунктов, где подобные случаи имели место (что позволяет с доверием отнестись к такой информации), публиковалась в антибольшевистской прессе¹⁷⁵³. Кроме того, Дутов располагал соответствующими фактами по линии военной разведки, в том числе и агентурной (например, было достоверно известно, что в Актюбинске красные летом 1918 г. расстреливали по 10–12 человек за ночь¹⁷⁵⁴). Подробности происходившего в данном очерке излишни. Важно лишь то, что эти факты не могли не повлиять на отношение Дутова к собственной правоохранительной политике.

В отечественной исторической науке исследователи и публицисты, основываясь на вырванных из контекста, тенденциозно подобранных, непроверенных фактах и предположениях, традиционно изображают режим Дутова как царство террора¹⁷⁵⁵. Первые подобные оценки появились сразу после Гражданской войны. Один из авторов уже в 1920-е гг. писал, что якобы при Дутове «грабежи, убийства в городе (Оренбурге. – А. Г.) стали обычными. Выпущенные из тюрем уголовники работали как никогда, Дутов особенно решительных мер к восстановлению порядка и спокойствия не принимал. Он сам боялся за свою жизнь: ездил всегда окруженный плотным кольцом бородачей-казаков. Боясь отравы, он всегда опасливо ел, ел только после того, как с этого же блюда ели угощающие… Пристрастный издавна к алкоголю, Дутов в это время пил все больше, последние дни своего владычества он никогда не расставался с флягой водки»¹⁷⁵⁶. Для большевиков важно было максимально очернить своего противника, тем более что события Гражданской войны в 1920-е гг. еще были свежи в памяти населения и вполне могли повториться.

Странно то, что эта тенденция сохранилась и в постсоветской историографии. Для изобличения «зверств» Дутова, как ни парадоксально, до сих пор используются пропагандистские материалы его противников. Похоже, некоторые авторы вообще не ставят перед собой задачу непредвзято разобраться в том, что на самом деле происходило в рассматриваемый период. Л.И. Футорянский, не приводя ссылки, утверждает, что в Оренбурге при Дутове был расстрелян каждый сотый житель, а террор носил массовый характер¹⁷⁵⁷. Столь серьезное заявление нуждается в безусловной аргументации и никак не может быть принято на веру. ПА. Голуб, со ссылкой на меньшевистскую газету «Голос рабочего», пишет о переполненности оренбургской тюрьмы, в которой заключенные содержались в ужасных условиях¹⁷⁵⁸. Таким образом, очевидно, что даже наиболее предвзятые авторы не смогли указать заслуживающих внимания фактов террора при Дутове.

В работе А.Л. Литвина, считающейся основополагающей по проблеме террора в Гражданской войне, говорится, что 4 августа 1918 г. Дутов установил смертную казнь за сопротивление власти и уклонение от военной службы. 3 апреля 1919 г. был издан приказ о взятии заложников и расстрелах за неблагонадежность¹⁷⁵⁹. Литвин пишет: «В воспоминаниях тех, кто пережил годы Гражданской войны, особенно недобрую память оставили отряды разных атаманов, предпочитавших действовать от имени регулярных армий»¹⁷⁶⁰. Далее в одном ряду перечислены имена Б.В. Анненкова, Г.М. Семенова, А.И. Дутова, И.П. Калмыкова (причем с неверно указанным отчеством. – А. Г.), И.Н. Красильникова. По мнению Литвина, репрессивные приказы Дутова не отличались мягкостью¹⁷⁶¹. Во втором издании книги приведены все те же сведения о двух приказах с констатацией факта жестокости Дутова. Подобный подход нельзя считать сколько-нибудь серьезным.

Но что же достоверно известно о «терроре» Дутова?! Не секрет, что 1917 год и последовавшая Гражданская война породили резкий рост преступности, повлекли колоссальное падение нравов. Наведение порядка в новых условиях требовало от власти новых – более жестких и решительных действий. Как показал ход событий, руководители антибольшевистских правительств, в отличие от большевистской верхушки, не смогли правильно оценить всю серьезность вызова времени. Однако и суровые приказы белого командования не были панацеей без возможности реализовать их на практике.

21 сентября 1918 г. в Самаре был издан приказ по военному ведомству Комуча № 97 об учреждении военно-полевых судов в гарнизонах местностей, находящихся на военном положении. Военно-полевые суды создавались для ускорения судопроизводства. Предусматривалась смертная казнь за дезертирство, агитацию против отбывания воинской повинности, умышленные поджоги или потопления, грабежи, изнасилования¹⁷⁶². В Оренбурге военно-полевой суд работал с июля 1918 г. Председателем оренбургского военно-полевого суда первоначально являлся полковник Буш. В своей работе суд руководствовался в основном прежним военным законодательством (Свод военных постановлений 1869 г.). Уже 25 июля 1918 г. было предписано сообщать в газетах обо всех лицах, оправданных судом¹⁷⁶³.

Сам Дутов отмечал, что в июле 1918 г. по его приказу за отказ выступить против большевиков было расстреляно 200 казаков и за неисполнение приказа один офицер. «Это очень тяжело, но в создавшихся условиях неизбежно», – отмечал Дутов¹⁷⁶⁴. Следует подчеркнуть, что оренбургский атаман считал необходимым применять такие методы воздействия лишь в крайнем случае. «Подписывая смертельный приговор, – заявлял он летом 1918 г., – я думаю, что я подписываю необходимый деловой приговор. Крутые решительные меры необходимы, и только ими можно насадить народовластие»¹⁷⁶⁵.

Приказом № 2 от 4 июля (21 июня) 1918 г. по Оренбургскому казачьему войску, Оренбургской губернии и Тургайской области вводилась смертная казнь за большинство серьезных преступлений – за убийство, разбой, нападение на должностных лиц и военных, «за активное участие в шайке, именующей себя большевиками и составленной преимущественно лицами не русского происхождения, приехавшими из Германии для уничтожения Российского Государства, а также для совершения тяжких преступлений: разбоя, убийства, грабежа, кощунства, похищения святынь, святотатства, без различия вероисповедания и захвата чужого имущества, виновные приговариваются к лишению всех прав состояния и к смертной казни»¹⁷⁶⁶, такое же наказание предусматривалось за укрывательство комиссаров и красноармейцев и «лиц, выступивших с оружием в руках против войск, боровшихся за созыв УЧРЕДИТЕЛЬНОГО СОБРАНИЯ (так в документе. – А. Г.)»¹⁷⁶⁷. Приказ был подготовлен и подписан еще предшественниками Дутова – временно исполнявшим должность Войскового атамана К.Л. Каргиным и уполномоченным Комуча по Оренбургской губернии П.В. Богдановичем. Впрочем, Дутов позднее разъяснил, что смертная казнь за укрывательство должна применяться лишь к лицам, укрывавшим «наиболее важных комиссаров»¹⁷⁶⁸.

Уже упоминалось, что в августе 1918 г. Комучем были отменены приказы по войску № 2 и 21 (от 4 августа 1918 г.), регламентировавшие применение смертной казни. Военно-судебные учреждения Оренбургского военного округа должны были руководствоваться приказом № 31 от 14 августа 1918 г. по Оренбургскому казачьему войску, Оренбургской губернии и Тургайской области, по которому военно-полевому суду предавались лица, обвинявшиеся в подстрекательстве, шпионаже, диверсиях, участии в скопищах, нападении на часового, убийстве, разбое, насилии, хранении неохотничьего огнестрельного оружия и взрывчатых веществ без разрешения. Приказ распространялся на преступления, совершенные с 18 января 1918 г.¹⁷⁶⁹ – со дня захвата Оренбурга красными.

В своей работе суд также руководствовался приказом по Оренбургскому казачьему войску № 75 от 18 августа 1918 г., согласно которому за антиправительственные речи и сочинения и их публичное произнесение полагалась ссылка на поселение, за антиправительственную агитацию в войсках – каторжные работы, а за составление антиправительственных речей – заключение в крепость на срок до трех лет¹⁷⁷⁰. Любопытно определение, кого следовало относить к большевикам и их пособникам – лиц, служивших в РККА или Красной гвардии на строевых должностях, на должностях комиссаров (кроме выборных), лиц, занимавших ответственные посты в военных и карательных учреждениях большевиков, доносчиков, если их доносы послужили причиной ареста или гибели кого-либо, участников большевистских обысков и арестов, а также всех, кто добровольно боролся в рядах красных с оружием в руках¹⁷⁷¹.

Интересна практика военно-полевого суда, работавшего в Оренбурге под председательством полковника В.Ф. Кретчмера. К примеру, за первый побег со службы младший унтер-офицер 18-го Оренбургского стрелкового полка К. Болотский был приговорен к месяцу тюремного заключения с потерей некоторых прав и преимуществ по службе¹⁷⁷². За опоздание на службу по мобилизации на срок до 24 дней полагалось от одного до двух месяцев тюрьмы, за опоздание на больший срок полагалась смертная казнь. Так, 22 ноября к лишению всех прав состояния и смертной казни за 25-дневное опоздание на службу по мобилизации был приговорен младший фейерверкер мортирной батареи 5-й стрелковой артиллерийской бригады П.П. Марков, 30 лет. Приговор утвержден главным начальником Оренбургского военного округа Генерального штаба генерал-майором И.Г. Акулининым¹⁷⁷³. Однако, «принимая во внимание его, подсудимого, чистосердечное сознание, добровольную явку и тяжелое семейное положение по уборке хлеба, а также письменное заявление командующего мортирной батареей 5-й стрелковой артиллерийской бригады суд… ОПРЕДЕЛЯЕТ: ходатайствовать перед командующим Войсками заменить подсудимому Петру Маркову назначенное ему наказание содержанием в тюрьме Военного ведомства сроком на ЧЕТЫРЕ месяца с лишением унтер-офицерского звания и с потерей некоторых прав и преимуществ по службе»¹⁷⁷⁴. Налицо известная мягкость приговора.

Бывало, что приговоры военно-полевого суда смягчались войсковым начальством. К примеру, в июле 1918 г. временно командовавший в отсутствие Дутова войсками Оренбургского военного округа Генерального штаба полковник И.Г. Акулинин смягчил приговор прапорщику Б. Мартынову, заменив лишение всех прав состояния и смертную казнь разжалованием в рядовые и отправкой «в распоряжение генерала Ханжина¹⁷⁷⁵ с назначением на один из наиболее опасных фронтов, где бы он кровью мог смыть свой позор»¹⁷⁷⁶. Смертный приговор активному стороннику большевиков есаулу И.А. Юдину был также смягчен. Юдин был разжалован в рядовые и приговорен к заключению в крепости, на повестку Войскового Круга Дутовым было вынесено предложение о лишении его казачьего звания¹⁷⁷⁷. Оренбургским командованием практиковалось не только смягчение приговоров, но и полное освобождение заключенных, если это диктовалось государственными интересами. Так, по просьбе башкирского политика С. Мрясова войсковой администрацией были освобождены из тюрьмы башкиры, арестованные по обвинению в большевизме¹⁷⁷⁸.

Приведу для примера приговоры в отношении казаков. Казак пулеметной команды 19-го Оренбургского казачьего полка И.С. Челпаченков, признанный виновным «в неисполнении приказания начальника по нерадению и [в] самовольном отсутствии от команды, неоднократно замеченном пьянстве и неисправимо дурном поведении», приговорен к одиночному заключению в тюрьме Военного ведомства на два месяца, замененному четырехмесячным заключением в гражданской тюрьме¹⁷⁷⁹. За брань в ответ на замечание унтер-офицеров один из нижних чинов приговорен к отправке в дисциплинарную часть на один год¹⁷⁸⁰. Достаточно частыми были оправдательные приговоры, но есть материалы и о приведении в исполнение смертных приговоров, причем смертной казни подвергались и казаки¹⁷⁸¹. В ноябре 1918 г. за дезертирство, кражу и промотание казенных вещей прямо на Форштадтской площади Оренбурга был расстрелян рядовой Оренбургского добровольческого имени атамана Дутова полка А. Вейс¹⁷⁸². Там же за убийство офицера своего полка был расстрелян прапорщик Беденко¹⁷⁸³.

За осень 1918 г. в Оренбурге было приведено в исполнение немногим более ста смертных приговоров – что в условиях Гражданской войны нельзя считать значительной цифрой. Сохранилась статистика деятельности военно-полевого суда при штабе Оренбургского казачьего войска за осень – начало зимы 1918 г., которую считаю необходимым опубликовать во избежание дальнейших спекуляций относительно «террористического» режима Дутова. Для удобства восприятия данные объединены в таблицу 11¹⁷⁸⁴.

Таблица 11

¹ Возможно, речь идет о статистике до 10.09.1918 г.

² Кроме того, к выселению приговорено 8 человек и к работам – 1 человек.

³ Кроме того, 1 человек приговорен к выселению.

Из таблицы следует, что за три с лишним месяца в Оренбурге в жесточайших условиях Гражданской войны было вынесено только 116 смертных приговоров, всего же Дутов с июля 1918 г. находился в Оренбурге менее 7 месяцев, вряд ли в те месяцы, за которые статистика отсутствует, количество смертных приговоров было существенно большим. По некоторым данным, из числа заключенных Оренбургской губернской тюрьмы было расстреляно 177 человек¹⁷⁸⁵. Таким образом, при населении Оренбурга в 1918 г. в 155 000 человек¹⁷⁸⁶ едва ли справедливо заявление Л.И. Футорянского о расстреле каждого сотого жителя. Также из таблицы видно, что военно-полевой суд не справлялся с потоком поступавших дел, отсюда и перезаполненность оренбургской тюрьмы, о которой пишут некоторые авторы. Вместе с этим бросается в глаза и немалое количество оправдательных приговоров.

Белое правосудие в целом старалось действовать в рамках существовавших законов. Показательно, что Генштаба полковник И.Г. Акулинин на прошении жены приговоренного к смертной казни за службу у красных рабочего П.Т. Горшкова – А.Е. Горшковой о смягчении приговора как якобы насильно мобилизованному 7 сентября 1918 г. наложил резолюцию: «Будет поступлено по закону»¹⁷⁸⁷.

Статистическими данными о внесудебных расправах я не располагаю, хотя, скорее всего, они имели место как на фронте, так и в тылу¹⁷⁸⁸. Подобные расправы, как и самосуды, не имеют непосредственного отношения к правоохранительной политике Дутова, – едва ли сам атаман мог одобрять такие действия некоторых своих подчиненных, однако в результате ожесточения, вызванного большевистским произволом, эти случаи становились неизбежными.

По мнению поручика Л. Бобрикова, «атаман Дутов, с которым мы также соприкасались, был сторонником крутых и репрессивных мер. Иногда нашему отряду приходилось соприкасаться с казачьими отрядами атамана Дутова и видеть, как действуют казаки; приходилось нашему отряду быть также в подчинении у казачьих атаманов. Это знакомство с казаками так подействовало на нас, что и мы стали применять шомпола и даже расстрелы, правда, в редких и исключительных случаях. Крестьяне жаловались главнокомандующему Народной армией, генералу Болдыреву¹⁷⁸⁹, и он запрашивал начальника нашего отряда по поводу его действий, на что тот ответил, что исполнял приказания казачьего начальства»¹⁷⁹⁰. Таким образом ответственность за любой произвол перекидывалась на казаков, и в итоге подчас совершенно необоснованно как у населения, так и у военного руководства складывался их отрицательный образ.

Однако даже при подавлении антиправительственных выступлений власти старались соблюдать установленный порядок судопроизводства. В частности, 1 апреля 1919 г. военно-полевой суд при штабе I Оренбургского казачьего корпуса рассмотрел дело о 74 крестьянах, захваченных с оружием в руках при оказании сопротивления правительственным войскам. Из числа задержанных расстреляно было лишь 11 человек. 24 человека получили различные сроки (от 12 до 20 лет) ссылки в каторжные работы. Остальные 39 человек были оправданы¹⁷⁹¹. Как видно, приговор, учитывая обстоятельства, не только не был суров, но задержанных даже распределили по категориям с учетом степени вины каждого.

3 апреля 1919 г. датируется приказ Дутова о взятии заложников в неблагонадежных в политическом смысле населенных пунктах. По всей видимости, перед своим отъездом в Омск атаман закручивал гайки. Предписывалось брать заложников «из кандидатов в будущие комитеты бедноты и [в] комиссары, в числе от десяти до пятидесяти человек, в зависимости от величины поселка. Заложников этих под конвоем направлять в г. Троицк, в распоряжение начальника штаба Оренбургского военного округа, предупредив население поселка, в которых (так в документе. – А. Г.) взяты заложники, что последние немедленно ответят головой в случае малейшего признака неблагонадежности и попыток к беспорядкам в поселках, в которых они взяты»¹⁷⁹². Впрочем, данных о применении этой меры на практике обнаружить не удалось.

Однако было бы неверно считать карательные органы Дутова полностью неэффективными. Определенных результатов им все же удалось добиться. Показателем эффективности является значительное число ликвидированных большевистских вожаков и активистов, среди которых наиболее известны губернский комиссар юстиции М.Н. Бурзянцев, член оренбургского губисполкома башкирский большевик Б. Шафеев, занимавшаяся шпионажем в пользу красных большевичка М. Корецкая. В январе 1919 г. в Оренбурге белыми был расстрелян некто Гоштов, являвшийся секретарем подпольного революционного штаба (выдан своими же)¹⁷⁹³. Председатель оренбургского губернского комитета РКП(б) С.А. Кичигин был уничтожен в результате самосуда. Всего же в списке уничтоженных белыми на Южном Урале вне боевых действий большевиков, активистов и подпольщиков десятки фамилий¹⁷⁹⁴.

В середине апреля 1919 г. мощный удар был нанесен контрразведкой Отдельной Оренбургской армии по большевистской организации Троицка. Однако крупнейшим успехом белых на Южном Урале (впрочем, успехом контрразведки Западной армии вне связи с правоохранительными органами Дутова) стала ликвидация в конце марта 1919 г. ядра челябинской подпольной организации большевиков, при которой были задержаны сразу 66 человек во главе с З.И. Лобковым (Б.Я. Голубь), С.А. Кривой и В.И. Гершбергом, небезынтересно, что 9 задержанных были впоследствии полностью оправданы белыми¹⁷⁹⁵. Добавлю, что в ликвидации большевистского подполья на Южном Урале важную роль сыграли органы контрразведки, а также местное антибольшевистски настроенное население, содействовавшее властям в этом вопросе.

Нельзя сказать, что заключенные при Дутове содержались в каких-то нечеловеческих условиях. Как уже говорилось, в конце 1917 г. большая группа арестованных оренбургских большевиков, достаточно вольготно содержавшихся в тюрьме, совершила побег. В период тюремного заключения они могли свободно вести переписку, всегда разрешались свидания, камеры даже не запирались. Заключенным Оренбургской губернской тюрьмы разрешались свидания, причем делалось это «в целях обеспечения интересов правосудия и облегчения участи заключенным»¹⁷⁹⁶. Заключенные имели право, находясь в тюрьме, писать письма на волю. В частности, в Государственном архиве Оренбургской области сохранилось подобное письмо находившегося в одиночном заключении Р.А. Марсакова, датированное 6 ноября 1918 г. Автор, приговоренный к смертной казни, считал себя мучеником и писал родственникам: «Вы должны гордиться тем, что ваш сын и брат и товарищ пал жертвою революции»¹⁷⁹⁷. Едва ли у красных заключенным дозволялось писать на волю что-либо подобное. Добавлю, что, как это ни парадоксально, при белых в Оренбурге работала весьма сомнительного характера организация – Оренбургский Социалистический Красный Крест, помогавшая легально – заключенным-меньшевикам, а нелегально – большевикам¹⁷⁹⁸.

При этом 4 сентября 1918 г. начальник военно-судной части Оренбургского военного округа полковник Братановский телеграфировал из Оренбурга в Самару, что «тюрьмы переполнены, свободных мест нет»¹⁷⁹⁹. Однако подобная ситуация в 1918–1919 гг. существовала не только на Южном Урале, но и в Приуралье и Сибири¹⁸⁰⁰, что вовсе не свидетельствует о разгуле белого террора – в этом случае тюрьмы бы пустовали. По данным на 24 августа 1918 г., в Оренбургской губернской тюрьме содержался 691 человек, включая 2 политзаключенных, 590 подследственных по политическим обвинениям, 12 уголовников, 82 подследственных по уголовным статьям и 5 пересыльных уголовников¹⁸⁰¹. Следственные органы белых попросту не справлялись с резко возросшим количеством дел. Кстати, в январе 1919 г. при оставлении белыми Оренбурга политзаключенные так и остались в тюрьме¹⁸⁰².

К 15 сентября 1918 г. в Оренбургской губернской тюрьме содержалось 805 мужчин и 30 женщин (расчетное число заключенных – 391 человек), в илецком исправительном отделении – 43 мужчины (расчетное число – 586 человек), в Верхнеуральской уездной тюрьме – 450 мужчин и 1 женщина (расчетное число – 317 человек), в Троицкой – 152 мужчины и 11 женщин (расчетное число – 96 человек) и в Челябинской уездной тюрьме – 781 мужчина и 58 женщин (расчетное число – 785 человек). Данных по Орской уездной тюрьме не сохранилось. Таким образом, всего в исправительных учреждениях Оренбургской губернии содержались 2231 мужчин и 100 женщин¹⁸⁰³. Однако было бы неверно считать, что условия содержания являлись нечеловеческими. При перезаполненности тюремное начальство для содержания заключенных арендовало дополнительные дома¹⁸⁰⁴. Политзаключенный Кондратьев зарисовал внутренний вид одиночной камеры Оренбургской центральной губернской тюрьмы в сентябре 1918 г. На рисунке изображена зарешеченная комната с немного обшарпанными стенами. В комнате стул, на котором сидит с грустным видом заключенный, стол, на котором видны кувшин с водой, стакан и большой каравай¹⁸⁰⁵. Судя по всему, условия вполне сносные. В тюрьмах работали врачи, хотя они и не были предусмотрены по штатам. При этом только суточный расход на продовольствие заключенных составлял 5000 руб. Оренбургское тюремное ведомство при отсутствии помощи из Самары погрязло в долгах за отопление, освещение, продукты и телефон. Общая сумма долга к осени 1918 г. составляла 284 155 руб.¹⁸⁰⁶

Белый террор был лишь ответной реакцией на насилие, развязанное большевиками. Имеющиеся факты не только не позволяют считать репрессивную политику Дутова жестокой, но вообще едва ли дают основание говорить о белом терроре как о массовом явлении. Однако в условиях Гражданской войны это было скорее недостатком, чем добродетелью. И хотя Дутова нельзя назвать слабым руководителем, но, видимо, он просто не мог себе представить, насколько жестоким надо быть в послереволюционной атмосфере по отношению к собственному народу, чтобы добиться от него повиновения.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.