Казарма для мужика

Казарма для мужика

И нигилисты позапрошлого века, и славянофилы-державники, и революционеры-коммунисты, и нынешние так называемые государственники любили и любят ссылаться на Александра Николаевича Энгельгардта, на его знаменитую книгу «Из деревни». Одни видят в его опыте торжество общинного начала, другие — прообраз советского колхоза.

А у меня иногда создается ощущение, что главным врагом разумного хозяйствования в деревне Александр Николаевич считал… баб. Понимаете, каждая баба хочет иметь свою семью и свой дом. А рентабельным может быть только большое хозяйство: дед во главе, шесть сынов с женами, десять внуков и т. д. Зловредные же бабы подзуживают мужей к отделению, каждая хочет быть «большухой». В результате одно богатое хозяйство превращается в несколько бедных. И в итоге в деревне из четырнадцати дворов, писал Энгельгардт, «ежедневно топится 14 печей, в которых 14 хозяек готовят, каждая для своего двора, пишу. Какая громадная трата труда, пищевых материалов, топлива и прочее!.. У меня ежедневно все 22 человека рабочих обедают за одним столом, и еду им готовит одна хозяйка в одной печи. Весь скот стоит на одном дворе. Все сено, весь хлеб положены в одном сарае и т. д.».

Как вы понимаете, речь не о столовых — кто ж против столовых в разгар страды? И не об артелях крестьян — кто ж против кооперации? В годы нэпа у нас возникли тысячи крестьянских артелей. Но одно дело, когда мужики сами объединяются, и совсем другое — когда их загоняют э казармы-колхозы. А вы заметили у Энгельгардта выражение, характерное для советских директоров-председателей — «У меня»? И не мужики, не люди, не хозяева, а — «22 человека рабочих».

Для Энгельгардта мужики — человеческий материал, из которых он лепит свой фаланстер, свое хозяйство, свою деревню или колхоз.

Для советских директоров-председателей совхозов и колхозов мужики — ленивая рабсила, которая только и глядит, как бы где выпить и где б что стащить.

А вот если посмотреть на них, на мужиков, как на людей, равноправных с Энгельгардтом и с директорами-председателями, на людей, которые имеют свою Землю и право распоряжаться собой и землей и каждый имеет право сказать «у меня» — тогда получается совсем другой коленкор.

И потому по отношению к крестьянству троцкисты-революционеры ничем не отличаются от державников-славянофилов-общинников. И те, и другие уверены, что лучше крестьян знают, как им, крестьянам, жить, и решают за крестьян. Троцкий и замышлял село как армию, большую казарму, что и воплотилось в советских колхозах и совхозах. А общинники видели крестьян в бородах, сарафанах и с церковными песнопениями, но тоже непременно в казарме, то есть в общине. Суть одна, лишь форма одежды разная.