Глава 16 ОТКРЫТИЕ Почему мы не видим древнерусские города?
Глава 16
ОТКРЫТИЕ
Почему мы не видим древнерусские города?
С детства я мечтал о лодке. И когда подрос, на чем только не ходил: и на смоленых плоскодонках-дощаниках. и на плотах, и на резиновых надувных, и на байдарках, конечно, и на катамаранах...
Когда идешь по реке, остановиться невозможно. — так и тянет увидеть поскорее, а что же там, за поворотом.
Одно время даже в одиночку пускался в путь. Ведь, пока компанию сколотишь, тем более экспедицию на серьезный или долгий маршрут, — хлопот не оберешься. А тут — прицепил надувную лодку к рюкзаку, весла в руки и — в дорогу, сам себе хозяин.
Так однажды, решив пройти по Протве, добрался я на перекладных до Боровска уже глухой ночью. На окраине, на какой-то стройке, раздобыл досок, развел костерок, подогрел еды, завернулся в спальный мешок; да и уснул на сухом пригорочке у трансформаторной будки. Утром огляделся, собрался, спустился к реке. Как оказалось, подъехал я к Боровску не ниже по течению реки, а выше. Значит, придется мне идти через город. В походах никто не любит населенку, как говорят водники, но что поделаешь — это ведь не Сибирь и не Казахстан, а Подмосковье, тут на каждом шагу городки да села...
Наладив лодку, отчалил. Пока укладку вещей утрясал И весла пробовал — уже и к Боровску подошел. Огляделся — и дыхание пресеклось.
Течение на Протве быстрое, река петляет, да еще я весла бросил, так что лодку плавно вращало в водоворотах-завихрениях — и как в медленной круговой панораме проплывали передо мной купола и шпили бесчисленных храмов, ничем не загороженные, не заслоненные, как в городе, безобразными корпусами, а открытые взгляду на высоких берегах.
Так вот в чем дело! — ахнул я. — Вот ведь в чем дело, господи!..
Ведь любой дом ставится лицом к дороге. Украшается резными наличниками, резным крыльцом, показывает себя миру. И города строились точно так же! Лицом к дороге.
А дорога древних — река. Река. Других дорог в те времена просто не было. И города и веси, дворцы и храмы ставились древними зодчими так, чтобы открывались они с реки — с главных ворот города, со въездных путей! Без взгляда с реки нельзя постичь замысел древних архитекторов, невозможно понять и увидеть древнерусские города! Здесь все сходится: и польза, и красота...
И я — случайный счастливец. Не броди я по рекам, так бы и не узнал, не увидел. Как не видят и не знают наших городов почти все люди. Обычное ведь дело: въезжаете вы в Суздаль или Новгород по шоссе или железной дороге — и что видите? Да ничего особенного — склады, пакгаузы, свалки, заводские и еще неведомо какие корпуса. Что Суздаль, что недавно построенные Набережные Челны — никакого отличия. И только тот. кто идет по реке, входит в древний город по реке, видит его настоящим, таким, каким он задуман был древними архитекторами, каким он создавался, каким открывался он нашим предкам и пять, и десять веков назад.
С тех пор, с того моего открытия, прошло добрых два десятка лет. И только через двадцать лет, году этак в 1995-м, придя на телевидение, получив возможность, я сразу же и задумал снять об этом фильм. Показать.
Смешно вспоминать сейчас... Тут многое, опять же, совпало. И бедность телерадиокомпании «Мир», и мой телевизионный дилетантизм пополам с самоуверенностью, и моя же совковая привычка экономить казенные деньги. Для такого-то фильма большая бригада создается: директор, администратор, режиссеры, помощники и прочие, и прочие. У нас же вся съемочная группа состояла из водителя Александра Иваныча Дидко, оператора Саши Терентьева и меня. Видеокамеру взяли, которая похуже и подешевле необходимой раз в десять. Настоящую, дорогую, побоялись утопить или испортить. И верно, могли. По реке Луже мы с Сашей часа три шли под холодным осенним дождем. О себе не думали — простынем да и все, — мы камеру своими телами прикрывали. А на Протве запросто могли японскую чудо-технику булькнуть в глыбь. Саша раза четыре едва не вываливался за борт. Мы ведь съемки вели не с твердого настила плоскодонки или катера, а с двух моих хлипких резиновых лодчонок, скатамараненных при помощи весла. Накануне мы все окрестности Боровска обрыскали, в две-три деревни наведались, чтобы нанять лодку или катер, — и не нашли: не держит нынче народ на Протве лодок...
Но так или иначе, фильм мы сняли. Сама мысль, идея-открытие, натура сама такая, что их трудно было испортить. Многие мои знакомые звонили и говорили, что впервые осознали, впервые увидели... Действительно, я ведь дал другую точку зрения — в самом прямом, буквальном смысле слова.
Попробуйте по той же Москве-реке пройти на прогулочном теплоходике — и вы увидите... Что все не случайно и не просто так. И уж тем более на Волге, Днепре, Клязьме... Нижний Новгород, Киев, Владимир... где кремлевские зубчатые стены высятся на речных кручах — это города особые, для них, по-моему, существует даже особый термин в архитектуре — богатырская архитектура...
Ведь монастыри на Руси называли еще сторожами... То есть военными крепостными укреплениями, сторожащими округу и все в округе. И само собой разумеется, прежде всего как цитадели, как неприступные крепости строились городские кремли.
Если с Клязьмы смотреть на Владимир, на золотые купола и мощные зубцы крепостных стен, то очень легко представить, каким он, город, был семь-восемь веков назад. Конечно, речные откосы сейчас застроены уродскими сараями, складами, кочегарками, густо поросли кустарниками и высокими деревьями. В Древнем Владимире здесь не то что изб и деревьев — даже кустов не было. Все вырубали и расчищали. Чтобы просмотр был полный, чтобы не мог, прячась за кустами, подойти к стенам враг. А такую кручу, да еще под открытым обстрелом, никакой противник не одолеет. А в мирные дни никакое наводнение не страшно городу на высоком берегу. Здесь раньше всего сходит снег по весне и раньше всего уходят вешние воды. Всегда сухо, тепло. нет болотной лихорадки и других болезней от сырости и знобкости. На таком яру весь город всегда продувает ветром, и не висит тучами мошка и комар с речных низин. А если посмотреть с городских стен, то открываются и дальние излуки Клязьмы, и устье, где впадает Нерль, и луга заречные, и леса разноцветные сверкают на солнце... Вот на каком месте поставлен город Владимир.
В сознании древнего человека красота и польза были неразделимы...
Красота и польза. Если посмотреть на историю человечества сквозь призму только этих двух слов, то станет очевидным, что выражение «новые города» — глупость несусветная. Новых городов — нет. Если вы более или менее разумный человек и заложили новый город на удобном для жизни месте, то, построив жилые районы, возведя храмы, школы, стадионы, больницы и заводы, попробуйте копнуть землю у крыльца вашего дома. Не надо далеко ходить. Углубитесь в землю у крыльца вашего дома. И вы найдете... Уж черепки глиняные — точно. Все поглощает и растворяет земля за тьмы веков, но глиняные черепки — остаются. И вы поймете, что здесь до вас уже жили люди. Что это удобное и красивое место еще до вас уже выбирали люди.
Поезжайте просто так по земле. Вдоль рек больших и малых. Найдите над любой рекой семь холмов, как в Риме или в Москве. Или один большой холм, возвышенность просторную, на которой можно поставить город. Начните копать землю в этом чистом поле, на семи ветрах и семи холмах — и вы найдете все то же. И убедитесь, что здесь уже жили люди. Это место уже миллион лет назад было выбрано для стоянки человека....
Кажется, мой фильм не затерялся в общем телевизионном потоке. Во всяком случае, мне тогда позвонили сразу аж из трех журналов, чтобы я написал для них о древнерусской архитектуре, именно о взгляде. Я обещал, но не смог сделать, потому что очень тяжело, трудно писать, изображать картины словами после фильма, где все — показано. И правда, какими словами нарисовать тихую речку Колокшу, что в Юрьеве-Польском. Возле города и в городе она, перегороженная плотинкой, с почти остановившимся течением, грязненькая и мутненькая. А в фильме — светится! Потому что в окнах церквей, в каменных бойницах колоколен, которые стоят на самом берегу, загорелось закатное солнце — и все это вместе отражается в воде; и на экране, перед глазами, сразу два храма: один — плывет вместе с легкими облаками в голубом небе, второй — мерцает в таинственной синеве реки, по которой скользят, кружась, узкие желтые ивовые листья.
Река, река... Дорога ушедших времен и ушедших людей. И храм Покрова на Нерли, восьмое чудо света, поставлен так, что ярче всего и полнее всего подтверждает непреложное правило древних зодчих.
От окраины села Боголюбова мы шли на веслах по Нерли часа полтора — и на всем пути он открывался нам с разных сторон, как бы сопровождал нас. Или — встречал... Потом мы высадились на берег. А можно и дальше идти по реке, огибая полуостров, до впадения Нерли в Клязьму, — и все время тонкий силуэт церкви будет парить над речными излуками и прибрежными лугами и перелесками. А она ведь маленькая, очень маленькая.
И с Нерли ее видно, и с Клязьмы!
В ту поездку я взял с собой жену Машу и дочку Динку. Счастливица Динка, она в одиннадцать лет увидела и узнала то, до чего ее отец своим умом и случайным опытом доходил четверть века.
— Не мог человек задумать и сделать такое, — сказала Маша. — Если только по божьему промыслу. Страшно представить, что же должен был почувствовать Андрей Боголюбскйй, когда завершилась церковь, когда он понял, что как бы выполнил божий промысел... И что же чувствовали мастера, когда увидели и поняли, что это они своими руками сделали ее?
Не представляю. Даже боюсь представить. Андрей Боголюбский, человек, близкий к Богу, наверно, молился, сливался в молитвах с Богом, и душа его полнилась какой-то высшей благодатью.
А мастера... Они тоже молились. А потом — в чем я почти уверен — упились вдребадан. Вусмерть. И долго еще пили, чтобы заглушить себя. Не чувствовать.
И так ведь, спустя восемь веков, смотришь, и кажется, что душа не выдержит...
Данный текст является ознакомительным фрагментом.