Глава VII. Периоды Исина и Ларсы

Глава VII. Периоды Исина и Ларсы

Когда они[31] пришли, вокруг все истребляя,

Уничтожая всё, как яростный потоп,

За что, за что Шумер, тебе кара такая?

Из храма изгнаны священные владыки,

Разрушен город, алтари разбиты,

И всей страной владеют эламиты.

Смешалось все, — Энлиль так повелел.

Нет благодати больше над страной,

Свирепый Ану бурей налетел,

Энлиль склонил свой взор к стране чужой.

Бог Ибисин насильно взят в Элам.

Так современный шумерийский поэт выражал скорбь, и в его жалобах не было преувеличений. Нет ни одного здания третьей династии, которое бы не носило следов яростного разгрома. Ур разрушили почти полностью, однако значение его было настолько велико, что все последующие цари Шумера и Аккада старались восстановить то или иное сооружение города. Сначала это были правители Исина, а затем свергнувшие их гегемонию правители Ларсы. А когда власть над страной захватил эламит Кудурмабуг и сделал царем своего сына Варадсина, этот чужестранец оказался самым деятельным и набожным строителем; в перестройке и расширении храмов древней столицы Варадсин превзошел всех иноземных владык.

Царские печати на кирпичах, глиняные конусы закладки и опорные камни из-под порогов храмов рассказывают нам о рвении сменявших друг друга царей.

Шуилишу похваляется тем, что он вернул из Аншана увезенную туда эламитами статую Нанна, перестроил Дублалмах и восстановил его врата. Идин-даган сделал посвящение Нанна. Ишме-даган говорил о себе: «он возвысил главу Ура», к тому же мы нашли алебастровую вазу, поднесенную им Нанна. Дочь его, Энаннатум, как мы уже знаем, была верховной жрицей бога луны в Уре. Ниже мы расскажем о построенном ею великом храме Нанна Гигпарку. Липит-иштар «обновил место Ура». Возможно, речь идет о том, что он перестроил городскую стену. Себя он называет «праведным дарителем воды Уру». Сумуилу построил склад и храм. Нурадад восстановил храм Энун и построил другой храм для богини Нингал. Особенно активен был Синидиннам. Он одновременно восстанавливал старые храмы и строил новые. Установлено, что он вел работы над семью зданиями, а широкое распространение кирпичей с его штампом свидетельствует о еще большем размахе строительства. Но наиболее энергичным царем остается все же Варадсин.

Мы уже говорили о его большой надвратной башне на террасе зиккурата. Известна, по крайней мере, еще дюжина его сооружений. Надписи Римсина приписывают ему постройку девяти храмов. Вполне естественно, что приблизительно за два столетия периодов Исина и Ларсы Ур вполне оправился от катастрофы, уничтожившей третью династию. Храмы той эпохи, когда Ур был столицей и его цари постоянно обогащались за счет успешных войн, возможно, превосходили великолепием те, что воздвигали потом правители-чужеземцы, однако двести лет сравнительного спокойствия наверняка позволили горожанам с помощью торговли и ремесла добиться благосостояния, может быть, не столь пышного, как прежде, но не менее прочного.

Во время наших раскопок мы не нашли вещественных доказательств существования городской стены, о которой, повидимому, упоминают надписи. Великая стена Урнамму была разрушена до основания: на месте не осталось ни одного кирпича. Однако сам вал, — по сути дела, облицованный склон холма, на котором стоял город, — разрушить было невозможно. И вот жители Ура применили самый простой и самый экономный способ укрепления города: они построили свои дома на валу более или менее непрерывной линией. Внешние стены домов, совершенно глухие, во всяком случае до уровня второго этажа, с успехом заменили военную крепостную стену. На Ближнем Востоке это было распространенным явлением. В виде примера можно привести Иерихон, где дом Рахаба (что, ни Мендельсон, ни Кацнельсон, ни Струве не были знакомы с Ветхим заветом? Не верю! (С). Или это такой юмор времен соватеизма? Во всяком случае, в книге именно «Рахаб» и именно в мужском роде) стоял «на стене» и окно его верхнего этажа выходило на равнину за городом.

В северо-восточной части Ура мы откопали ряд домов, образующих сплошную стену на протяжении почти двухсот метров. Далее шел выступ, — более поздняя (касситская) крепость, — но за ней стена из домов продолжалась, и мы проследили ее на расстоянии еще двухсот метров. Дальше мы делали только разрезы через определенные промежутки, однако результат оставался неизменным. Иногда там, где вал расширялся, на нем возводили какое-нибудь общественное здание, но и оно было включено в общую систему обороны. Так, на южной стене города стоял храм бога воды из Эриду — Энки. Эриду — по традиции древнейший город Шумера — расположен в двадцати километрах к югу. Его развалины видны с городского холма Ура. Поэтому и место для храма выбрал и так, чтобы бог Энки мог видеть в отдалении свой собственный зиккурат. Здание храма Энки, основанное при третьей династии, было восстановлено в период Ларсы. У его стены мы нашли вывалившиеся глиняные конусы закладки, которые, очевидно, были воткнуты между расположенными выше необожженными кирпичами, а в одном из углов, в середине кладки из кирпича-сырца, оказалась уцелевшая коробка, сложенная из обожженного кирпича. В ней лежала медная статуэтка и каменная табличка с именем царя Ларсы Римсина.

На самом южном краю города стоял другой храм, также построенный во времена третьей династии и восстановленный в период Ларсы. Вторично его восстановили в касситский период, и, наконец, он был перестроен Навуходоносором. К сожалению, нет ни одной надписи, которая помогла бы нам определить его назначение. Мы знаем только, что он тоже стоял на выступе вала и был одним из звеньев городской стены.

Насколько я помню, в самом начале раскопок мы думали, что все храмы Ура будут расположены в теменосе, т. е. в священном квартале. Однако строительные надписи периодов Исина и Ларсы опровергают это предположение. Священный квартал был невелик, и такое количество зданий просто не могло в нем уместиться. Находка храмов на городской стене поставила все на свое место. Теменос был личной вотчиной Нанна и его жены Нингал. Младшие божества из их свиты имели свои часовни при святилищах великих богов, но в теменосе они обитали только потому, что были слугами бога луны. Разумеется, в Уре почитали и других богов и строили для них храмы, однако эти храмы располагались в других частях города. И даже не обязательно внутри старых городских стен.

План Ура периода Ларсы

Поскольку почти все наши раскопки проходили внутри стен города, мы могли натолкнуться на такие храмы лишь случайно. И тем не менее единственный тщательно исследованный участок за стенами сразу подтвердил наше предположение. При помощи небольшого пробного раскопа примерно в полутора километрах к северо-востоку от теменоса мы вскрыли скудные остатки развалин очень большого и важного здания с тщательно укрепленными стенами из обожженного кирпича. Оттиски на кирпичах пола помогли нам установить, что это был Ниггаракам, «великая и благородная сокровищница». Синидиннам из Ларсы воздвиг ее «ради жизни своего отца и своей жизни». Это было тоже культовое «сооружение» и стояло оно довольно далеко от городских стен. Следует напомнить, что самый Эль-Обейд, расположенный в шести с половиной километрах от города, фактически был лишь предместьем Ура. С тем большей уверенностью мы можем предположить, что храмы, посвященные тому или иному из бесчисленных богов, были разбросаны по всей обширной территории древней столицы. Однако цари Исина старались прежде всего восстановить главные святилища, расположенные в теменосе.

Здесь вторым по значению после храма Нанна был храм богини луны Нингал. Развалины этого здания, построенного в период Исина, сохранились настолько хорошо, что нам удалось составить по ним наиболее полное представление о храмах той отдаленной эпохи. Первоначально этот храм был построен внуком Урнамму Амарсуеной из кирпича-сырца. Позднее дочь Ишме-дагана Энаннатум, верховная жрица Нанна, решила поставить на этом месте точно такое же здание, но из более прочного материала и построила по старому плану весь храм из обожженного кирпича. В процессе раскопок мы обнаружили, что стены сооружения Энаннатум стоят на основании древних стен, которые новые строители использовали как фундамент. Таким образом, нам сразу стал ясен план обоих зданий, храм представлял собой квадратное строение со сторонами, равными семидесяти трем метрам. Его внешние стены невероятно массивны. В их толще проложен узкий мощеный коридор, который начинается в над вратной башне главного входа и обегает все здание с трех сторон, соединяя между собой еще две укрепленные башни на дальних углах. Такой же коридор пересекает храм поперек, деля его на две неравные части. Он служил для более быстрого сообщения между башнями. Вообще сооружение это, во всяком случае снаружи, гораздо больше должно было походить на крепость, чем на святилище. Зато внутри нельзя было ошибиться в его назначении. Большая из двух частей здания была в свою очередь пересечена внутренней поперечной стеной. По одну ее сторону непосредственно за главным входом располагался храм, а позади него — небольшие алтари и жилища жрецов.

Храм с его внешним и внутренним дворами, двумя маленькими передними комнатами и узким святилищем по своему плану напоминал приемный зал царя Урнамму. И в то же время у него есть ряд любопытных особенностей. Между внутренним и внешним дворами расположены две длинные комнаты. В первой из них, у задней стены, стоит кирпичный пьедестал для статуи. Он расположен точно напротив широкого прохода на внешний двор. Похоже, что это был «Двор для непосвященных», куда допускались все верующие. Отсюда они и поклонялись сидящему на алтаре божеству. Внутренний двор предназначался для жрецов. Чтобы попасть в него, нужно было пройти через вторую узкую комнату, вдоль стен которой тянулось кирпичное залитое для водонепроницаемости битумом возвышение с продольной канавкой-стоком по краю. Пол в комнате также покрыт битумом. Он имеет небольшой уклон к двери маленькой комнаты, в центре которой расположен очень глубокий водосток из глиняных колец. Эта вторая узкая комната явно предназначалась для омовений. Здесь верующие очищались, прежде чем пройти дальше, в священные покои. Внутренний двор и самое святилище оказались страшно разрушенными, однако ним все же удалось определить на дворе место, где стоял большой жертвенный алтарь, и найти в святилище пьедесталы статуй, алтарь со ступеньками и примыкавшую к нему дарохранительницу, или сокровищницу. Позади святилища оказалась еще одна длинная, похожая на коридор комната. Очевидно, отсюда жрецы пророчествовали и провозглашали «волю богов».

Здесь и во всех других частях здания раскопки затрудняли позднее возведенные стены, фундаменты которых почти доходили до древней кладки, тем более что в некоторых местах новые стены стояли прямо на старом, вымощенном кирпичами полу храма. Поэтому нам было крайне нелегко разобраться в путанице разрушенной кладки и определить, к какому периоду относятся ее разрозненные части. Но когда это, наконец, удалось, древний план предстал перед нами с поразительной ясностью, и все, что раньше казалось путаницей, теперь стало отчетливым и понятным.

Жилые помещения жрецов оказались наиболее разрушенными. И это понятно: здесь для такого сплошного разрушения было больше всего причин. По обычаю того времени жрецов хоронили под полом их жилищ. В кирпичных склепах покоились сокровища, возбуждавшие алчность воров, когда они грабили храм. Грабители всюду взломали пол, вскрыли склепы и очистили их так основательно, что после них ничего не осталось. Нам удалось найти единственно достойный упоминания предмет — изображение человеческой головы из глазированного стеклянного сплава. Оно интересно само по себе, как древнейший в Месопотамии образец применения многоцветной глазури. Судя по нему, маленькая статуя, от которой его откололи, была изысканным и дорогим произведением искусства. Какие же еще сокровища покоились в жреческих могилах!

Вблизи жилых комнат мы обнаружили помещения совсем иного характера. Сохранились они гораздо лучше. Из коридора, проходящего сквозь прилегающие к храму комнаты, открывается узкий проход меж глухих стен с дверью в дальнем конце. За дверью параллельно первому тянется в обратном направлений такой же проход. В дальнем его конце в боковой стене тоже прорезана дверь в узкую проходную комнату. Через нее можно пройти дальше к двум другим проходам, а оттуда обратно в коридор. Это настоящий маленький лабиринт, разгадку которого надо искать в длинной центральной комнате. Если встать между двумя дверями и посмотреть в глубину этой проходной комнаты, сейчас можно увидеть лишь голые кирпичные стены без всяких украшений высотой всего полтора метра. Крыши тоже, разумеется, нет. Комната вымощена кирпичом, но дальняя ее половина покрыта битумом, на котором сохранились отпечатки тростниковых циновок. Здесь вертикально стоит большая глыба белого известняка с некогда округленной верхушкой; основание глыбы крепко вделано в пол. По бокам от нее лежат закрепленные битумом еще два блока серого мрамора с таким же округленным верхом. На всех трех камнях высечены надписи: «Амарсуена, царь Ура, царь Шумера и Аккада, царь четырех сторон света, воздвиг (этот храм) для своей владычицы Нингал». Надпись намеренно сколота, но прочесть ее все-таки можно. Вдоль боковой стены тянется низкая кирпичная скамья или стол. Больше в комнате ничего нет. Значение этой комнаты совершенно очевидно. Храм жрицы Энаннатум точно воспроизводит древний храм Амарсуены. Там было небольшое святилище для поклонения царственному строителю, который одновременно считался божеством. Когда третья династия рухнула и эламиты разрушили Ур, они разгромили святилище и попытались стереть имя царя. Однако Энаннатум восстановила здание, восстановила святилище и снова поставила на место оскверненные камни. Возможно, что перед средней глыбой сидела на троне статуя самого царя, а по бокам от него стояли шесты, увенчанные символами царской власти — верхушками жезлов и головами животных. Жертвоприношения, очевидно, возлагали на кирпичный стол. Стены и пол были задрапированы коврами и циновками. Верующие проходили по извилистому коридору, приостанавливались в дальнем конце святилища и поклонялись обожествленному царю.

Остальная часть большого квадратного здания, отделенная поперечным коридором, тоже представляла собой храм, но иного устройства. Три сводчатых прохода вели с главного двора к святилищу, где на высоком кирпичном постаменте сидела обращенная лицом к двору статуя богини. Вокруг и позади святилища располагались подсобные помещения и склады различного назначения. В одном из них оказалось странное углубление в мощеном полу. Только благодаря более поздней аналогии мы поняли, что это углубление было сделано для ног ткачей: работая на своем низком ткацком станке, ткач садился на пол, а ноги свешивал вниз, в углубление.

Ряд других помещений представлял собой кухню. Здесь на открытом дворе был колодец, а рядом с ним — покрытый битумом водоем. Большое медное кольцо в полу могло служить для привязывания ведра, чтобы оно не утонуло в колодце, но, пожалуй, скорее сквозь него пропускали веревку, второй конец которой затягивал петлю на шее жертвенных тельцов. Натянув веревку, можно было свалить и удержать животное, пока жрецы перерезали ему горло. Подобный обычай существовал у древних евреев, и вполне вероятно, что шумерийские жрецы пользовались тем же приемом. У одной из стен стояли два очага для кипячения воды, а у противоположной — кирпичный «разделочный стол». На нем еще ясно видны пересекающиеся рубцы от ножей мясников. В боковой комнатушке была похожая на улей печь для хлеба, а в другой — два очага приготовления пищи с круглыми дымоходами. Кольца маленьких отверстий на плоской плите очагов обозначали места, где устанавливали котлы. Даже сейчас, спустя тридцать семь столетий, здесь можно разжечь огонь и возродить во всех подробностях эту храмовую кухню XVII в. до н. э.

Самые интересные результаты дали раскопки святилища и главного двора. Нам пришлось долго до них добираться, потому что прямо под поверхностью здесь находились поздневавилонские развалины. Прежде чем их удалить, нужно было снять их план и составить описание строений, а они так плохо сохранились, что мы разобрались в них лишь с великим трудом. Под ними лежали еще более разрушенные здания, и их тоже пришлось убирать. Ниже шли довольно массивные стены из кирпича-сырца. Как выяснилось, это были остатки построенного около 1400 г. до н. э. большого дома для жрецов, с отдельными помещениями, выходящими на центральный двор. А мы все еще не прошли на достаточную глубину; от уровня мощеного пола храма Энаннатум нас отделяло еще около двух метров. Но это было хорошим признаком!

План теменоса третьей династии

В этой части храма стены всюду, за исключением открытого пространства главного двора, стояли очень близко друг от друга. Помещения между ними были малы, а сами стены толсты. Поэтому, когда верхняя часть здания была разрушена, обломки заполнили комнаты на довольно значительную высоту, и строители последующих эпох не стали разбирать развалины. Гораздо проще было строить прямо на массивном возвышении, соединив его с провалом главного двора рядом ступеней. Так они и сделали. И благодаря этому вокруг святилища уцелели все комнаты со стенами высотой до одного метра восьмидесяти сантиметров, а все обломки в них и вокруг них остались не потревоженными. Разобрав их, мы с облегчением увидели, что под ними на всей площади этой части храма сохранился даже пепел и головешки.

Ничто так не помогает археологу, как насильственное разрушение. Если здание ветшало и разваливалось постепенно, можно заранее быть уверенным, что обедневшие обитатели вынесли из него все ценное. Самое лучшее в этом смысле — вулканическое извержение. Оно хоронит город сразу и так надежно, что никто уже не возвращается к нему, пытаясь спасти свою собственность. Однако идеальные условия Помпеи встречаются слишком редко, и нам приходится довольствоваться меньшим. Когда враг грабит город или храм, он обязательно оставляет ряд вещей, хотя бы таких, какие не имеют для него практической ценности, но для археолога они могут быть неоценимым сокровищем. А если к тому же враг сжигает здание и сам обрушивает стены, тогда можно с уверенностью считать, что грабеж был поверхностным и поспешным, а самое главное, что никто после этого не пытался подобрать недограбленные остатки.

Именно так было в данном случае. От сгоревшего потолка и настенных панелей остался пепел, а под ним на кирпичном полу лежали сотни разбитых ваз из алебастра и мыльного камня, а также обломки статуй. Одна маленькая тяжелая, грубая статуя из черного камня оказалась целой. Она представляет богиню Баба на троне, который поддерживают гуси. У богини нет только носа (он был сделан отдельно), да еще вокруг головы остались маленькие сверленые отверстия, в которые вставляли золотую корону: грабители сорвали ее, когда низвергли статую. Баба считалась покровительницей птичьих ферм, и ее статуя в виде полной коренастой женщины в доходящем до лодыжек одеянии со складками и оборками имеет действительно самый домашний вид. Это отнюдь не шедевр, но, поскольку до нас дошло весьма немного женских скульптур Шумера, изваяние Баба заняло среди наших находок почетное место.

В гораздо худшем состоянии была найдена маленькая сидящая статуя богини Нингал: большая часть ее головы оказалась отбитой. Однако по тонкости исполнения она стоит много выше статуи Баба. На ней высечена длинная надпись, свидетельствующая о том, что эта статуя подарена храму не кем иным, как самой жрицей Энаннатум, второй основательницей храма. Статую удалось собрать из многочисленных обломков, разбросанных в разных местах здания.

Когда все каменные осколки были собраны и очищены, началась настоящая игра в составление мозаики, и мы с глубочайшим волнением следили за тем, как из них постепенно восстанавливались целые сосуды, иногда даже с именами предшествующих царей.

Шумерийский храм, как и современные соборы, был настоящим музеем древностей. В течение столетий цари и прочие верующие дарили богам свои сокровища, и в храмовых хранилищах накапливались предметы самых различных веков. Именно здесь мы нашли расколотый лунный диск дочери Саргона и известняковый рельеф, изображающий жертвоприношение, совершаемое принцессой еще более отдаленных времен. Этот рельеф пролежал здесь около семисот лет, а диск — около пятисот, и только тогда в сокровищницу ворвались грабители. Один из найденных нами предметов представляет особый интерес. Речь идет об обломке каменной чаши, посвященной храму дочерью царя Шульги, верховной жрицей бога луны. На черепках другой чаши мы прочли имя Саргона Аккадского, великого царя, правившего лет за двести до Шульги. И вот оказалось, что эти осколки представляют собой части одной и той же чаши и что обе надписи принадлежат одному сосуду. Каким образом чаша царя Саргона стала собственностью дочери царя Шульги? Этого мы не знаем. Ясно одно: в древности, как и в наше время, вещи могли существовать гораздо дольше, чем поколения их хозяев. Ниже мы увидим, что такую же страсть к «древностям» питала еще одна царственная жрица Ура.

Самый толстый слой каменных осколков мы нашли вблизи святилища, а также на главном дворе. В одном из углов двора лежали куски большой алебастровой плиты с перечнем царских пожертвований храму. К сожалению, эта плита оказалась неполной. А на середине двора мы нашли еще более любопытный документ. Здесь возвышалось массивное кирпичное основание, а на нем и вокруг него лежали осколки мелкозернистого черного камня с надписями. Совершенно очевидно, что этот камень раньше стоял на кирпичном постаменте. От текста сохранилось ровно столько, чтобы установить, что надпись перечисляет победы знаменитого законодателя, вавилонского царя Хаммураппи. Возможно, это и есть Амрафел времен Авраама, который упоминается в четырнадцатой главе книги Бытия; Хаммураппи покорил Ур и, очевидно, в память о своей победе поставил эту стелу в одном из главных храмов города.

На полу помещений храма мы нашли множество разбросанных глиняных табличек с надписями. Это была часть обычного делового архива. Такие таблички очень часто датированы годами правления царствующих правителей. Большей частью они относились ко времени правления почти всех царей Ларсы, а некоторые — к царствованию Хаммураппи и сына Хаммураппи, вплоть до одиннадцатого года его владычества. На этом году последовательность табличек прерывается. Одиннадцатый год был годом восстания южных городов против Вавилона. Двенадцатый год назывался годом, «когда царь разрушил стены Ура». Таким образом, мы уточнили не только хронологию, но и подробности разыгравшейся здесь трагедии.

Ур восстал. В знак неповиновения некоторые горожане разбили военный памятник Хаммураппи. А через год, — насколько точно мы можем определить, в 1674 г.[32] до н. э., — войска вавилонян ворвались в город, разграбили и сожгли храм Нингал. Они выбросили все, что не представляло с их точки зрения ценности. Восстание и его подавление — все отчетливо запечатлелось на развалинах этого святилища. И действительно, когда Самсуилуна похвалялся, что он «разрушил стены Ура», это было правдой. В домах периода Ларсы мы находили множество табличек, и все они, как правило, относились к царствованию Самсуилуны, а иногда — к одиннадцатому году его правления. Однако ни одной таблички с более поздней датой нет. Большинство домов было сожжено. Те, что не сгорели, тоже были покинуты. По-видимому, весь Ур обезлюдел и лежал в развалинах.

Для современного археолога это редкая удача, поскольку он может точно определить, к какому времени относятся повседневные вещи, которые обычно приходится классифицировать по типам без указания времени. Частные дома периодов Исина и Ларсы строились не одновременно. Но жили в них в одно и то же время и покинули их в один день, на двенадцатом году царствования Самсуилуны. Таким образом, все предметы, которыми пользовались обитатели этих домов, относятся к 1737 г. до н. э. Благодаря тому что город был разрушен насильственным путем, мы смогли в процессе раскопок получить самые подробные сведения о частных домах того времени. Мы можем описать жизнь рядового горожанина Ура XVIII в. до н. э. так точно и ярко, что с нами в этом отношении посоперничали бы лишь археологи Помпеи и Геркуланума. Даже прекрасно сохранившиеся здания эль-Амарны нельзя сравнить с этими развалинами, потому что в них не было табличек, которые в Уре придают индивидуальные штрихи, оживляющие прошлое.

В раскопочный сезон 1926/27 г. мы расчистили скопление домов, занимавших весь или почти весь довольно узкий участок юго-западной стены теменоса между ним и западной гаванью. Со всех точек зрения эти дома похожи на обычные жилые дома, и ничто в них не напоминает о священном квартале. Ничто, кроме их расположения. Дома стояли на внешнем склоне теменоса, и это наводит на мысль, что они были как бы продолжением храмового комплекса. Похоже, что жители их принадлежали к числу жрецов и были связаны с храмами теменоса. У многих были небольшие библиотеки священных текстов, из которых нам удалось извлечь несколько гимнов в честь разных богов, подобные тем, которые пели в храмах во время богослужений.

В раскопочный сезон 1930/31 г. мы вскрыли участок на полпути между юго-восточной оконечностью теменоса и городской стеной. Площадью раскопок было охвачено около восьми с половиной тысяч квадратных метров, и благодаря им мы смогли составить довольно полное представление о жилых кварталах города. Ур застраивался без всякого плана. В городе была одна улица для процессий, ведущая к теменосу, а все остальное походило на примитивную деревню. Здесь не было прямых улиц и широких магистралей. Изгибы переулков зависели только от капризов распределения земельной собственности. Некоторые жилые кварталы настолько обширны, что к домам в глубине их ведут тупики. Улицы не были мощеными. Их покрывала утрамбованная глина. В дождливую погоду она превращалась в непролазную грязь. Да и ширина улиц была такой, что по ним не смог бы проехать колесный экипаж. Разумеется, колесные повозки давно уже были известны шумерийцам (кстати, модель такой повозки мы случайно нашли на этом участке), но пользовались ими главным образом за городом. А в самом городе грузы переносили люди или вьючные ослы. Именно поэтому углы почти всех домов тщательно закруглены, чтобы прохожие не сталкивались на поворотах. А те, кто не хотел идти пешком, садились на «белых ослов», заменявших экипажи. Мы нашли у стен домов ряд низких ступенек, явно предназначенных для всадников.

По сути дела Ур был типичным городом Среднего Востока. Правда, в Уре нечистоты не выливались прямо на улицу, а вытекали в открытые каналы вдоль дорог, однако сухой мусор из домов выметали и выбрасывали под ноги прохожим. Поскольку городские власти не заботились об очистке улиц, почва города постепенно поднималась. Подобное явление свойственно всем древним городам, но в Уре этот процесс шел особенно быстро. Поэтому новые дома часто строили выше улицы, а когда уровень улицы поднимался и потоки грязи во время дождей начинали заливать комнаты, оставалось только одно — приподнять порог дома, положив на него дополнительный слой кирпичной кладки. Какое-то время это спасало обитателей от затопления, но потом приходилось поднимать порог еще и еще выше. И так до бесконечности. Например, за тот период, когда дома, выходящие на одну из улиц, были обитаемы, уровень этой улицы поднялся более чем на метр с четвертью. Порог одного из домов постепенно пришлось приподнять на такую высоту, что сейчас, для того чтобы войти в комнату, нужно спуститься по лестнице из шести ступеней. Мы обнаружили, что разница между уровнем пола домов и уровнем улицы может служить одним из надежнейших признаков для определения возраста зданий. Эта причина объясняет и перестройку домов. Наступало такое время, когда поднимать порог и косяк двери было уже некуда, а без этого вход в дом становился почти невозможным. Приходилось все перестраивать. Обычно в таких случаях просто обрушивали внутрь старые стены, поднимали площадку первого этажа, и на ней возводили новый дом, пол которого находился на одном уровне с улицей или немного выше, а потолочные балки устанавливали над ним на нужной высоте. Во время раскопок мы все время видели, что стены домов уходят под мощеный пол домов к первоначальному полу, расположенному на метр ниже, а иногда и к третьему полу, лежащему на еще большей глубине. Дома строились как из кирпича-сырца, так и из обожженных кирпичей. Фасады домов, во всяком случае те, что сохранились, т, е. на высоту первого этажа, выкладывали сплошь из обожженного кирпича. Возможно, что выше кладка была из кирпича-сырца. Внутренние стены внизу сложены из обожженного кирпича, а вверху — из кирпича-сырца. Кладка из обожженного кирпича по сути дела играла роль изолирующего слоя, который мог состоять из трех рядов и мог достигать от метра с четвертью до полутора метров в высоту, однако это уже зависело от благосостояния хозяина, а не от каких-либо конструктивных особенностей дома. Кирпич-сырец, а возможно, и вся стена, заштукатуривалась и белилась.

Выходящие на улицу стены были глухими; во всяком случае если в них и прорезали окна (что вряд ли делали, поскольку стены для этого недостаточно высоки), то только во втором этаже. Но окна все-таки существовали, они наверняка закрывались плетенными из тростника ставнями на деревянной раме. Такие ставни, соответствующие деревянным жалюзи современных арабских домов, мы нашли в касситских жилищах. Таким образом, улицы представляли собой однообразные проходы меж сплошных глухих стен, прорезанных лишь дверными проемами. Кое-где здесь могли находиться открытые лавки, но большинство их располагалось на базарах. Такие базары представляли собой узкие улички, очевидно, затененные навесами, под которыми теснились маленькие лавчонки с запирающимися на ночь дверьми. Мы нашли только одну «Базарную улицу», но, по-видимому, она типична для города.

Нас поразила странная особенность домов периодов Исина и Ларсы: они все построены по одному образцу, хотя не было и двух совершенно одинаковых. Строителям приходилось считаться с размерами, а зачастую и с неправильной формой земельных участков, но все они стремились по возможности точнее скопировать некое идеальное жилище, испытанное временем и оправдавшее себя в местных условиях. Такой типичный дом представляет собой замкнутое здание вокруг центрального двора, на который выходят все двери. Его устройство, очевидно, определяли три фактора: климат Южной Месопотамии, свойственная для всего Среднего Востока замкнутость семейного мирка и домашнее рабство. Ниже мы увидим, какое огромное влияние оказывали эти факторы на градостроительство.

Характерным примером жилища средней величины может служить один из домов по улице, условно названный нами «Веселой». В тех случаях, когда его расположение будет недостаточно типично или ясно, я позволю себе уточнять детали по раскопкам других домов. В своем описании я также опираюсь на «Тексты домашних предзнаменований», в которых в форме суеверных изречений излагаются некоторые правила строительства, с которыми зодчим Шумера приходилось обязательно считаться.

Входная дверь была узкой и незаметной («если дверь дома будет слишком широкой, этот дом разрушат»). Открывалась она внутрь («если дверь дома открывается наружу, жена в этом доме будет проклятием для своего мужа»). За дверью шла маленькая, мощенная кирпичом прихожая. В углу ее находился водосток и стоял сосуд с водой, чтобы каждый входящий в дом мог омыть здесь ноги. Вторая дверь, ведущая непосредственно в дом, прорезалась в боковой стене, так что с улицы внутрь дома нельзя было заглянуть. Все, кто заходил в прихожую, должны были предупреждать о себе хозяев, чтобы женское население могло скромно удалиться.

На косяках второй двери висели терракотовые маски бога Пузузу — амулеты против несущего лихорадку юго-западного ветра. Ступеньки в дверном проходе вели вниз, на центральный двор («если двор лежит выше дома, хозяйка будет выше хозяина»). Двор был вымощен кирпичами с небольшим наклоном к середине, где находилось отверстие водостока («если вода собирается к середине двора, человек соберет большие богатства»). Вокруг двора располагались выходящие в него комнаты первого этажа. Назначение их можно определить.

Во внутренней стене двора, параллельной фасаду дома, прорезана одна широкая дверь, которая ведет в приемную комнату для посетителей. Такие комнаты всегда узки и растянуты, причем вход в них прорезан в длинной стене, как в современном арабском Ливане в комнатах для гостей. Днем у задней стены здесь раскатывали ковер, чтобы гости могли сидеть. Ширина его была такой, что поперек него укладывали в ряд матрацы и гостям здесь удобно было провести ночь. В более богатых домах, например в одном из домов по «Прямой улице», к такой комнате примыкает мощенная кирпичом уборная с водостоком, умывальник для гостей и баня, а в другом углу находится чулан, по-видимому для хранения спальных принадлежностей. Напротив комнаты для гостей в стене, выходящей во двор, прорезаны две двери. Одна ведет в умывальную, узкую комнату с мощеным полом, в котором, как в современных арабских домах, проделано сточное отверстие. Вторая дверь ведет на лестницу. Лестница проходит над умывальной. Первые ступени сложены из кирпича и начинаются уже в дверном проходе. Чтобы не снижать потолок умывальной, лестница должна подниматься на достаточную высоту еще до поворота. Для этого ее нижняя ступенька расположена так высоко, что к ней приходится приставлять еще дополнительную деревянную ступеньку. Точно такая же система принята в современных домах и служит вполне удовлетворительно. Из остальных комнат первого этажа этого дома одна комната служила кухней. В ней сохранились два очага и вмазанные в глинобитный пол ручные жернова. В другой комнате мы нашли у стены низкие кирпичные скамьи или нары. Здесь была спальня для рабов. В третьей комнате оказались ручные мельницы и сосуды для хранения разных вещей: очевидно, это была общая комната для всевозможных домашних работ. Совершенно ясно, что весь нижний этаж был отведен для хозяйственных нужд и для гостей. Семья хозяев жила на втором этаже. Заключение это застало нас врасплох.

Насколько нам известно, поздневавилонские дома были одноэтажными. То же самое относится и к домам Саргонидов, исследованным в Тель-Асмаре экспедицией Чикагского института востоковедения. Кто же мог предполагать, что большинство домов Ура периода Ларсы окажутся двухэтажными? Правда, наличие лестниц само по себе еще не было решающим доказательством. Эти лестницы могли вести, например, на плоскую крышу, где обитатели домов сидели и спали в хорошую погоду. Именно так, без сомнения, использовались плоские крыши нововавилонских домов. Однако взбирались на них не по кирпичным ступеням, а по деревянным приставным лестницам, как это часто делается сейчас. А в Уре наверх вели массивные ступени, занимавшие площадь целой комнаты. При крайней тесноте нижнего этажа вряд ли кто-либо стал бы строить такой солидный проход на крышу! Единственным оправданием могло служить лишь то, что эта лестница вела на второй этаж, где располагались не менее важные комнаты дома, чем на первом. Толщина стен вполне достаточна, чтобы выдержать тяжесть стен верхнего этажа, однако, поскольку потолок вряд ли обладал такой же прочностью, план второго этажа должен был в точности воспроизводить план нижнего помещения. Внизу комнаты были проходными, но в них можно было войти через двор. Наверху места для коридоров не оставалось, а делать все комнаты смежными и проходными было неудобно. Кроме того, тексты прорицаний гласили: «Если дверь комнаты выходит на двор, дом этот расширится; если же дверь комнаты выходит в другую комнату, дом этот будет снесен». Значит, комнаты сообщались между собой как-то иначе.

Сравнение древних домов Ура с жилищами современных арабских городов до сих пор вполне оправдывалось. Поэтому, я думаю, мы можем и здесь положиться на полную аналогию. В современных домах лестница ведет на деревянную опоясывающую двор галерею, на которую выходят двери всех комнат второго этажа. Может быть, дома периода Ларсы были устроены точно таким же образом? В одном из домов по «Веселой улице» мы нашли в южном углу центрального двора один кирпич, тщательно укрепленный на мощеном полу крепким глиняным раствором. Вокруг кирпича лежали остатки обуглившегося дерева. По всей видимости, кирпич служил основанием для столба, который оказался слишком короток. Мы попробовали восстановить столбы на соответствующих местах по всем углам и убедились, что они были расставлены с таким расчетом, чтобы не заслонять двери. В то же время на них вполне могла опираться галерея шириной около метра, т. е. такая, как мы и предполагали. А что касается слишком короткого столба, поставленного на кирпич, то подобных аналогий в современных домах можно найти сколько угодно. Возможно, я слишком увлекся подробностями, пытаясь показать, на чем зиждется наша реконструкция. Но именно так и приходится обосновывать каждую мелочь. В конечном счете нам удалось установить, что крыша была не плоской, а слегка наклонной внутрь. Она выступала за стены как раз настолько, чтобы прикрывать галерею. По ее внутреннему краю шел изогнутый наружу карниз, прорезанный кое-где выступающими водосливами, по которым дождевая вода стекала на середину двора. Над двором оставалось открытое пространство, вполне достаточное для его освещения и вентиляции.

Случайная находка позволила нам обнаружить новую архитектурную подробность: над одним из дверных проходов стояла арка из обожженного кирпича; она так и провалилась в проход почти целиком. Нас долго смущали грубые кирпичные резервуары, которые мы находили в углу двора во многих домах. Наконец, в одном из таких «карманов» мы обнаружили осколки большого глиняного сосуда, и нам все стало ясно: здесь в сосудах из пористой глины охлаждалась вода, принесенная из общественного водоема. И совсем уже современный характер носят цветочные горшки, вмурованные с помощью глины в мостовую одного двора вокруг центрального водостока. Мы можем составить чрезвычайно подробное представление о частном доме, но это касается только его устройства. Никакой меблировки здесь, разумеется, не осталось. Но, должно быть, это была очень простая утварь. На печатях сохранились изображения складных или плетеных сундуков для хранения одежды, и это все. Полы устилали разноцветные коврики, на которых было разбросано множество подушек. Для ночного освещения служили похожие на маленькие соусницы масляные светильники с тоненькими фитильками.

Улицы, конечно, были узкими и грязными, с однообразными глухими фасадами, но стоило переступить порог дома, как картина сразу менялась. Дом, который мы описали, с мощеным двором и выбеленными стенами («если штукатурка выкрашена в белый цвет, это приносит счастье», но «если внутри штукатурка обваливается, дому сему грозит гибель!») — такой дом с собственной дренажной системой и дюжиной или более удобно расположенных комнат свидетельствует о достаточно высоком уровне жизни. И это были жилища не каких-нибудь выдающихся богачей, а, судя по найденным в них табличкам, дома средних горожан, лавочников, мелких торговцев, писцов. В отдельных случаях мы можем ясно представить себе их судьбу и даже их личные вкусы.

На «Широкой улице» стоял дом № 1, принадлежавший некоему Игмилсину, писцу или жрецу. Он больше обычных домов. Сначала нас поразило множество отклонений от типичного плана. Выходившие на двор двери нижних комнат оказались замурованными, так что основные жилые помещения были изолированы от двора, умывальной и комнаты для гостей. Сюда можно было проникнуть лишь через дверь в южной части, единственную дверь, соединявшую обе половины дома. Зато в северной стене двора был прорезан новый выход на улицу. Все разъяснили таблички: мы нашли их здесь около двух тысяч! Игмилсин был учителем школы для мальчиков; в соответствии с этим он и перестроил свой дом. На дворе и в комнате для гостей были классы, а остальные помещения предназначались для домашних нужд. Несколько сотен табличек представляют собой типичные «школьные упражнения», плоские круглые таблички служили для чистовых копий и т. д. На многих табличках записаны религиозные тексты, которые либо использовали для диктовки, либо заучивали наизусть. Здесь же были исторические тексты, математические таблички и таблицы умножения. Все это относилось к школе. Ряд деловых табличек, по-видимому, связанных с хозяйством храма, уточняет общественное положение учителя.

В доме № 1 по «Старой улице» внутренняя перестройка была вызвана совсем иными причинами. Этот дом соединяется с собственно «Старой улицей» длинным и узким проходом. Здание — очень старое: его фундамент уходит на большую глубину, и первоначально оно было довольно обширным. Однако к концу периода Ларсы двери в юго-восточной стене центрального двора замуровали, а изолированные таким образом комнаты присоединили к соседнему дому № 7, выходящему на «Церковную улицу». И здесь снова нам помогли таблички. В царствование Римсина из Ларсы этот дом принадлежал некоему Эаназиру, крупному торговцу медными изделиями, имевшему своих агентов в разных городах. Судя по его личному архиву, он занимался одновременно всевозможными побочными операциями: спекулировал домами и садами, давал деньги в рост и даже как-то завел торговлю поношенной одеждой. Все эти делишки он, по-видимому, финансировал за счет своей основной торговли; его агент из другого города жалуется в письме, что трижды писал хозяину, но не получал ответа. Нет ничего удивительного, что в какой-то момент Эаназир вынужден был уменьшить свой участок и продать часть дома соседу. Подобные изменения были обычным явлением. Естественно, они влекли за собой перестройки, изменявшие первоначальный план зданий. Так, например, дом № 7 по «Церковной улице» дважды расширялся за счет соседей и в результате приобрел самую причудливую форму. Превосходный дом № 1 по «Бульвару пекарей» был полностью перестроен под мастерскую: большинство комнат здесь занимали горны. Судя по миниатюрным моделям инструментов, найденным в могиле хозяина дома, он владел кузницей.

Дом № 14 по «улице Патерностер» был разделен на части. Комнаты по юго-восточной стороне от его двора вошли в рыночную часовню, которая впоследствии была переделана в харчевню. Для этого на улицу прорубили широкое окно, а сразу за ним поставили внутри кирпичный прилавок для приготовленных блюд. Одна из комнат превратилась в кухню: большую ее часть занял массивный кирпичный помост с углублениями для маленьких очагов, на которых готовилась еда. Рядом стояла круглая печь для лепешек. В целом все это весьма напоминает харчевни современных восточных базаров.

В доме № 3 по «Лабазной улице», принадлежавшем торговцу зерном, нас поразили большие кирпичные закрома под полами большинства комнат. Его оштукатуренные стены уходили вниз на глубину до двух метров. Мы удивлялись до тех пор, пока не увидели прилипшее к штукатурке зерно.

Изредка дома резко отклоняются от обычного типа. Дом № 11 по «улице Патерностер» вряд ли можно отнести к числу таких домов, потому что, по всей вероятности, это было не частное жилище, а скорее «хан» — гостиница или постоялый двор. В некоторых нижних комнатах, очевидно, размещались стойла. Часть комнат занимал сам хозяин с семьей, а остальные предназначались для постояльцев. Стены этого дома необычайно толсты: возникает предположение, что гостиница была трехэтажной. Зато дом № 15 по «Церковной улице» имел всего один этаж: здесь нет лестницы. Владелец его, некий Ибкуадад, по-видимому, вел дела с Варадсином, сыном Ламатумзы, проживавшим в доме № 3 по «улице Ниш», а также с неким Аттой, который, возможно, был отцом Нуратума, хозяина большого и богатого дома № 1 на «Лабазной улице». Интересно отметить, что другой, маленький и, очевидно, тоже одноэтажный домишко № 1 по «улице Ниш», самый скверный и бедный во всем квартале, принадлежал профессиональному ростовщику.

Во время раскопок квартала у нас сложилось довольно твердое убеждение, что во времена Римсина эта часть Ура находилась в состоянии упадка, в результате которого лучшие дома делились или переделывались под нежилые помещения. Мы не знаем, до какой степени упадок затронул другие районы города, но, по-видимому, быстро возрастающая под властью Хаммураппи мощь Вавилона сократила торговлю и подорвала благосостояние Ура. О все усиливавшемся нажиме с севера свидетельствует одна любопытная находка: в доме № 1 по «Бульвару пекарей» у кузнеца Шунингиззиды оказалась шумеро-семитская грамматика! Очевидно, некоторые свои дела ему приходилось вести уже на семитском языке.

Упадок торговли, вызванный возвышением Вавилона, наверняка определил до какой-то степени роль Ура в восстании против сына Хаммураппи. Возможно, Ур возглавлял его. В отместку за это новый царь безжалостно разрушил все дома периода Ларсы.