1.3. Место архиепископской кафедры во властных структурах Новгорода
1.3. Место архиепископской кафедры во властных структурах Новгорода
Роль архиепископа в политической и общественной жизни Новгородской республики была велика, это признано всеми исследователями. Однако как далеко простирались его полномочия? Был ли он правителем теократического государства (по примеру папы римского в Ватикане) или президентом республики, по аналогии с современным государственным устройством России? Попробуем разобраться в этом сложном вопросе.
Резиденция архиепископа — владычный двор занимал северо-западную часть кремля и состоял из множества построек, соединенных друг с другом переходами. Владыка мог себе позволить жить со всеми удобствами. Помимо архиепископского дворца и нескольких церквей во дворе имелись жилые и хозяйственные постройки: поварни, квасные, рукодельни, сушила, бани, кузни, колодец, скотный и конюшенный дворы, склады и погреба с припасами. Для функционирования этого обширного хозяйства существовал немалый штат служащих, во главе которых стоял дворецкий — администратор, контролирующий всех служащих при дворе лиц. В новгородской Судной грамоте упоминаются так называемые «софияне» — судебные исполнители, действующие, видимо, в рамках полномочий церковного архиепископского суда. По аналогии с княжескими дворянами, это могли быть профессиональные воины, подчиняющиеся лично архиепископу. Кроме причта Софийского собора в штат служащих архиепископа входили владычные бояре, стольники, чашники, ключник, волостели, соборные протопопы и др. В распоряжении владыки была своя плотницкая бригада[345]. К началу XIV в. относятся первые документальные свидетельства о книгописной мастерской на Владычном дворе. Здесь писались книги для Софийского собора и других храмов[346]. Переписчики этих книг называли себя «владычными робятами»[347]. Новгородские владыки заказывали впрок богослужебные книги для передачи церквам и монастырям новгородской епархии и для книгообмена. На владычном дворе велось летописание, то есть архиепископ являлся еще и хранителем истории Новгорода. В XV в. создаются особого типа летописные сборники, в которые входят не только погодные изложения важнейших событий, но также генеалогические и персонально административные списки, копии юридических памятников, перечни русских городов и епископий. В таком виде летописный сборник, как верно заметил А. Г. Бобров, «приобретал новый смысл литературно-идеологического и политического предприятия, своего рода „конституции“ того или иного княжества или республики»[348]. Составление таких «конституций» в Новгороде находилось под контролем архиепископа.
Новоизбранного архиепископа неизменно сопровождала на поставление боярская свита, причем каждый раз бояре перечислялись поименно. Возможно, из этих боярских семей архиепископ набирал себе кадры на должности стольников, волостелей, наместников и т. п. На них в дальнейшем он мог опираться в политических делах, они же, вероятно, предоставляли владыке военные силы для охраны, ведь у каждого боярина в то время были в подчинении собственные воины. Следовательно, в распоряжении владыки имелась профессиональная гвардия из воинов боярских дружин и собственных «молодцев», о которых есть упоминания в летописях. Так, в 1435 г. «владычнь двор молотце» участвовали в военном походе Новгорода на Ржев[349] владычный полк входил в новгородское войско, выступившее против москвичей в 1471 г. В 1451 г. владыка Евфимий построил на своем дворе «чашницу камену и молодечкую», следовательно, владычные «молодцы» постоянно несли службу на владычном дворе.
Таким образом, в свиту архиепископа входили как клирики, так и светские люди, а хорошо охраняемый владычный двор с надежными каменными постройками являлся административным центром Новгорода. В палатах владыки заседал совет республики, происходили совещания по судебным делам («А докладу быти во владычне комнате»)[350]. Здесь же, согласно «Повести о белом клобуке», владыка устраивал пиры: «В доме святой Софии, премудрости божьей, в большой палате трапезу выставлял для князей и бояр, кормя и знатных людей православных великого града, но также и всех священников угощая славно многими брашнами». Поблизости, у Софии, порой собиралось городское вече. На владычном дворе держали в заключение высокопоставленных пленников: в 1313 г. «приеха Федор Ржевьскыи в Новъгород от князя Юрья с Москвы, и изъима наместникы Михайловы, и держаша их в владычни дворе»[351].
Неизвестно, было ли присутствие владыки на вече обязательным. В 1425 г. архиепископ Симеон «бил челом» новгородцам на вече, заступаясь за арестованных немецких купцов[352]. Но это было чрезвычайная мера, вызванная реальной угрозой убийства ганзейцев.
Новгородская четвертая летопись под 1437 г. сообщает, что «владыка Еуфимеи на вече благослови крестом посадников, в ризах, и тысяцких и весь Великии Новгород, в недилю и поеха на Москву…» Здесь также имеет место неординарная ситуация — владыка явился на вече, чтобы благословить всех новгородцев перед своим длительным отсутствием в городе.
В легендарном «Сказании о помощи новгородцев Дмитрию Донскому» архиепископ приказал собрать вече, чтобы узнать мнение народа. А когда новгородцы собрались на зов вечевого колокола, архиепископ призвал их выступить на стороне московского великого князя против войск Мамая, который хочет «веру христову осквърнити и святыа церкви разорити и род христианьскый искоренити»[353].
В данном отрывке владыка прямо назван организатором и руководителем вечевого собрания. Однако источник датируется XVI в., когда вечевые порядки ушли в прошлое, выборных архиепископов сменили ставленники из Москвы, и новгородцам осталось лишь вспоминать о прежних порядках. Впрочем, представляется вполне правдоподобным, что владыка имел право собрать вече, так же как в экстренных случаях собирали вече бояре или даже простые горожане.
Еще одно упоминание об участии владыки в вечевом собрании относится к 1467 г.: «Вышедши архиепископу владыке Ионе к народу в вече, и благослови народ»[354]. На вече в данном случае решался вопрос о строительстве церкви-однодневки ради прекращения мора. Но владыка не руководил вече, он лишь благословил народ на богоугодное дело.
Возможно, владыка выступал на вече при решении вопросов, связанных с церковью. Жалованная грамота Великого Новгорода Соловецкому монастырю 1468 г. перечисляет всех, кто присутствовал на Ярославовом дворище на вече: «Господину преосвященному архиепископу Великого Новагорода и Пьскова владыкы Ионы, господину посаднику Великого Новагорода степенному Ивану Лукиничю и старым посадникам, господину тысячкому Великого Новагорода степенному Труфану Юрьевичю и старым тысяцким, и боярам, и житьим людем, и купцем, и черным людем, и всему господину государю Великому Новугороду, всим пяти концем, на веце на Ярославле дворе». Далее в грамоте еще раз подтверждается полный список всех лиц, принявших решение пожаловать монастырь Соловецкими островами: «По благословению господина преосвященнаго архиепископа Великого Новгорода и Пьскова владыкы Ионы, господин посадник Великого Новагорода степенный Иван Лукинич и старый посадникы, и господин тысяцкеи Великого Новагорода степенный Труфан Юрьевич и старый тысяцкеи, и бояре, и житьии люди, и купце, и черный люди, и весь господин государь Великии Новгород, вся пять концев, на веце на Ярославле дворе…»[355]
На основании этого документа можно сделать вывод, что возглавлял вече архиепископ Новгорода и Пскова Иона, с благословения которого и была дана жалованная грамота. Важно сопоставить грамоту с первоначальной редакцией жития Зосимы и Савватия начала XVI в.: «И архиепископ созва к себе боар, и въспомяну им о населницах, пакости деющих преподобному. И бояре все с мноземи обещанием помогати изволиша манастырю его. И даша ему написание на совладение острова Соловецкаго, и приложиша к нам и писанию восемь печатей оловя: первую владычну, 2-ю посадьничю; 3-ю тысяцкаго, и приложиша 5 печатей с пяти конец града того по печати, и тако запечатлев, и дасть ему архиепископ»[356].
В приведенном отрывке вече не упоминается, а говорится о совещании у архиепископа, что вполне объяснимо. Архиепископ говорил прежде всего о недопустимости насилия по отношению к монахам со стороны новгородских бояр. Последние обещали всячески помогать монастырю. Данный вопрос явно обсуждался келейно. В результате переговоров была составлена грамота на передачу Соловков монастырю. То есть решение о передаче Соловецких островов было принято на предварительном совещании у владыки, а вече как высшая инстанция только подтвердило его.
На основании приведенных свидетельств нельзя утверждать, что владыка непременно руководил общегородским вече или даже просто присутствовал на собрании. Каждый раз, когда упоминается о личном присутствии архиепископа на вече, это обусловлено определенными причинами. Из этих упоминаний нельзя делать вывод о том, что присутствие архиепископа на вече было обязательным. Но очевидно, что владыка председательствовал на предварительных заседаниях «совета господ», на которых обсуждались вопросы, впоследствии выносимые на вече.
Согласно новгородским источникам XIV–XV вв., владыка вникал буквально во все сферы жизнедеятельности республики. Особенно часто в летописях упоминается строительная деятельность архиепископов. Кроме собственно церковного строительства, владыка занимался укреплением обороноспособности Новгородской земли: «Архиепископ новгородьскыи Василии постави город камен в два лета»[357]; «Добиша челом новъгородьци, бояре и черный люди архиепископу новъгородьскому владыце Василию, чтобы „еси, господине, ехал нарядил костры во Орехове“; и он ехав, костры нарядил…»[358] В 1388 г. «благослови владыка Алексеи весь Новъгород ставити город Порхов камен; и послаша новгородци Ивана Федоровича, Фатьяна Есифовича, и поставиша город Порхов камен»[359].
Многочисленность дел, входящих в сферу влияния архиепископа, и постоянно расширяющаяся епархия привели к созданию института владычных наместников. В Новгородской земле неуклонно шел процесс внутренней колонизации и христианизации населения. Строились новые церкви и монастыри, как в Новгороде, так и в самых отдаленных волостях. С помощью своих наместников владыка сохранял контроль над всеми прихожанами своей епархии. Источники свидетельствуют о существовании владычных наместников в Пскове, Ладоге, Торжке, Двинских землях и в Кореле.
Функции владычных наместников подробно исследованы А. Е. Мусиным: 1) «держание места» святительского, «где есть святительские церкви, которые из старины потягнули» к архиепископу; 2) надзор за архиепископским церковным и домовым имуществом (в тех местах, где существовали архиепископские дворы); 3) отправление архиепископских «оправданий, судов и дел духовных»; 4) получение архиепископских «доходов, подъездов и пошлин»; 5) получение наместничьего «корма»; 6) «строение церковных сел»; 7) обязанность «люди блюсти и дозирати»; 8) отправление «церковных и духовных дел»; 9) испытание претендентов на священнические и диаконовские должности, с последующим написанием рекомендации на поставление[360].
Большое внимание новгородская церковь уделяла поземельным отношениям, так как землевладение было основой экономики Новгородской республики[361]. Недаром Новгородская Судная грамота особо оговаривает случаи задержки земельных дел, как преступные. Если посадник, тысяцкий или владычный наместник, вызвав межников и назначив день суда, сами для решения этого дела не прибыли, на них налагался штраф в пользу Новгорода и великого князя в сумме 50 рублей, и сверх того они обязывались возместить истцу и ответчику все их убытки.
Для средневекового новгородца не существовало понятия частной собственности на землю в современном понимании. Правовую сторону пользования землей определяло отношение к земле как творению Бога, которой человек владеет лишь временно. Поэтому акты поземельных сделок скрепляли печати, на лицевой стороне которых в XIV–XVI вв. изображался крест (символ Христа), а на оборотной стороне — Богоматерь. Таким образом, поземельная сделка была освящена свыше — Христом и Богородицей. Именно они, а не служители церкви, давали новгородцам права на владение определенными участками земли[362]. Но в то же время именно в руках владыки и его наместников находился контроль за оборотом земли в Новгородской республике. Кроме того, пошлина за владычную печать приносила софийской казне неплохой доход.
Разумеется, в разных землях Новгородской епархии местные особенности вносили свои коррективы в деятельность владычных наместников. Собственно церковные дела и обязанности архиепископа в своей епархии будут подробно рассмотрены в дальнейшем. Пока лишь отметим, что политика новгородского владыки в пределах своих владений сводилась к тому же, к чему стремились и митрополиты всея Руси — то есть архиепископ всячески способствовал сохранению своей епархии и не допускал ее деления. Именно благодаря гибкой политике владык остался в составе Новгородской епархии Псков после получения политической независимости.
К сожалению, в летописях очень мало упоминаний о повседневной государственной деятельности владыки в Новгороде. Во время гражданских смут архиепископ неизменно занимался миротворчеством. Так, в 1342 г. владыка разбирал дело об убийстве боярина Луки по просьбе его сына Онцифора. Судебное разбирательство переросло в смуту. «Онцифор с Матфеем созвони веце у святей Софеи, а Федор и Ондрешко другое созвониша на Ярославли дворе. И посла Онцифор с Матфеем владыку на веце и, не дождавше владыце с того веца, и удариша на Ярославль дворъ, и яша ту Матфея Козку и сына его Игната, и всадиша в церковь, а Онцифор убежа с своими пособникы; то же бысть в утре, а по обеде доспеша весь город, сия страна собе, а сиа собе; и владыка Василии с наместником Борисом доконцаша мир межи ими; и възвеличан бысть крест, а диавол посрамлен бысть»[363].
В 1359 г. в Новгороде едва не дошло до гражданской войны между Софийской стороной и Славенским концом. «И съиха владыка Моисеи из манастыря и Олексеи, поимя с собою анхимандрита и игумены, благослови я, рек: „дети, не доспейте поганым похвалы, а святым церквам и месту сему пустоты; не съступитеся бится“. И прията слово его, и разидошася»[364].
В 1418 г. Торговая и Софийская стороны вновь сошлись «акы на рать, в доспесех на мост великыи». Владыка Семеон вышел на мост с крестным ходом и сумел усмирить новгородцев: «Разидошася, молитвами святыя Богородица и благословением архиепископа Семеона, и бысть тишина в граде»[365].
Анализ письменных источников позволяет заключить, что и во внутренней и во внешней политике Новгорода мнение владыки чаще всего являлось решающим. В основе Новгородской республики лежали патриархальные отношения — архиепископ был духовным отцом всех новгородцев. Недаром в своих письмах новгородскому владыке ганзейцы называют новгородцев «твои дети». Сам архиепископ в своих письмах также пользовался этим обозначением. В русских договорных грамотах и письмах новгородцы по отношению к владыке также называются «дети». Так в договорной грамоте тверского великого князя Михаила Ярославича с новгородским владыкой и со всем Новгородом (1294–1301) читаем: «А дети твои посадник и тысяцькый и весь Новъгород на том целовали ко мне крест»[366]. В Новгородской первой летописи под 1352 г. записано: «Приехаша послове изо Пскова, биша челом владыце Василию ркуче так: „благослави тако изволию святой Троице детем твоим пьсковицем…“»[367]
Как в семье дети не могут без благословения отца решиться на какое-то важное дело, так и новгородцам требовалось благословение архиепископа в решении важных политических вопросов. Благословение владыки — это и разрешение и почти приказ. В 1417 г., когда мирные переговоры между новгородцами и немцами зашли в тупик, ливонские города обратились за помощью к владыке Симеону, дабы он благословил свою паству на заключение договора. Архиепископ выполнил эту просьбу, о чем сообщил в письме ливонским городам: «Что вы послали мне грамоту за дерптской печатью, чтобы я благословил своих, и я своих детей благословил, посадника, и тысяцкого, и детей купеческих, и весь Великий Новгород, своих детей»[368]. Новгородцы отправили еще одно письмо в Ригу, Дерпт и Ревель, в котором подтвердили, что «Великий Новгород принял благословение архиепископа Симеона, нашего отца»[369].
В отчете дерптского городского совета о переговорах с послом новгородского архиепископа Александром (1426) употреблен тот же словооборот: «Новгород принял к сердцу благословение их святого отца и государя, архиепископа новгородского и челобитие этих городов и их послов и грамоты и отпустили немецких купцов с их добром»[370].
В 1398 г. новгородцы просили благословения у владыки «поискати святей Софеи пригородов и волостии: или пакы изнаидем свою отчину к святей Софеи и к великому Новугороду, пакы ли свои головы положим за святую Софею и за своего господина за великыи Новъгород. И владыка Иван благослови своих детей и воеводы новгородчкыи и всих вой; а Новгород отпусти свою братью, рек им тако: „поидите, святей Софии пригородов и волостии поищите, а своей отцыне“»[371].
Отметим, что благословение владыки и решение всего Великого Новгорода — это не одно и то же. Очень хорошо эту разницу показывает ответ новгородцев псковичам: «Нас не благословил владыка воевати Литвы, а Великий Новъгород нам не оуказал; но идем с вами на Немцы»[372].
На основе нелетописных источников можно выделить еще несколько направлений государственной деятельности владыки. Устав князя Всеволода наделяет архиепископа важной функцией — контролем за торговлей. Ежегодно он должен был проверять точность торговых мер в Новгороде: «Торговыя вся весы, мерила и скалвы вощаныя, и пуд медовый, и гривенка рублеваа и всякая известь, иже на торгу промежи людьми, от бога тако исконе уставлено есть: епископу блюсти без пакости, ни умаливати, ни умноживати, а на всякыи год извещивати; а скривится, а кому приказано, а того казнити близко смерти, а живот его на трое: треть живота святей Софии, а другаа треть святому Ивану, а третьая треть сочьскым и Новугороду»[373].
Контролируя торговые мерила, владыка неизбежно был вынужден вникать в торговлю Новгорода с Ганзой и разбирать возникающие конфликты. Сохранилась грамота архиепископа Симеона 1417 г. Риге, Юрьеву и Колывани с требованием прислать послов, а также грамота 1418–1420 гг. от архиепископа Риге с требованием суда над двумя рижанами по жалобе новгородца Александра Трифоновича за неуплату 50 руб[374].
Ганзейские источники подтверждают, что все спорные дела в торговле с Новгородом решались через архиепископа. К примеру, в рецессе съезда в Дерпте в 1402 г. записано: «русские послы… жаловались на недостаточную длину сукна; на это им был дан ответ в письме, составленном всеми городами Немецкой Ганзы на съезде в Любеке и обращенном к архиепископу…»[375].
В документах двора св. Петра сохранилось письмо, в котором есть упоминание о переписке ганзейских властей с архиепископом Новгорода: «мы ради блага общины написали и послали письмо архиепископу и всему Великому Новгороду…»[376]. О том же свидетельствует текст инструкции Любекского городского совета послу Хартигу (1448 г.): «Когда прибудешь в Новгород, проси у господина архиепископа ответ в письменной форме…»[377].
Из ганзейских Посольских отчетов XV в. известно, что все дела Новгорода с Ганзой решались на дворе архиепископа: «мы пришли для переговоров с новгородскими господами на двор архиепископа», «на второй день мы снова собрались на дворе архиепископа, где обсуждали много дел», «посадник, тысяцкий и все новгородцы послали к нам на Троицу послов с просьбой прийти на двор архиепископа», «мы пришли в покои архиепископа для переговоров с некоторыми (представителями), назначенными для этого Новгородом»[378].
Интересно, что в ганзейских документах, касающихся новгородских дел, никогда не затрагивались религиозные отличия. В своих письмах ганзейцы никоим образом не акцентировали различия между католицизмом и православием, а наоборот, апеллировали к объединяющему обе стороны христианству. Русский православный обряд крестоцелования при заключении различных договоров был полностью принят ганзейцами[379].
Вспомним, что одним из главных продуктов экспорта на Запад был воск, который применялся в основном на церковные нужды. Новгородцы удостоверяли качество воска печатью с надписью «товар Божий»[380]. А с Запада в Новгород привозили вина, особенно красные, необходимые для совершения литургии. Шел товарообмен между католической и православной церквями. При этом в Москве уже в начале XV в. к западным товарам относились как к «нечистым». Митрополит Фотий писал в Новгород в 1410 г.: «Что ми сынове пишие, что из немечскые земли приходит к вам что потребное: вино или хлеб, или овощ, ино сынове очистив то молитвою от иерея, подобает ясти и пити».
В ганзейских письмах формула обращения к новгородскому владыке особо не отличалась от адресных формул, использовавшихся при обращении к духовному лицу в немецких грамотах. Большое количество эпитетов и приложений свидетельствует об искреннем почтении к Новгородскому архиепископу: Вот лишь несколько примеров таких обращений:
1) Из грамоты Любека архиепископу новгородскому и всем новгородцам по поводу ущерба, нанесенного немцами русским купцам на Неве, 1420 г.: «Достопочтеннейший отец духовный в Бозе, владыка, господин архиепископ… любезный досточтимый отец духовный… храни (тебя), молящегося за нас, Господь всемогущий на долгие блаженные времена»[381].
2) В 1435 г. ганзейцы обращаются к новгородскому владыке в еще более заискивающем тоне: «Достопочтимому духовному отцу и могущественному господину архиепископу, благородному и добродетельному господину»[382].
3) Из письма представителей ливонских городов новгородцам (1453 г.): «Доброго здоровья святому отцу Евфимию, архиепископу новгородскому»[383].
4) Архиепископа Евфимия I ганзейцы именовали «добрым защитником и покровителем немецкого купечества»[384].
Такое подчеркнутое уважение неудивительно, ведь именно архиепископ, как наиболее постоянный из всех выборных магистратов Новгорода, мог обеспечить стабильность в новгородско-ганзейской торговой политике. Тем более что главный обряд при заключении договоров — крестоцелование — был именным, то есть, смерть или смещение с руководящего поста одного из тех лиц, которые участвовали в обряде, могло служить основанием для возобновления договора путем повторного крестоцелования, даже если старые грамоты были сохранены[385].
Кроме того, ганзейские купцы, как иностранцы («стороники»), входили в число церковных людей, суд над которыми принадлежал архиепископу. Из сохранившихся ганзейских документов видно, что ганзейские купцы в случае возникшего конфликта обращались за помощью к владыке. Из письма любек — ской городской канцелярии магистрату города Ревеля (1426): «Мы получили Ваше письмо… где говорилось о том, что благодаря большой просьбе, стараниям и заверениям новгородского епископа в Новгороде отпущены немецкие купцы со своим добром и что приехал посол от епископа с сообщением о челобитии епископа посаднику, тысяцкому и всему Новгороду касательно немецких детей… так что Вы должны дать послу епископа дружественный ответ»[386].
Архиепископ разбирал жалобы и новгородских купцов: «От архиепископа новгородского владыци Семена к посадникам к рискым, к ратманам и к всим добрым людем. Здесе мне бил целом Новгородеч наш Олександр Труфанов сын, а жалуется на вашу братью на Инчу Зашемьбаку и на его брата на Ортемыо, на местерева толка. Взял у Труфана белку, у Олександрова отца, Инца з братом с Ортемьеи, с местеревым толком, а взяти было Труфану у Ынчи и у его брата у Ортемьи, у местерева тоуку, 50 рублев. И вы, люди добрый, дайте исправу по крестьному целованью нашему новгородчу Олександру Труфанову. А мое слово приимите. А коли приде ваше слово ко мне, и яз ваше слово прииму…»[387]
В 1436 г. в Пскове были задержаны немецкие купцы. Разбор дела опять же совершал архиепископ, хотя Псков уже обрел к тому времени политическую независимость от Новгорода. В отчете ганзейских послов читаем: «Нам стало известно, что Псков посылает в Новгород своих послов (а Новгород знает, что Псков наших немцев с их товаром держит в тяжелом заключении), что если послы станут о чем-либо жаловаться архиепископу новгородскому… чтобы выслушали и наш ответ, о чем просим и бьем челом»[388].
Известно, что ганзейские города и новгородский архиепископ обменивались посольствами. Вот сообщение дерптского городского совета об ответе, данном новгородскому владычному послу Александру (1425): «Ты, честный посол, говоришь, что святой отец архиепископ новгородский бил челом за немецких детей и добился их освобождения вместе с их товаром, за то мы благодарим святого отца и бьем ему челом за его милость и благие дела»[389].
Договорная грамота Великого Новгорода с ганзейскими городами 1459 г. о перемирии на семь лет упоминает о ганзейском посольстве: «К нам приехали немецкие послы в Великий Новгород… и пришли к нам посольством из Любека… к нашему господину, святому епископу Ефимию в Великий Новгород»[390].
Печатью архиепископа скреплен договор Новгорода с Норвегией о мире 1326 г.: «Чтобы этот мир прочнее длился в течении выше установленных лет, к настоящей грамоте привешены печати вышеуказанных лиц, то есть архиепископа, посадника и тысяцкого»[391]. Договорная грамота Новгорода с Ригой, Готским берегом и немецкими городами о торговле воском 1342 г. начинается словами: «Заключил договор епископ Новгородский с немецкими купцами…»[392]
Таким образом, архиепископ деятельно участвовал в политических отношениях Новгорода с Ганзой и неизменно стремился уладить миром возникающие инциденты или хотя бы сохранить хорошие отношения с ганзейскими купцами. Исключением из этого правила является конфликт 1443 г., когда на ливонском съезде в Пернау было принято решение о закрытии новгородской конторы. Отношения между Ганзой и Новгородом в это время обострились настолько, что церковные власти города отказались принять ключи от немецкой церкви и двора, как это было раньше в подобных случаях.
Участие владыки во внешней политике Новгорода не ограничивалось вопросами торговли. Кроме этого, архиепископ ездил с посольствами к великим князьям, особенно во время войны или «розмирья». Вот лишь несколько таких случаев: в 1312 г. «затратися князь Михаило к Новугороду… И иде владыка Давыд во Тферь весне, в роспутье, и доконча мир»[393]. В 1317 г. «послаша новгородци владыку Давыда к князю Михаилу с молбою, просяще на окуп братьи своей, кто у князя в талех; и не послуша его князь»[394].
Политическая деятельность архиепископа не была исключительно миротворческой. Новгородская четвертая летопись сохранила четкие военные распоряжения архиепископа Алексия в 1386 г. после провала мирных переговоров с великим князем Дмитрием Ивановичем: владыка прислал в Новгород гонца со словами: «Князь велики миру не дал, а хощет к Новугороду ити, и вы держите опас; и повеле доспевати противу великого князя острог»[395]. В 1398 г. владыка Иван благословил новгородское войско на войну с великим князем за Двинские земли[396]. Вспомним, что «владычные молодцы» участвовали, явно по приказу архиеписковпа, в военном походе на Ржеву в 1435 г.[397]. В 1471 г. владычный полк был отправлен в поход на Псков. В 1462 г. в походе против немцев участвовали «люди владычные»[398]. В 1413 г. владыка Иван отмечал победу новгородцев под Выборгом постройкой церкви: «Постави владыка Иоан с воеводами новгородскими и с их вой, что быле у Выбора, и пометом християньскым, церковь камену сбор архангела Гаврила на Хревькове улици, и свяща ю сам в праздник его»[399]. В Новгородской первой летописи под 1401 г. упоминается «владычен городок Молвотице»[400]. «Городками» летопись называет крепости, следовательно, владыке принадлежал один из укрепленных пунктов Новгородской земли. Таким образом, вопросы войны и мира также входили в сферу влияния архиепископской кафедры.
У владычной власти в Новгороде была мощная экономическая основа. Архиепископ «скапливал» и имел право распоряжаться казной, хранящейся «на полатях» в храме Св. Софии[401]. Можно выделить несколько статей, на которые тратилась Софийская казна. Во-первых, брали серебро для укрепления города: в 1361 г. «в Новеграде починиваше град каменыи, вземше сребро с полатей святыа Софеа»[402]; в 1391 г. «новгородци взяли сребра 5000 оу святей Софьи с полатей, скоплениа владычня Алексеева, и разделиша на пять концев, по 1000 на конец, и иставиша костры каменный по обе стороне острога, оу всякой оулици»[403]; в 1364 г. «поновиша город Каменный детинец, вземше сребро у святей Софии из палаты владычни Моисеева копления»[404].
Во-вторых, для срочной выплаты большого откупа во время войны: в 1386 г. новгородцы «за винныа люди за волжан, кто в путь ходил, и за тех, за которыми князьчина залегла, послаша 3000 рублев к великому князю в Ямна. А тое серебро взяли у святей Софеи с полатей»[405].
В-третьих, для строительства оборонных сооружений в пределах всей Новгородской епархии: в 1387 г. «поставишя город Порхов камен Иван Валит да Фатьан Есифов главиным серебром демественика святой Софеи»[406]; в 1401 г. «приеха в Псков пресвященныи архиепископ Иоан, благослови детей своих весь Псков, и вдаде неколико серобра; зделаша его серобром на Радчине всходе костер, а дроугии костер в куту города»[407].
В-четвертых, из владычной казны платилась пошлина великому князю и митрополиту. В договоре Новгорода с князем Иваном Васильевичем 1471 г. в пункте 8 говорится: «А пошлины вам, великим князьям, и вашему отцу митрополиту от владыки имати по старине; а лишнего не прибавливати».
Кроме того, за счет владыки содержались в Новгороде посольства из других земель. Так, француз Гильбер де Ланноа, побывавший в Новгороде в 1413 г., указал в своих записках, что припасы ему доставлялись с владычного двора.
На основе чего «копилась» казна Св. Софии? В первую очередь следует назвать доходы с владычных земель — дани и оброки. К моменту падения республики духовенству в Новгороде принадлежало более пятой части всех пахотных земель, а из них почти треть находилась в ведении архиепископа. Владыка лично или через своих людей занимался хозяйственными вопросами в селах, расположенных на этих землях. Так, в берестяной грамоте № 756 (кон. XIV— нач. XV вв.) содержится благодарность какого-то крестьянина (вероятнее всего, сельского управляющего) владыке за предоставленных коней для пахоты[408]. По подсчетам А. С. Хорошева, обобщившего данные писцовых книг, софийский земельный домен насчитывал 7108 крестьянских дворов, 8937 человек, 8464 обжи[409]. Это при том, что не все писцовые книги дошли до нас — не сохранилось описания большей части Обонежской пятины и почти всей Бежецкой, а также Двинской земли, где существовали владения Софийского дома.
Кроме того, владыке принадлежали некие земли на Псковской территории, с которых тоже шел доход, хотя псковичи порой делали попытки отнять их у владыки[410]. По этому поводу митрополит Феодосий писал к псковичам в 1463–1465 гг.: «У вас, в Пъскове, из старины придано церкви Божия Премудрости, земли и воды, урокы, и дани, и хлеб, и пошлины, что было изначала, при преже бывших его братии, архиепископех Великого Новагорода и Пъскова»[411]. В Псковской третьей летописи упоминается владычное село над озером Ильменем[412]. В Коростынском договоре Великого Новгорода с великим князем Иваном Васильевичем о мире (11 августа 1471 г.) перечислены некоторые пункты дохода владыки с земель вне Новгородской республики: «А на Волоце и на Вологде владыце церкви и десятина и пошлина своя ведати по старине».
Отметим, что земли делились на «владычные» и «бывшие за владыкой», то есть земли республики. Церковь владела ? всех земель, описанных в Писцовых книгах[413]. По мнению А. С. Хорошева, архиепископ являлся первым новгородским землевладельцем. Здесь следует уточнить — не землевладельцем, а временным управляющим земельным доменом Святой Софии, поскольку власть архиепископа была не наследственной, а выборной. Владыка мог покупать или менять земли святой Софии[414] и распоряжаться доходами с этих земель, но он не мог завещать их кому бы то ни было.
Так же как в другие церкви и монастыри, новгородцы дарили земли и в храм Святой Софии. Сохранилась духовная грамота XV в. Федора Михайлова на землю на Бобровой горе, завещанную дому Св. Софии: «Приказываю в дом святей Софии и господину преосвященному архиепискупу Великого Новагорода и Пскова владыке Ионы землю, куплю свою, на Двине на Боброве горе, а та земля чиста по моему володенью, в дом святей Софии и в веки, на память отцу моему, и матери, и мне, и всему роду моему»[415].
Некоторые другие пункты дохода владыки определены в Уставе князя Всеволода: «От всякого княжя суда десятую векшу, а ис торгу десятую неделю, а из домов на всякое лето и от всякого стада и от всякого жита десятое…»[416] К этому следует прибавить собственные служебные доходы архиепископа: плату за совершение святительских обрядов, многочисленные дары, сборы с церквей и монастырей, скрепление владычными буллами купчих, данных и духовных грамот. Печать владыки приравнивалась в правах со свидетелями-послухами: «А на то послух печать дому божии святей Софии и архиепископа владыки Феофила»[417]. По Уставу Всеволода, ежегодно на праздник рождества святого Ивана архиепископ должен был «петь в праздник обедняа» в Ивановской церкви, за что ему полагалось «дару рубль».
Немалые доходы приносил владычный суд, рамки которого были установлены Рукописанием Всеволода (рубеж XIII–XIV вв.)[418] и Уставом Всеволода (кон. XIII в.)[419].
Исключение составляли сместные суды между церковными людьми и светскими: «Или которого задниця, или будет иному человику с тыми людьми речь, ино обчии суд. Своим тиуном приказываю суда церковнааго не обидети, а с суду давати 9 чястеи князю, а десятую святей Софии за княжю душю»[420].
В XV в. рамки владычного суда были расширены и закреплены в Новгородской Судной грамоте (1471). В первой статье этого документа подчеркивается право архиепископа судить не только церковных, но и светских людей: «…а судить ему всех равно, как боярина, так и житьего, так и молодчего человека»[421]. При этом в пользу владыки, его наместника и ключника от печати полагалась пошлина в размере гривны с судного рубля, а от бессудного рубля (в случае выдачи бессудной грамоты) по три деньги от печати. Посадник, тысяцкий или другой судья получали меньше — от судного рубля по семь денег, а от бессудного — по три деньги[422]. Кроме того, для вызова отсутствующего свидетеля на суд полагалось платить по четыре гривны на 100 верст не только бирючам и изветникам, но и софиянам, то есть судоисполнителям со двора Св. Софии.
В пункте 36 Судной грамоты особо оговаривался суд над владычными людьми в новгородских волостях: «А кому будет дело до владычня человека, или до боярьского, или до житейского, или до купетцкого, или до манастырьского, или до кончанского, или до улитцкого, в волости о татбе и о розбое, и о грабежи, и о пожозе, и о головщине, и о холопстве, а кто будет крест целовал на сеи грамоте, ино ему речи правое слово, а рука дать по крестному целованью, что той человек тать и разбойник, или грабежщик, или пожегщик, или душегубец, или холоп. Ино в коей волости будет от владыки волостель, или поселник, ино им поставить того человека у суда; а боярину и житьему и купцю и монастырьскому заказщику и поселнику, и кончанскому и улитцькому, также своих людей ставити у суда; а срок взять на сто верст три недели, а ближе и дале по числу; а до суда над ним силы не деять, а кто силу доспеет ино тым его и обинить[423]».
Право суда сохранялось у владыки в течении XIV–XV вв. (с перерывами) и во Пскове, хотя постоянно оспаривалось стремящимися к независимости псковичами. К примеру, зимой 1435 г. архиепископ Евфимий II во время своего приезда в Псков с большим трудом добился у псковичей суда[424]. В промежутках между приездами архиепископа в Пскове суд от его имени вершил владычный наместник. О нем идет речь в грамоте архиепископа Феофила в Псков (1477): «А оставляю вам, сынове, в свое место, на свой святительский суд, и на свой подъезд, и на все свои пошлины, наместника своего… и вы к нему на суд приходите и на всякую росправу, и честь над ним держите, по нашему благословению…»[425]
Кроме того, владычные наместники вершили суд в Двинской земле, Ладоге и Торжке, что также приносило доходы. Согласно данным Устава Всеволода княжеские тиуны и наместники обязаны были «суда церковного не обидити, ни судити без владычня наместника»[426].
Исследователи государственной власти Новгородской республики не раз задавались вопросом о взаимоотношениях между ветвями власти. В. Л. Янин фактически выдвинул гипотезу о подчиненном положении посадника по отношению к владыке, исследуя берестяную грамоту № 594: «Приказо от М… ко Онсифору посаднику. Поели, господине, Микулу, возьми…» По мнению Янина, автором этой грамоты мог быть архиепископ Моисей[427], поскольку только архиепископ мог приказывать посаднику. Но слово «приказо» в XIV в. не обязательно буквально означало приказ от вышестоящего к нижестоящему. К примеру, словом «приказ» начинается берестяная грамота № 538 от попадьи к попу, то есть от жены к мужу.
Вероятно, архиепископ мог дать наказ посаднику по какому-то делу, но это не означало непременно подчиненного положения посадника по отношению к владыке. Все княжеские уставы и Судная грамота Новгорода свидетельствуют о четком разграничении полномочий владыки и посадника, а также других магистратов. Для новгородцев архиепископ являлся избранником высших сил, предстоятелем перед Богом за всех новгородцев, и потому обладал непререкаемым авторитетом.
Архиепископ непременно принимал постриг в тех случаях, если не был до этого монахом. То есть, согласно законам православной религии, он как бы вставал над мирскими страстями, отрекался от личных интересов. Фактически владыка был совестью республики. Вся история Новгорода XIV–XV вв. подтверждает этот вывод.