Васька Буслай — русский джентльмен удачи
Васька Буслай — русский джентльмен удачи
Вот что писал о В. Буслаеве (или Буслае) Н. И. Костомаров: «Ничто так хорошо не изображает новгородских нравов и явлений древней общественной жизни, как превосходная песня о Ваське Буслаеве. Хотя она сильно расцвечена сказочным эпосом, но действительность проглядывает из-под фантастических красок во всем существе своем. Буслаев изображается знатным, богатым, может быть, боярином. Противники его — мужики, слово позднейшего быта, заметившее древнее название — простая чадь. Старый Буслай жил, по выражению песни, девяносто лет, то есть долго, и соблюдал мир с простою чадью; он не перечился — поперек слова ей не говаривал, ладил с народом новгородским; ни со Псковом, ни с Москвою не вздоривал; а потому-то после его смерти все житье-бытье его (дворянское, по выражению новому, вместо — боярское) передал он в целости сыну. Народная поэзия не всегда выставляет обычные черты; чаще она увлекается тем, что любит, чего желает, чтобы оно всегда было, но что не всегда бывает. Положение Буслая не было рядовое; бывало вчастую, что богач, боярин, недолго утешается своею знатностью и богатством; только раздразнит он мужиков новгородских, начнутся против него заговоры, умыслы; составится на него вече; пойдут на него в вооружении, расхитят животы его и разнесут хоромы его. Буслай — примерный боярин, добрый богач; он умеет поладить с черным народом; он такой боярин, какого желает народ. Старик Буслай умер, оставил молодца сына Буслаевича. Мать стала главою дома. Жена теряется при муже; вдова получает полную независимость и значение. Мать отдает сына в науку. Песня говорит, чему учился Василий, сын Буслая, то есть чему следовало учиться по тогдашнему понятию: грамоте, письму и пению церковному. Всему этому выучился Василий. Пение церковное считалось верхом образованности. Песня распространяется об этом достоинстве своего героя:
А и нет у нас такова певца,
Во славном Новгороде,
Сопротив Василия Буслаева.
Как стал он доходить до возраста юношеского, стали его обучать и воинским наукам; и ощутил он в себе великую ратную силу, как познакомился с копьем вострым, воинскою палицею и разрывчатым тугим луком.
Наследник богатства, оставленный под слабым надзором матери, Василий ищет жизни, простора, приволья: хочется ногам расходиться, рукам размахнуться. И он стал ходить на улицу на Рогатицу, и сделался приманкой для пьяниц, гуляк, которые, как мы видели, составляли обычный образец новгородской вольной жизни. Это были те, что при случае делались материальною силою партий и заговоров под покровительством сильных и богатых, отваживались чинить смуты и толки, а иногда и сами составляли шайки, на разбой ходили, город поджигали… ребята нерассудные, безумницы не помышляли о будущем, пускались на отважное дело, хотя успеха впереди не видели; люди веселые не рассуждали, что за весельем часто горе бывает; люди добрые для тех, с кем в дружбе, грудью за них станут; люди буйные, разудалые — и святыня храма их не удержит; в церковный подвал залезут, сторожа церковного убьют. С такими поводился Василий; поит их до-пьяна; сам пьян напивается, шумит, буянит по улице по Рогатице, дерется со встречными: в руках силы много, в груди удали много; кровь молодая кипит, согретая вином; словно сказочный Еруслан Лазаревич — тому руку вывихнет, этому ногу переломит. Мужики идут на него с челобитною, да не к посаднику, а к матушке; ясно, что его шалости преувеличены, — еще, видно, он не наделал большой беды, а только одному-другому дал затрещину, — те с ним не могли сладить: и сам силен, и товарищи за него; идут к матушке: «Честная вдова! — говорят ей: — уйми ты свое чадо милое! Не хорошие шутки стал он пошучивать! А то ведь с такой удачей молодецкой наквасит ему река Волхова». Мать стала журить сынка. Удалец присмирел, покоряется матери, а сам злится на мужиков: хочется им отплатить. Может быть, с жалобою и угрозы были: мужики нападут на него и отколотят; надобно себе запастись товарищами, дружиною, а то врагов много может собраться. Прежде он водился с ярыгами, гуляками по вдохновению, с кем придется встретиться на улице на Рогатице. Но гуляки встречные могли его оставить; они ему чужие, — это такие товарищи, что вечером погуляют вместе, а утром в глаза не узнают. Есть в народной жизни покрепче союз. Василий хочет подобрать себе названых братьев, побратенников. Это союз на жизнь и на смерть, такой союз, что изменить ему грех смертный, все равно что на роту идти не вправду.
Издавна, еще в языческие времена, был обычай, что богатыри устанавливали между собою названое братство, иначе побратенничество, у южных славян побратимство. Один перед другим давал клятву быть вместе как один человек, друг другу во всем помогать, друг друга из беды выручать, жизнью за друга жертвовать, за смерть друга мстить. Под влиянием христианства этот обычай получил религиозное освящение. Это исконная принадлежность нравственных понятий всех народов арийского племени, до сих пор этот обычай сохранился у афганов. У древних греков он является в дружбе Ахилла и Патрокла, Тезея и Пиритоя, Геркулеса и Иола, Ореста и Пилада; на противоположном конце Европы, у скандинавов, он называется Foetbroecleralag и сопровождался заветными символическими обрядами.
У нас этот союз связывал древних богатырей сумрачно-героической эпохи Владимира Красного Солнышка и почитался до того священным, что богатырь упорный и неустрашимый терял дух, когда увидал величайшее в мире беззаконие — своего названого брата, идущего против него с оружием. Этот союз существовал в новгородских нравах, сохранявших чистоту древних славянских жизненных начал. Вот как удалец отыскивает себе таких братьев. Василий Буслаев ставит чан вина посреди двора и опускает туда огромную чару или ковш. Его слуги понесли по Новгороду записки:
Кто хощет пить и есть из готоваго,
Валися к Ваське на широкой двор;
Тот пей и ешь готовое,
И носи платье разноцветное…
Замечательно, как изменился древний обычай под влиянием дальнейшего развития жизни. Прежде названые братья были равны между собою, хотя бы и много их было в одном братстве; — все у них было общее: брат считал братнее своим имуществом; самая жизнь принадлежала брату. Василий в своих записках предлагает свое достояние тем, кто придет к нему на братство, но он не показывает притязаний самому иметь право считать своим достоянием имущество названых своих братьев. Названые братья ниже его по достоинству: они его пособники, его вассалы, его дружина. Он над ними старшина, он их будет поить и кормить. Древнее равенство от усложнения общественных связей ниспускается до клиентства, хотя еще не дошло до наемничества. Новгородская свобода подорвала первобытное равенство отношений; но она же не допустит до унижения одной стороны пред другою, так как она же хотя и возвышала бояр в Новгороде, но не допускала черный народ до безгласного порабощения боярам. Приходящий вступал в союз с Василием и, хотя был меньшим перед ним, однако все-таки братом; так точно как и Псков хотя был меньшим, а все-таки братом, а не подчиненным Великому Новугороду.
Молодцы рассекали себе ладонь и спускали кровь в одну ямочку, выкопанную в земле, а потом подавали друг другу руки и произносили обет братства. Другой обряд, еще торжественнее, совершался так: вырывали из земли полосу дерна, иногда же три полосы, так, чтобы их края были соединены между собою, и ставили их на жерди, так высоко, как только человек может достать острием копья. Стоя на коленях под этой землею, витязи призывали богов во свидетели своей клятвы и обещались жить между собою как родные братья.
Этот союз ценился у них так, что отец готовился мстить собственным сыновьям, исполняя завет кровавого мщения за убийство названого брата.
Весть о призыве на братство разнеслась быстро. В славном Новогороде тогда были грамотные люди. Большой литературной образованности, конечно, не было; зато грамотность должна была быть тогда обычным делом. Вечевые дела производились письменно; концы, улицы составляли приговоры, друг с другом переписывались; торговые и гражданские сделки совершались на письме. Сами пастыри русские признавали за новгородцами то достоинство, что они были народ книжный. Замечание в песне о грамотных людях в Великом Новгороде осталось как воспоминание угасшей старины для последующих веков, когда уже песня приняла измененную под влиянием московской народности редакцию.
Когда созывались братья с улицы, нельзя было принимать всякого охотника в братство без опыта. В песне Буслаевич испытывает своих названых братьев таким способом: прихожий молодец подойдет к поставленному посредине двора чану с вином, выпьет чару — Василий ударит его дубиною в двенадцать пуд. Молодец стоит не шевельнется, и на буйной голове кудри у него не тряхнутся. Это значило — годится молодец в побратенники. В переводе на исторический язык этот эпический образ означает, что Василий боролся с каждым или дрался на палках, по новгородскому обычаю. Так точно у скандинавов нередко два богатыря сходились между собою на поединок; когда один узнавал, что другой так же силен и неустрашим, как он сам, то оба кидали оружие, бросались друг другу в объятия и заключали взаимное братство.
Так сходились молодцы к Василию. Пришел Костя Новоторженин; пришли Потанюшка Хроменький, Хомушка Горбатенький; пришли потом два сына боярские, братья родные; пришли мужики Залешане, — семь братьев Сбродовичей. Всех надобно было опробовать. Кто выдерживал испытание, тому Василий говорил:
А и будь ты мне названый брат,
И паче мне брата родимого!
Но приходившие охотники не все выдерживали нелегкое испытание. Были такие, что заходили невпопад, слишком на себя понадеявшись; их изломают и за ворота выбросят.
И прибрал Василий много-много товарищей;
Набрал он их три дружины в Новеграде…
И пошел Василий со своими назваными братьями искать приключений и случая начать задор с новгородцами — отмстить им за то, что они на него жаловались.
Была братчина-Никольщина. Это было обычное увеселение на Руси. Братчина носила характер правильно организованной общины. Каждый участник давал от себя часть, и это называлось ссыпь. Избирали пирового старосту, который должен был учреждать пир и наблюдать порядок. В старину, при соблюдении патриархальных отношений, ссыпь давалась натурою — съестными припасами, солодом, ячменем, медом для напитков. Но впоследствии стали ссыпщики давать свою часть деньгами, а пировой староста распоряжался покупкой. Сумма эта, как видно, хотя и определялась заранее, но иной ссыпщик мог дать и больше других, смотря по достатку и по щедрости. Братчина на этот раз отправлялась в приходе св. Николая — верно, по поводу храмового праздника. Церковный староста был старостою пира. Распорядители братчины не знали Василия; но Василий пришел сам в братчину со своими побратенниками. Спрашивает: сколько в братчине с брата берется; и сам дает за себя и за товарищей гораздо большую сумму, чем платилось вообще; но собственно за свою особу он дает вдесятеро больше, чем за каждого товарища: за себя пятьдесят рублей, за каждого названого брата пять рублей. Здесь тоже видна потеря древнего равенства отношений: Василий считает себя в десять раз выше своих побратенников.
На Василия была уже тайная злоба. Василий, заплативши больше всех и притом окруженный своею дружиною, сознавал свое первенство между всеми, раздвигал братчиков, садился на переднее место, усаживал около себя товарищей. Мужики взглянули на него искоса и стали задирать его:
А званому гостю хлеб да соль,
А незваному гостю и места нет.
В этом замечании была уже угроза. Василий отвечает им такою же двусмысленною угрозою.
Званому гостю много места надо,
Много места надо и честь большая,
А незваному гостю как Бог пришлет.
Когда ссыпщики поели, попили, начались забавы молодецкие, стали молодцы между собою бороться, драться на кулаки и примерно сражаться: то были новгородские забавы; но они нередко переходили в дело серьезное, под пьяную руку. «От того боя кулачного, — говорит песня, — учинилась драка великая». Василий стал разнимать драку. Тут кто-то из мужиков по прежней злобе, а может быть, и невзначай, оплел его по уху. Тогда Василий крикнул громким голосом:
Гой еси, ты, Костя Новоторженин,
И Лука, Моисей, дети боярские!
Уже Ваську меня бьют!
Тут бросились к нему молодцы. Вся толпа выхлынула на улицу. Пошла потеха. Мужикам достается; они кричат, ревут, а Василий видит, что ему везет счастье, разгорячился, крикнул на весь мир:
Гой еси вы, мужики новгородские!
Бьюсь с вами о велик заклад:
Напущаюсь я на весь Новгород
Битися, дратися,
Со всею дружиною хораброю;
Тако вы меня с дружиною побьете Новым городом,
Буду вам платить дани, выходы по смерть свою,
На всякой год по три тысячи;
А буде же я вас побью —
И вы мне покоритеся.
То вам платить мне такову же дань!
Мужики новгородские смекнули, в чем дело. Василий надеется на свою дружину и думает, что его противников только и есть, что на братчине; но мужики связаны со всем Новгородом. Такого народа много найдется, что станет за них, если дело на то пойдет. У всех есть приятели. Мужики говорят ему:
Ай-же ты Васильюшка Буслаевич!
Загадываешь загадку великую:
Когда ты, Василий, удаль е.
Пойдем же драться на мостик, на Волховский,
На тою на реченьку на Волхову:
Ты со своима с дружинами хоробрыма —
А мы будем драться всем народом.
Василию нельзя было идти на попятную. И вот ударились об заклад; написали запись, приложили руки, заложили головы. В записи постановлено: «Василию идти на волховский мост. Поставить на мосту три заставы: Василий должен перейти через все заставы; если его свалят где-нибудь на мосту, заклад проигран и его тогда казнят; а если он пройдет все три заставы и собьет всех своих противников, тогда ему заплатят». Черта чрезвычайно любопытная; она открывает для нас много в старой действительности. Такие заклады, как видно, были в обычае, и этим-то, быть может, могли бы объясниться буйства в Новгороде. Историческая основа этого дела та, что тогда образовалось две удалые партии: одна Васильева, другая противная; одна под рукою знатного, богатого боярина; другая из толпы черни, молодчих людей; и держали они заклад: чья сторона одолеет в драке на мосту.
Обе стороны составили договор и подписались. Запись эта получала юридический характер. Само новгородское правительство ее признало. Матушка, узнавши, что ожидает ее сына, побежала к новгородскому князю хлопотать: нельзя ли как-нибудь приостановить спор. Но что тут может сделать князь, когда договор написан и подписан с обеих сторон? Князю оставалось только казнить Василия, когда ему противная сторона выдаст его. И князь отвечает матушке: «Тогда прощу, когда голову срублю».
Началась свалка на мосту, — правильная, законная. Храбрая дружина Буслаева одолевает. Тут противники, чтоб не проиграть окончательно заклада, побежали к матери Василия, принесли ей подарки и стали просить:
Матера вдова Амелфа Тимофеевна!
Прими у нас дороги подарочки:
Уйми свое чадо милое!
Старуха, естественно, склонна к тишине и спокойствию. Она посылает девушку-чернавушку взять Васеньку с побоища и привести к ней домой. Богатырь, от которого трясется вся улица, покоряется безропотно:
Прибежала девушка-чернавушка,
Схватила Ваську во белы руки —
Потащила к матушке родимой,
Притащила Ваську на широкой двор.
Покорность эта в духе тогдашних нравов и понятий. В семейном быту власть матери считалась священнее и выше власти отца. Без материнского благословения не было удачи в жизни. Рьяный, неугомонный молодец делался ниже травы, тише воды перед матерью. Тут был чистый расчет. Что же, если удалец не послушает, какая из этого ему корысть? — Материнского благословения не будет: и ему удачи не будет; и сила его будет не в силу. Оттого и Василий так покорно отправился вслед за девушкой-чернавушкой. Мать заперла его. Песня за то называет ее неразмышленной:
А и та старуха неразмышлена —
Посадила в погреба глубокие
Молода Василья Буслаева,
Затворила дверьми железными,
Запирала замки булатными.
Действительно, старуха не рассудила, поступивши так с Василием. Заклад был сделан; договор подписан. Драка не прекратится от того, что Василия нет на улице. Противники его умышленно рассчитали, что без Василия дело обратится на их сторону, а потому хитро и постарались отвлечь его от боя. Дружина осталась без атамана. Противники стали одолевать. Тогда пошла девушка-чернавушка к Волхову; и проходила она мимо побоища и видела, как одолевали мужики Васильевых побратенников; они подбежали к ней и стали говорить:
Гой если ты, девушка-чернавушка!
Не подай нас у дела ратного,
У того часу смертнаго.
Иначе — они просили, чтоб она освободила Василия. Но мужики-противники, завидя ее, бросились на нее:
И тут девушка-чернавушка
Бросала она ведро кленовое,
Брала коромысло кипарисово;
Коромыслом тем стала она помахивати
По тем мужикам новгородским.
Как ни эпичен кажется этот образ героини, но он не совсем лишен исторической действительности. В новгородских женщинах была мужественность; в суде, когда дело доходило до поля, жонка с жонкою становилась на бой — дело было обычное и законное. Не мудрено, если и девушка-чернавушка из Буслаева дома богатырски отмахивалась от мужиков.
И тут девка запыхалася,
Побежала ко Василию Буслаеву:
Срывала замки булатные,
Отворяла двери железныя:
— А и спишь ли Василий или так лежишь? —
Твою дружину хорабрую
Мужики новгородские
Всех прибили, переранили.
Булавами буйны головы пробивалы.
Девушка-чернавушка освобождает сама Василия. Но может быть, и матушка тогда не противилась; матушка должна же была одуматься и рассудить, что если Васильеву дружину победят, то доберутся до ее дома и тогда придется ее сынку плохо. Как бы то ни было, Василий, освобожденный из заключения, бросается стремглав; — не попало — говорит песня — палицы железной; попалась ему ось тележная — обычный образ для означения храбрости героя, который так силен и ловок, что и с таким плохим оружием может творить чудеса! Выскочил Василий, и не достиг еще моста, где дружина его, изнемогая, отдавала бока свои под мужичьи кулаки и палки… Вдруг пред ним явление — старчище-пилигримище; на плечах у него трехсотпудовый колокол. То его крестовый (то есть, крестный) батюшка. Был он, как видно, когда-то и сам молодец-богатырь, а теперь уже удалился от мира и уединился в Кириллов монастырь. Мужики упросили его явиться посреди свалки и остановить Василия: они думали, что Василий, видя пред собой крестного отца и притом отшельника, посовестится ударить его. Он кричит ему:
А стой, ты, Васька, не попархивай,
Молодой глуздырь не полетывай!
Из Волхова воды не выпити.
Во Новеграде людей не выбити!
Есть молодцов сопротив тебя.
Стоим мы, молодцы, не хвастаем!
Пилигримище дает знать, что сторону врагов его примет целый Новгород, что ему не сладить с большою толпою; он его предупреждает не раздражать Новгорода. Василий отвечает ему:
Ай же ты, мой крестовый батюшка!
Тебя ли чорт несет во той поры
На своего на любимаго крестничка?
А у нас-то ведь дело деется:
Головами, батюшка, играемся!
А и бился я о велик заклад
Со мужики новогородскими,
Опричь почестнаго монастыря,
Опричь тебя, старца пилигримища;
Во задор войду — тебя убью!
Это не только крестный отец, это — олицетворение церковного начала. Это эпическое изображение тех владык, отшельников-угодников, которые не раз усмиряли волнение толпы своим словом и своим достоинством. Самое название пилигримище подходит к такому объяснению.
Пилигрим-паломник, странствователь по святым местам, был в старину лицо, исключительно принадлежавшее Церкви, как монах: паломники были в большом уважении в Новегороде. Странствовать по святым местам было до того обычно, что пастырям приходилось говорить против злоупотреблений таких благочестивых путешествий. Очень естественно, что народное творчество изображало обыкновенно в истории новгородских смут явление духовного посредничества в образе старца паломника. Василий, говоря, что он держал заклад опричь честного монастыря и старца пилигримища, ясно дает знать, что он под этими двумя приведенными образами разумеет Церковь. Монастыри и паломники пользовались во всеобщем мнении изъятием от земных дел и житейских треволнений; их минуют страсти и к ним не смеют прикоснуться земные договоры. «Что тебе за дело, — как бы хочет сказать паломнику Василий: — мы до тебя не касаемся; мы людей церковных не трогаем; не трогай же и нас грешных; мы вас, церковников, уважаем и в наших спорах вас минуем; да и вы не подвертывайтесь нам под руку».
Пилигримище — крестовый батюшка Василия Буслаевича, по народному верованию, лицо, против которого идти все равно, что против отца родного. Но удалец в пылу своей отваги ни пред чем не должен останавливаться: долг, связи родства, все нипочем, когда разыграется его широкая удаль молодецкая. Разъярилось богатырское сердце, крикнул Василий:
Ай же ты, крестовый мой батюшка!
Не дал я ти яичка о Христове дни,
Дам тебе яичко о Петрове дни.
И хватил он осью железною в колокол. По одним вариантам, он убил крестового батюшку, а по другим — пилигримище оказался вовсе существом не плотского человеческого мира. Недаром на нем и колокол в триста пуд. Василий ударил его: старец не шевельнулся от удара. Тогда Василий глянул под колокол… а у пилигримища во лбу глаз уже нету. Кажется, народная поэзия выразила здесь символически совершенное отчуждение Церкви от мирских сует. У него нет глаз под колоколом: он чужд всему, что происходит около него; он принадлежит иному миру — с ним нельзя драться; он не даст отпора. Пилигримище исчезает, как привидение, бесследно, тотчас, как только Василий глянул под колокол и увидал, что у него нет глаз.
Василий доходит до моста. Как только завидели побратенники своего атамана, у них, молодцов, думушки прибыло, словно у соколов крылья отросли. Молодой Василий идет к ним на выручку. Дело их вдруг поправляется. Бой разгорелся. Мужики подаются. Драка идет до вечера. Мужики побиты, смяты, мира просят. Они обращаются с мировою не к Василию, а к его матери. Песня расцвечивает это событие, говорит, что они одну чашу поднесли с золотом, другую с серебром; а это только подарок— не в счет условия. Три тысячи, что в закладе положены, само собою; эти три тысячи разлагаются на определенные дани с целой улицы, так что Буслаев будет получать с них, как будто князь со своего княжения дань. Таково было народное понятие: кто одолел, тот с побежденного берет дани и накладывает пошлины:
А и ради мы платить
На всякой год по три тысячи,
На всякой год будем тебе носить:
Со хлебников по хлебику,
С калачников по калачику,
С молодиц повенечное,
С девиц повалешное.
Со всех людей со ремесленных,
Опричь попов и дьяконов.
Может быть, в случае таких споров и закладов на то, кто кого побьет, проигранный заклад падал на все общество, к которому принадлежали побежденные, так что если такой-то улицы молодцы побиты в закладе, то вся улица платила по разверстке. Так и должно было быть там, где и за сделанное убийство, когда убийца не отыскан, платило все общество, и в делах политических и общественных представительство касалось известной массы людей, соединенных одноместностью жительства, или принадлежностью к одному управлению. Мать приказывает прежней же девушке-чернавушке привести Василия. Девушка застает его еще среди боя, побеждающего мужиков. Она схватила Василия за руку и провозгласила утешительную весть:
Мужики пришли новогородские,
Принесли они дорогие подарочки,
И принесли записи заручныя
Ко твоей сударыне-матушке.
Бой прекратился. Василий пошел с торжеством к себе на двор, а за ним его удалые верные побратенники. Прежде всего, после трудов они выпили по чарке вина, и когда хмель зашел им в голову, они выразили Василию намек, чтобы он распоясывался — давал им награду, и честили его таким образом:
У мота и у пьяницы,
У млада Васютки Буслаевнча,
Не упито, не уедено,
Вкрасне хорошо не ухожено,
И цветного платья не уношено,
А увечье на век залезено.
Василий повел их обедать, и веселым пиром окончилось побоище:
И затем у них мирова пошла;
А и мужики новгородские
Покорилися и сами поклонилися.
В этом деле нет властей, — они не вмешиваются, не останавливают беспорядка. Это братчина — повольное дело. А братчина, по судно-новгородской грамоте, сама судит как судьи. Невольно приходит вопрос: какие же побудительные причины всей этой кутерьмы? Все здесь является плодом внезапных увлечений, порыва страстей; нет ничего рассчитанного. Оно так и делалось в жизни вольного города. Здесь все беспричинно, как и в рассказах летописей, где также не доберешься, из-за чего люди волнуются, за что князей выгоняют, других приглашают; сегодня одного возносят, завтра того же грабят, с моста сбрасывают, потом опять честят. Точно так и в нашей песне все покажется непонятным, если начнешь думать, что это совершалось по заданной мере, сообразно принятым понятиям и убеждениям; но все станет понятно, если смотреть на эти события, как на следствие движений души, рождаемых случайным стечением обстоятельств. «Планида набежала такая», — говорит и теперь наш народ о событии, которого причин отыскать трудно, потому что нет других, кроме влечений нрава и сердца: человек не знает сам утром, что сделает вечером.
Есть другая песня о том же Василии. Герой наш является с тем же бесстрашием, с тою же удалью и отвагою, но уже под другими впечатлениями, под религиозным чувством, которое также составляло черту новгородской души. Василий уже пережил первую молодость; но он еще не стар; он во славе и в чести, — но в душу ему западает грустная дума. Вспоминает он прокаченную буйную молодость; много грехов на душе: надобно отмолить; он собирается в Ерусалим. Такое путешествие было своего рода удалью. Побывать в далекой стране, повидать всякого дива, поклониться величайшей святыне — это приманчиво для пылкой натуры. Василий приплывает откуда-то по Ильменю в Великий Новгород. Песня не говорит, откуда он возвращается, может быть, с торгового дела, а может, с удалого; а может быть, и от Великого Новгорода в посылке был; а Великому Новгороду такие молодцы, как Буслаев, всегда годились. Он оставляет караульщиков у своих суден, а сам идет к матушке; за ним храбрая дружина. Он просит материнского благословения идти в Ерусалим. Старуха подозревает, что удалой сын вместо Ерусалима пойдет ушкуйничать на Волге, либо на море Варяжском. Она как будто боится, чтоб Василий обманом не взял у нее родительского благословения на дурное дело, и говорит:
Гой еси ты, чадо мое милое,
Молодой Василий Буслаевич!
Ты коли поедешь на добрые дела,
Тебе дам благословение великое;
То коли ты, дитя, на разбой пойдешь,
И не дам благословения великого —
А и не носи Василия сыра земля!
Она дает Василию съестные запасы и долгомерное оружие. Василий и теперь еще у нее в зависимости, как в то время, когда бился с мужиками новгородскими; и оружия молодец не смеет взять без воли материнской. «Побереги ты, Василий, свою буйну голову», — говорит ему на прощание мать. И действительно, Василий едет Богу молиться, а не разбойничать: он знает, что ему не посчастливится в удалом деле, когда матушка заранее дала ему свое проклятие, если он пойдет на то.
Они плывут по Ильменю, а оттуда по волжскому пути. В народном воображении географические сведения очень смутно представлялись. Много судов приплывало с восточной стороны по Ильменю к Новгороду, а Ерусалим где-то далеко в восточной стороне. Стало быть, и в Ерусалим можно достигнуть, поплывши по Ильменю. Наши паломники плывут по Волге: путь ее был хорошо известен новгородцам. Встречают они гостей корабельников.
Беседуя с гостями, Василий так о себе говорит им:
Мое дело не охотное:
Смолоду бито много, граблено,
Под старость надо душу спасти.
Вот чем объясняется страсть к паломничеству: надобно загладить старые грехи! Когда гости сказали ему, что далее на своем волжском пути он встретит разбойников, Василий отвечает им:
А не верую я, Васинька, ни в сон, ни в чох,
А верую в свой червленый вязь;
А бегите-ка, ребята, прямым путем.
Василий, как видно, и не робок, и вместе не суеверен. Это достоинство молодца по народному понятию. Народ хотя поддается верованиям, но сознает, что его идеал не должен бояться ни примет, ни предзнаменований, ни сна, ни чоха. Далее это еще яснее высказывается.
На дороге с Василием чудная встреча: на горе Сорочинской лежит (символическое старопесенное изображение) человеческий череп. Полнота жизни неприятно сталкивается с унылым видом ее разрушения. Василий пихнул голову с дороги; и вдруг голова проговорила человеческим голосом:
Гой еси Василий Буслаевич!
Ты к чему меня, голову, побрасываешь:
Я молодец не хуже тебя был!
Умею я, молодец, валятися;
А на той горе Сорочинской,
Где лежит пуста голова,
Пуста голова молодецкая,
И лежать будет голове Васильевой!
Василий плюнул. «Верно, в тебе враг говорит, — сказал он, — дух нечистый!» Далее другое предзнаменовательное видение — камень; на нем написано: «Кто перескочит чрез него поперек, тому ничего не будет; а кто перескочит вдоль, тот сломит буйную голову». Молодцы стали скакать поперек — вдоль не смеют перескочить. Василию было приходила охота, да не решился! Еще он Ерусалима не видал, грехов не отмолил; рано ему пропадать! Дорога еще жизнь; за гробом страшно. Поплыли молодцы далее. Встречают удалых атаманов; в песне они называются казаками. Явно — это ушкуйники, замененные в позднем варианте более современным однозначительнм именем. Они
Грабят бусы, галеры,
Разбивают червлены корабли.
Они были страшны купцам, но Василий не боится их. Василия слава далеко пошла. Атаманы знают его по слуху. Не Василий их испугался; они Василия боятся.
Стоим мы на острову тридцати лет;
Не видали страху великого:
Это де идет Василий Буслаевич:
Знать де полетка соколиная;
Видеть де поступка молодецкая!
Они сошлись в круг, честь отдают славному богатырю. Василий спрашивает у них дороги к Ерусалиму. Атаманы приглашают его хлеба-соли вкусить. Василий удивил их тем, что выпил вина много-много, столько, сколько из них никто не может выпить. Атаманы понесли ему подарков, и, по просьбе Василия, дали новгородцам провожатого до Ерусалима.
Прибыли новгородцы в Ерусалим. Василий совершает там дела благочестия в том виде, в каком следовало по нравственным понятиям народа:
Служил обедню за здравие матушки,
И за себя, Василия Буслаевича,
И обедню с панихидою служил,
По родимом своем батюшке,
И по всему роду своему!
На другой день служил обедню с молебном:
Про удалых добрых молодцев,
Что смолоду бито много, граблено.
Последние стихи показывают, что самое религиозное настроение поддерживалось удалью. Молодец нашалит, наделает другим зла, а потом отмаливает грехи, в Ерусалим ездит, церкви строит. В заключение Василий едет купаться в Ердане-реке. Тут является ему привидение — баба залесная. В Русской земле, покрытой дремучими лесами и болотами, разделявшими жилые поселения одно от другого, то, что было за лесом — представлялось воображению зловещим, страшным, таинственным. Громадность лесов давала противоположной стороне значение далекого, недоступного; оно легко облекалось в образы фантазии. От этого существо таинственное, привидение, называется «залесным». Баба залесная возвещает Василию, что купаться в Ердане нельзя, потому что там Христос крестился. За это Василий голову потеряет. Дружина дала ответ, который уже прежде смельчаки выразили:
Наш Василий не верует ни в сон, ни в чох.
Когда молодцы возвращались домой, встретили они атаманов, с которыми виделись прежде, и Василий известил их, что в Ерусалиме и за их грехи помолился:
Подал письмо в руку им.
Что много трудов за них положил.
Служил обедню с молебнами за их, молодцов.
Атаманы были довольны, что за них помолились Богу для очищения их грехов, но грешить перестать ничуть не думали. Василий был что-то грустен. Он не стал обедать у атаманов. Он торопился. Его предчувствие томило. Молодцы опять проплывают мимо горы Сорочинской; опять взошел на гору Василий и опять толкнул пусту человечью голову. Голова снова проговорила ему то же, что и прежде. Василий опять плюнул и прочь пошел. Далее молодцы встретили знакомый камень с надписью. На этот раз отвага берет верх. Не утерпел Василий. Он перепрыгнул вдоль и, только четверти не доскочивши — убился до смерти. И сбылось предвещание черепа; сбылось предсказание и залесной бабы.
Дружина потеряла храброго предводителя. Против судьбы невозможно устоять, но можно убежать от нее. Таинственное предвещание остерегало его; но Василий не был бы и богатырь, удалец, если б он послушался предостережения. То и молодец, что ничему не покоряется, ничего не боится — верует в одну свою силу! Хотя погиб он — да, славно, честно, до конца сохранил свою свободу, свою мочь-силу. Новгородская душа не любит закона, связывающего деятельность, — это видно во всей общественной жизни. То же выходило и в явлениях единичных. Как не сделать того, что запрещается, хотя бы за это и грозили? Уж лучше пропасть, да не послушаться!
Дружина возвратилась в Новгород. Старая матушка узнает о смерти сына: она теперь круглая сирота в мире. Ей ничего не нужно. Она отдает казну свою из глубоких подвалов удалым товарищам сына: они теперь ей как родные; они напоминают ей Василия. И молодцы взговорили ей таково слово:
Спасибо, матушка Амелфа Тимофеевна,
Что поила, кормила, обувала и одевала добрых молодцев.
Втапоры матера вдова Амелфа Тимофеевна
Приказала наливать по чаре зелена вина;
Подносит девушка-чернавушка
Тем удалым добрым молодцам;
А и выпили они сами, поклонилися,
И пошли добры молодцы
Куда кому захотелося!»[116]
Что, добавив к рассказу Костомарова все имеющие у нас данные (исследование упомянутого уже С. Н. Абзелева), остается в «сухом остатке»?
1) В. Буслаев принадлежал к очень знатному новгородскому роду, получил хорошее военное и православное образование, был храбрым воином и командиром профессиональной дружины.
2) Становится в оппозицию к официальной власти.
3) Вступает в открытый военный конфликт с новгородскими мужами.
4) Нагрешив в Новгороде, отправляется со своей дружиной по поручению веча в дальнее путешествие (в Иерусалим, замаливать грехи), но по пути ушкуйничает — грабит басурман.
Дополнительно (по другим источникам):
1) Участвует в борьбе против «псов-рыцарей» вместе с князем Александром Невским, которого, как и Буслаева, Новгород «простил».
2) После битвы на Чудском озере Василий вновь в числе самых уважаемых новгородцев.
Даже беглый обзор былинного текста показывает, что образ Василия фактически срисован с ушкуйников[117].
Данный текст является ознакомительным фрагментом.