О церкви Трех Святителей у Красных ворот, или История московского барокко

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

О церкви Трех Святителей у Красных ворот, или История московского барокко

Церковь Трех Святителей, что у Красных ворот, впервые упоминается под 1635 г. Каменный храм типа «восьмерик на четверике» был сооружен около 1700 г. (по другим данным – около 1680 г.), колокольня – сер. XVIII в.; при церкви существовали приделы Иоанна Богослова и сщмч. Харлампия. Храм был сломан в 1928 г., но его главный иконостас сохранился в церкви Иоанна Воина, что на Якиманке.

Церковь Трех Святителей у Красных ворот (XVII в.) – разрушена

А теперь о московском барокко, в стиле которого была построена эта церковь. Процессы образования нового стиля наиболее активно развернулись в Москве и во всей зоне ее культурного влияния. Декоративность в московской архитектуре, освобожденная от сдерживающих начал, которые несла в себе традиция XVI столетия, исчерпала себя, сохранившись в хронологически отстававших провинциальных вариантах. Но процессы формирования светского мировоззрения развивались и углублялись. Их отражали утвердившиеся изменения во всей художественной культуре, которые не могли миновать и зодчество. В его пределах начались поиски новых средств, позволяющих объединить, дисциплинировать форму, поиски стиля. Архитектор А.М. Горностаев назвал его «московским барокко». Термин (как, впрочем, и все почти термины) условный. Развернутая Г. Вёльфлином система определений барокко в архитектуре к этому явлению неприменима. Но предметом исследований Вёльфлина было барокко Рима; он сам подчеркивал, что «общего для всей Италии барокко нет». Те м более «не знает единого барокко с ясно очерченной формальной системой» Европа севернее Альп.

Московская архитектура конца XVII – начала ХVIII вв. была, безусловно, явлением прежде всего русским. В ней еще сохранялось многое от средневековой традиции, но все более уверенно утверждалось новое. В этом новом можно выделить два слоя: то, что характерно только для наступившего периода, и то, что получило дальнейшее развитие. Во втором слое, где уже заложена программа зрелого русского барокко середины XVIII в., очевидны аналогии с западноевропейскими постренессансными стилями – маньеризмом и барокко. Главным новшеством, имевшим решающее значение для дальнейшего, было обращение к универсальному художественному языку архитектуры. В произведениях русского средневекового зодчества форма любого элемента зависела от его места в структуре целого, всегда индивидуального. Западное барокко, в отличие от этого, основывалось на правилах архитектурных ордеров, имевших всеобщее значение. Универсальным правилам подчинялись не только элементы здания, но и его композиция в целом, ритм, пропорции. К подобному использованию закономерностей ордеров обратились и в московском барокко. В соответствии с ними планы построек стали подчинять отвлеченным геометрическим закономерностям, искали «правильности» ритма в размещении проемов и декора. Ковровый характер узорочья середины века был отвергнут; элементы декорации располагались на фоне открывшейся глади стен, что подчеркивало не только их ритмику, но и живописность. Были в этом новом и такие близкие к барокко особенности, как пространственная взаимосвязанность главных помещений здания, сложность планов, подчеркнутое внимание к центру композиции, стремление к контрастам, в том числе столкновению мягко изогнутых и жестко прямолинейных очертаний. В архитектурную декорацию стали вводить изобразительные мотивы.

В то же время, как и средневековая русская архитектура, московское барокко оставалось по преимуществу «наружным». Историк Б.Р. Виппер писал: «Фантазия русского зодчего в эту эпоху гораздо более пленена языком архитектурных масс, чем специфическим ощущением внутреннего пространства». Отсюда противоречивость произведений, разнородность их структуры и декоративной оболочки, различные стилистические характеристики наружных форм, тяготеющих к старой традиции, и форм интерьера, где стиль развивался более динамично.

Ярким иностранным представителем, работавшим в России, был Антонио Ринальди (1710–1794). В своих ранних постройках он еще находился под влиянием «стареющего и уходящего» барокко, однако вполне можно сказать, что Ринальди есть представитель раннего классицизма. К его творениям относятся: Китайский дворец (1762–1768), построенный для великой княгини Екатерины Алексеевны в Ораниенбауме, Мраморный дворец в Петербурге (1768–1785), являющийся уникальным явлением в архитектуре России, дворец в Гатчине (1766–1781), ставший загородной резиденцией графа Г.Г. Орлова. А. Ринальди выстроил также несколько православных храмов, сочетавших в себе элементы барокко, пятиглавие куполов и высокую многоярусную колокольню.

В конце XVII в. в московской архитектуре появились постройки, соединявшие российские и западные традиции, черты двух эпох – Средневековья и Нового времени. В 1692–1695 гг. на пересечении старинной московской улицы Сретенки и Земляного Вала, окружавшего Земляной город, архитектор Михаил Иванович Чоглоков (ок. 1650–1710) построил здание близ Стрелецкой слободы, где стоял полк Л.П. Сухарева. Вскоре в честь полковника его назвали Сухаревой башней. Необычный облик башня приобрела после перестройки 1698–1701 гг. Подобно средневековым западноевропейским соборам и ратушам, она была увенчана башенкой с часами. Внутри расположились учрежденная Петром I Школа математических и навигацких наук, а также первая в России обсерватория. В 1934 г. Сухарева башня была разобрана, так как «мешала движению». Почти в то же время в Москве и ее окрестностях (в усадьбах Дубровицы и Уборы) возводились храмы, на первый взгляд больше напоминающие западноевропейские. Так, в 1704– 1707 гг. архитектор Иван Петрович Зарудный (? – 1727) построил по заказу А.Д. Меншикова церковь Архангела Гавриила у Мясницких ворот, известную как Меншикова башня, на которой мы уже подробно останавливались. Основой ее композиции служит объемная и высокая колокольня в стиле барокко.

В развитии московской архитектуры заметная роль принадлежит Дмитрию Васильевичу Ухтомскому (1719–1774), создателю грандиозной колокольни Троице-Сергиева монастыря (1741–1770) и знаменитых Красных ворот в Москве (1753–1757). Уже существовавший проект колокольни Ухтомский предложил дополнить двумя ярусами. Таким образом, колокольня, достигнув восьмидесяти восьми метров в высоту, превратилась в пятиярусную. Верхние ярусы не предназначались для колоколов, но благодаря им постройка стала выглядеть более торжественно и была видна издали. Не сохранившиеся до наших дней Красные ворота были одним из лучших образцов архитектуры русского барокко. История их строительства и многократных перестроек тесно связана с жизнью Москвы XVIII в. и очень показательна для той эпохи. В 1709 г. по случаю Полтавской победы русских войск над шведской армией в конце Мясницкой улицы возвели деревянные триумфальные ворота. Та м же в честь коронации Елизаветы Петровны в 1742 г. на средства московского купечества были построены еще одни деревянные ворота. Они вскоре сгорели, однако по желанию Елизаветы были восстановлены в камне. Специальным указом императрицы эта работа была поручена Ухтомскому. Ворота, выполненные в форме древнеримской трехпролетной триумфальной арки, считались самыми лучшими, москвичи любили их и назвали Красными (красивыми). Первоначально центральная, самая высокая часть завершалась изящным шатром, увенчанным фигурой трубящей Славы со знаменем и пальмовой ветвью. Над пролетом помещался живописный портрет Елизаветы, позднее замененный медальоном с вензелями и гербом. Над боковыми, более низкими проходами располагались скульптурные рельефы. Их сюжеты прославляли императрицу. Еще выше находились статуи. Эти аллегории олицетворяли Мужество, Изобилие, Экономию, Торговлю, Верность, Постоянство, Милость и Бдительность. Ворота были украшены более чем пятьюдесятью живописными изображениями. К сожалению, в 1928 г. замечательное сооружение было разобрано по обычной для тех времен причине – в связи с реконструкцией площади. Теперь на месте Красных ворот стоит павильон метро, памятник уже совсем другой эпохи.

Для архитектуры середины XVII в. главной движущей силой была культура посадского населения. Московское барокко, как и барокко вообще, стало культурой прежде всего аристократической. Типами зданий, где развертывались основные процессы стилеобразования, стали дворец и храм. Новый тип боярских каменных палат, в которых уже обозначились черты будущих дворцов XVIII в., сказывался в последней четверти XVII столетия. В конце XVII в. широко посредничала между русской и западноевропейской художественной культурой Голландия. То т же круг прообразов, что повлиял на форму завершения Сухаревой башни, был отражен в декоративной надстройке Уточьей башни Троице-Сергиевой лавры и колокольни ярославской церкви Иоанна Предтечи в Толчкове. Несомненно голландское происхождение ступенчатого фигурного фронтона, расчлененного лопатками, которым в 1680-е гг. О. Старцев украсил западный фасад трапезной Симонова монастыря в Москве. Увражи с гравированными изображениями построек западноевропейских городов («чертежами полатными») в это время были уже довольно многочисленны в крупнейших книжных собраниях Москвы.

Важное место в развитии архитектуры конца XVII в. занимают здания монастырских трапезных, образовавшие связующее звено между светской и церковной архитектурой. Пространственная структура этих зданий была однотипной. Над низким «хозяйственным» подклетом возвышался основной этаж. По одну сторону его смещенных к западу сеней находились служебные помещения, по другую – открывалась перспектива протяженного сводчатого зала, связанного через тройную арку с церковью на восточной стороне.

Пространство, объединенное по продольной оси, определяло протяженность асимметричного фасада, связанного мерным ритмом окон, обрамленных колонками, несущими разорванный фронтон. На фасаде трапезной Новодевичьего монастыря (1685–1687) этот ритм усилен длинными консолями, спускающимися от карниза по осям простенков. Самое грандиозное среди подобных зданий – трапезная Троице-Сергиевой лавры (1685–1692) – имеет в каждом простенке коринфские колонки с раскрепованным антаблементом; в местах примыкания поперечных стен колонки сдвоены. Их ритму на аттике вторят кокошники с раковинами (мотив, который повторен в завершении верхней части церкви, поднимающемся над главным объемом как второй ярус). Плоскость, подчиненная ритму ордера, его дисциплине, стала главным архитектурным мотивом храмов с прямоугольным объемом. Дальнейшее развитие подобного типа посадского храма, восходящего к московской церкви в Никитниках, особенно ярко проявилось в постройках конца ХVII – начала XVIII в., обычно именуемых «строгановскими» (их возводил «своим коштом» богатейший солепромышленник и меценат Г.Д. Строганов, на которого работала постоянная артель, связанная со столичными традициями зодчества). Тройственное расчленение фасадов строгановской школы не только традиционно, но и обдуманно связано с конструктивной системой, в которой сомкнутый свод с крестообразно расположенными распалубками передает нагрузку на простенки между широкими светлыми окнами.

Архитектурный ордер стал средством выражения структуры здания; вместе с тем он, как считает исследователь строгановской школы О.И. Брайцева, был ближе к каноническому, чем на каких-либо других русских постройках того времени, свидетельствуя о серьезном знакомстве с архитектурной теорией итальянского Ренессанса. Дисциплина архитектурного ордера, универсальной системы, стала подчинять себе композицию храмов конца XVII в., ее ритмический строй. Началось освобождение архитектурной формы от прямой и жесткой обусловленности смысловым значением, характерной для средневекового зодчества. Вместе с укреплением светских тенденций культуры возрастала роль эстетической ценности формы, ее собственной организации. Тенденцию эту отразили и поиски новых типов объемно-пространственной композиции храма, не связанных с общепринятыми образцами и их символикой. Новые ярусные структуры поражали своей симметричностью, завершенностью, сочетавшей сложность и закономерность построения. Вместе с тем в этих структурах растворялась традиционная для храма ориентированность. Кажется, что зодчих увлекала геометрическая игра, определявшая внутреннюю логику композиции вне зависимости от философско-теологической программы (на соответствии которой твердо настаивал патриарх Никон). В новых вариантах сохранялась связь с традиционным типом храма-башни, храма-ориентира, центрирующего, собирающего вокруг себя пространство; в остальном поиски выразительности развертывались свободно и разнообразно. Начало поисков отмечено созданием композиций типа «восьмерик на четверике», повторяющих в камне структуру, распространенную в деревянном зодчестве.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.