Охота за перебежчиками

Охота за перебежчиками

Об этой стороне силовых акций советской разведки за пределами СССР в последние годы написано достаточно много, причем больше внимания уделено самым известным историям с ликвидациями НКВД за рубежом наиболее известных перебежчиков из советских спецслужб калибра Райсса или Кривицкого. Хотя количество перешедших на сторону противника или просто сбежавших от своих хозяев в страхе перед репрессиями сотрудников советских спецслужб в 20 – 30-х годах было достаточно значительным, а их спектр очень разнообразным, как различными были и окончания таких побегов.

С наступлением в 1922 году мирной жизни предательство сотрудников спецслужб приобрело несколько форм: бегство за пределы СССР, отказ вернуться с разведывательного задания, работа на иностранную разведку. На Западе появились первые такие чекисты-беглецы, рассказавшие много нового о внутреннем мире советских спецслужб: Смирнов, Агабеков, Думбадзе, Якшин, Опперпут, Беспалов и другие. И все они постоянно жили под угрозой расправы своей бывшей спецслужбы с ними. Потому были вынуждены жить под чужими именами, скрываться в самых отдаленных уголках земли, искать защиты на службе у иностранных разведок или эмигрантских центров, предлагая им свои услуги.

Так, бежавший в 1926 году через границу в Иран сотрудник Узбекского ГПУ Бахтияров стал работать с узбекской басмаческой эмиграцией в Тегеране. Ушедший на Запад чекист Якшин-Сумароков работал в эмигрантском РОВС. У эмигрантов нашел приют и Беседовский, бежавший в 1929 году в Париже прямо через ограду советского посольства на улице Грене и написавший в эмиграции книгу «На путях к термидору» о преданной Сталиным и сталинцами революции (Беседовский был троцкистом). Беседовский, бывший эсер, примкнувший к большевикам, кроме обвинений в троцкизме, к моменту побега уже находился в посольстве на подозрении в финансовых махинациях с подотчетными средствами – его готовили к отправке для следствия домой и не выпускали за территорию советского посольства, и во время прогулки Беседовский сиганул прямо через стену внутреннего дворика. За границей он тоже искал приюта у эмигрантов, пытался среди троцкистски настроенных эмигрантов создать даже собственную партию, редактировал в Париже их газету «Борьба». А заодно прославился как известный разоблачитель самых разных тайн советской разведки и дипломатии, часть из которых затем оказалась выдуманными самим Беседовским в расчете на сенсацию фальшивками. Исследовавший судьбы советских перебежчиков-разведчиков английский писатель Брук-Шеппард назвал Беседовского человеком очень умным, но совершенно бесчестным. Бежавший в 1937 году в страхе перед начавшимися репрессиями резидент разведки НКВД в Греции Бармин тоже работал у троцкистов, они помогли ему затем уехать в труднодоступные для рук НКВД Соединенные Штаты, где Бармин работал в троцкистской партии, написал книгу «Записки дипломата» с разоблачениями действий НКВД, а после 1945 года устроился консультантом в американскую разведку – ЦРУ.

Самый высокопоставленный из таких перебежчиков, начальник НКВД на Дальнем Востоке Генрих Люшков, в 1938 году в предчувствии скорого ареста со всей «командой Ежова» в очередную чистку спецслужб бежал через границу во время инспекционной поездки к пограничникам. Обманув всех сопровождающих, он ушел на границу один якобы на встречу с ценным агентом в районе Посьета и скрылся на той стороне. Люшков долго работал консультантом японской разведки, консультировал ее в планах подготовки покушений на Сталина и в антисоветских операциях на Дальнем Востоке, в конце войны в 1945 году он был ликвидирован самими отступавшими японцами, просто задушен ими в городе Дайрен (Дальний) и выброшен в море с лодки.

В 1929 году во время инспекционной поездки на советско-иранскую границу сбежал напуганный преследованиями в Москве троцкистов бывший секретарь Сталина Бажанов, написавший на Западе книгу о закулисной жизни в Кремле. Бажанов не был сотрудником спецслужб, но с ним через границу бежал и приставленный к нему для охраны и слежки одновременно сотрудник ГПУ Биргер. Так вот бежавший чекист Биргер все годы своей эмиграции затем провел в постоянном страхе ликвидации его ГПУ или попытки тайного похищения с вывозом назад в СССР. В результате развившейся на почве таких страхов депрессии Биргер покончил с собой в Париже, освободив свою бывшую службу от расходов по его розыску за границей. Способ самоубийства Биргер выбрал странный, он бросился вниз с Эйфелевой башни.

Тогда действительно бежавшему чекисту или советскому военному разведчику избежать пули, кинжала, яда или устроенной автокатастрофы могли помочь или профессиональное прикрытие чужой спецслужбы, или полная смена данных с укрытием как можно дальше от советских границ. Поэтому, например, резидент разведки ГПУ в Финляндии Смирнов в 1924 году сразу после бегства предал себя в руки финской разведке, а та позднее с новыми документами отправила Смирнова в далекую Бразилию, где беглый чекист и прожил спокойно остаток своих лет. Военный разведчик РККА Креме, бежавший от своих в Китае, скрывался в португальском тогда Макао и даже инсценировал свою смерть, заметая следы, после чего с чужими документами уехал в Европу, где и дожил в старости до начала 70-х годов. О том, что такие меры предосторожности для перебежчиков из советских спецслужб были нелишними и охота за ними действительно велась долгие годы и большими силами, а не была плодом развившейся у отдельных предателей мании преследования, свидетельствует печальный опыт многих их соратников. Случаев расправы ГПУ – НКВД со своими бежавшими сотрудниками за пределами Советского Союза в истории очень много. Вот лишь самые громкие из таких дел. В 1926 году бывший сотрудник военной разведки РККА Дзевалтовский, поляк по национальности, перешедший на сторону польской разведки, умер от отравления ядом. В 1933 году в Австрии сотрудниками ГПУ под началом чекиста Кобецкого похищен и затем убит бывший агент советской разведки из числа коминтерновских кадров – австрийский гражданин Штрем.

В 1937 году в Париже кинжалом убийцы заколот бывший советский разведчик Навашин, завербованный ранее английской МИ-6 и ставший невозвращенцем. Дмитрий Навашин с 20-х годов использовался ГПУ как агент среди белой эмиграции во Франции, пока его не перевербовали английские разведчики. В 1931 году Навашин порвал с Лубянкой и отказался вернуться в Советский Союз, занявшись в Париже частной коммерцией. 25 января 1937 года он гулял со своей собакой в Булонском лесу, когда неизвестный подбежал к нему и нанес удар кинжалом в грудь, от которого Навашин скончался; скрывшегося убийцу не нашли. ГПУ открещивалось от убийства Навашина, заявляя, что с ним могли расправиться гитлеровские разведчики за его работу на МИ-6. История эта темная, среди эмигрантов было вокруг нее много слухов. Так, Нина Берберова в своей книге «Люди и ложи» писала о каких-то связях Навашина с масонскими ложами во Франции, использовавшимися ГПУ, как и о том, что уход Навашина на Запад тоже был игрой и частью операции ГПУ, так что неизвестно в итоге, кто же именно его убил. Хотя большинство исследователей все равно видят в расправе с Навашиным руку НКВД, особенно с учетом использования убийцей кинжала: в это же время во Франции именно кинжалом группа советского разведчика Короткова убила другого перебежчика из ГПУ Агабекова и известного троцкиста Клемента, а авторство этих акций со стороны НКВД точно установлено.

Вот обычное описание такой операции против бежавшего за рубеж разведчика Разведупра РККА Нестеровича из книги «КГБ: спецоперации советской разведки»: «После побега Нестеровича в ОГПУ поступило донесение, в котором говорилось, что, находясь в Германии, он связался с представителями английской разведки… В результате начальник ИНО ОГПУ отдал приказ о ликвидации Нестеровича. И уже 6 мая 1925 года Нестерович был отравлен в одном из кафе Майнца. Отравили его, подмешав яд в пиво, работники военного аппарата коммунистической партии Германии братья Голке».[7]

В этой операции характерно, что тайную ликвидацию бывшего кадрового чекиста, по каким-то причинам изменившего своей службе, доверили исполнить коминтерновским кадрам из числа членов боевой организации одной из европейских компартий, в данном случае германской. Это была обычная тогда для советских спецслужб практика, и Коминтерн часто использовался Лубянкой для подобных операций. В свою очередь, и изменившие делу социализма сотрудники Коминтерна и иностранных компартий, выполнявшие ранее задания советских спецслужб, точно так же преследовались за пределами Советского Союза, как и изменившие советские граждане, и так же становились жертвами тайных ликвидаций. Как, например, американская коммунистка и агент советской разведки Джульетта Пойнтс, порвавшая с 1936 года со спецслужбами СССР. Она в 1937 году бесследно пропала прямо в США, как предполагают, тайно похищена и убита агентом советской разведки и тоже американским гражданином Минком, который затем был агентом и диверсантом НКВД по кличке Херц на фронте испанской войны, где причастен к похищению и убийству лидера испанских троцкистов Андреаса Нина. После этого следы Минка теряются, то ли его убили в отместку за Нина троцкисты из группировки ПОУМ, то ли ликвидировал сам НКВД, то ли убийцу на службе Лубянки вывезли в Советский Союз, где позднее расстреляли как шпиона.

Или немецкий коммунист и коминтерновец Георг Земмельман, застреленный в 1931 году по приказу советской разведки наемным убийцей сербом Пикловичем за разрыв с ГПУ. «В 1931 году разразился громкий скандал вокруг некоего Георга Земмельмана. Земмельман работал на ИНО ГПУ с 1921 года. Земмельман обратился в редакцию одной из венских газет с предложением опубликовать серию его статей о советском шпионаже в Германии. Особое место в его разоблачениях должно было занять описание подлинной деятельности Ганса Киппенбергера, отвечавшего в Политбюро КПГ за связь партийного подполья с советской разведкой. Сербский коммунист Андрей Пиклович, выдававший себя за студента-медика, 27 июля 1931 года застрелил Земмельмана в его собственной квартире».[8]

В этом описании очередной тайной ликвидации советскими спецслужбами своего изменившего агента из путеводителя Д.П. Прохорова и О.И. Лемехова по судьбам советских перебежчиков (с очень метким подстрочным названием «Заочно расстреляны») убивший Земмельмана югослав Пиклович назван коммунистом. То есть действовавшим идейно приверженцем Коминтерна, убившим такого же бывшего коминтерновца-немца за измену общему великому делу. Хотя в других исследованиях авторы считают Пикловича обычным наемным убийцей, нанятым ГПУ для исполнения этой ликвидации за деньги и оказывавшим подобного рода услуги советской разведке и в дальнейшем, в частности при охоте на бежавшего в Европе советского разведчика Райсса. По словам некоторых невозвращенцев из рядов советских спецслужб, под легендой серба Пикловича вообще мог скрываться кадровый сотрудник ГПУ и советский гражданин Шульман, действовавший под этим именем в Европе, но подтверждений этому нет. Ганс Киппенбергер, отвечавший в подполье немецких коммунистов за связь с ГПУ и партийную разведку, действительно много знал, опасаясь после заявлений покойного Земмельмана его ареста. ГПУ организовало Киппенбергеру побег в СССР, где он работал в аппарате Коминтерна, а затем был расстрелян чекистами в годы репрессий. Застреленный немец – агент и изменник, наемный киллер серб, расстрелянный своими коминтерновец с массой заслуг перед советской разведкой – обычный антураж одной тайной операции спецслужб СССР из эпохи 30-х годов.

Особенно показательным выглядит факт найма для исполнения ликвидации своего перебежчика профессионального убийцы, не слишком вяжущийся с привычным образом насквозь идеологизированных советских спецслужб. Пиклович еще хотя бы считался коммунистом и сочувствующим Москве, если вообще не был советским разведчиком, хотя, по мнению многих, в истории с Земмельманом был просто нанят за деньги. И это не единичный факт такого использования советскими спецслужбами профессиональных убийц в подобных операциях. Тот же американец Минк, которого подозревают в ликвидации коминтерновки Пойнтс и в последующих убийствах троцкистов в Испании, начинал в Нью-Йорке как самый обычный мафиозный киллер. И в дальнейшем в подобных операциях спецслужб СССР будут попадаться такие типажи профессиональных убийц, совершенно далеких от идей социализма и движения Коминтерна, как голландец Бусс, немец Вольдемутт или анонимный «офицер турецкой армии».

Одним из самых известных киллеров и террористов на службе советской разведке в 20 – 30-х годах считается Мустафа Голубич, уроженец Боснии из югославов-мусульман. Этот человек еще с семнадцати лет состоял в террористической организации сербских националистов «Черная рука», в 1914 году был соучастником убийства этой организацией эрцгерцога Фердинанда Габсбурга в Сараеве, арестован позднее за террор во Франции и судим по Солунскому процессу над «Черной рукой» в 1917 году, по которому лидеров группировки во главе с Аписом расстреляли. С 1921 года Голубич объявил себя коммунистом и был членом тайной боевой организации компартии Югославии, прошел по линии Коминтерна боевую подготовку в Москве и с 1923 года был резидентом ИНО ГПУ в Вене, а затем работал на Разведупр РККА. За полтора года работы на советские спецслужбы, все подробности которой до сих пор неизвестны и окутаны массой легенд, Голубич, в советской разведке имевший кличку Исмет, выполнял такие специфические поручения из Москвы в Греции, Франции, Китае, Германии. Есть свидетельства о причастности Голубича к тайным убийствам, а также к похищениям для получения выкупа, один из таких выкупов якобы передан Голубичем НКВД на организацию убийства Троцкого в Мексике. Об этом загадочном югославе по кличке Исмет, объявленном позднее в титовской СФРЮ народным героем Югославии, говорили и то, что он был одним из инициаторов военного переворота в Белграде в марте 1941 года, когда при содействии советской разведки группа офицеров свергла прогерманское правительство Цветковича. И что Голубич в Китае был советским резидентом под легендой простого рикши, и что он был любовником актрисы Греты Гарбо. Но точно установлено, что этот человек уникальной судьбы был агентом советской разведки и оказывал ей услуги профессионального убийцы и диверсанта. В 1941 году Мустафа Голубич был резидентом советской военной разведки в оккупированном немцами Белграде, попал в облаву гестапо и был казнен.

Но Пиклович, Голубич, Минк и другие при их ремесле профессиональных террористов или наемных убийц хотя бы формально объявили себя коммунистами по убеждению. Также можно еще понять логику советских спецслужб, дававших в СССР приют и укрытие с новыми документами иностранным коммунистам, на их родине разыскивавшимся за откровенный терроризм, хотя это и идет вразрез с современным пониманием устоев международного права. Так, в СССР был укрыт немецкий коммунист Эрих Мильке, будущий многолетний шеф спецслужбы ГДР Штази, убивший в Германии двух офицеров полиции. Или итальянский боевик компартии Бертелли, в Советском Союзе под новым именем взятый на службу в разведку после того, как скрылся из Италии после убийства сотрудника полиции.

Но здесь, повторюсь, нарушая международные законы, которые СССР никогда не торопился соблюдать, на Лубянке укрытие и использование на своей службе разыскиваемых за террор и криминальные деяния людей еще могли объяснить их идеологической близостью первому социалистическому государству. А были случаи в довоенной истории ГПУ – НКВД и использования в своих операциях за деньги или на основе обмена услугами и профессиональных террористов, абсолютно далеких от коммунистического или даже просто левого движения.

Например, в операциях доставки болгарскому левому подполью оружия от ГПУ в 20-х годах был задействован советской разведкой один из лидеров македонской террористической организации ВМРО (Внутренняя македонская революционная организация) Тодор Паница. А ВМРО, несмотря на громкое и «революционное» название, была в чистом виде националистической организацией, одной из самых дерзких тогда в Европе, боровшейся за независимость Македонии и вскоре начавшей тесно сотрудничать на этой почве с разведкой нацистской Германии. Паница не так долго был соратником ГПУ, в 1925 году в результате внутренней борьбы среди верхушки ВМРО он был убит бывшими соратниками в театре Вены за измену делу македонской независимости.

Временами явная идеологическая неразборчивость ГПУ – НКВД и военной разведки СССР в вопросах такого «найма профессионалов» просто поражает, пользовались услугами откровенных террористов, никоим образом к марксизму не причастных. Так, знаменитый в 20-х годах в Германии террорист и грабитель банков Макс Гельц и не скрывал своих анархистских взглядов, к марксизму был явно холоден, скорее приближался к безыдейному Робин Гуду от террора и экспроприаций. Но и его ГПУ использовало в своих тайных операциях в Германии, а после ареста оно обменяло Гельца, доставив его из германской тюрьмы в СССР, где в 1933 году лихой немецкий террорист-разбойник утонул, купаясь в реке в Подмосковье. Его странная смерть в речке породила затем версии о ликвидации его в Советском Союзе ГПУ, хотя и не ясно, зачем же тогда вытаскивали его из германской тюрьмы. Но вот советский перебежчик Вальтер Кривицкий из НКВД твердо был уверен: Гельца ликвидировали за несогласие с советской политикой и планы вернуться в Германию, когда ГПУ засекло его визит в германское консульство.

Собрат Гельца по анархистскому террору 20-х годов Макс Гольдштейн также не скрывал своих анархистских взглядов, был в розыске целого ряда тайных полиций различных государств за террор. Он в 1918 году прибыл в Россию и присоединился было к большевикам, даже участвовал в их подполье в Одессе и в боях Красной армии, но вскоре вновь отбыл из Советской России из-за разногласий с Советами и остался на позициях террориста-анархиста. Но и с ним в ГПУ нашли общий язык, используя в попытке дестабилизации обстановки в Румынии для организации затем румынского похода Красной армии и экспорта в эту страну революции. В Бухаресте, работая в контакте с советским ГПУ, Гольдштейн взорвал бомбу в сенате Румынии, при этом погибло несколько сенаторов, а также подготовил покушение на главу МВД Румынии Арджетояну. После ареста Гольдштейн отрекался от контактов с советской разведкой и утверждал, что эти теракты он организовал как анархист и глава террористической группы румынских анархистов, хотя румынская тайная полиция Сигуранца и предоставила суду доказательства тесных связей Гольдштейна с ГПУ. В 1922 году на суде по делу «270 террористов» этот боевик от анархии и союзник советского ГПУ был осужден на пожизненную каторгу, где в 1925 году убил себя долгой голодовкой.

Так же легко через компартию Палестины и еврейскую секцию Коминтерна под началом Бергера установили связь с сионистскими террористами на Ближнем Востоке, боровшимися террором за уход англичан и создание независимого государства Израиль, а от идей социализма откровенно далекими. Так, с 20-х годов ГПУ работало в Палестине с еврейским террористом Лукачером по кличке Хозро, одним из приближенных главного еврейского террориста тех лет Израиля Шойхета, создателя террористической организации «Штерн». В середине 20-х годов Лукачер по заданию советской разведки возил оружие для прокоммунистической тайной организации «Гдуд Гаавода» («Рабочий батальон»), а в 1926 году вместе с командирами этой группы Мехонаем и Элькиндом даже побывал в Москве, где вел от лица сионистских террористов переговоры с ГПУ о совместной работе. Правда, при следующем своем вояже в СССР в 1934 году Лукачер арестован НКВД и осужден как террорист и английский шпион, но с началом войны в 1941 году выпущен из лагеря на фронт, под Сталинградом пропал без вести.

Силовые операции против иностранных граждан к этому времени стали обычной практикой разведки Советского Союза, что особенно тогда возмущало мир за пределами СССР. Западные исследователи истории советских спецслужб до сих пор поражаются тому, с какой легкостью на Лубянке решались в довоенную пору на ликвидации или похищения граждан, никаким законным образом с первой в мире страной победившего социализма не связанных. Вот мнение известного на Западе специалиста по истории органов ЧК – КГБ Д. Баррона: «Советский Союз убивал и выкрадывал иностранцев начиная уже с 1926 года. В тот год агент ОГПУ застрелил в Париже украинского лидера Симона Петлюру. Средь бела дня посреди московской улицы был похищен посол Эстонии в Советском Союзе Ало Берк… Больше о нем никогда не слыхали. А 22 мая 1932 года в Гамбурге застрелили бывшего коммунистического курьера Ганса Виссингера. Так же ликвидировались сотрудники советской разведки, навлекшие на себя гнев своих начальников. В 1934 году в Нью-Йорке убит глава ОГПУ в Соединенных Штатах Валентин Маркин».[9]

Хотя это конкретное утверждение Баррона не раз опровергалось отечественными исследователями спецслужб (а самого Баррона многие из них считают предвзятым русофобом за его книги о КГБ) в той части, что в случае с эстонским дипломатом Берком (правильно – Бирком) похищение могло быть инсценировано для прикрытия его же работы на ГПУ, а смерть советского резидента в США Маркина под колесами автомобиля (по другой версии – забитого насмерть в драке в одном из баров Нью-Йорка), найденного мертвым на улице, до сих пор официально считается несчастным случаем, – в целом Баррон все равно прав. Советская разведка в случае необходимости не колеблясь шла на силовые действия против граждан чужих государств, как из числа бывших российских подданных-эмигрантов, так и из настоящих иностранцев.

Там, где советская разведка по каким-либо причинам не могла сама дотянуться до изменившего ей иностранца из коминтерновского движения, она не останавливалась ни перед чем, чтобы доставить ему неприятности. Характерный пример: когда на разведку СССР перестал работать ее бывший агент чех Грилевич (он был убежденным троцкистом и после изгнания Троцкого из Союза с Лубянкой порвал по идейным соображениям), его бывшие кураторы не остановились перед тем, что просто сдали его тайной полиции родной Чехословакии как советского агента, а затем еще и затребовали его выдачи. Грилевичу повезло, чехи не выдали его Москве после ареста, а вскоре и вовсе освободили, хотя советская разведка даже подбросила чехам сфальсифицированные документы о шпионаже Грилевича в пользу нацистской Германии. Но сам факт попытки расправы с бывшим своим агентом оглашением его работы на себя же вражеской разведке (а для спецслужб Советского Союза в 20 – 30-х годах ХХ века все иностранные разведки были вражескими, включая, разумеется, и чехословацкую) о многом говорит.

Вопрос расправы со своим же разведчиком в случае его ухода за рубежом почти всегда решался методом тайной ликвидации. В 20-х годах случаи такого ухода за кордон сотрудников советских спецслужб были еще единичными. Первая серьезная волна таких побегов пошла к концу 20-х годов (Опперпут, Агабеков, Биргер, Беседовский и др.), и связана она была с вычищением из большевистской партии сторонников Троцкого в СССР. Многие из тогдашних сотрудников ГПУ в 20-х годах не скрывали своей троцкистской ориентации, сохранявшейся у них с бурных лет Гражданской войны. Единицы из таких откровенных троцкистов в ГПУ взбрыкнули тогда, как Блюмкин, и поплатились за это жизнью или решились бежать из СССР, как чекист Агабеков.

Именно с конца 20-х годов работа по розыску и ликвидации за рубежом своих перебежавших сотрудников перестает для разведки ГПУ быть делом исключительным, а налаживается на постоянной основе именно по причине возросшего количества таких беглецов. Тогда же власть дает своей спецслужбе и законное основание для этой деятельности – постановление Президиума ВЦИК СССР от 21 ноября 1929 года с грозным и длинным названием «Об объявлении вне закона должностных лиц из граждан СССР за границей, перебежавших в лагерь врагов рабочего класса и крестьянства и отказывающихся вернуться в СССР». Именно на основании этого постановления ВЦИК сотрудники ГПУ имели право за границей похищать или на месте ликвидировать перебежчиков из своих рядов без дополнительного документа или даже заочного приговора по каждому из них в отдельности. В 1934 году с обострением обстановки в СССР советский закон дополняется санкцией госбезопасности на репрессии в отношении сбежавшего за границу сотрудника спецслужб, да и вообще любого советского военнослужащего. С этого времени у сотрудников НКВД и Разведупра берут расписки в том, что они предупреждены: в случае их измены и бегства за рубеж их родственники в СССР могут быть расстреляны, а в отношении их самих автоматом будет разрешена внесудебная расправа НКВД в любой точке мира без дополнительных предупреждений.

Написавший за границей книгу «ЧК за работой» Агабеков среди других тайн советской спецслужбы рассказал и о чистках в ее рядах, пока еще ненасильственными методами, когда с 1923 года из ГПУ начали выдавливать разными методами или прямо изгонять приверженцев троцкистской оппозиции, каких в рядах чекистов тогда было достаточно много, поскольку еще не сильно окрепшая тогда власть в лице генсека Сталина проводила в 1923–1927 годах политику: «Троцкого оставить на его постах, а всех троцкинят безжалостно отовсюду изгонять». Агабеков даже описал партсобрания чекистского актива 1923 года, где он и другие троцкисты из ГПУ временами оказывались в большинстве и были подавлены начальством лишь за счет различных ухищрений: «Долой бюрократов, долой аппаратчиков», – сплошь и рядом кричала ячейка. Пришлось прервать собрание и перенести на следующий день. Ну а на следующий день были приняты меры. Во-первых, срочно по прямому проводу вызвали из Ленинграда Зиновьева, а затем Феликс особо заядлых крикунов частью изолировал, частью отправил в срочные командировки… Да, жаркая была дискуссия. Почище 1921 года, – закончил Медведь. – Кстати, ты уже получил приказ ГПУ о расформировании юридического отдела ГПУ в Москве? – спросил Медведь Бельского. – А знаешь, почему расформировали? Нет? Так я тебе скажу, весь отдел целиком оказался разложенным и стоял за оппозицию. Ну, Дзержинский и разогнал их, отправив на окраины. Четырех из них он прислал ко мне в Белоруссию». – «Да, – задумчиво ответил Бельский, – хороших коммунистов на окраины не шлют, а все больше бузотеров или провинившихся. Точно здесь тюрьма какая-то». Такими мерами во время дискуссии вожди партии и ОГПУ отстояли «монолитность и единство» пролетарской партии в рядах коммунистов ОГПУ».[10]

Агабеков, наблюдавший это тихое пока подавление троцкистской фракции среди чекистов с рассылками в окраинные отделы ГПУ, а также уже знавший о судьбе своего товарища Блюмкина, не сомневался, что скоро дискуссия станет еще жарче и монолитность партийных рядов спецслужбы начнут укреплять еще более суровыми методами. Именно это сподвигло его к побегу на Запад в 1930 году и к разоблачению родной спецслужбы, в которой он состоял с Гражданской войны. Хотя параллельно у Агабекова была не менее веская причина бежать на Запад, схожие обстоятельства приведут в ХХ веке к разрыву с Лубянкой еще не одного ее бойца тайного фронта: в Турции резидент ГПУ Георгий Агабеков влюбился в англичанку Изабеллу Стритер, после его побега они во Франции поженились.

Георгий Агабеков (Арутюнян) из этой плеяды чекистов-троцкистов стал в конце 20-х самым известным на Западе перебежчиком из ГПУ, многое рассказавшим о деятельности этой спецслужбы, и он же стал одной из первых жертв тайной ликвидации бывшей своей спецслужбой за границей. Рассказав на Западе многие секреты работы ГПУ, Агабеков был приговорен бывшими начальниками и тайно убит в Париже в 1938 году. Еще до того ГПУ несколько раз предпринимало попытку привести в исполнение заочно вынесенный в Москве смертный приговор Агабекову. В 1932 году ГПУ установило его местонахождение в румынском порту Констанца, где Агабеков собирался заняться бизнесом со своими компаньонами из армянской диаспоры. В январе 1932 года в Констанцу на яхте «Филомена» прибыл сотрудник разведки ГПУ Алексеев, планировавший заманить перебежчика на борт для захвата и вывоза в советский порт или ликвидировать его в самом городе. Агабекова спасла только четкая работа румынской тайной полиции Сигуранцы, захватившей Алексеева в тот момент, когда он собирался стрелять в бывшего коллегу у входа в ресторан. Напуганный Агабеков уехал во Францию, но только на шесть лет отсрочил развязку, там его весной 1938 года и убрали.

Всю изнанку этой показательной операции советской разведки против своего перебежчика описал позднее в своих мемуарах «Разведка и Кремль» главный специалист НКВД по таким акциям Павел Судоплатов, поскольку долго считалось, что Агабеков просто бесследно исчез где-то в испанских Пиренеях или пал жертвой внутренних разборок армянских мафиози. На самом деле, по словам Судоплатова, Агабекова в Париже заманили на специально снятую советской разведкой конспиративную квартиру якобы договориться о покупке бриллиантов у какого-то армянского ювелира. На этой парижской квартире, куда привел Агабекова подставной «армянский ювелир из Антверпена», перебежчика ожидала засада в лице молодого советского разведчика Короткова и некоего наемного убийцы – бывшего турецкого офицера. Турок убил Агабекова ударом кинжала, после чего труп упаковали в чемодан и в стиле итальянских мафиози утопили в реке.

По словам Судоплатова, вскоре тот же Александр Коротков возглавлял похожую операцию в Париже, когда в 1938 году тайно убит известный троцкист Клемент – секретарь троцкистского Четвертого интернационала. Его по той же схеме внедренный в Четвертый интернационал чекистский агент Таубман (псевдоним Юнец) заманил на квартиру, где Коротков с подручными также зарезали Клемента ножом. Затем труп Клемента расчленили и обезглавили, именно в таком жутком виде его выловили из Сены.

После этих двух удачных ликвидаций «врагов социализма» в стиле итальянских карбонариев или мафиози (с ударами кинжалом, трупами в чемоданах, отрезанной головой, турецкими наемниками) Коротков был замечен начальством и вскоре сделал в НКВД головокружительную карьеру, работая в годы войны резидентом в самой нацистской Германии, а после войны возглавив всю нелегальную разведку в МГБ СССР. Начинал же молодой Саша Коротков, как любят вспоминать его биографы, с работы лифтером в здании на Лубянке и с игры в теннис в спортобществе «Динамо». Здесь крепкого спортсмена и заметили старшие товарищи, переведя его из лифтеров в разведку ИНО, откуда уже «лифт в разведку» занес на самые высокие должности в системе советских спецслужб к 50-м годам. Поначалу Коротков использовался именно как боевик в операциях с ликвидациями за рубежом, причем именно он лично вместе с наемником-турком и другими боевиками убивал Агабекова и Клемента. По крайней мере, сам Коротков себе ставил это в заслугу, когда его с приходом на пост главы НКВД Берии в 1938 году временно в числе других сотрудников ИНО отстраняли от работы для проверки лояльности. Тогда в письме на имя Берии о своих заслугах перед родиной и делом социализма Коротков не постеснялся написать, что в убийствах Клемента и Агабекова он «исполнил самую черную работу». Надо ли понимать, что сам орудовал ножом или отрезал голову у трупа для затруднения опознания? Впрочем, пишущие о Короткове хвалебные очерки бывшие сотрудники советских спецслужб и сейчас полагают эти его операции с кинжалом правильными и справедливыми.

История Агабекова была не единственной в 30-х годах. Всем памятны и широко известны подробности охоты на ушедших в разгар Большого террора на Запад бывших резидентов советской разведки в странах Западной Европы Райсса и Кривицкого. В 1937–1939 годах примеров того, как вернувшиеся по приказу в Союз даже самые удачливые разведчики или резиденты разведки были после недолгого расследования казнены (Базаров, Аксельрод, Барович, Бортновский и т. д.) либо брошены на долгие годы в лагеря (Анулов, Быстролетов и т. д.). Поэтому случаи отказа вернуться среди разведчиков становились все чаще.

Когда при Хрущеве обнародовали имя советского нелегала Рихарда Зорге, казненного в японской тюрьме, то в разгар ажиотажа вокруг его имени все долго недоумевали: отчего на Лубянке так долго не верили информации Зорге о дне нападения Германии на СССР и о военных планах Японии в свете будущей войны. А оказалось, что Зорге к тому времени в НКВД и Разведупре не считали надежным источником из-за его такого же отказа вернуться в СССР в опасении репрессий, что Зорге к тому времени почти считали на Лубянке предателем, хотя он и продолжал давать ценную информацию, оставаясь невозвращенцем в глазах начальства. И после этого часть донесений Зорге в Москве его прямой начальник и глава Разведупра РККА Голиков откладывал в папку с названием «Непроверенные и лживые сообщения Рамзая».

Судьбы Райсса и Кривицкого сложились не менее трагично, а их имена из истории советской разведки на долгие годы были вычеркнуты за то, что они осмелились отказаться покорно вернуться в СССР, где их ожидал расстрел. Игнатий Райсс (он же Рейс, он же Порецкий – последняя фамилия настоящая, это бывший коминтерновец в советской разведке, выходец из евреев австро-венгерской Галиции), работавший резидентом НКВД под кличкой Людвиг в нескольких странах Западной Европы, ушел на Запад первым, его тоже подозревали в троцкистских убеждениях. Самим уходом Райсс свои троцкистские взгляды подтвердил, передав через связника в советское посольство в Париже письмо о том, что он порывает со сталинской властью и «возвращается к идеалам Ленина, идет в Четвертый интернационал, и да здравствует мировая революция!». В том же письме для ЦК ВКП(б) в посольство Райсс объяснил свой выбор: «Я шел вместе с вами до сих пор – но дальше ни шагу! Кто еще молчит, тот становится сообщником Сталина и предателем дела рабочего класса и социализма!» В обмен на укрытие он дал западным разведкам и российским эмигрантам сведения о работе советской разведки в Европе, в частности, окончательно высветил роль советского агента Скоблина и его супруги в работе против РОВС и в трагических судьбах генералов Кутепова и Миллера. С Райссом на Западе осталась и его жена Эльза Порецкая, также работавшая на советскую разведку.

По свидетельствам Эльзы, ее супруг, которого она в своих воспоминаниях постоянно называет разведывательным псевдонимом Людвиг, решил не возвращаться в СССР еще в 1936 году, когда в Москве расстреляли Зиновьева с Каменевым, а в Испании НКВД начал ликвидировать близких ему троцкистов. В 1937 году с началом массовых репрессий в разведке самого НКВД эта идея Райсса окрепла, особенно после коротких поездок в Москву его жены и его друга-разведчика Кривицкого, рассказавших ему о начавшейся истерии Большого террора. НКВД после долгого преследования своего бывшего сотрудника Райсса вычислил его местонахождение благодаря своей агентуре среди белоэмигрантов во Франции, в первую очередь агенту Сергею Эфрону, мужу поэтессы Цветаевой и белому офицеру, завербованному чекистами в эмиграции. Так было установлено, что Райсс бежал к заранее отосланной из Парижа семье в швейцарский горный кантон Вале.

4 сентября 1937 года Райсс тайно ликвидирован НКВД в результате хорошо спланированной спецоперации. Узнав от Эфрона местонахождение Райсса в Швейцарии, ему «подставили» агента разведки НКВД из немецких коммунисток Гертруду Шильдбах, с которой у Райсса начался роман и которую тот пригласил в ресторан. В ресторане швейцарской Лозанны, где Райсс ужинал с новой знакомой, сотрудники НКВД Правдин и Афанасьев (болгарский коминтерновец-боевик Атанасов) имитировали с ним пьяную ссору и предложили выйти поговорить. У ресторана Райсса избили, втолкнули в стоящую рядом машину и вывезли за город, где Афанасьев застрелил его, в тело Райсса было выпущено 13 пуль, большей частью в голову.

Всего в спецгруппу НКВД по ликвидации Райсса в Лозанне входило более десяти человек: чекисты-исполнители Правдин и Афанасьев, заманившая его Шильдбах и другая коминтерновка и чекистка из немцев Рената Штайнер, завербованные ранее НКВД белоэмигранты Кондратьев и Смиренский, некий француз Дюкоме и другие. Сам завербованный чекистами белоэмигрант Эфрон непосредственно в ликвидации Райсса в Швейцарии участия не принимал, вопреки неоднократным утверждениям об этом.

Вся эта история очень запутанна, некоторое время считалось, что непосредственно Райсса у ресторана захватили и похитили нанятые за деньги НКВД профессиональные французские бандиты Аббиа и Мартиньи. Только затем из архивных материалов НКВД и воспоминаний об этом деле генерала Судоплатова выяснилось, что под именем француза из Монако Аббиа (он же Росси) скрывался все тот же чекист Сергей Правдин, а под именем Мартиньи – Афанасьев, раньше же все они считались разными персонажами этой таинственной истории. При этом до сих пор спорят: русский чекист Правдин работал в Европе под легендой Ролана Аббиа или это действительно агент-наемник НКВД из французов, после убийства Райсса получивший советское гражданство и фамилию Правдин, ставший кадровым чекистом (за дело Райсса он награжден орденом Красного Знамени, работал разведчиком в США под прикрытием агентства ТАСС, умер в Москве в 1970 году). Но хотя бы Правдин-Аббиа идентифицирован историками как одно и то же лицо. С Афанасьевым-Мартиньи сложнее, некоторые считают их все же разными персонажами этого дела. Хотя болгарин Афанасьев, тоже награжденный в Москве за эту операцию, точно установлен как непосредственный убийца Игнатия Райсса. Вероятнее всего, как об этом писал в своем исследовании истории КГБ перебежчик Гордиевский вместе со своим соавтором англичанином Эндрю, Правдиным все же стал настоящий француз Аббиа, пошедший на службу НКВД. На это же указывает косвенное доказательство: когда в 1953 году после разгрома в спецслужбах команды Берии новый глава советской госбезопасности Круглов в своей обличительной речи об изгнанных из органов бериевцах назвал и Сергея Правдина, уточнив в духе советского интернационализма свои к нему претензии: «Подозрительный тип и родом француз».

Скорее всего, именно этот загадочный человек со многими именами выпустил в голову Райсса последнюю контрольную пулю в лесу под Лозанной. Когда швейцарская полиция нашла у дороги тело Райсса (при нем были документы прикрытия на имя чехословацкого гражданина Эберхарда), то установила, что в багажник избитого Райсса положили еще живым, а расстреливали уже в укромном месте. В кулаке покойного вследствие его попытки защищаться остался клок волос бывшей подруги Гертруды Шильдбах, заманившей его в ловушку. Та же Шильдбах еще ранее передала в подарок уезжавшей от мужа Эльзе Порецкой коробку отравленных конфет, что должно было погубить жену Райсса и их маленького сына. Но Эльза подарок от женщины, подозреваемой в романе со своим мужем, не взяла, потому и спаслась от мести НКВД.

Сыгравший столь печальную роль в судьбе Райсса Сергей Эфрон попал под подозрение эмигрантов в плане его связей с НКВД, после чего ему приказали вернуться в СССР, где вскоре Эфрон осужден как «враг народа» и в 1941 году расстрелян в Орле. Такая же участь ожидала и долго работавшего на чекистов бывшего эмигранта Клопенина, его тоже отозвали в Москву и расстреляли. Третий участник этой истории из завербованных эмигрантов Кондратьев тоже «выведен» в СССР явно с тем же прицелом, ему лишь отчасти «повезло» умереть сразу по приезде в Москву от запущенного туберкулеза. Французская полиция даже не успела Эфрона допросить, когда из швейцарских спецслужб пришли документы о его участии в убийстве Райсса. Из всех участников ликвидации Райсса швейцарцы арестовали только Ренату Штайнер, она на свое имя арендовала автомобиль, на котором вывозили Райсса и в багажнике которого затем полиция нашла его кровь. Французская полиция смогла разыскать на своей территории своего гражданина Дюкоме и белоэмигранта Смиренского из этой группы, но в Швейцарию их за недостатком улик не выдала, ограничившись их допросами, как допрашивали по этому делу из-за бежавшего уже в Москву Эфрона и саму собиравшуюся туда же навстречу своей смерти Марину Цветаеву. Сами чекисты, исполнители этого дела, уже давно отъехали в Москву за наградами.

Товарищ Райсса Вальтер Кривицкий (Гинзбург), тоже чекист со стажем с Гражданской войны, долго работавший в военной разведке РККА, а к 1939 году бывший резидентом разведки НКВД в Голландии, после расправы с Райссом предпочел покинуть Европу и скрываться от мести бывших коллег в США. При этом Кривицкий отослал в Союз письмо с объяснением своих действий, приложив к нему свой советский орден за бывшие заслуги в разведке. То же самое ранее со своим орденом Красного Знамени сделал и его друг Райсс, тоже вложив его в прощальное письмо бывшим начальникам. Многие исследователи до сих пор недоумевают: кто же разрешил резидентам ИНО ГПУ и Разведупра вывозить с собой в заграничные командировки вручаемые в Союзе награды, что поперек любых правил конспирации в разведке? Но факты подтверждены историей: Райсс с Кривицким действительно демонстративно возвращали свои «красные знамена» вчерашним руководителям. Кривицкий не повторил ошибки своего товарища Райсса, он попросил о защите себя и своей семьи французские спецслужбы, сдав им в обмен информацию о деятельности разведки НКВД в их государстве и выдав все свои паспорта прикрытия в обмен на новые легальные документы, с которыми и отплыл в Америку.

Есть сведения, что НКВД и в Америке пытался установить местонахождение Кривицкого для его ликвидации. Сам он регулярно впадал в панику, опознавая «агентов Лубянки» то в супермаркете, то на вокзале, то посреди Бродвея, скрываясь от них бегством в толпе. В одном из ресторанов на Манхэттене к Кривицкому внезапно в 1940 году подошел хорошо знакомый ему резидент Разведупра в США Басов (псевдоним в разведке Джим) и предложил поговорить, но перебежчик предпочел ретироваться от таких бесед, памятуя, чем они закончились в Швейцарии для Райсса. Об этой истории сам Кривицкий успел до своей гибели поведать в книге мемуаров «Я был агентом Сталина», решив при этом не упоминать фамилии Басова и называя его только по кличке Джим. Кривицкий при этом полагал, что и разведка гитлеровской Германии тоже готовит его похищение, хотя это все еще можно списать на манию преследования бежавшего разведчика. Хотя, если учесть знание им множества примеров ликвидаций предшественников по побегам от НКВД и личного друга Райсса-Порецкого, вряд ли стоит здесь иронизировать, как это делали после жалоб Кривицкого о таких «случайных» встречах с тенями из прошлого на улицах Нью-Йорка в американском ФБР.

Так и не ясно, действительно ли Кривицкий сам застрелился в номере отеля в Вашингтоне в феврале 1941 года в результате депрессии и постоянного ожидания возмездия Лубянки, или он тоже стал жертвой тайной операции советской разведки, как предполагают, его застрелил нанятый ею голландский профессиональный убийца Генрих Бусс, ранее работавший на НКВД в Голландии как раз под началом резидента Кривицкого и лично хорошо его знавший. По крайней мере, сам Кривицкий писал, что еще во Франции до отъезда в США Бусс отыскал его и пытался вызвать на разговор. Во время этой беседы Кривицкий увидел в толпе знакомого ему в лицо сотрудника Разведупра Краля, почувствовал ловушку и скрылся от Бусса бегством (Краля в Москве после возвращения из этой командировки вскоре расстреляли). Своим друзьям и адвокатам в США Кривицкий за несколько недель до смерти успел сказать, что видел Бусса в Нью-Йорке, на этом основана их твердая уверенность в том, что щупальца НКВД дотянулись до Кривицкого через океан.

10 февраля 1941 года тело Вальтера Кривицкого было обнаружено в занимаемом им номере вашингтонского отеля «Бель-вю» на кровати; по мнению полиции, он сам выстрелил себе в висок из личного пистолета, хотя многие факты свидетельствовали об убийстве известного перебежчика кем-то со стороны. Его адвокат Уолдмен утверждал, что покойный клиент завещал ему никогда не верить в свою смерть в результате самоубийства или несчастного случая. Уолдмен буквально заставил ФБР начать расследование смерти Кривицкого, но оно закончилось опять выводом о самоубийстве. На фоне судеб Кривицкого, Агабекова, Райсса, Люшкова и других высокопоставленных беглецов из советских спецслужб выделяется история перебежчика Александра Орлова. Чекист Орлов (Фельдбин) занимал в советской разведке очень большой пост, а в годы гражданской войны в Испании был главным резидентом советской разведки в этой стране и знал о тайных операциях советских спецслужб по обе стороны испанского фронта почти все. Получив тогда стандартный приказ прибыть из Испании в бельгийский порт Антверпен и подняться на борт советского корабля «Свирь», Орлов понял неминуемый свой арест на борту судна и в перспективе расстрел вскоре по прибытии на советскую территорию. А потому он забрал семью и вместо ловушки в Антверпене отправился во Францию, откуда отплыл в США. По мнению многих, Орлова спас его маневр: после бегства на Запад в 1939 году бывший резидент Орлов оставил для НКВД послание, где обещал сохранить в тайне всю известную ему информацию в случае прекращения охоты НКВД на него и недопущения репрессий против оставшихся в Советском Союзе членов семьи Орлова. В противном случае Орлов обещал выдать западным спецслужбам всю известную ему информацию, а знал он очень много.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.