ЖИЗНЬ СОВЕТСКИХ ВОЖДЕЙ ТОЖЕ СОСТОЯЛА ИЗ МЕЛОЧЕЙ

ЖИЗНЬ СОВЕТСКИХ ВОЖДЕЙ ТОЖЕ СОСТОЯЛА ИЗ МЕЛОЧЕЙ

Осенью 2010 года, когда я готовил материал для газеты «Комсомольская правда» о жизни Алексея Николаевича Косыгина, мне удалось собрать вместе семерых его бывших охранников. Одним из этих людей, самым немолодым, но очень бодрым, был Алексей Алексеевич Сальников. Он вскользь упомянул, что служил в органах государственной охраны 40 лет — с 1956 по 1996 год и работал со всеми первыми лицами от Хрущёва до Ельцина. Коллеги называли его «самородком», а для многих родственников генеральных секретарей и глав правительств, как выяснилось позже, он до сих пор является практически членом семьи. А ещё выяснилось, что он живёт на Новом Арбате в соседнем со мной доме. Мы договорились созваниваться, но встретились в следующий раз только в апреле 2011 года. И провели вместе несколько вечеров в беседах о прошлых временах и бывших лидерах бывшего СССР.

Наверное, никто не сомневается в том, что высшие государственные руководители такие же люди, как мы. Если не брать в расчёт их социальное и финансовое положение, то жизнь этих людей точно так же наполнена мелочами, как и наша. Они должны одеваться и обуваться, передвигаться и путешествовать, есть и пить, лечиться, знакомиться с новостями и общаться с людьми. Но именно их положение делает все эти мелочи очень важными и значительными. Особенно когда мы говорим о тех, кто находится или находился под круглосуточной охраной.

Охраняемые лица, тем более высшего уровня, многого не должны делать сами. Их передвижения, питание, стиль и состояние одежды, бытовая безопасность контролировались и контролируются офицерами охраны. За многое из этого отвечал Алексей Сальников, работая с Хрущёвым, Косыгиным, Брежневым, Андроповым и другими первыми лицами. Сегодня он рассказывает читателям о том, как жили советские и партийные руководители, и тех ситуациях, о которых знали очень немногие…

— Моя работа с Хрущёвым началась в 1956 году, то есть почти с самого начала. И я был рядом с ним до самой его отставки в октябре 1964 года. Служил я офицером подразделения 9-го управления КГБ, которое занималось охраной высших должностных лиц СССР. А обязанности мои были весьма обширными. Перечислять их — не хватит места, но если сказать несколькими словами — это обеспечение комфортной обстановки для работы и отдыха первого лица государства и решение всех связанных с этим бытовых проблем.

Люди, интересующиеся отечественной историей, помнят, что у Никиты Сергеевича Хрущёва, моего первого подопечного, всегда были проблемы с одеждой. Его нестандартная фигура была довольно сложной для закройщиков. А он ещё любил свободные брюки, и они, можно сказать, «висели». В сам процесс изготовления костюмов я не вмешивался, хотя иногда мог что-то подсказать, но вот отгладить, привести в порядок, подобрать рубашку и галстук — лежало на мне.

Шили костюмы в основном на Кутузовском. Примерно напротив гостиницы «Украина» было специальное ателье с магазинчикам. Там работали портнихи, закройщики. И жёны всех первых лиц приезжали именно туда. И первые леди — Нина Петровна Хрущёва и Виктория Петровна Брежнева. Обшивались там и некоторые большие руководители, хотя и не высшего уровня.

К Хрущёву, Брежневу, Косыгину или Андропову приезжали на работу закройщики, согласовывали материал, снимали мерки. А потом проходили примерки, и костюмы подгонялись по фигуре.

Свои собственные ателье были и у Верховного Совета СССР, и у КГБ. Кстати, наше обувное ателье находилось недалеко от метро «Кировская» в Комсомольском переулке. И знаменито оно было тем, что там шили обувь для Хрущёва и Косыгина. Мерки снимали, конечно, на работе, но изготавливали всё именно там. Ботинки были кожаные, лёгкие, добротные. Никите Сергеевичу, кстати, больше всего нравились ботинки на микропористой подошве. Сейчас уже мало кто помнит, что был такой материал — микропорка…

Конечно, в 1950-1960-е годы практически вся одежда первых лиц государства была отечественной. Даже ткани, из которых шились костюмы, были сделаны у нас. Хрущёв, например, любил кунцевский материал. Единственной проблемой для него были шляпы, они иногда привозились из-за границы. Но потом он, по-моему, стал носить что-то сделанное у нас. Другие государственные лидеры, Косыгин, Брежнев, кое-что покупали за рубежом — рубашки, галстуки, шляпы. Но всё остальное шилось в спецателье сотрудниками 9-го управления КГБ. В 1970-х обстановка изменилась. Уже и Брежнев пользовался услугами Общесоюзного дома моделей и импортными тканями, и другие руководители, глядя на него, стали позволять себе некоторые «вольности».

Безопасность руководителя, тем более лидера государства, — понятие многогранное. И в этой безопасности очень много различных нюансов, которые могут показаться мелочами. Например, нужно всегда следить за тем, сколько алкоголя выпивает твой подопечный. И не для того, чтобы он не потерял контроль (такие случаи были крайне редкими), а для того, чтобы обеспечить безопасность — как в смысле медицинском, так и в общепринятом. Приведу пример. Как-то раз в Завидово Хрущёв с президентом Финляндии Кекконеном засиделись за столом в лесу, невдалеке от резиденции. Было уже поздно, стало темнеть. Я чувствую, что уже перебор. Никита Сергеевич зовет: «Алёша, Алёша!» Я подхожу и говорю: «Тут ничего нет, всё в резиденции». А цель была их в дом притащить, привести с улицы. Прямо-то ему не скажешь об этом. Тут он матом на меня как начал…. Женщин, правда, вокруг не было, но финский президент присутствовал. Выслушал я эту тираду в свой адрес, но задача была выполнена, Хрущёв с гостем пошли к дому. Непросто было, кстати, сказать «нет» Первому секретарю ЦК и главе правительства…

В другой раз после охоты и ужина Хрущёв прилёг отдохнуть. И задремал прямо в одежде. И всё было бы нормально, если бы не туго затянутый галстук. Его нужно было ослабить, а лучше вообще снять. Но Хрущёв не очень любил, чтобы кто-то вмешивался в то, как он одевается или раздевается. Развязываю галстук и думаю: «Проснётся он, и как достанется мне!» Но ничего, всё обошлось, хотя ощущения были не из простых.

Если ты, например, обслуживаешь первое лицо за столом, то обязан следить за его состоянием. Я уже говорил, что нужно и смелость иметь, и большим дипломатом быть, чтобы что-то указать ему. Первые лица ведь были людьми с почти неограниченной властью, со своими амбициями, и всяких «подсказок» не любили. Например, я чувствую, что Алексей Николаевич Косыгин выпил уже достаточно, и говорю: «Может быть, вам чайку налить?» Если он соглашается, приношу в рюмке вместо коньяка чай, если нет, через некоторое время повторяю попытку.

В последние годы у власти Хрущёв, кстати, старался не употреблять крепких напитков в большом количестве, более того, он и приёмы приказывал устраивать без водки и коньяка. Например, когда в Георгиевском зале Кремля был устроен приём по поводу чествования первого космонавта Юрия Гагарина, на столах были только вина, в основном грузинские: «Твиши», «Цинандали», «Напареули», «Саперави» и другие.

Вспоминается история, которая случилась во Владивостоке. Никита Сергеевич мне говорит: «Будет приём, проследи, чтобы водки не было на столе!» Я прихожу в зал, говорю: «Девочки, давайте всю водку снимем и оставим одно вино. Водку не уносите, а на подсобные столы поставьте и накройте салфетками». И вдруг приходит местный партийный руководитель. Решил в качестве первого лица «лично проконтролировать», что там на столе. Видит, водки нет. Он на девчонок-официанток накинулся, а те на меня кивают: «Вот молодой человек сказал, чтобы убрали». Он тут свой гнев на меня перенёс: «Кто вы, что вы себе позволяете?» Я вежливо отвечаю ему: «Не кричите, пожалуйста. Вы думаете, что если Хрущёв приехал, то он приехал к вам не говорить, а водку пить? Вы что думаете, я это от себя сделал? Что у него нет своей водки?» Но не говорил ему ни слова о том, что именно Хрущёв это приказал сделать. Оказалось, сказанного достаточно, и ситуация разрешилась.

В зарубежных командировках в хрущёвские времена мне приходилось делать самую разнообразную работу, даже стирать бельё. Причём стирать самому, никого к этому не допуская. Во-первых, в целях безопасности, во-вторых, чтобы страну не позорить. Отдашь в стирку, покажут кому-нибудь — позора не оберёшься. Всё было наше, советское. А если что импортное попадалось, ярлыки срезались. Могу сказать даже, что супруга Хрущёва Нина Петровна ему даже иногда носки штопала. Между прочим, даже в те времена, когда он был и Первым секретарем ЦК КПСС, и главой правительства. Так что в бытовом смысле у него никаких капризов не было.

Хрущёв был человеком довольно демократичным. Мне вспоминаются несколько эпизодов, которые я сам видел. Во время отдыха в Сочи отправились мы на мероприятие, которое проводилось в охотничьем хозяйстве в горах. Были там писатели, деятели искусства. И вдруг начался сильный дождь. Никита Сергеевич говорит: «Давайте переносить всю посуду, все столы в здание!» И он сам, и гости, и все члены Президиума ЦК, даже Ворошилов, который уже совсем пожилым был, — все таскали стулья, столы. Прямо как на коммунистическом субботнике. И никто, если говорить проще, не выпендривался!

Подарки, которые Хрущёву дарили, он по большей части передавал в государственную собственность. Кстати, иногда некоторые лукавые руководители пытались, подарив главе государства что-то, выставить за это счёт. Были мы в Средней Азии, в Киргизии. Проходит полтора месяца, вызывает меня начальник охраны «Ты брал что-то с собой оттуда в самолет?» Отвечаю: «Нет, вот только Нина Петровна попросила лепёшек привезти, но мы их за деньги покупали». Оказалось, что из этой республики за командировку Хрущёва прислали огромный счёт… Подарили ему коня, его в перечень подарков, которые следует оплатить, включили, шубы какие-то тоже, шапку, даже стоимость приёма от имени местного руководства включили. И пришёл такой документ в Управление делами ЦК КПСС. Конечно, его им обратно отправили. А если бы Никита Сергеевич узнал об этом, он бы психанул точно! Ведь списывалось на всё это более десяти тысяч рублей, причём в ценах начала 1960-х годов. Думаю, тогда у местного руководства головы бы полетели…

Или возьмём отношения с закавказскими руководителями. Их всё время приходилось «притормаживать». Был такой член Политбюро Мжаванадзе Василий Павлович. И он при каждом приезде Хрущёва в Пицунду начинал присылать туда ящиками вино, коньяк. Никита Сергеевич говорит нам: «Скажите Мжаванадзе, что этого делать не нужно». Но сам лично ему этого не говорил…

О том, что власть Хрущёва зашаталась, я стал догадываться летом 1964 года. Конечно, никаких конкретных сведений у меня не было, но когда работаешь рядом с людьми, причём постоянно, всегда замечаешь изменения в их поведении. Например, Подгорный, один из «заговорщиков», был трусоват. Как-то приехали мы в Киев, на совещание по сельскому хозяйству. На Украине с мясом трудно было. Ездили мы ту да поездом и жили в резиденции. Подгорный, тогда ещё Первый секретарь компартии Украины, за Первым секретарем ЦК по пятам бегал. Встанет Никита Сергеевич в шесть, и он тут же прибежит. Обедать старался с Хрущёвым, как будто у него негде и нечего было поесть. В общем, всячески старался свою верноподданность продемонстрировать. И вот едят они цыплят с рисом, а Никита Сергеевич, как бы в шутку, спрашивает у меня: «Алёша, а где ты цыплят брал?» Я говорю: «Да из Москвы привёз, в Киеве-то нет ничего». Шуткой на шутливый вопрос и ответил. Закончился завтрак, Подгорный ко мне: «Алёша, ну что же ты такое сказал? Что же, у нас нет цыплят?» Я говорю: «Николай Викторович, это же шутка, цыплята ваши ведь киевские». Он: «Ну зачем же ты такое сказал? Что Никита Сергеевич обо мне подумает, что у меня для него цыплят не нашлось?» Но трусость уживалась у него с грубостью и наглостью. А когда он стал членом Президиума ЦК, то вообще почувствовал себя неприкасаемым. Можете себе представить, чтобы в советское время человек потребовал, чтобы у него на даче бассейн наполняли боржоми? Из Грузии трубопровод строить? В цистернах везти?

Со временем и я стал чувствовать, что ситуация изменилась. Возможно, это моё субъективное мнение, но я хочу рассказать ещё один случай.

Хрущёв часто ездил на Байконур. Но в основном ездил один. А тут осенью 1964 года, так сказать, уже близко к финишу, все члены Президиума ЦК КПСС с ним вместе поехали. И Брежнев, и Подгорный, и остальные. Вечером собрались ужинать. Хрущёв говорит, обращаясь ко всем: «Хотите выпить?» Они молчат, как воды в рот набрали. Он говорит: «Ну, не хотите, не надо». Все опять молчат. Тогда Никита Сергеевич говорит: «Алёша, налей мне рюмочку!» Я наливаю ему рюмочку и уношу бутылку. Подгорный тогда рыкнул: «А нам?» Куда только его трусоватость девалась? Я как будто не слышу. А их человек 10–12 было. Он ещё раз как крикнет на меня. Я тогда: «Никита Сергеевич, можно?» Хрущёв: «Ладно, налей тогда и им!» Случай показательный. Раньше Подгорный никогда бы не позволил себе на меня голос повысить, тем более в присутствии Хрущёва…

Когда Никиту Сергеевича сместили, я, как и некоторые другие сотрудники его охраны, был отправлен в резерв. И довольно долго пробыл в опале…

Чего только мне не приписывали! Вплоть до того, что я хотел жениться на дочке Хрущёва Лене, а он не прочь был видеть меня в зятьях. И никакого просвета не маячило. А потом через несколько месяцев пришёл к нам новый начальник управления Антонов. Он очень любил разговаривать с женщинами, которые у нас работали. Считал, что у женщины можно всё выпытать, все служебные взаимоотношения выяснить. То, что мужики начальнику не расскажут, женщины сболтнут. И однажды одна дама сказала ему: «У нас есть Алексей Сальников, он работал непосредственно с Хрущёвым, а сейчас сидит в глубоком резерве». А тот, бывший разведчик, среагировал. И я начал потихоньку всплывать. Так и попал к Косыгину. Опять пошёл в гору.

Алексей Николаевич знал меня по работе у Хрущёва, но всё равно приходилось притираться друг к другу. Со временем он меня изучил и доверял мне. Например, чемодан с его личными вещами в командировках мог открывать только я. Я знал, где что в нём найти и что как разложить. Если лежат носовые платки, например, и их нужно постирать, он должен найти их чистыми и именно там, где они лежали.

При нашей работе нужно было изучать своих охраняемых, их характер, привычки. Косыгин, например, очень не любил, чтобы около него маячили, крутились. Привык к тому, что всё делал один знакомый доверенный человек. И домашние знали его эту особенность. Как-то раз я погладил ему костюм и собрался отнести. Тут заходит Николай Николаевич Горенков, заместитель начальника охраны, хватает костюм и несёт. А Людмила, дочка, увидела и говорит: «Николай Николаевич, ты что, гладил этот костюм, что несёшь его? Кто гладил, тот пусть и заносит!» Конечно, очень непросто было с ними.

В жизни первых лиц государства каждая мелочь приобретает значение. Ведь они представляют свою страну, и по ним, в том числе по их виду, часто судят об общем уровне. А мелочей было много…

Как-то раз мы были на Кубе. В резиденции Косыгина ждали Фиделя Кастро. И вдруг появляется расстроенный Алексей Николаевич и говорит мне: «Алеша, должен Фидель приехать, а я себе пятно поставил на светлых брюках!» Я отвечаю: «Давайте я быстренько замою!» Он снял брюки, я их забрал, постирал боржомчиком, порошком, потом быстро под утюг. Принёс, он их надел, вышел и говорит дочери, сопровождавшей его во время визита: «Правда, у нас Алёша хороший?» Людмила говорит: «Да, да, он и за мной ухаживает, платья мне гладит для приёмов». Так что приходилось быть мастером на все руки.

Вы помните, был известный случай, когда в Канаде во время прогулки с премьер-министром Трюдо какой-то хулиган бросился к Косыгину и схватил его за грудки? Я потом пришивал пуговицы, которые во время этого инцидента оторвались, и приводил в порядок пиджак…

Приходилось многое возить с собой «на всякий случай». Во время визита в Афганистан для встречи с королём Косыгин должен был быть в чёрном костюме. Но брюки оказались великоваты. Он у меня спрашивает: «У тебя подтяжек нет?» А у меня в чемодане «на всякий случай» даже подтяжки лежали, хотя Алексей Николаевич их обычно не носил. Потом Клавдия Андреевна, супруга Косыгина, меня на мероприятии увидела и говорит: «Алёша, спасибо тебе, что ты Алексея Николаевича выручил!» Значит, и ей он это рассказал.

Я провёл рядом с Косыгиным пятнадцать лет. Прекрасно помню тот момент, когда осознал, что он будет вынужден уйти со своего поста. Он, ещё не восстановившись после микроинсульта, случившегося летом 1978 года, был вынужден ездить в командировки по таким странам, что и здоровому выдержать трудно: Индия, Эфиопия… И, вернувшись в Москву, баллотировался в депутаты Верховного Совета. Обычно руководителям его уровня предоставлялся для встречи с избирателями Большой театр. И позвонил мне начальник охраны: «Алексей Николаевич просит, чтобы ты был в Большом театре». Иду с работы в театр. И почему-то вспомнил, что как-то подарил Алексею Николаевичу бутылочку коньяка в стеклянном бочонке, когда у него был день рождения. А он, встретив меня, говорит: «Вот когда я выздоровлю, мы соберёмся на даче и разопьём твою бутылочку!»

На встречу приехал первый секретарь Московского горкома партии Гришин, ещё несколько человек из руководства. А первый заместитель Косыгина Тихонов, который тоже был в зале, к своему патрону даже не подошёл. Такие вещи просто так не делаются. Как в России говорят: «Чует кошка, чьё мясо съела».

В тот короткий период осени 1980 года, когда Алексей Николаевич был на пенсии, мы были в Индии с Брежневым. У меня было немного денег, командировочных, а я знал, что Косыгин очень любит кокосовые печенья. Купил их, да ещё супруга нашего посла мне небольшой запас дала. Приезжаю, звоню Людмиле Алексеевне: «Я из Индии приехал, Алексею Николаевичу к чаю любимые печенья привёз». Она говорит: «Спасибо тебе. Я сейчас машину пришлю». А потом и сам Алексей Николаевич меня поблагодарил. Он был на пенсии, уже не мой шеф, но я его любил и уважал.

А потом у Алексея Николаевича убрали Карасёва, начальника охраны, остался он один. И за несколько дней до смерти попросил меня прийти. Говорит: «Алёша, Карасёва отбирают, помощник тоже со мной работать не захотел. Ты согласишься со мной остаться? Мы с тобой будем гулять, в театр ездить. Всё время будем вместе. Людмила Алексеевна и все члены семьи очень будут рады».

Меня такая откровенность растрогала. И хотя я служил в «девятке», решение пришло сразу. Не важно, что пришлось бы переходить в систему Совмина на гражданскую службу. Да и времени для размышлений не было. И я говорю: «Алексей Николаевич, я согласен!» И буквально считанных дней не хватило для того, чтобы меня перевести…

После смерти Косыгина для меня многое изменилось. Я иногда ездил в командировки, прилежно занимался обслуживанием первых лиц страны, но уже не на основных ролях. Думал выйти на пенсию, но получилось так, что отработал в органах госохраны ещё 16 лет. Многое и многих повидал, конечно.

Брежнев мне не особо нравился. Мне приходилось работать с ним. У нас ведь задача какая? Быть как можно более незаметными. А он говорит на встрече: «Стой возле меня и никуда не отходи!» А соображал-то он в те времена уже не очень… И вот на приёме я стою сзади, а он ко мне обращается: «Я хорошо сказал? Всё хорошо?» У нас на встречах, особенно за рубежом, публика разная бывала, иностранных разведчиков много. А он всё время ко мне обращается… Я подбегаю, он мне что-то говорит, все думают, что сообщение какое-то передает, а он на самом деле просто одобрения искал тому, что сказал. Или спрашивал: «А там всё хорошо?» И пойми его, что он имеет в виду…

Было время, когда он не просто плохо разговаривал, но и путал слова. Приведу такой пример. Устинову в 1978 году присваивают звание Героя Советского Союза. И 71-летний Брежнев вручает 70-летнему Устинову награду и говорит: «Я тебя поздравляю с девочкой!» Перепутал слова «звёздочка» и «девочка». Я в это время работал, так что сам всё слышал. А про то, что он, опять же в моём присутствии, в ФРГ говорил, даже вспоминать не буду. Скажу только, что начальник его охраны Рябенко меня спрашивает: «Вы что, его напоили?» Я отвечаю: «Нет, это он сам, мы все, как договорились, всё разбавленное наливали!»

В отличие от Хрущёва или Косыгина, у Брежнева время от времени проявлялась какая-то жадность. Даже на приёмах в Кремле он, собираясь уезжать, говорил, указывая на стол: «Вот это, это и ещё то заверните и увезите на дачу!» И ведь знал, что туда уже отправлена машина с его любимыми блюдами, а всё равно давал указания. Может быть, это уже старческое у него было…

Во время советских праздников с демонстрациями или парадами довольно часто мне приходилось передавать сообщения на трибуну Мавзолея. Представляете, если вдруг туда на глазах у всех гостей, в том числе и зарубежных, пойдёт начальник управления из КГБ или кто-то другой такого уровня? Сразу станет понятно: что-то случилось! А так связь была налажена по-другому: кто-то кивнёт мне, я подойду, а потом буквально на корточках, чтобы не было видно за перилами, поднимаюсь на Мавзолей и передаю информацию тому руководителю, которому она предназначается.

Вот когда сбили самолёт Пауэрса 1 мая 1960 года, приходилось таким образом раз за разом бегать туда-сюда. И никто из посторонних даже не подозревал о том, что над нашей страной появился самолёт-разведчик, что его пытались сбить, сначала неудачно, что сбили сначала свой самолёт, а потом всё-таки ракета попала в У-2, а лётчика задержали.

В моей работе нужно было учитывать все нюансы. Если я наливал графин с водой в спальне и туда кто-то заходил, я замечал, прибавилась ли вода или убавилась. Не плеснул ли туда кто-то посторонний что-то, либо запил мой подопечный таблетку или забыл.

За границей, когда мы бывали в резиденциях, приходилось убирать все следы. Особенно упаковки от таблеток и других медицинских препаратов. Разведки-то везде работали, весь мусор просеивали, чтобы узнать, чем наш «царь» болеет. Всё нужно было отслеживать. Сейчас этому такого внимания не уделяют уже.

А сколько раз в моей практике я иглы находил! При Брежневе приезжаем мы в Финляндию. Я стал щупать предназначенную для охраняемого лица постель, проверять. Новое одеяло вроде, а в нём игла оказалась. Скорее всего, конечно, не специально оставили, просто забыли иголку при изготовлении. У Никиты Сергеевича тоже был случай. Приехали мы за границу. Там на веранде резиденции стоит диванчик, на нём пледик, мягонький такой. Стал я его прощупывать. Игла!

Андропов был человек очень простой, не капризный. Работа с ним, в общем-то, была почти отдыхом. Правда, болен был давно, чувствовал себя плохо. И народ вокруг него был тоже разный. Многие стремились пообщаться, приблизиться тогда, когда он этого не хотел. Он иногда говорил мне: «Лёш, а Лёш, не подпускай никого ко мне».

Юрий Владимирович встречался с людьми не только на работе или на даче, но и в других местах. Звонит ему какой-нибудь академик, просится на приём. Не приглашать же его в КГБ! Встречались на конспиративных квартирах, и я его там сопровождал. Своя система оповещения была, открыта форточка, например, значит, что квартира в порядке, всё готово.

В середине 1980-х меня назначили шеф-инструктором. Я учил молодых, инструктировал, проверял. Когда мне исполнилось 60 лет, вроде бы уж и по возрасту на пенсию пора. Но всё равно оставили меня на работе. Я, когда ездил с первыми лицами за рубеж, много видел и всё запоминал. И увлёкся, как сейчас говорят, флористикой. Я знал, как цветы располагаются во время приёмов, встреч, торжеств. Что-то копировал, что-то своё вносил. И в горбачёвские годы, и в ельцинские.

Раисе Горбачёвой моя работа нравилась. Я, например, оформлял её встречи с жёнами членов Политбюро. И в доме приёмов на Воробьёвых горах, и в Ново-Огарёво. Она была в восторге. Интересовалась, кто делал, благодарила, премировала даже.

А однажды погорел. Она говорит мне: «Сделайте мне маленькие букетики. Я хочу 23 февраля поздравить охрану». Нужно было 12 штук приготовить. А в то время, это ведь не нынче, с цветами проблема была. Я поездил по нашим объектам, где цветы выращивались в теплицах. Собрал цветы, сформировал букеты. А завернуть их не во что. Ну, пошёл в магазин «Цветы» на Новом Арбате, купил специальную бумагу. Завернул, поставил в воду, чтобы до утра постояли. А когда она стала вручать цветы, у неё руки испачкались от бумаги. Очень была недовольна. Она была, возможно, излишне требовательной. Любила задавать тон. И ещё демонстрировала жёнам старых членов Политбюро экономию. Настаивала, чтобы стол был простой, чтобы конфет на столе было немного и недорогих, чтобы закуски на столе было не пять видов, а один-два. Говорила: «Не транжирить!» Чтобы изобилия не было…

Конечно, когда с человеком, даже генеральным секретарём или главой правительства, работаешь много лет, видишься практически ежедневно (с Хрущёвым мы по 270 дней в году бывали в разъездах), появляются определённые отношения. И самое главное — это соблюдение баланса, дистанции. Следить за этим должны обе стороны. Чтобы не было панибратства, например, или, наоборот, недоверия, отдалённости. Мне много лет приходилось практически жить жизнью этих людей. Вместе с ними я радовался успехам и победам, переживал неудачи и неприятности. И скажу читателям: «Помогайте близким вам людям не забывать о мелочах. Из них складывается наша жизнь».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.