3. Самоопределение по-брестски

3. Самоопределение по-брестски

Чтобы попытаться навечно закрепить за Германией оккупированные земли Российской Республики, Берлин использовал тот самый принцип, на который столь ошибочно уповал Троцкий в ходе мирных переговоров. Принцип самоопределения.

Германское командование в Прибалтике повсеместно имитировало «свободное волеизъявление» населения, которое, правда, выражали преимущественно только остзейские немцы. Пылавшие яростью и гневом, жаждавшие отплатить коренным жителям за все унижения и дискриминацию военных лет. Особенно– эстонцам. Ведь именно Исполком Эстонского Совета 27 января (10 февраля) в связи с угрозой германского вторжения ввёл осадное положение на территории края и постановил выслать, как потенциальных пособников врага, более пятисот эстляндских дворян, то есть немцев.³⁸

8 марта, всего через пять дней после подписания Брестского мира, курляндское дворянство в строгом соответствии с давным-давно упразднёнными статутами 1617 года, созвало в Митаве (ныне Елгава) расширенный, иными словами – с привлечением прогермански настроенных латышей– ландтаг, Земское собрание. Он-то и принял два решения, выгодных только Германской Империи. О воссоздании Курляндского герцогства, ликвидированного в 1795 году в связи с присоединением к Российской Империи. И второе – о приглашении на вакантный трон, из-за пресечения рода Биронов, Вильгельма II.

Через неделю кайзер подписал акт лишь о признании нового государства.

Сочтя достигнутое явно недостаточным, оккупационные власти собрали 12 апреля в Риге ещё один ландтаг На этот раз – из представителей дворянства Курляндии, Лифляндии, Эстляндии и острова Эзель (ныне Саарема). Земский совет, и прокламировавший отделение этих трёх губерний (немцы отказывались признавать образование Латвии и Эстонии) от Российской Республики, создание на их территории Балтийского герцогства. Заодно избрали и монарха – брата кайзера, принца Генриха Гогенцоллерна.

А чуть раньше, 23 марта, Вильгельм II утвердил, наконец, повторное обращение (первое последовало ещё 11 декабря 1917 года, но осталось без ответа) Литовского совета (тарибы). Включавшего представителей двух политических партий, христианских демократов и народников, возглавляемого А. Сметоной. О признании независимости Литовского государства, неразрывно связанного прочными узами с Германской Империей. (4 июня та же тариба провозгласила Литву королевством и пригласила на трон вюртембергского принца Вильгельма фон Ураха под именем Миндаугаса 11).

Но на том передел захваченных земель не кончился. 25 марта самозванная Белорусская Рада, проявившая себя прежде дважды (17–30 декабря 1917 года, когда собрала в Минске Всебелорусский съезд, и 9 марта), объявив об образовании Белорусской Народной Республики, с согласия оккупационных властей провозгласила независимость Белоруссии. Включающей территорию Минской, Могилевской, Гродненской губернии и уездов Виленской, Витебской, Смоленской и Черниговской.³⁹

Одновременно направила Вильгельму II верноподданическую телеграмму с просьбой принять новосозданное государство под своё покровительство. Но на этот раз Берлин решительно выступил «против». Не только отклонил прошение, но и отказался признать существование Белоруссии. После войны её территория должна была быть поделена между Польшей, Литвой и Украиной.

Вслед за тем Берлин приступил к полной реорганизации существовавшей на Украине власти.

7 марта Рада, вернувшаяся в Киев в обозе командующего германской оккупационной армией генерал-фельдмаршала Г. фон Эйхгорна, обратилась к населению с оправдательным воззванием. Утверждала, что немецкие войска заняли Украину «на ограниченное время, как друзья и помощники, в трудный момент нашей жизни… У них нет намерений изменять наши законы и постановления». ⁴⁰ Надеялись, что будет именно так, но просчитались.

На состоявшемся полтора месяца спустя, 24 апреля, в Киеве совещании послы Германии (Ф. Мумм) и Австро-Венгрии (А. Форгаш), при участии представителей военного командования, пришли к неутешительной мысли о невозможности дальнейшего сотрудничества с Радой. Не сумевшей в должной мере обеспечить поставки продовольствия. И потому пять дней спустя были приняты надлежащие меры. «Съезд украинских крестьян», подобранный также, как в своё время и «войсковые», единодушно провозгласил П.П. Скоропадского, генерал-лейтенанта царской службы, недавно смещённого с должности командира 1-го Украинского корпуса за попытку государственного переворота, гетманом Украины. По сути – диктатором, уже не связанным в своей деятельности даже видимостью контроля со стороны распущенной Рады.

А чуть ранее пришла очередь стать вассалом Германии и Финляндии. Страны, пережившей за время переговоров в Брест-Литовске серьёзнейшие политические изменения.

После признания Совнаркомом независимости бывшего Великого Княжества в Гельсингфорсе установилось некое подобие двоевластия. С одной стороны, все законные права на власть имели сейм, в котором большинством располагали правые партии, и образованный ими Сенат, правительство. Но с другой – столь же легально существовали и созданные оппозиционной социал-демократической партией вооружённые отряды Рабочей и Красной гвардии. Кроме того, в стране присутствовала ещё и третья сила – 62-й корпус русской армии, в задачу которого входило предотвращение высадки немецких войск.

Необоснованно предполагая, что русская армия намеревается, совместно с Рабочей и Красной гвардией, ликвидировать независимость Финляндии, правительство П. Свинхувуда решило заручиться поддержкой Германии. 8 января (26 декабря) направило в Берлин официальную просьбу позволить «заключить договоры с немецкими офицерами, техниками и моряками о поступлении на государственную службу Финляндии, а также… приобрести необходимые военные материалы, оружие, прочее».⁴¹

Одновременно Сенат назначил генерал-лейтенанта царской службы, шведа по крови К. Маннергейма главнокомандующим вооружёнными силами, которые ему ещё предстояло создать. Реорганизовать для того отряды шюцкора (охранного корпуса), возникшего летом 1917 года по инициативе правых партий, и крестьянских отрядов, так называемых лапуасцев. Располагая при этом довольно значительными запасами оружия – 7 тысячами винтовок, захваченных в арсеналах русской армии, и таким же их количеством, контрабандой полученным из Германии.

Готовясь к боевым действиям, Маннергейм свой штаб разместил на значительном отдалении от столицы. В портовом городе на побережье Ботнического залива Васа, что обеспечивало ему свободное сообщение морем и с Германией, и с нейтральной Швецией. Вскоре туда же перевезли золотой запас Финляндии, а несколько позже доставили и правительство.

Гражданскую войну развязал Маннергейм, отдав приказ 21(8) января о разоружении гарнизонов русской армии в окрестностях Васы. Вслед затем последовали нападения на русские части в Западной Карелии, в Выборге, Сортавале, других городах. Требование Центробалта (Центрального Комитета Балтийского флота) прекратить провокации не возымели действия, и тогда 62-й корпус вынужден был начать сопротивление. Руководство возникшим в те дни Западным фронтом взял на себя командир 106 пехотной дивизии, расквартированной в Тампере, полковник М.С. Свечников. Сумевший в считанные дни остановить продвижение отрядов шюцкора на линии севернее Пори – Тампере – Лахти.

Поставленное перед свершившимся фактом, руководство социал-демократической партии 27(14) января объявило о взятии власти, а 28(15) января образовало свое правительство – Совет Народных Уполномоченных, возглавляемый К. Маннером.

Далее события стали развиваться совсем не так, как представлялось Свинхувуду и руководству партии младофиннов. Тем, кто, безосновательно опасаясь утраты страной только что обретённой независимости, пошли на сговор с Германией.

Совнарком, большевики сохранили верность данному прежде обещанию. Нисколько не пытались вновь присоединить в той или иной форме бывшее Великое Княжество, использовав для того революционное правительство близких им идейно социал-демократов. Близость, выражавшуюся, среди прочего, даже в названии, данном государству – Финляндская Социалистическая Рабочая Республика.

Напротив, завершая цивилизованный развод, обусловленный актом от 18(31) декабря, Совнарком и Совет Народных Уполномоченных подписали 1 марта выгодный скорее Гельсингфорсу нежели Петрограду, договор. Согласно его 1-й и 5-й статьям. Финляндии передавались «все принадлежащие Российской Республике или российским государственным учреждениям, как по праву собственности, так и по праву пользования, недвижимые имущества», а также «реквизированные русским правительством до войны или во время оной корабли».

Но самой важной, значимой стала статья 15-я. Определившая границу между двумя странами. Благодаря ей Финляндия не только сохранила за собой Выборгскую губернию, включённую в состав Великого Княжества в 1809 году чисто произвольно, но и получила то, чем никогда прежде не владела – район Печенги (Петсамо) и западную часть полуострова Рыбачий, благодаря чему обрела выход к Ледовитому океану.⁴²

Между тем, гражданская война, развязанная младофиннами, продолжалась, не принося ощутимого успеха ни одной из сторон. Фронт, образовавшийся в конце января по линии Пори (побережье Ботнического залива) – Рауту (близ западного берега Ладожского озера), сразу же стабилизировался. Оставался неизменным более двух месяцев. Конституционное – сформированное сеймом – правительство контролировало малонаселённые сельскохозяйственные северные и центральные области. Революционное – южные, промышленно развитые. Невозможно сказать, когда и чем закончилась бы эта междоусобная борьба, если бы не прямое вооружённое вмешательство Германии.

3 апреля на Юго-Западном побережье Финляндии, в Ганге (Ханко) высадилась направленная из Данцига (ныне Гданьск) 12-я пехотная Балтийская дивизия (18 тысяч человек) генерал-майора фон дер Гольца. А 7 апреля в небольшом городке Ловиза, к востоку от Гельсингфорса, была десантирована вспомогательная бригада (2 тысячи человек) полковника Бранденштейна. Именно их силы, а не щюцкор Маннергейма, и решили судьбу гражданской войны. Наступая по двум направлениям, немцам удалось 14 апреля, после жестоких боёв, захватить финскую столицу.

Младофинны поспешили воспользоваться восстановлением контроля над всей страной, чтобы продолжить прежнюю политическую линию. 15 мая сейм принял решение о разрыве всех отношений с Советской Россией, объявил Финляндию монархией, а Свинхувуда утвердил регентом (9 октября королём Финляндии и Карелии, что недвусмысленно свидетельствовало о сохранении претензий на русскую Восточную Карелию, провозгласили близкого родственника германского кайзера, принца Фридриха Карла Гессенского).

Так, используя лозунг самоопределения, Германии удалось не только захватить весь запад Российской Республики, но и (для удобства своего управления) создать там марионеточные монархические режимы. Не услышав притом даже чисто символических протестов или хотя бы возражений. Демократы Украины и Литвы, Прибалтики и Финляндии приняли происшедшее как должное.

Сфера интересов Берлина тем не была ограничена. Включила ещё и Закавказье, где ему пришлось конкурировать с Оттоманской Империей. Государством, пытавшимся, пользуясь сложившимся положением, не только вернуть северо-восток страны, занятый в ходе войны русской армией, но и установить собственный контроль над двумя (имевшими политическое, экономическое и стратегическое значение) российскими регионами. Над Карсской областью и Эриванской губернией, населёнными преимущественно армянами. Народом, который после учинённой в 1915 году массовой резни стал кровным и непримиримым врагом турок. А ещё – над Елисаветпольской и Бакинской губерниями, с коренными жителями, называвшимися в то время «татарами», «турками», «азербайджанскими турками». В действительности – теми же турками, отличавшимися от оттоманских лишь диалектом турецкого языка.

Возможность же Берлину и Стамбулу попытаться подчинить Закавказье предоставили не только местные националистические партии – грузинские меньшевики, армянские дашнаки, азербайджанские мусаватисты, – но и пробудившие в них жажду автономии большевики.

Даже в конце августа 1917 года С.Г. Шаумян (один из лидеров большевиков края, избранный на 1-м Всероссийском съезде Советов членом ВЦИК, а на 6-м съезде РСДРП(б) – членом ЦК) искренне писал в одной из своих публицистических статей: «Наша партия высказала ясно и определённо свой взгляд на национальный вопрос, и особенно выдвинула и подчеркнула для переживаемого времени право на самоопределение всех национальностей. Это является основным демократическим требованием и всякое нарушение права на самоопределение с лицемерными ссылками на Учредительное собрание является преступлением против революции, против свободы».⁴³

Всего лишь два месяца спустя этот «демократический принцип» начал срабатывать в крае, впрочем, как и на всех национальных окраинах России, против столь горячо отстаивавших его большевиков.

2(15) ноября Совет рабочих и солдатских депутатов фактического промышленно-торгового и транспортного центра Закавказья – Баку с прилегающим к нему районом нефтепромыслов – объявил о переходе к нему всей полноты власти. Примерно три четверти депутатов, 124 из 163, русские эсеры, грузинские меньшевики и армянские дашнаки в знак протеста покинули заседание. Переехали в административный центр края, Тифлис, где объявили себя Комитетом общественного спасения.

11(24) ноября, совместно с присоединившимися к ним мусаватистами, они созвали совещание. Пригласили на него членов общественных организаций, сформированных при Временном правительстве и в которых имели несомненное большинство – Особого Закавказского Комитета, Совета солдатских депутатов Кавказской армии, Тифлисского совета, Тифлисской управы. А помимо них – ещё командующего Кавказским фронтом генерала от инфантерии М.А. Пржевальского, начальника штаба фронта генерал-лейтенанта В.В. Лебединского, генерал-квартирмейстера Кавказской армии, генерал-майора Левандовского, глав военных миссий Великобритании и Франции, консула США.

Заседание свелось к «единодушному» принятию двух предложений. Самовольно взявшего на себя роль председателя грузинского меньшевика Е.И. Гегечкори – о категорическом непризнании Совнаркома как общероссийского правительства. И комиссара Временного правительства при штабе Кавказской армии, эсера Л.Л. Донского о необходимости немедленно создать собственную краевую власть. Предложенная им и принятая без какого-либо обсуждения резолюция гласила:

«Ввиду отсутствия общепризнанной центральной власти и всё нарастающей в стране анархии, могущей распространиться на Закавказье, а также ввиду целого ряда неотложных общественных экономических и финансовых вопросов, от решения которых зависят ближайшие судьбы нашего края, совещание постановило:

1. впредь до окончания выборов делегатов от Закавказья и Кавказского фронта в Учредительное собрание передать управление краем Комитету общественной безопасности, составленному из представителей всех революционно-демократических /тем исключались из числа их большевики и левые эсеры – Ю.Ж./, центральных, общественных, официальных и национальных организаций Закавказья;

2. по окончании выборов в Учредительное собрание в крае и на фронте поручить организацию временной власти, её состав, характер и полномочия избранникам всего гражданского и военного населения на следующих условиях:

а) ведение местной областной /выделено мной – Ю.Ж./ политики в связи с общероссийской демократией в направлении разрешения общегосударственных задач,

б) автономное решение лишь местных текущих вопросов,

в) доведение края до момента образования центральной общепризнанной революционно-демократической власти или открытия общероссийского полноправного Учредительного собрания,

г) опираться в своей деятельности на краевые и местные Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и на органы местного самоуправления».⁴⁴

Итак, в отличие от Украинской Рады, закавказцы пока не претендовали на сколько-нибудь значимую самостоятельность. Рассматривали себя лишь временным органом власти края, к тому же, используя географическое понятие «Закавказье», подчёркивали тем весьма неопределённые свои территориальные претензии.

Спустя четыре дня, 15(28) ноября, было сформировано краевое правительство, названное Закавказским комиссариатом. Его возглавил грузинский меньшевик Е.П. Гегечкори, а портфели (посты комиссаров по делам министерств) поделены по национальному признаку, с явным преимуществом, отданным грузинам. Гегечкори, в дополнении к премьерству – труда, иностранных сношений, А.И. Чхенкели – внутренних дел. Ш.В. Алексеев-Месхиев – юстиции. Армяне получили уже всего три поста: Х. Кармикян – финансов, Г.Г. Тер-Газарян – продовольствия, А. Оганджанян – призрения. Столько же портфелей досталось и азербайджанцам, все еще именуемым «мусульманами»: М. Джафарову – торговли и промышленности, Х. Мелик-Асланову – путей сообщения, X. бек Хасмамедову – государственного контроля. Русские же, хотя и представляли почти восемьсот тысяч солдат и офицеров Кавказского фронта, получили всего два министерства. Д.Д. Донской – военных и морских дел, А.В. Неручев – земледелия.⁴⁵

В выпущенной 18 ноября (1 декабря) декларации «К народам Закавказья» новая власть поспешила серьёзно скорректировать в свою пользу тот документ совещания, на основе которого и была создана. Вроде бы признавала, что «сконструирована временно, лишь до созыва Всероссийского Учредительного собрания». И тут же оговаривалась: «Если же по обстоятельствам русской действительности своевременный созыв последнего окажется невозможным, то она сохраняет свои полномочия до съезда членов Учредительного собрания от Закавказья и Кавказского фронта».

Далее же высказывалось наиважнейшее. То, что и определило самое близкое будущее края. «Стоя на точке зрения, – указывала декларация, – полного самоопределения национальностей, провозглашённого российской революцией, Закавказский комиссариат предпримет шаги к скорому и справедливому решению национального вопроса Закавказья».

Вместе с тем, как и Украинская Рада, комиссариат поспешил загодя заявить о своём намерении принять участие в мирных переговорах с Центральными державами. «Признавая, – отмечал он, – сохранение единства Общероссийского фронта, Закавказский комиссариат примет самые энергичные меры к немедленному заключению мира, сообразуя в этом направлении шаги с общим положением на Западном фронте, с обстановкой местной жизни и в согласии с народами, проживающими на Кавказе».⁴⁶

Своё обещание добиться мира комиссариат постарался выполнить как можно быстрее. А пошёл на то ради одного – чтобы сохранить и обезопасить самовольно присвоенные властные полномочия для управления краем, внезапно ставшим де-факто автономным.

Надёжно отгороженный от Советской России с севера мятежными казачьими областями Дона, Кубани, Терека и Дагестана, комиссариат попытался сделать всё от него зависящее, дабы добиться того же и на юго-западе. Несмотря на все заверения в лояльности к некоей, преднамеренно относимой на неопределённое будущее «центральной общепризнанной власти», поступил точно так, как на Румынском фронте – Украинская Рада. Сразу откликнулся на первое же, вряд ли появившееся случайно, предложение главкома турецкой армии на Кавказском фронте генерал-лейтенанта М. Вехиб-паши о заключении перемирия.

На седьмой день своего существования, 21 ноября (4 декабря) Закавказский комиссариат утвердил весьма странный по мотивировке ответ противнику.

«Принимая во внимание, – указывалось в нём, – отсутствие в России единого, центрального, всеми признанного правительства и имея в виду, что Ставка Верховного Главнокомандующего уже разрушена Гражданской войной, а также считаясь с общей политической обстановкой в России, комиссариат признал своевременным пойти навстречу предложению турецкого командования и предложить ему прекратить военные действия на всём Кавказском фронте».⁴⁷

С исполнением такого предписания командование русской армии не стало спешить. Только к 27 ноября (10 декабря) разработало условия возможного, хотя и не обязательного перемирия, предусмотрев, как самое непреложное, сохранение существовавшей линии фронта. «Абсолютное недопущение, – подчёркивали они, – передвижения войсковых частей в целях стратегической перегруппировки, особенно в целях переброски их на Месопотамско-Сирийский фронт. Нарушение этого пункта должно знаменовать собой возобновление военных действий». И далее было повторено по сути то же: «Необходимо настойчиво добиваться сохранения за нами нынешнего нашего фронта, что только и может обеспечить сравнительно сносное расположение наших войск зимой».⁴⁸

Переговоры начались на следующий день, в прифронтовом городе Эрзинджане, но завершились только 5(18) декабря соглашением, подписанным (с русской стороны) генерал-майором Вышинским. Учитывавшим все условия, выдвинутые турецким командованием.

Более того, получившим весьма важное дополнение, свидетельствовавшее, что русская армия в отличие от комиссариата признавала и Совнарком, и полномочия его делегации в Брест-Литовске: «В случае заключения общего мира между Российской Республикой и Центральными державами, все пункты такового становятся обязательными для Кавказского фронта».⁴⁹

Обезопасив себя для начала перемирием, Закавказский комиссариат перестал нуждаться в сильной старой армии. 19(31) декабря издал приказ о создании собственных вооружённых сил. Тех самых, которые весьма безуспешно пытались сформировать в течение последних двух месяцев, опираясь на разрешение Временного правительства от 28 сентября (10 октября), подтверждённое генералом Пржевальским только 19 декабря (1 января 1918 года).

Планировалось создать три национальных корпуса. Грузинский, основой которого должен был послужить существовавший с марта 1916 года Грузинский стрелковый полк. Азербайджанский – путём «мусульманизации» отдельных частей фронта и развёртыванием Татарского конного полка Кавказской конной («Дикой») дивизии. Армянский, объединивший бы многочисленные армянские иррегулярные (партизанские) отряды, действовавшие в составе русской армии с 1915 года.

Такое далеко идущее решение не только ускорило самовольный уход солдат с позиций, превращавшийся с каждым днём в настоящее повальное бегство. Домой, на север. А ради того – к Баку, к единственной железной дороге, ведшей в Россию.

Заставило оно и С.Г. Шаумяна одним из первых закавказских большевиков осознать, наконец, пагубность использования лозунга самоопределения, обернувшегося ничем не прикрытым шовинизмом и сепаратизмом.

«Три национальные партии Закавказья, – с горечью писал Шаумян в очередной статье, – грузинская (в лице бывших социал-демократов меньшевиков), армянская (в лице партии Дашнакцутюн) и мусульманская (в лице партии Мусават и Хан Хойских) /Хан Хойский – один из лидеров этой партии – Ю.Ж./, поделили между собой Закавказье и создают свои национальные полки для того, чтобы закрепить за собой свои автономии. В этом ничего неожиданного и неестественного нет. Наоборот, это настолько естественно, что и мы, большевики, сами выставили для отсталых мелкобуржуазных национальностей окраин право на самоопределение…

Но главное зло заключается не в том, что в Закавказье образуются три национальные сатрапии. Главное зло – в том, что под руководством Жордания /председатель Краевого Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, грузинский меньшевик – Ю.Ж./ и КО Закавказье в эту критическую минуту практически реально, пусть временно – как они говорят, – но отложилось от революционной России».⁵⁰

Не удовлетворившись такой провидческой оценкой событий, две недели спустя Шаумян продолжал развивать эту мысль в новой статье. «Злейшим врагом революции на Кавказе, – напоминал он читателям, – всегда был и останется национализм. Стихийный национализм мусульман и организованный национализм армян привели в 1905 году к кровавой армяно-татарской резне… Тот же национализм играет злую шутку с кавказскими народами и сейчас, в революции 1917 года. Националистический курс, взятый тремя крупнейшими партиями Закавказья, приводит с первых же шагов к самым печальным последствиям. Стремление обособиться и самоопределиться по национальностям, попытки разграничить национальные территории, создание своих национальных полков – всё это совершается в атмосфере обостряющейся классовой борьбы и в присутствии полумиллионной русской армии на Кавказе, которая вдали от родины в течение трёх лет вела войну, защищая интересы этих самых национальностей…

Самым печальным последствием кавказского национализма является дезорганизация фронта. Пока мир ещё не заключён, естественно, что войска должны ещё охранять фронт, но при созданной кавказскими националистами атмосфере есть ли силы, которые могли бы удержать русские войска на своих позициях?»

Шаумян не только предупредил народы края о тех последствиях, которые их очень скоро могут ожидать. Он и выдвинул обвинение: «Застрельщиками сепаратистской и националистической политики на этот раз, в 1917 году, явились на Кавказе меньшевики, открыто ставшие Грузинской Национальной партией. Не старые националисты-дашнакцатаны, а они первыми выставили требование национально-территориальной автономии Грузии. Они были инициаторами в создании национальных полков. И главная историческая ответственность за все печальные последствия этой политики падает, естественно, на головы Жордания, Гегечкори и КО. От этой ответственности им не уйти, и никакого оправдания для них не существует».⁵¹

Шаумян нисколько не ошибся в своём безрадостном прогнозе.

Закавказский комиссариат 1(14) января 1918 года заменил Пржевальского (на посту командующего Кавказской армией) генерал лейтенантом И.З. Одишелидзе. А 6(19) января ни кто иной, как Н. Жордания подписал откровенно провокационную телеграмму: «Краевой центр Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов постановил предложить всем Советам принять меры к отобранию оружия у отходящих частей, и о каждом случае доводить до сведения Краевого центра».⁵²

Результатом стало то, чего и следовало ожидать. 8(22) января на железнодорожной станции Шамхор – неподалёку от Елисаветполя, только что переименованного в Гянджу, произошла кровавая бойня. Столкновение, заставившее русских солдат окончательно забыть о воинском долге, отказаться от дальнейшего пребывания на Кавказском фронте.

Грузинский вооружённый отряд штаб-ротмистра Абхазавы прибыл на бронепоезде в Шамхор и попытался разоружить десять воинских эшелонов, ожидавших отправки на Баку. Солдаты отказались выполнить незаконное требование, и в завязавшемся бою уничтожили бронепоезд. При этом случайным снарядом грузинского орудия было подожжено нефтехранилище. Огонь перекинулся на вагоны, уничтожив несколько составов. Разгневанные солдаты начали расстреливать всё вокруг, включая и окрестные азербайджанские сёла. Тогда к месту боя прибыло мусульманское ополчение, направленное в Шамхор Гянджинским Национальным комитетом. Когда три дня спустя сражение кончилось, на железнодорожных путях лежало две тысячи трупов…

Закавказский комиссариат, по собственной вине оказавшийся без прикрытия с фронта, так и не успевший создать хотя бы подобие собственной армии, вынужден был продолжить переговоры о мире с турецким командованием. Благо, в Тифлис поступило новое послание Вехиб-паши. В нём же, со ссылкой на мнение главкома вооружённых сил Турции Энвер-паши, содержался весьма польстивший комиссариату вопрос – «Каким путём будет возможно восстановить отношения с независимым Кавказским правительством?/выделено мной – Ю.Ж./».⁵³

Чтобы усилить свой политический вес, Закавказский комиссариат решил пригласить на предстоящие переговоры представителей других, отказывавшихся подчиняться Совнаркому регионов.

Так, комиссар продовольствия Тер-Газарян открыто заявил: «Нам необходимо сговориться с Украиной, и тогда заключённый нами мир примет вся Россия». Его поддержал приглашённый на совещание генерал Лебединский. Отметил, что «чем больше автономных правительств примут участие в предоставлении Закавказью полномочий, тем дело мира будет прочнее». ⁵⁴ Однако все попытки привлечь и Генеральный секретариат Рады, и руководство Юго-Восточного союза, и Кубанского, Терского казачьих войск оказались безуспешными. Лишь привели к униженной просьбе, обращенной 15(28) января к Вехиб-паше, – отсрочить встречу натри недели.⁵⁵

Тем временем комиссариат спешно попытался оформить некое подобие собственной государственности. И для того 10(23) февраля созвал в Тифлисе обещанный декларацией сейм – из избранных в Учредительное собрание депутатов от края и Кавказской армии, которой практически уже не существовало. Председателем (с правами президента) единодушно утвердили Н.С. Чхеидзе – одного из лидеров Общероссийской партии меньшевиков, в 1917 году – сначала члена Временного комитета Государственной Думы, а затем председателя Петросовета, председателя ВЦИК первого созыва.

13(26) февраля сейм, поддержав все предложения Гегечкори, принял решение, сводящееся к главному: мы «ставим себе задачей заключить окончательный мир с Турцией. В основание заключённого мирного договора должно лечь восстановление государственной границы России с Турцией, существовавшей к моменту объявления войны в 1914 году». И такую цель, явно стремясь заручиться поддержкой представителей партии Дашнакцутюн, дополнили еще одной: делегация Закавказья станет добиваться «права на самоопределение для Восточной Анатолии, в частности, автономии Турецкой Армении в рамках турецкой государственности».⁵⁶

Последний пункт (как тему предстоящих переговоров) премьеру и сейму пришлось внести отнюдь не по своей воле. Совнарком, определяя задачи для своей делегации в Брест-Литовске, не мог обойти вниманием судьбу северо-восточной Турции, занятой русскими войсками в первой половине 1916 года. Той самой территории, где несомненное большинство коренного населения составляли армяне, проживавшие помимо того ещё и в России – в Карсской области и Эриванской губернии. Именно поэтому 29 декабря (11 января) советское правительство утвердило декрет, предложенный Сталиным и написанный им совместно с другим наркомом, почт и телеграфа, – левым эсером Н.П. Прошьяном. Декрет «О Турецкой Армении», оказавшийся весьма эффективным даже просто как пропагандистский акт:

«Совет Народных Комиссаров объявляет армянскому народу что рабочее и крестьянское правительство России поддерживает право армян оккупированной Россией «Турецкой Армении» на свободное самоопределение вплоть до полной независимости. Совет Народных Комиссаров считает, что осуществление этого права возможно лишь при условии ряда предварительных гарантий, абсолютно необходимых для свободного референдума армянского народа.

Такими гарантиями Совет Народных Комиссаров считает:

1. Вывод войск из пределов «Турецкой Армении» и немедленное образование армянской народной милиции в целях обеспечения личной и имущественной безопасности жителей «Турецкой Армении».

2. Беспрепятственное возвращение беженцев-армян, а так же эмигрантов-армян, рассеянных в различных странах, в пределы «Турецкой Армении».

3. Беспрепятственное возвращение в пределы «Турецкой Армении» насильственно выселенных во время войны турецкими властями вглубь Турции армян, на чём Совет Народных Комиссаров будет настаивать при мирных переговорах с турецкими властями.

4. Образование Временного народного правления «Турецкой Армении» в виде Совета депутатов армянского народа, избранного на демократических началах.⁵⁷

Сообщая депутатам сейма программу будущих переговоров. Гегечкори, несомненно, блефовал. Сознательно переоценивал и политические, и военные возможности автономного Закавказья противостоять всё ещё мощному противнику. Игнорировал общеизвестное – в Брест-Литовске на первом же заседании глава турецкой делегации И. Хаки-паша не просто так высказал твёрдое намерение добиваться возвращения Оттоманской Империи отторгнутых у неё по Сан-Стефанскому договору 1879 года Карсской и Батумской областей. Не захотел Гегечкори учесть и иное. Неизбежные последствия заявления Троцкого о состоянии «ни мира, ни войны», сопровождаемого всеобщей демобилизацией.

А зря. Троцкий хлопнул дверью 12 февраля. И всего два дня спустя турецкая армия, не встречая сопротивления, начала наступление по всей линии больше не существовавшего Кавказского фронта. Через три недели вышла на границу 1914 года, что позволило ей ультимативно потребовать от Тифлиса выполнения условий… подписанного российской делегацией 3 марта в Брест-Литовске мирного договора. Предусматривавшего статьёй 17 всё то, о чём так мечтали в Стамбуле. Не только полный вывод русских войск из оккупированной ими Восточной Анатолии– это уже было достигнуто. Ещё и отмену «турецких капитуляций»: «Округа Ардаган, Каре и Батум также очищаются от русских войск. Россия… предоставит населению этих округов установить новый строй в согласии с соседними государствами, в особенности с Турцией».⁵⁸ Положение, детализированное дополнительным Русско-Турецким договором, подписанным в тот же день.

Используя столь весомые основания, Вехиб-паша 10 марта потребовал от закавказской делегации, прибывшей в Трапезунд для собственных переговоров, не препятствовать турецкой армии занять Карсскую и Батумскую области. Заставил Тифлис отчаянно искать выход из того тупика, куда завела его широкая автономия.

Председатель сейма Чхенкели в панике телеграфировал в столицы всех воюющих стран: «Всякий договор, касающийся Закавказья и его границ, заключённый без ведома и одобрения самостоятельного закавказского правительства, почитается лишённым международного значения и обязательной силы, так как Закавказье никогда не признавало большевистской власти и Совета Народных Комиссаров». Президенту вторил премьер: «Означенный договор, как заключённый правительством, нами не признаваемым, для нас обязательной силы не имеет, и Закавказье как самостоятельная единица готово вести мирные переговоры с Турцией».⁵⁹

Всё оказалось тщетным. Турки уже забыли о своём намерении рассматривать комиссариат «независимым Кавказским правительством». Глава оттоманской делегации на переговорах в Трапезунде Г. Рауф однозначно констатировал 20 марта: «Протест вновь образуемого государственного организма, который не вошёл ещё в число государств, против обязательств договора, являющегося международным, не может иметь никакой юридической силы».⁶⁰

Тифлису пришлось капитулировать. 7 апреля Чхенкели признал необходимость уступить Турции «Карсскую область с городом Карсом, с исправлением границ восточной её полосы с армянским населением, и северной части Ардаганского округа; в Батумской области – весь Артвинский округ без Артвинского участка».⁶¹ Но было слишком поздно.

В течение десяти дней, с 15 по 25 апреля, турецкие войска заняли обе области целиком. И тому не помешало провозглашение 22 апреля независимой Закавказской Демократической Федеративной Республики. Последовавшее вслед за тем отложение от неё Бакинской губернии, где 25 апреля был образован свой Совет Народных Комиссаров во главе с С.Г. Шаумяном. Чисто областное правительство, прежде всего объяснившее: его создание «не означает вовсе отделение от Всероссийской Советской Республики; оно будет проводить в жизнь… все декреты и распоряжения рабоче-крестьянского правительства России – Верховного Совета Народных Комиссаров». В декларации Баксовета содержалось и ещё одно, не менее важное уточнение. Он «призван бороться и уже фактически борется и воюет за утверждение Советской власти во всём Закавказье и Дагестанской области».⁶² И действительно, его отряды Красной гвардии и первые части ещё формируемой Красной армии начали ожесточённые бои с войсками имама Гоцинского на севере, у Порта-Петровского (ныне Махачкала), муссаватистов – на западе, в районе Шемахи, и на юге, у Ленкорани.

Но и без того более чем шаткое положение Закавказского сейма катастрофически ухудшалось.

11 мая Союз объединённых горцев Кавказа (он же – Федерация семи штатов), объявил о создании собственного, независимого от России государства, простирающегося от Чёрного моря (Абхазия) до Каспийского (Дагестан). Одновременно заявил о себе, как о независимом, и Юго-Восточный союз, включающий Черноморскую губернию, Кубанскую, Ставропольскую, Терскую и Дагестанскую области, то есть ту территорию, на которую претендовал и Союз горцев Кавказа. Свою южную границу Юго-Восточный союз не определил, намереваясь сделать это только в будущем.⁶³

11 мая в оккупированном турками Батуме делегации Закавказского сейма пришлось начать переговоры с представителями Оттоманской и Германской империй, настаивавших на немедленном подписании сепаратного мира на собственных условиях. В тот же день Грузинский Национальный совет обратился к правительству Германии с просьбой о покровительстве и защите. Мотивировал своё заявление тем, что как восточная часть Закавказья (Азербайджан), так и южная (Армения) уже якобы вышли из федерации.

Берлин откликнулся на призыв Тифлиса 25 мая. Высадил в Очамчирах, Поти и Батуме трёхтысячный отряд германского оккупационного корпуса. Вскоре его пополнили добровольцы из местных немцев-колонистов. Общее руководство германскими силами в Грузии было возложено на молодого дипломата графа Фридриха Вернера фон Шуленбурга (в 1934–1941 годах именно он являлся послом нацистской Германии в Москве). Тем самым стало претворяться в жизнь соглашение Берлина и Стамбула, подписанное 27 апреля, о разделе сфер влияния в Закавказье.

26 мая сейму Закавказской Федерации пришлось принять факт распада – в тот день Грузия объявила о независимости. Через день провозгласили суверенность Армения и Азербайджан.

28 мая на борту немецкого парохода «Минна Хорт», стоявшего на рейде Поти, делегация Грузии подписала договор с Германией. 4 июня в Батуме представители Турции подписали договор о дружбе с Грузией, Арменией и Азербайджаном.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.