Глава 12. Двурушничество
Глава 12. Двурушничество
Фюрер предвидел измену итальянцев как нечто абсолютно предрешенное. В действительности он единственный, кто был твердо в ней уверен. Сейчас, когда она и впрямь свершилась, это его очень сильно расстроило.
Дневник Геббельса, 10 сентября 1943 года
Сразу после полудня 8 сентября Скорцени и Радль вернулись на аэродром Пратика ди Маре под Римом. Взглянув в направлении Фраскатти, они были потрясены, увидев поднимавшиеся над горизонтом громадные черные тучи. Где-то около полудня небольшой городок с населением чуть более 10 000 человек страшно пострадал во время воздушного налета союзников, сбросивших почти четыреста тонн бомб. Тысячи жителей Фраскатти, главным образом, старики, женщины и дети, лежали на улицах, убитые или раненые, среди дымящихся руин.
Целью налета была Ставка Кессельринга, где погибли 150 немецких солдат. Сам Кессельринг был ранен. «Первые бомбы упали рядом с моей остекленной верандой как раз в тот момент, когда я выходил из кабинета, — вспоминал он. — Вражеский налет причинил вред не столько военным, сколько городу и его населению». Хотя комплекс Ставки пострадал незначительно, штаб Скорцени во Фраскатти был сильно разрушен.
Но, как вскоре обнаружил Скорцени, воздушный налет был лишь прелюдией более значимых событий. Ранним вечером, отправившись в Рим, он встретил по пути Радля. «Моя машина ехала медленно, — вспоминал он. — По пути я обратил внимание на толпы людей вокруг уличных громкоговорителей. Когда я свернул на виа Венето, то из-за обилия людей практически не смог проехать дальше. Речь диктора, услышанная собравшимися из репродукторов, была встречена громкими криками одобрения: „Да здравствует король!“ Женщины обнимались, мужчины о чем-то темпераментно и радостно спорили. Остановившись, я услышал ошеломившее меня известие: „Итальянское правительство капитулировало“». Когда утром Скорцени поднялся в воздух, итальянцы все еще оставались союзниками Германии. К заходу солнца выяснилось, что они стали врагами.
Или все-таки не стали? 8 сентября именно этот вопрос мучил встревоженных помощников Гитлера в течение нескольких часов. Хотя радио союзников начало транслировать новость о капитуляции Италии ближе к вечеру, итальянцы продолжали отрицать наличие договора о прекращении военных действий, многие немцы узнали о нем только из сообщений иностранного радио. Особенно возмущался Рудольф Ран, тогдашний дипломатический представитель Гитлера в Риме. Он впервые услышал о капитуляции в 5.45 пополудни по американскому радио. Американские СМИ, как выяснилось, первыми придали историю огласке, до официального заявления Эйзенхауэра, которое транслировали несколько позже, примерно в 6.30 пополудни.
«Говорит Дуайт Эйзенхауэр, Верховный главнокомандующий Союзных войск… — Голос Айка прерывался треском радио. — Итальянское правительство подписало безоговорочную капитуляцию своих вооруженных сил. Как Верховный главнокомандующий Союзных войск, я гарантировал военное перемирие… Теперь все итальянцы, содействующие изгнанию германского агрессора с итальянской земли, получат помощь и поддержку Объединенных Наций».
Это казалось непостижимым. В полдень того же дня Ран беседовал с Виктором Эммануилом, заверившим его, что Италия никогда не сдастся! «В конце разговора, — вспоминал Ран, — король подчеркнул решимость сражаться до конца на стороне Германии, с которой Италию связывают прочные союзнические отношения». Услышав первую радиопередачу, Ран тотчас позвонил главнокомандующему итальянской армии генералу Роатта. Тот опроверг радиосообщение как обычную британскую пропаганду. Но позднее, тем же вечером Гварилья, министр иностранных дел правительства Бадольо, наконец внес ясность. «Я должен с вами поговорить о том, — сразу после 7.00 пополудни заявил сам Гварилья Рану, — что маршал Бадольо ввиду безнадежной военной ситуации вынужден был искать перемирия». Ран разгневанно ответил: «Это измена данному слову».
Но на деле радиосообщением союзников были удивлены не только немцы. Невероятно, но в причудливом сплетении событий, достойном авантюрного романа, решение Эйзенхауэра передать новость о перемирии Италии застало врасплох и Бадольо.
Как указывалось ранее, 3 сентября на Сицилии доверенное лицо Бадольо генерал Кастеллано подписал Краткие Условия в обстановке строжайшей секретности. Это означало, что публичное объявление о перемирии должно было примерно совпасть с началом операции «Лавина», высадкой войск союзников на материке. Но вследствие проблем безопасности — союзники не полностью доверяли своему вероятному стороннику — Эйзенхауэр не сообщил Риму ни даты, ни места высадки, чтобы эти детали не стали достоянием немцев. Итальянцы вскоре начали ошибочно полагать, что день высадки назначен на 12 сентября или, возможно, позже, как они того и просили.
Это неправильное понимание привело к серьезной конфронтации между союзниками и итальянцами в предшествовавшие «Лавине» часы. Поняв, что истинный день высадки назначен на вечер 7–8 сентября, итальянцы сразу испугались, заявляя, что они еще не приняли всех необходимых военных мер для борьбы с немцами. Но Эйзенхауэра эти аргументы не убедили, и он отказался менять график своего наступления.
Ранним вечером 8 сентября Виктор Эммануил спешно созвал специальный совет, чтобы обсудить положение. Во время этого совещания окружение короля, куда входили Бадольо и ряд других ведущих итальянских политиков, всерьез решило отрицать наличие перемирия, как минимум в качестве временной меры, и таким образом избежать ярости немцев. Но после долгих дебатов договорились исполнить свои обязательства перед союзниками; позднее тем же вечером, в 7.45 Бадольо выступил с радиообращением, объявив о капитуляции Италии.
«Итальянское правительство, — сказал он, — осознавая невозможность дальнейшей неравной борьбы с превосходящими силами противника… получило требование о перемирии от генерала Эйзенхауэра, Верховного главнокомандующего англо-американских Союзных сил. Это требование было удовлетворено. Таким образом, итальянские вооруженные силы прекращают все враждебные действия против англо-американских вооруженных сил где бы то ни было. Несмотря на это, они будут отражать нападения других сторон». Последнее предложение стало завуалированным намеком на немцев, хотя Бадольо их не назвал; по его разумению, это странное умолчание должно было каким-то образом смягчить удар по Гитлеру.
Поразительно, но большую часть дня 8 сентября Эйзенхауэру оставалось лишь гадать, что предпримут итальянцы. Он не знал, собираются ли они приветствовать его войска как освободителей или драться с ними с оружием в руках. Последний сценарий, утверждал он, мог стать катастрофой для союзников в свете ограниченного количества войск, которыми он располагал для вторжения на берега Италии. (Ресурсы союзников приберегались для операции в Нормандии, намеченной на 1944 год, кроме того, американцы были связанны на Тихоокеанском театре военных действий.)
И в самом деле, 8 сентября царила такая чудовищная неразбериха, что несколько итальянских самолетов действительно атаковали войска союзников на море. Итальянский военно-морской флот также попытался остановить англоамериканцев, и этой возможной катастрофы удалось избежать буквально в последнюю минуту.
* * *
Как и государственный переворот 25 июля, объявление итальянцев о капитуляции застало немцев врасплох как минимум на тот момент. Но они без колебаний набросились бы на своего новоявленного врага, обещая свести счеты с Бадольо и другими итальянцами, осмелившимися им противостоять.
«Тем самым, — объявило немецкое радио в 11.00 утра 8 сентября, — сорвана завеса с предательской интриги, которую против собственного народа неделями плела итальянская клика, прислуживая евреям и иностранцам… Возглавляемая рейхом, Европа достаточно тверда и сильна, чтобы расквитаться с этой изменой. Изменников постигнет кара, которая послужит им уроком, кара, заслуженная предателями итальянского народа. Эти изменники не получат выгод от своего преступления; об этом позаботится германская армия».
Немцы также мгновенно напомнили кодовое слово «ось» своим командирам в Италии и за ее пределами, включая Балканы и Запад. Оно стало сигналом для германских войск приступить к нейтрализации своих бывших союзников путем разоружения и при необходимости взятия в плен. Операция «Ось» включала некоторые меры, предложенные Гитлером сразу же после государственного переворота в Италии.
Военная ситуация в Италии за прошедшие семь недель радикально изменилась. В день ареста Муссолини, 25 июля в континентальной Италии находились всего три немецкие дивизии, на Сицилии их сражалось несколько больше. К 8 сентября их число возросло до шестнадцати дивизий, восьми под командованием Роммеля на севере и еще восьми под командованием Кессельринга на юге. Две из них располагались близ Рима. Девять дивизий вошли в Италию в первые недели после переворота. Еще четырем удалось бежать с Сицилии в середине августа вместе со своей боевой техникой, и эти войска — потрепанные и изрядно истощенные в недавних боях с союзниками — передали под командование Кессельринга.
Неожиданное объявление Италией резкой перемены курса создало изменчивую и непредсказуемую ситуацию по всему Апеннинскому полуострову, где, несмотря на «Лавину», разверзся настоящий ад. В первые часы утра 9 сентября американо-британские силы (в том числе и 5-я армия генерала Марка Кларка) начали массированную высадку на пляжах Салерно, что на юго-западном побережье Италии, под Неаполем, где они пытались закрепиться на береговом плацдарме под вражеским огнем. Небольшие силы союзников на самой южной оконечности Италии (8-я армия генерал сэра Бернарда Монтгомери) переправились из Сицилии в Калабрию еще 3 сентября и хотя довольно медленно, но уже начали продвигаться в северном направлении на соединение с основными силами, высадившимися под Салерно. Незначительные стычки между немецкими и итальянскими частями возникали под Римом и в других частях страны. (9 сентября союзники также небольшими силами (1-я британская воздушно-десантная дивизия) высадились в Таранте, на самой «пятке» Италии. Эта высадка не встретила сопротивления врага.)
Возможно, никого капитуляция итальянцев не потрясла так сильно, как Кессельринга, хранившего почти непоколебимую веру в своих союзников по «оси» вплоть до самого горького конца. Но, будучи командующим немецких войск на юге Италии, «улыбающийся Альберт» быстро уловил суть сложившейся ситуации, бросив в бой против англоамериканцев под Салерно 10-ю немецкую армию. (В это время 8-я армия Монтгомери была настолько далеко на юге, что прямой угрозы не представляла.) К счастью для немцев, Кессельринг ожидал высадки в районе Салерно — это было предсказуемо — и тщательно приготовился к ней.
Следующие несколько дней под Салерно шли упорные бои. Но, несмотря на то что у Роммеля на юге было восемь дивизий, Кессельринг никакой помощи от бывшего командующего Группы армий «Юг» не получил. «Этот итальянский дуумвират, состоящий из меня и Роммеля, — жаловался Кессельринг, — с едва ли не раболепной покорностью Роммеля Гитлеру виноват в непредоставлении мне экстренных подкреплений».
Роммель полагал, что за южную Италию сражаться не стоит, и не собирался жертвовать собственными частями ради того, что считал совершенно безнадежным делом.
Но вскоре Кессельринг и без подкреплений едва не одержал великолепной победы. В решающий день 13 сентября немцы были на волосок от прорыва к морю сквозь брешь, пробитую в рядах сил союзников, и угрожали их флангам потенциальным нокаутирующим ударом, который, возможно, мог обернуться катастрофой и даже полным разгромом десанта генерала Кларка. «Ситуация ухудшилась настолько, — вспоминал Кеннет Стронг, начальник разведки Эйзенхауэра, — что в какой-то момент энергично планировалась эвакуация [по морю] по меньшей мере части берегового плацдарма».
Эвакуация. Сама идея была немыслима. Но величайшим напряжением сил союзникам все же удалось спасти положение в значительной степени благодаря артиллерийскому огню орудий военно-морского флота, превосходству в воздухе и отчаянной и героической борьбе пехоты; несомненно, однажды ситуация стала настолько отчаянной, что американцы бросили в бой всех: и поваров, и телеграфистов.
«После войны Эйзенхауэр говорил, что, вспоминая все свои сражения, считал, что под Салерно союзники были ближе всего к тактическому поражению», — писал Стронг. Марк Кларк также признавал, что Салерно едва не обернулось катастрофой.
После решающего сражения 13 сентября ситуация начала стабилизироваться по мере того как, на поддержку позиций Кларка стали прибывать подкрепления, и Кессельринг понял, что ему не удастся сбросить противника в море. Вскоре на сцену вышла 8-я армия Монти, готовая принять участие в том, что, как все надеялись, станет быстрым продвижением к Вечному городу.
* * *
Для Бадольо и других высокопоставленных итальянцев именно тогда и произошел настоящий кризис. После капитуляции пять итальянских дивизий, охранявших Рим, столкнулись со страшной перспективой, оставшись один на один с немцами, не имея поддержки англоамериканцев. «Теперь все итальянцы, содействующие изгнанию германского агрессора с итальянской земли, — обещал Эйзенхауэр, — получат помощь и поддержку Объединенных Наций». Но, поскольку союзники выбрали местом высадки Салерно, примерно в 225 километрах южнее Рима, в их обещании было мало практического значения.
Это печальное положение дел, отчасти возникшее из-за неспособности итальянцев согласовать свои военные планы с англоамериканцами, неохотно согласившимися на рискованный ввод воздушно-десантных войск в Рим 8 сентября.
«Американские войска необходимы, — говорили итальянцы, — чтобы помочь их местным силам защитить Рим от нападения немцев». Еще важнее была надежда на то, что высадка близ столицы вспугнет немцев и принудит их полностью очистить южную Италию в попытке избежать окружения. Поскольку Рим — главный центр автомобильных и железных дорог, тот, кто контролировал столицу, мог перерезать немецкие маршруты снабжения южной Италии, где дивизии Кессельринга сдерживали натиск англо-американских войск.
Но, хотя итальянцы заявляли, что окажут помощь 82-й воздушно-десантной дивизии генерала Мэтью Риджуэя, они не предприняли реальных попыток предоставить Риджуэю военную помощь, которую он потребовал для осуществления запланированных десантов. Со стороны итальянцев это означало контроль над защищавшими Рим зенитными орудиями, организацию обороны аэродромов и предоставление солдатам Риджуэя грузовиков и горючего.
Союзников настолько беспокоило то, смогут ли итальянцы оказать существенную помощь американским парашютистам, что они пошли на неординарный шаг, для того чтобы оценить жизнеспособность плана. 7 сентября под видом сбитого летчика союзной авиации они направили с секретной миссией в Рим генерала Максвелла Тейлора. «Тейлора и его товарища, полковника Гарднера подобрал итальянский сторожевой корабль, а затем на машине Красного Креста с огромным риском для жизни тайно доставили в Рим», — вспоминал Стронг.
Не сразу, но достаточно скоро появился генерал Джакомо Карбони, командующий оборонявшими Рим итальянскими войсками, и сообщил Тейлору, что десантная операция не может быть проведена по плану. В качестве объяснения Карбони привел несколько сомнительных утверждений о нехватке горючего и боеприпасов, а также о позициях немецких войск. Когда ранним утром 8 сентября Тейлору все же удалось переговорить с Бадольо, маршал поддержал Карбони.
Этот отказ от данного обещания в последний момент развеял все сомнения Тейлора: десантную операцию необходимо отменять. В результате жители Рима остались с немцами один на один, и им было некого в этом винить, кроме своих лидеров. «Высадка воздушного десанта, как все подобные операции, рискованна, — размышлял Стронг, — но я полагал, что ее можно было бы провести с относительно небольшими потерями, будь Бадольо смелее… Итальянские дивизии, хотя и сохранявшие пассивность, вместе с нашими воздушно-десантными соединениями явно могли бы удержать Рим и, возможно, не дать немцам посылать подкрепления в Салерно».
* * *
Но даже эта упущенная возможность отнюдь не означала сама по себе смертного приговора Вечному городу. В конце концов, в районе Рима у итальянцев имелось пять дивизий, способных противостоять немцам. Кессельринг, полностью занятый обороной Салерно, мог позволить себе выделить лишь две из своих восьми дивизий для захвата Рима: 3-ю мотопехотную дивизию и 2-ю воздушно-десантную дивизию генерала Штудента, тех самых парашютистов, что выбросили на Рим на рассвете 25 июля, в день государственного переворота. Но вскоре стало очевидно, что попытки защитить столицу местными силами обречены с самого начала. Печальную судьбу города воистину предопределило поспешное бегство властей.
В предрассветные часы 9 сентября Бадольо стало известно о наступлении немцев в предместьях столицы. Испугавшись неминуемого ареста, он вместе с королем в сопровождении пестрой свиты других высокопоставленных итальянцев, вытянувшись в длинную автоколонну, бежали из Рима и направились на восток, к противоположному побережью. В конце концов они прибыли в Пескару на Адриатике, взошли на борт ближайшего сторожевого корабля и взяли курс на Бриндизи, пятку итальянского полуострова, куда пришли 10 сентября.
«Если бы правительство осталось в Риме, — писал позднее Бадольо в свое оправдание, — то его захват был бы неизбежен и немцы быстро организовали бы вместо него фашистское правительство, которое обязательно аннулировало бы перемирие. Было необходимо любой ценой избежать катастрофы, поскольку это означало бы полное крушение Италии». Возможно. Но при своем поспешном бегстве из столицы Бадольо не отдал итальянской армии специальных приказов относительно немецкой угрозы. Без четких указаний сверху итальянские вооруженные силы в Риме и окрестностях, как и по всей стране, начали стремительно разваливаться.
Несмотря на то что некоторые подразделения сражались отважно, а отдельные солдаты и горожане совершили беспримерные по героизму подвиги, 10 сентября сопротивление, в основном, было подавлено. В тот день Кессельринг, накануне пригрозивший, что люфтваффе сотрет итальянскую столицу с лица земли, принимал капитуляцию Вечного города.
Стремительное бегство Бадольо и короля наглядно продемонстрировало банкротство их постмуссолиниевской стратегии выжидания и пассивности. Затягиванием мирного процесса на недели и отказом в предоставлении военной помощи силам вторжения союзников новое итальянское правительство существенно облегчило нацистам захват господства в стране после капитуляции. (Справедливости ради необходимо также сказать, что союзники совершили оплошность, когда в течение лета 1943 года упорно цеплялись за формулу безоговорочной капитуляции. Эта позиция препятствовала достижению быстрого соглашения с итальянцами и, возможно, подрывала их стремление предоставить максимальную поддержку.)
11 сентября, через день после того, как Бадольо и компания обрели в Бриндизи безопасную гавань, итальянский народ призвали к оружию. Но не король или глава правительства, а новые друзья Италии, западные державы. В совместном заявлении Черчилль и Рузвельт обратились к итальянцам с призывом восстать против ненавистных нацистов.
«Ныне для каждого итальянца настало время нанести удар по врагу, — подчеркивалось в послании. — Освободительные армии западных держав идут вам на помощь. Наши войска сильны, и мы высадились во многих местах. Террор немцев в Италии продлится недолго. Их изгонят с вашей земли, а вы, помогая этой мощной освободительной волне, снова встанете в ряды истинных и проверенных друзей вашей страны, от которых вы были столь беззаконно отлучены. Используйте любую возможность. Ударьте сильно и добейтесь цели».
В сложившихся обстоятельствах послание успеха не имело. Правительство Бадольо уже бежало из Рима, итальянская армия осталась без специальных приказов и твердого руководства, а солдаты союзников в тот момент отчаянно сражались за свою жизнь на пляжах Салерно. Немцы в это время усилили свой контроль над большей частью Италии и взяли под охрану важнейшие сети коммуникаций, такие, как ведущие на юг автомобильные и железные дороги.
«Большинство городов северной Италии в наших руках, — успокаивал себя Геббельс уже 11 сентября. — Более того, связь с нашими войсками на юге восстановлена и укреплена. Таким образом, основные проблемы, связанные с нашей безопасностью в Италии, решены».
Немцам успешно удалось разоружить итальянских солдат по всей стране либо путем переговоров, либо силой. Те из них, что дислоцировались в иностранных государствах, таких, как Франция и Балканы, также сложили оружие под угрозой немецких штыков. Большая часть итальянских армейских частей — сотни и тысячи из них — были взяты в плен по приказу Гитлера; Кессельринг, силы которого были уже на исходе, разрешил итальянским солдатам, находящимся в его подчинении, вернуться домой. (14 сентября немцы разоружили пятьдесят шесть итальянских дивизий, а еще двадцать девять были разоружены частично. Они взяли в плен 700 тысяч итальянских солдат и горы военного имущества.)
В новом сотрудничестве между Италией и союзниками были и немногочисленные светлые пятна. Итальянскому военно-морскому флоту никогда не довелось пережить такое унижение, как муссолиниевской армии и военно-воздушному флоту, а, напротив, удалось одержать своеобразную победу, ускользнув от немцев. Правда, не благодаря ярким ратным подвигам, а, скорее, в результате театрального обмана. 7 сентября, за день до капитуляции, адмирал Рафаэле де Куртен, командующий военно-морским флотом, встретился с Кессельрингом. Он сообщил доверчивому Кессельрингу, что итальянцы готовятся выйти в море в героическом порыве дать бой врагу.
Со слезами на глазах де Куртен заявил немецкому командующему, что флот либо разгромит военно-морские силы англоамериканцев, либо погибнет в бою. «Адмирал де Куртен объяснил, что, по всем данным, приближается высадка противника на континент, — вспоминал начальник штаба Кессельринга генерал Зигфрид Вестфаль, — и что итальянские военно-морские силы не желают оставаться в стороне от этого жизненно важного, происходящего сейчас сражения… Поэтому тяжелые корабли военно-морского флота вскоре намерены неожиданно для противника выйти из Специи и, обогнув западную оконечность Сицилии, искать встречи с британским флотом и либо победить, либо погибнуть на дне морском… Эмоциональность, с которой де Куртен все это произносил, его слезы и апелляции к тому, что по линии матери в его жилах течет немецкая кровь, не могли не произвести глубокого впечатления».
К тому времени, когда немцы поняли, что де Куртен их обманул, большая часть вышедшего в море флота уже достигла безопасной гавани на контролируемой союзниками Мальте. У вышедшего вечером 8 сентября из Генуи и Специи флота не было роскоши авиационного прикрытия. Люфтваффе удалось потопить линкор «Рома» и повредить линкор «Италия», но 11 сентября большинство кораблей прибыли на Мальту в целости и сохранности. «Так нам в руки упала великолепная награда в виде целого флота некогда первоклассной победоносной державы», — хвастал Черчилль.
Обозленные потерей флота, нацисты казнили в Специи нескольких итальянских капитанов, которые, не сумев уйти, предпочли затопить свои корабли, чтобы не отдать их немцам. Это был лишь один из многочисленных примеров зверств немцев по всему полуострову в эти несколько дней после капитуляции Италии.
* * *
Теперь, когда немцы более или менее стабилизировали ситуацию на Апеннинском полуострове, им была необходима фигура для следующего хода: какова должна быть стратегия Гитлера, чтобы защитить Италию после ее перехода в войне на сторону врага? Для Гитлера и Роммеля ответ был совершенно очевиден. Кессельрингу необходимо вывести дивизии из южной Италии и передать их своему сопернику Роммелю, который должен взять на себя командование всеми немецкими войсками в Италии и защищать северный анклав от армий Запада.
Всего через два дня после капитуляции этот рефрен повторил Геббельс. «Естественно, нам не удержать южную Италию, — писал он в дневнике 10 сентября. — Нам следует отступить на север, за Рим. Теперь мы закрепимся на линии обороны, которую всегда предвидел фюрер, а именно на линии [северных] Апеннин. Фюрер надеется, нам удастся отвести войска на нужное расстояние и создать там первый оборонительный рубеж».
Но сам Кессельринг начал сомневаться в мудрости вручения Италии, пусть даже ее южных и центральных регионов, в подарок союзникам. Характерно, что он был склонен рассматривать ситуацию в гораздо более благоприятном свете. Вопреки дезертирству итальянского флота он просто не мог не верить в свою удачу в первые после начала «Лавины» дни. Несмотря на капитуляцию Италии и вторжение союзников, немцы продолжали прочно удерживать в своих руках четыре пятых территории страны.
Разумеется, ему повезло, потому что англоамериканцы не совершили броска ближе к Риму: такой ход заставил бы немцев незамедлительно и стремительно отступить на север Италии, чтобы избежать окружения и не попасть в ловушку. «Выброска воздушного десанта на Рим и высадка морского десанта в его окрестностях, а не под Салерно автоматически заставили бы нас вывести войска из южной части Италии», — признавал позднее Кессельринг.
Выбор в качестве места высадки Салерно обусловливался, главным образом, ограниченностью воздушной мощи союзников и желанием захватить крупный порт — Неаполь — в самом начале кампании. Базировавшиеся на Сицилии истребители имели эффективный боевой радиус действия 290 километров, и этот фактор исключал возможность высадки в городах севернее Салерно. Ситуацию могли изменить авианосцы, но их не хватало. Одержимость союзников воздушной поддержкой, предвиденная Кессельрингом, помогает объяснить, каким образом немцы смогли предугадать высадку в районе Салерно.
И если кто-то и мог почувствовать, что события 8 сентября доказали его правоту, то этим человеком являлся Адольф Гитлер. В конце концов, именно Гитлер за несколько недель до 25 июля предсказал капитуляцию Италии. Фюрер спорил об этом с подчиненными, ругал сомневающихся из числа немцев, запугивал и уговаривал их с помощью лести. И все же, когда момент наконец наступил, он стал тяжелым ударом.
Геббельс, приехавший к нему в «Волчье логово» на рассвете дня капитуляции, отмечает глубину реакции Гитлера. «Фюрер предвидел измену итальянцев как нечто абсолютно предрешенное, — записывает Геббельс в дневнике 10 сентября. — В действительности он единственный, кто был твердо в ней уверен. А сейчас, когда она и впрямь свершилась, это его очень сильно расстроило. Он не допускал возможности, что эта измена произойдет столь подлым образом». (Неопределенность стала для Гитлера практически невыносимой. 7 сентября, в день перед объявлением капитуляции, он решил настоять на обязательном решении проблемы, выдвинув Бадольо ультиматум, требующий объяснить его подозрительное поведение или отвечать за последствия. Гитлер собирался отправить это послание 9 сентября.) Естественно, расстроен! Поэтому измена итальянцев — не более чем всего лишь «чудовищный образчик свинства», сказал Гитлер Геббельсу.
Нет нужды говорить, что двурушничество Бадольо поставило перед немцами грандиозную пропагандистскую дилемму. Переход Италии на сторону противника вызвал мощные потрясения и на родине, и в таких нацистских государствах-сателлитах, как Венгрия и Румыния, уже пораженных падением Муссолини. В свете этих факторов Гитлер не мог больше сохранять публичное молчание. После того, как он несколько месяцев уклонялся от общения с немецким народом и игнорировал настойчивые просьбы Геббельса и Дёница, фюрер неохотно выступил по радио. В своей речи он попытался дать нацистскую оценку утраты Италии и преуменьшить ее влияние как в Германии, так и за границей.
«Мы освободились от тяжкого бремени ожидания, висевшего над нами в течение долгого времени, — сказал Гитлер в шестнадцатиминутной, записанной заранее речи. — Теперь, я считаю, для меня вновь настал момент обратиться к немецкому народу, не прибегая к обману ни себя, ни общества. Произошедшее ныне крушение Италии стало событием, возможность которого мы предвидели заранее». Эту возможность предвидели, объяснял Гитлер, потому что «определенные круги» в Италии давно работали над подрывом союза Рим — Берлин. «То, к чему эти люди стремились в течение многих лет, свершилось. Руководители итальянского государства переметнулись от германского рейха, союзника Италии, к общему врагу».
Хотя внутренние противники дуче пытались подорвать его фашистский режим, а также его связь с Гитлером и Германией, являющейся преданным другом Италии, постоянно приходившими на помощь во время войны, особенно в Северной Африке и на Балканах, Гитлер допустил эти жертвы Германии только из восхищения одним человеком — Муссолини.
«Германский рейх и я, его фюрер, занимали эту позицию, лишь потому что понимали, что во главе Италии стоял один из самых выдающихся людей современности, величайший сын итальянской земли с момента падения Римской империи… Его свержение и позорные оскорбления, которым он подвергся, будущими поколениями итальянского народа будут восприниматься как глубочайший позор… Мной лично овладело вполне понятное горе от той редкостной исторической несправедливости, которой этот человек подвергся, от позорного отношения, выпавшего на долю человека, в течение двадцати лет жившего исключительно ради своего народа, а теперь считающегося обычным уголовником. Я был счастлив считать раньше и продолжаю считать этого великого преданного человека своим другом».
В речи также содержалось несколько предостережений. Одно относилось к немцам, потенциально покушавшимся на смену режима в рейхе. «Надежда найти предателей здесь зиждется на абсолютном незнании характера национал-социалистического государства; вера в то, что они могут совершить 25 июля в Германии, основывается на глубочайшей иллюзии о моем личном положении, а также отношении моих политических сотрудников и моих фельдмаршалов, адмиралов и генералов».
Второе предостережение касалось Италии. «Меры, принятые для защиты германских интересов перед лицом событий в Италии, очень суровы. Затрагивая Италию, они применяются по плану и уже дали хорошие результаты. Пример предательства Югославии стал для нас заблаговременным благотворным уроком и ценным опытом».
Это была угроза. Все знали, что гитлеровские люфтваффе практически стерли с лица земли столицу Югославии (Белград), когда новые руководители страны попытались порвать с нацистами. Только во время бомбардировки Белграда были убиты около 17 000 гражданских лиц. Югославия сдалась немцам в течение нескольких дней.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.