Глава 6 МЯТЕЖИ НА БОРТУ НЕВОЛЬНИЧЬИХ КОРАБЛЕЙ В РАННЮЮ ЭПОХУ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 6

МЯТЕЖИ НА БОРТУ НЕВОЛЬНИЧЬИХ КОРАБЛЕЙ В РАННЮЮ ЭПОХУ

Среди капитанов, занимавшихся торговлей с Гвинеей в начале XVIII века, известен капитан Уильям Снелгрейв, который командовал судами, принадлежавшими лондонским купцам. Он пережил удивительные приключения на африканском побережье, имел несчастье быть захваченным в 1719 году пиратом капитаном Томасом Коклином, едва избежав гибели. Несколько раз Снелгрейв рисковал быть схваченным по приказам негритянских вождей, с которыми торговался насчет рабов.

В марте 1727 года он прибыл на рейд Виды из Лондона на корабле «Галера Екатерина» вскоре после того, как верховный вождь Дагомеи напал на эту страну и чуть ли не истребил все население. Поля были усеяны человеческими костями, а знакомая ему густонаселенная страна имела жалкий вид. Пройдя вдоль побережья на небольшом расстоянии, 3 апреля Снелгрейв бросил якорь на рейде Джаквина и поднялся к поселению в трех милях от моря.

На следующий день от верховного вождя Дагомеи пришел гонец с приглашением английскому капитану посетить его лагерь, который располагался примерно в сорока милях от берега моря. Гонец, говоривший на чистейшем английском языке, который выучил в фактории Виды, заверил капитана Снелгрейва, что в Дагомее он будет в полной безопасности и встретит благожелательный прием. Когда капитан выразил некоторое недоверие, чернокожий гонец сообщил ему, что если он не примет приглашения, то сильно обидит вождя, который может не позволить ему торговать на недавно завоеванном побережье, а также доставить много неприятностей. Поэтому капитан Снелгрейв принял решение пойти. Его согласился сопровождать голландский капитан вместе с двумя-тремя моряками.

Гости отправились в девять утра. У капитана было шесть носильщиков, которые по очереди сменяли друг друга, по двое неся жерди носилок. Когда капитан уставал лежать на носилках, к его услугам была маленькая лошадка, не больше осла, на которую он садился верхом. Ехал по хорошим дорогам со скоростью около четырех миль в час. На следующий день около девяти утра они добрались до лагеря, проведя ночь на матрасах, расстеленных на земле в хижинах, которые еще не были уничтожены воинами вождя. Главный царедворец вместе с пятьюстами воинами, при стрелковом оружии и обнаженных саблях, со щитами и флагами, вышел встречать гостей. Их сопроводили к ряду кресел (взятых в Виде), поставленных под деревьями, куда стекались толпами туземцы в таком количестве, что гости опасались быть раздавленными. Тысячи людей, пришедших из княжеств внутри континента, никогда не видели прежде ни одного белого человека.

На обед после полудня принесли холодный окорок и дичь. Несмотря на усилия нескольких слуг с опахалами, невозможно было отогнать от мяса рои мух, которые, видимо, укрывались в грудах мертвых человеческих голов, сваленных на помостах невдалеке. Мимо этих ужасно смердевших помостов гости прошли через некоторое время, когда направлялись ко двору вождя. Переводчик сообщил, что эти груды состояли из голов четырех тысяч туземцев Виды, которых принесли в жертву три недели назад.

Гости проспали ночь в гамаках, а на следующее утро около девяти часов их сопроводили в большую, обнесенную частоколом зону, где верховный вождь Дагомеи сидел в недавно захваченном им у верховного вождя Виды позолоченном кресле. Он носил тогу, украшенную золотом. Позади него стояла группа обнаженных по пояс женщин, которые держали широкие зонты, укрывавшие вождя от палящего солнца. После выражения почтения его величеству и выпивки за его здоровье пальмового вина переводчик сообщил капитану Снелгрейву, что «верховный вождь пожелал, чтобы гости остались с ним на некоторое время и смогли познакомиться со способом выплат воинам за пленных, захваченных во время войны, а также осмотреть головы убитых».

Прошлым вечером в лагерь привели более 1800 пленников. Это были тофини, проживавшие в шести днях пути отсюда между страной Вида и Дагомеей. После уничтожения жителей Виды верховный вождь Дагомеи отослал на родину двенадцать своих жен, большое число рабов и награбленное имущество под охраной 500 человек. Проходя через страну тофини, отряд охранников подвергся нападению и грабежу. Женщин убили, а имущество захватили. По завершении завоевания Виды верховный вождь отправил часть своих войск в страну тофини. 1800 пленников, которых капитан Снелгрейв увидел в лагере, представляли собой один из результатов этой карательной экспедиции.

Пленников привели к верховному вождю, который отобрал их значительное количество в качестве рабов для собственных нужд или для продажи европейцам. Около двухсот человек вождь подарил своим придворным и служащим, остальных приказал принести в жертву фетишу, или его ангелу-хранителю. Жертвоприношение людей проходило после полудня примерно в миле от лагеря, где соорудили небольшие помосты около пяти футов высотой. Первой жертвой оказался мужчина приятной наружности, около пятидесяти лет, который не выказывал никакого страха. Он стоял со связанными за спиной руками у одного из помостов. Колдун или жрец положил руки на голову жертвы и произнес в течение двух минут несколько священных слов. Затем мужчина, стоявший позади с широким мечом, одним ударом отсек голову жертвы и бросил ее на помост. Тело лежало некоторое время на земле до истечения крови, после чего рабы оттащили его за пределы лагеря[21].

Подобным же образом были принесены в жертву около четырехсот пленников. Люди шли к помостам смело и беззаботно, но крики женщин и детей звучали довольно впечатляюще и вскоре внушили голландскому капитану опасения, что жрецам могли прийти в голову мысли о более приемлемом характере белых жертв для фетиша перед людьми их собственного цвета кожи. Но в отношении европейцев не было проявлено никакого предубеждения, и после двух часов пребывания возле помостов гости вернулись в свою палатку. Утром они обнаружили, что люди, убравшие ночью тела жертв, сварили их и лакомились ими, как священной пищей.

На приеме у вождя на следующий день достигли договоренности о том, каким образом подходящих для перевозки рабов следует отправлять на побережье в Джаклин, а также о том, что капитан Снелгрейв должен принять троих мужчин-рабов и одну женщину-рабыню, которых выберет сам. Возвращение к морю происходило без происшествий и очень быстро, поскольку многочисленные жертвоприношения носильщиков так потрясли, что они почти бегом проделали обратный путь, в изнеможении прибыв на побережье.

Через два дня в поселение стали прибывать рабы, отправленные по велению вождя. Вскоре подошел один из придворных начальников, чтобы утрясти все спорные вопросы. В день его появления переводчик привел капитану Снелгрейву двух рабынь, заявив, что вождь хочет продать их ему. Однако одной из рабынь было около пятидесяти лет, и капитан, сказав переводчику, что она слишком стара, не купил ее. Молодую рабыню он приобрел по согласованной цене. Вскоре после этого переводчик сообщил, что женщину постарше по приказу старшего придворного принесли в жертву морю за оскорбление вождя – раз ее не купили, ее следовало уничтожить. Переводчик полагал, что она, видимо, способствовала любовным делам некоторых наложниц вождя и поэтому вызвала его неприязнь. В ответ на расспросы переводчик рассказал: «Женщине связали руки за спиной, а также ноги. Ее положили на дно каноэ и отвезли в море на расстояние полумили от берега». Затем переводчик велел гребцам выбросить ее за борт. Едва они сделали это, он заметил, что акулы рвут ее на куски.

На следующий день на берег пришло письмо от помощника капитана «Еалера Екатерина», который сообщил о чудесном воскрешении упомянутой рабыни. Случилось так, что в то время, когда каноэ переводчика возвращалось к берегу, одна из шлюпок «Еалеры Екатерины» отдала швартовы, чтобы двигаться к борту корабля, и на пол пути обнаружила человеческое тело, которое плыло на спине, периодически выплевывая воду. Это была женщина, связанная по рукам и ногам. Ее втащили в шлюпку, развязали и покатали по дну, чтобы из желудка вышла соленая вода. Матросы перетащили женщину на борт корабля и сообщили о происшествии капитану Снелгрейву.

Хотя женщина счастливо избегла участи стать жертвой акул и была вовремя спасена, капитан тем не менее попал в сложную ситуацию. Если бы вождь узнал о случившемся, то мог бы счесть, что фетиш разочарован этой жертвой и пожелает отомстить либо потребует большего жертвоприношения. О том, чтобы убить женщину, речи не шло, поэтому капитан послал помощнику письменный приказ хранить в тайне ее спасение, что было выполнено не без успеха. Женщина была чрезвычайно благодарна за спасение и во время дальнейшего вояжа верно служила экипажу, помогая умиротворять рабов, особенно шумных и беспокойных негритянок. По прибытии в Вест-Индию ее продали генеральному инспектору Барбадоса Чарльзу Данбару, имевшему репутацию хорошего хозяина.

«Галера Екатерина» отбыла с рейда Джаквина 1 июля 1727 года с более чем шестьюстами неграми на борту и прибыла в Антигуа (Вест-Индия) после утомительного перехода в течение семнадцати недель. Здесь хорошо выдержавший переход груз был выгодно обменен, и после почти трехмесячного пребывания в ожидании погрузки сахара корабль в конце февраля вышел в море, а 25 апреля 1728 года вошел в устье реки Темзы. Вояж туда и обратно длился семнадцать месяцев.

Капитан Снелгрейв ходил торговать в Гвинею почти тридцать лет и знал ее в мельчайших подробностях. Описание, которое он сделал и которое было опубликовано в Лондоне в 1754 году[22], можно считать ценным вкладом в наше знакомство с условиями торговли того времени. Он пишет, что негритянский обычай превращения военнопленных в рабов существовал у туземцев с незапамятных времен: когда пленников оказывалось больше, чем использовалось на плантациях, то часто многих из них убивали. Следовательно, туземцы радовались возможности продавать избыточных пленников торговцам. Большинство преступлений в племенах чернокожих каралось штрафами, и, если злоумышленник не мог откупиться, его продавали в рабство. Это практиковалось как в племенах, живших во внутренних областях континента, так и в тех, что находились вблизи или на берегу моря. Из-за этого рабами становилось так много негров, что в ходе торговли на гвинейском побережье, по оценкам капитана Снелгрейва, до 1730 года были отправлены за море по меньшей мере 70 тысяч туземцев. Во время перехода в Вест-Индию и к побережью Америки условия содержания рабов в тесных помещениях на борту корабля были не только крайне неудобны, но часто ужасны и невыносимы, что приводило иногда к мятежам невольников и их повальной смертности.

«Эти мятежи, – пишет капитан Снелгрейв, – происходили, как правило, из-за дурного обращения матросов с этими несчастными людьми, которых перевозили на борту кораблей на наши плантации. Поэтому, где бы я ни командовал, моя главная забота состояла в том, чтобы с неграми обращались на борту по-доброму. Я всегда строго наказывал белым людям относиться к неграм гуманно и милосердно. На это я обычно делал ставку, чтобы удерживать их от бунта и сохранять здоровыми.

И поскольку людям, незнакомым с методами обращения с неграми, может показаться невероятным, что мы могли переправлять так много сотен рабов скопом на маленьком корабле и поддерживать среди них порядок, я просто расскажу, как это осуществлялось. Когда мы покупали взрослых людей, я знакомил их с переводчиком. Теперь, когда они становились моей собственностью, я считал необходимым дать понять, зачем их купили и что им следовало успокоиться (ибо всех этих несчастных людей, как правило, мучают ужасные предчувствия в связи с тем, что их купили белые хозяева. Многие боятся, что мы замышляем съесть их. Мне говорили, что это им внушают континентальные негры). Поэтому, сообщив, что они куплены, чтобы пахать землю в нашей стране, а также выполнять другую работу, я затем разъяснял им, как следует вести себя на борту с белыми людьми, что если кто-нибудь обидит их, то они должны пожаловаться переводчику, который проинформирует меня об этом, и я поступлю по справедливости. Но если они устроят бунт или вознамерятся бить белого человека, то их ожидает суровое наказание.

Покупая негров, мы заковываем попарно в железо наиболее дерзких из них, однако женщинам и детям позволяем ходить свободно. Когда же удаляемся от побережья, освобождаем от оков и мужчин.

Их кормили дважды в день и разрешали в хорошую погоду выходить на палубу в семь утра и оставаться там, если считают нужным, до захода солнца. Утром каждый понедельник им давали курить трубки, что они очень любили. Мужчины-негры содержались отдельно от женщин и детей, а места, где они лежали, чистились каждый день. Некоторых белых людей назначали следить за этим…

Первый мятеж, который я наблюдал среди негров, случился во время моего первого вояжа в 1704 году. Он происходил на борту корабля «Галера Игл» из Лондона, которым командовал мой отец, когда я служил при нем казначеем. Мы закупили наших негров в районе реки Старый Калабар. Она впадает в Гвинейский залив. Во время мятежа мы стояли у реки с четырьмястами рабами на борту и не больше чем десятью белыми матросами, способными служить. Ведь несколько членов нашей команды умерли, а многие другие были больны. Кроме того, две наши шлюпки только что отправились с двенадцатью матросами за дровами в лес, который виднелся с корабля. Все эти обстоятельства побудили негров посовещаться о том, как организовать мятеж, который они начали в четыре часа пополудни, когда отправились ужинать. Но так как мы всегда осматривали кандалы мужчин утром и вечером, ни один из рабов от них не избавился, что способствовало нашему спасению. Три белых матроса стояли на вахте с кинжалами в руках. Один из них, находившийся на полубаке, увидел, как некоторые из негров хватают старшего помощника, чтобы выбросить его за борт. Он набросился на них с такой яростью, орудуя плоской стороной кинжала, что они вскоре бросили помощника, который освободился от них и побежал на ют за оружием. Я тогда болел лихорадкой и лежал в капитанской каюте как раз во время приступа. Однако, как только я услышал крик: «Рабы бунтуют», схватил два пистолета и побежал на палубу. Там, встретившись с отцом и старшим помощником, передал каждому по пистолету. После этого они побежали вперед на ростры, выкрикивая угрозы неграм, бывшим на полубаке. Однако те не обращали внимания на угрозы, потому что были заняты часовым (который помог освободиться помощнику). Они, конечно, прикончили бы часового его собственным кинжалом, если бы отняли его, но не могли разорвать шнурок, которым рукоятка крепилась к поясу. Поэтому они хотя и схватили его, но не смогли воспользоваться кинжалом. Разочаровавшись, негры попытались выбросить часового за борт, но он держал одного из них так крепко, что с ним ничего могли поделать. Мой отец, увидев этого здоровяка в такой опасности, бросился в толпу негров спасть его, стреляя из пистолета поверх их голов в надежде испугать их. Но мощный раб ударил его дровяной чуркой так сильно, что почти оглушил. Раб хотел снова его ударить, но семнадцатилетний молодой парень, к которому отец относился по-доброму, подставил свою руку – принял удар, раздробивший ее. В тот же момент помощник выстрелил из пистолета и попал в негра, ударившего моего отца. После этого мятеж прекратился, все негры на полубаке закрыли лица ладонями, выпрашивая пощаду.

Расследуя инцидент, мы обнаружили, что в мятеже участвовали не более двадцати рабов. Пропали два зачинщика. Они, видимо, прыгнули за борт, поняв, что их план провалился, и утонули. Это все, что мы потеряли в связи с мятежом, ибо негра, в которого выстрелил помощник, нашему врачу, вопреки ожиданиям, удалось вылечить. Мне тоже повезло, потому что моя лихорадка прошла из-за страха и возбуждения, которые я пережил. Более того, во время нашего перехода в Виргинию нашему врачу удалось вылечить и парня, принявшего на свою руку удар, предназначенный для моего отца. В Виргинии мы предоставили ему свободу, а достойный джентльмен, некий полковник Картер, принял его на службу, пока тот достаточно не познакомился бы со страной, чтобы обеспечить себя.

Я совершил еще несколько вояжей, в течение которых негры не пытались бунтовать. Мне кажется, я обязан этим главным образом хорошему обращению с ними и бдительности моих офицеров. Но иногда мы сталкивались с жесткими и упрямыми людьми среди них, с которыми было общаться нелегко. Это, как правило, кормантийцы, народность Золотого Берега. В 1721 году я отправился на корабле «Генрих» из Лондона в вояж к той части побережья, где мы закупили большое число туземцев. Нам приходилось держать их в оковах и бдительно следить за ними. Тем не менее они взбунтовались, хотя и имели мало шансов на успех. Я находился в это время близ места, называемого Мамфорт на Золотом Берегу, с почти 500 неграми на борту, 300 из которых были мужчины. Команда корабля состояла из пятидесяти белых людей, совершенно здоровых. У меня служили прекрасные офицеры, поэтому мне было легко во всех отношениях.

Мятеж начался в полночь (но луна светила очень ярко). Два матроса стояли на часах у входа в носовой люк, откуда поднимались рабы, чтобы пройти к гальюну. Им разрешалось идти по четыре человека. Но часовые не позаботились о том, чтобы закрыть решетчатую крышку люка снова, что от них требуется. Поэтому еще четыре негра вышли на палубу и сумели сбить свои железные оковы. То же сделали четыре негра в гальюне. Восемь чернокожих напали на двоих часовых, которые сразу позвали на помощь. Негры пытались отнять у них кинжалы, но веревки, которыми их рукоятки крепились к поясам матросов, были столь перекручены во время драки, что они не могли высвободить кинжалы до нашего прихода на помощь. Чернокожие, заметив, что к ним приближаются несколько белых людей с оружием в руках, бросили часовых и попрыгали через борт в море.

Когда я направлялся в это время на палубу, моей первой мыслью было закрыть крышку люка, чтобы негры не вышли наружу. Затем я приказал матросам сесть в шлюпку и спасти бросившихся за борт, что матросы успешно выполнили. Они обнаружили туземцев вцепившимися в канаты, которыми было пришвартовано судно.

Обезопасив корабль от мятежных туземцев, я позвал переводчиков и велел им успокоить негров в межпалубных помещениях (поскольку они сильно шумели). Когда они успокоились, я спросил: «Что вас побудило бунтовать?» Они ответили, что я был большим мошенником, раз купил их, чтобы вывезти из их страны, и они полны решимости добиться свободы, если представится возможность. Я сказал, что они утратили свободу еще до того, как их купили, либо из-за совершенных преступлений, либо попав в плен согласно их обычаям. Я разъяснил, что теперь они стали моей собственностью и я дам им возможность почувствовать свою обиду, если они будут злоупотреблять моей добротой. Одновременно я спросил, обращались ли с ними плохо белые люди и есть ли у них просьбы, которые можно удовлетворить на корабле. Они ответили, что им не на что жаловаться. Тогда я заметил, что если бы они достигли своей цели и добрались до берега, то это не принесло бы им никакой пользы, потому что соплеменники поймали бы их и продали на другие корабли. Этот мой довод подействовал, и они, кажется, поняли свою ошибку, попросив простить их и пообещав в будущем слушаться и больше не бунтовать, если я не стану наказывать их в этот раз. Я охотно гарантировал им это, и они пошли спать. Утром мы позвали негров на палубу и проверили состояние их оков, обнаружив, что они все на месте. Таким образом, инцидент был исчерпан, чему я очень обрадовался, потому что он произошел с наиболее стойкими и здравомыслящими неграми на побережье. Они оказались не настолько наивны, чтобы воображать, будто мы купили их для еды, и получили удовлетворение оттого, что мы везем их для работы на плантациях, которую они выполняли в своей собственной стране.

Однако через несколько дней мы обнаружили, что они снова сговариваются и готовят мятеж. Ведь некоторые зачинщики интересовались у одного нашего переводчика, не мог ли он достать для них топор, при помощи которого они перерубили бы ночью канаты, державшие корабль, и довели бы его (как им казалось) до берега. Там они вырвались бы из наших рук и были бы обязаны ему по гроб жизни.

Для лучшего понимания ситуации я должен заметить, что переводчик являлся туземцем и пользовался свободой в своей стране. Мы наняли его на время торговой сессии на побережье из-за хорошего знания им английского языка. Он также служил брокером между нами и черными купцами.

Переводчик оказался достаточно честным, чтобы сообщить мне о том, что ему предлагали. Он посоветовал бдительно следить за рабами. Ибо, хотя он привел те же доводы, какими воспользовался я после мятежа, объясняя, что их схватят на берегу снова и продадут на другие корабли, если они достигнут своей цели и выберутся на берег, это не возымело действия.

Данное обстоятельство меня изрядно обеспокоило. Мне было известно несколько вояжей, закончившихся трагедиями из-за мятежей. Они приводили либо к полной утрате корабля и гибели экипажей, либо, по крайней мере, к убийству или ранению, по необходимости, большого числа рабов для предотвращения гибели корабля. Более того, я знал, что многие из таких негров из Корманти не боялись наказаний и даже самой смерти. На Барбадосе и других островах часто случалось так, что в ответ на суровое обращение с целью преодолеть их упорный отказ работать одновременно двадцать или более негров вешались на плантации. Однако примерно через месяц после этого произошел печальный инцидент, приведший наших рабов к большему порядку и изменивший их настроение. Дело было так. При нашем переходе из Мамфорта в Анамабо, главный порт Золотого Берега, я встретил другой корабль нашей компании «Елизавета». Командовавший им капитан Томпсон был убит так же, как и его старший помощник. Более того, корабль затем увел к мысу Лабо с наветренной стороны побережья пират Робертс, на службу которому поступили несколько матросов «Елизаветы». Однако некоторые пираты воспротивились разграблению груза и решили, что командование кораблем должно быть передано второму помощнику, которому объяснили, что делают это из уважения к благородству собственника корабля, участливо относившегося к несчастным матросам.

Во время встречи с этим кораблем мой борт почти не имел груза. «Елизавета» была в моем подчинении, и я сообщил второму помощнику, управлявшему кораблем, что считаю полезным для интересов собственника переместить сто двадцать рабов с его корабля на мой и затем покинуть побережье. Я сказал, что после моего ухода одновременно перегружу на его корабль остатки своего груза в его полное распоряжение. Помощник охотно согласился, но ответил, что опасается бунта команды корабля из-за ее несогласия с перемещением рабов. И действительно, мятежники вышли в это время целой группой на ют. Один из них, выражая мнение всей группы, прямо заявил, что они не позволят мне забрать рабов. Из этого я заключил, что они совершенно не считаются со своим нынешним капитаном, который на самом деле не был волевым моряком. Однако я спокойно попросил их объясниться. Почему они возражают против перемещения рабов? На это они ответили, что им нет до меня дела. Я попросил капитана найти в его бюро-секретере папку с инструкциями, которые капитан Томпсон получил от нашего владельца. По моей просьбе он зачитал им те из них, которым бывший капитан или его преемник (в случае смерти) должен следовать. Тогда матросы хором закричали, что им придется оставаться дольше у побережья, чтобы закупить больше рабов, если я заберу этих, против чего они и выступили. Я ответил, что приму к себе на борт ту часть команды, которая пожелает этого, они получат то же жалованье, что имели на борту «Елизаветы», а их места на корабле займут некоторые члены моего экипажа. Это разумное предложение было отвергнуто. Один из матросов, корабельный бондарь, сказал мне, что рабы содержатся на борту корабля продолжительное время и команда подружилась с ними, поэтому необходимо оставить их. Я поинтересовался, бывал ли он на гвинейском побережье прежде. Он ответил, что нет. Тогда я сказал, что вижу это по его манере говорить, посоветовав ему не особо полагаться на дружбу с рабами, о которой он может пожалеть, но будет уже поздно. Примечательно, что именно этот человек был убит рабами на следующую ночь, о чем следует рассказать далее.

Сочтя дальнейший разговор с этими людьми бесполезным, я сказал, что когда мои лодки придут забрать рабов, то я буду также полон решимости наказать некоторых из них, которые сопротивляются, какую я проявил, стараясь убедить их в разговоре. Поэтому я покинул их капитана, сказав, что приеду на следующее утро завершить дело.

Но в ту же ночь, почти через месяц после бунта на моем судне в Мамфорте и при таком же ярком освещении луны, как тогда, мы услышали на борту «Елизаветы» около десяти часов два-три выстрела из мушкета. После этого я приказал матросам сесть в лодки, принять все меры предосторожности против мятежа на борту нашего корабля и сам спустился в шлюпку (за которой следовали другие лодки), чтобы подняться на борт «Елизаветы». По пути мы заметили двух негров, отплывавших от нее, но, прежде чем смогли добраться до них, акулы, вынырнувшие со дна, разодрали их на куски. Уже у борта корабля мы обнаружили двух негров, державшихся за канат, – их головы торчали из воды, видимо, они боялись плыть, увидев, как их соплеменников только что сожрали акулы. Мы посадили этих двух рабов в лодку и затем двинулись к кораблю, где под палубой обнаружили притихших негров. Команда корабля, находившаяся на юте в большом смятении, сообщила, что бондарь, которого поставили часовым у носового люка сторожить негров, вероятно, был убит ими. Я выслушал это с удивлением, недоумевая, почему эти трусы, резко возражавшие против моего предложения переместить рабов несколькими часами раньше, не смогли проявить хоть какой-нибудь смелости для спасения своего товарища. Они лишь берегли себя, обстреливая двери юта. Поэтому я пошел к носу корабля с несколькими своими матросами. Там мы обнаружили лежавшего бондаря, естественно мертвого. Его череп был разрублен лежавшим рядом топориком. При виде этого я позвал переводчика и попросил его справиться у негров в межпалубном помещении, кто из них убил белого человека. Рабы ответили, что ничего не знают об этом, поскольку не планировали никакого мятежа. После тщательной проверки мы убедились, что это правда, ибо более сотни негров, находившихся на борту и купленных для доставки на Подветренные острова, не понимали ни слова на языке туземцев Золотого Берега и поэтому не могли участвовать в заговоре. Бунт замыслили кормантийские негры, которых купили за два-три дня до этого. Наконец один из двух рабов, которых мы подобрали у борта корабля, прервал своего компаньона и охотно признался, что сам убил бондаря без какого-нибудь иного умысла, кроме как помочь своим соотечественникам незаметно добраться вплавь до берега, потому что все вахтенные белые люди на палубе спали. Обнаружив у печки топорик кока, он поднял его без всякого злого умысла, и, проходя мимо начавшего просыпаться бондаря-часового, негр сгоряча ударил его топориком по голове, а затем прыгнул за борт.

Услышав такое откровенное признание, белые люди были готовы изрубить негра на куски, но я предотвратил это и взял его на свой корабль. На следующий день ранним утром мы на лодках отправились на борт «Елизаветы» и переместили оттуда на свой корабль всех туземцев. Никто из матросов «Елизаветы» не возразил против этого. Двое из них, плотник и эконом, пожелали пойти со мной, что я охотно разрешил. А для обеспечения будущих успехов вояжа я перевел своих старшего помощника и четырех младших офицеров (с их согласия) на борт «Елизаветы» (через пять месяцев после этого они прибыли на Ямайку, где освободились от большей части своего груза).

Отослав рабов с «Елизаветы», я вернулся на борт своего корабля. На рейде Анамабо находились кроме нас еще восемь парусных кораблей. Я послал к их капитанам офицера на лодке с приглашением посетить мое судно, поскольку у меня есть к ним дело чрезвычайной важности. Вскоре большинство из них прибыло ко мне, и я познакомил их с существом дела, сообщив о признании негра, что он убил белого человека. Они единодушно посоветовали мне казнить его, аргументируя это тем, что кровь смывается кровью по всем законам, как божественным, так и человеческим, тем более что в данном случае имелось очевидное доказательство – признание убийцы. Более того, казнь, по всей вероятности, предотвратит будущие злодеяния, поскольку ее публичное осуществление на рее корабельной фок-мачты подействует на содержащихся на их судах негров и, так как они весьма склонны к бунту, это удержит их от таких попыток. Эти доводы, весьма убедительные с учетом моего собственного положения, заставили меня согласиться.

Соответственно, мы предупредили негра, что за убийство белого человека он должен умереть. Он ответил, что признает свой поступок опрометчивым, но хотел бы, чтобы я принял во внимание то, что если предам его смерти, то потеряю деньги, которые заплатил за него. На это я сказал ему через переводчика, что, хотя в его стране принято заменять казнь за убийство определенной суммой денег, у нас так не поступают, он должен понять, что в этом отношении деньги не имеют для меня значения. На мои слова о том, что, как только песок в часах пересыпется, его предадут смерти, он отреагировал спокойно.

После этого капитаны вернулись на свои корабли, чтобы вывести всех негров на палубы во время казни и разъяснить им ее значение. Песок в часах пересыпался, убийцу вывели на полубак, где ему подвязали под мышками канат, чтобы поднять на рею фок-мачты и расстрелять в таком положении. Некоторые из его соотечественников, наблюдавших сцену, сказали ему (как сообщил мне впоследствии переводчик), чтобы он не боялся, поскольку ясно, что капитан не собирался его казнить, иначе веревкой обвязали бы его шею, чтобы повесить. Кажется, они и не помышляли о расстреле, полагая, что его подвесят на рею только для того, чтобы напугать. Но они увидели совсем другое. Как только негра подвесили, десять белых матросов, стоявших за ограждением юта, выстрелили из мушкетов, мгновенно застрелив его. Это вызвало неожиданное оцепенение у наших рабов, которые считали, что я не позволю казнить их соотечественника из соображений сохранения прибыли.

Тело расстрелянного негра опустили на палубу, его голову отсекли и выбросили за борт. Это сделали для того, чтобы дать понять рабам, что всех, совершивших такие преступления, ждет та же участь. Оказывается, многие чернокожие верят, что если их убить, но не обезглавить, то после сброса за борт они смогут вернуться на родину. Но ни казненный негр, ни его соплеменники из Корманти (как я понял впоследствии) не были настолько наивны, чтобы верить в подобные вещи, хотя многие туземцы из других краев на борту моего корабля придерживались такого мнения.

Когда казнь завершилась, я велел переводчику разъяснить неграм, что не будет пощады тому, кто убьет белого человека. Я решил, что настал подходящий момент внушить им раз и навсегда: для предотвращения дальнейших злодеяний любая попытка нового мятежа будет караться смертью его зачинщиков. Туземцы обещали подчиняться, и я заверил их, что с ними будут обращаться по-доброму, если они сдержат свои обещания. Негры не нарушили своего слова. И когда через два дня мы отправились из Анамабо на Ямайку, негры, хотя и содержались на борту корабля почти четыре месяца после нашего отбытия с побережья до продажи на этом острове, ни разу не дали ни малейшего повода усомниться в них. Этому мы, несомненно, обязаны казни убийцы белого человека.

Я был свидетелем только трех мятежей, о которых я рассказал, хотя и совершил много вояжей к побережью Гвинеи. Но я слышал о нескольких других бунтах, которые завершились очень трагично. Однако, чтобы не утомлять читателей, расскажу только об одном, который весьма примечателен и случился на борту корабля из Лондона «Галера Феррес», которым командовал капитан Мессерви. Излишняя заботливость и чрезмерная доброта капитана в отношении негров стали причиной его смерти, а его вояж в конце концов закончился ничем. Я встречал этого джентльмена в Анамабо на гвинейском побережье в январе 1722 года. Придя на борт моего корабля, он сообщил мне о своей большой удаче – покупке почти трехсот негров за несколько дней в месте, которое называется Сетре-Круэ, на подветренном участке побережья Гвинеи. Это происходило так.

Видимо, жители этого места, расположенного у взморья, часто терпели насилие со стороны продававших им соль и другие продукты туземцев внутренних областей континента, которые долгое время обращались с ними подлым образом: зная, что обитатели Сетре-Круэ полностью зависели от них в своем питании, основу которого составлял рис, они брали их товары в обмен на то количество риса, какое хотели, по своему произволу. Туземцы Сетре-Круэ, долго жаловавшиеся на эти бесчинства без всякой пользы, решили восстановить справедливость силой оружия. Им сопутствовал успех: они разрушили поселения, куда ходили покупать рис, а своих обидчиков взяли в плен.

Капитану Мессерви случилось бросить якорь близ Сетре-Круэ как раз в это время. Он воспользовался возможностью дешево купить множество пленников. Ведь победители были рады выручить что-то за них в данный момент, поскольку, если бы не появился корабль на рейде, им пришлось бы убить большую часть пленных мужчин для собственной же безопасности.

Рассказав эту историю, капитан попросил меня поделиться рисом, узнав, что я приобрел много тонн его на подветренном побережье, где он купил немного этого товара, не ожидая столь выгодной торговли рабами. Я отказал ему, поскольку запасся таким количеством риса, какое было необходимо мне, а также другим кораблям нашей компании, встречу с которыми я ожидал в ближайшее время. И, узнав, что он не был прежде на гвинейском побережье, я взял на себя смелость заметить, что, поскольку он собрал на борту так много негров из одного поселения, говоривших на одном языке, ему следует позаботиться о мерах предупреждения мятежей. Я выразил сожаление в связи с тем, что у него было мало риса, ибо по опыту знаю, что рабы с наветренного побережья очень любят этот традиционный для них продукт. Естественно, что из-за его недостатка со стороны рабов можно было ожидать недовольства и неприязни.

Он с пониманием отнесся к моему предупреждению и, попросив советов по другим вопросам, откланялся, пригласив меня посетить его на следующий день. Соответственно, около трех часов пополудни я явился на борт его корабля. В четыре часа негры пошли ужинать, и капитан Мессерви попросил извинения за отсутствие в течение четверти часа, пока он справится о том, как его рабы снабжаются едой. Я лично наблюдал с юта, как он сдабривает перцем и пальмовым маслом рис, предназначенный для негров. Когда он вернулся, я не мог не отметить опрометчивость его поступка. Хотя для капитана и целесообразно иногда выйти посмотреть, как идут дела, однако ему следовало выходить в сопровождении большого количества вооруженных белых людей. Иначе лицезрение капитана так близко от себя может способствовать мятежным настроениям рабов. Он может стать заложником этой ситуации. Они всегда набрасываются на главное лицо на корабле, которое очень быстро распознают по предупредительности, с которой к нему относятся другие члены экипажа.

Он поблагодарил меня за совет, но, видимо, не придал ему особого значения, ибо сказал, что считает правильной пословицу: «От хозяйского глаза и конь добреет». Затем началась беседа на другие темы, в ходе которой он сообщил, что отправляется отсюда через несколько дней. И действительно, через три дня он отбыл на Ямайку. Через несколько месяцев я побывал в том месте, где по прибытии обнаружил его корабль и услышал печальный рассказ о его смерти, которая случилась примерно через десять дней после того, как он оставил побережье Гвинеи.

Когда капитан находился на полубаке корабля среди негров, принимающих пищу, они набросились на него и забили мисками, из которых едят вареный рис. Мятеж замыслили взрослые негры, которые скопом побежали в носовую часть корабля и попытались сломать ограждение юта, не обращая внимания на мушкеты и короткие пики, направленные на них белыми людьми через амбразуры. Наконец старший помощник капитана отдал приказ произвести выстрел по мятежникам одним из орудий на юте, заряженным шрапнелью, что стало катастрофой: около восьмидесяти негров были убиты или утонули, а многие туземцы выпрыгнули за борт. Это положило конец мятежу, но большинство выживших рабов были настолько удручены, что некоторые из них уморили себя голодом, упорно отказываясь принимать любую пищу. После прибытия корабля на Ямайку туземцы еще дважды пытались поднять мятеж, пока не началась их распродажа. Когда стали известны эти факты, равно как их прежние злодеяния, ни один плантатор не захотел их покупать, несмотря на продажу по низкой цене. В целом данный вояж оказался крайне неудачным. Из-за этого корабль задержался на Ямайке на много месяцев и в конце концов утонул во время урагана».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.