Арминий

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Арминий

Родился Арминий в 16 г. до н. э. и был, предположительно, старшим сыном Сегимера, правителя германского племени херусков, а следовательно, наследником престола. Из римских источников наверняка известно, что, будучи еще совсем юным, Арминий заседал в совете и нашел там поддержку многих членов совета, противостоящих растущему влиянию другого претендента на трон – Сегеста. Оба, и Арминий, и Сегест, видели будущее херусков, а также родственных и союзных племен – бруктеров, хауков и прочих – в союзе с римлянами, а потому всячески старались снискать их благосклонность. Они командовали поддерживающими легионы конными подразделениями, согласовывали с римскими полководцами свои политические шаги, во внешности и манерах старались подражать римлянам. Однако со временем стало ясно, что в этом своеобразном соревновании побеждает Сегест. Тацит в «Анналах» явно предвосхищает

события, констатируя, что уже 5–6 гг. херуски были разделены «на сторонников Арминия и Сегеста, одни были предателями по отношению к нам, другие отличались верностью. Арминий сеял смуту среди германских племен…». В действительности же раскол наступил только тогда, когда лояльный прежде Арминий понял, что римляне однозначно делают ставку на Сегеста. Антиримское выступление давало Арминию, как организатору и вдохновителю, возможность стать главой херусков, а в случае победы позволяло овеянному славой предводителю распространить свою власть и на другие германские племена, пока подчиняющиеся королю маркоманов Марбоду.

План Арминия был прост до наглости. Следовало выманить римлян из укрепленных, готовых к длительной обороне лагерей и склонить к движению по такой местности, где они могли пройти только узкими колоннами, не более 2–3 воинов в ряд. В такой ситуации армия Вара, насчитывающая 20 тысяч человек плюс обозы, растянулась бы километров на пять, а значит, в случае координированного нападения в нескольких местах одновременно отдельные когорты не смогли бы построиться в боевой порядок и помочь друг другу. Подтолкнуть к выступлению болезненно амбициозного и мечтающего о блестящих победах Публия Квинтилия Вара оказалось гораздо легче, чем Арминий предполагал. Хватило парочки донесений о бунте живущих на севере хауков и подозрительных передвижениях бруктеров, чтобы римский наместник воспылал желанием сделаться арбитром и усмирителем варваров. Обе стороны – римляне открыто, объявляя об этом во всеуслышание, а херуски и союзники Арминия в глубочайшей тайне – занялись лихорадочными приготовлениями.

Перед началом похода по старому легионерскому обычаю устроили пир горой. Тацит сообщает, что во время застолья Сегест «предупредил нас о готовящемся мятеже и советовал Вару заключить его самого, Арминия и остальных военачальников под стражу». Почему же Вар его не послушался? Объяснение этому столь банальное, что в него просто невозможно не поверить, дает Гай Веллей Патеркул в своей «Римской истории». По его словам, на пиру вино лилось рекой, подвыпившие германцы то и дело ссорились, устраивали потасовки и невразумительно обвиняли друг друга почем зря. Откровения Сегеста, на которые заговорщики реагировали дружным хохотом, римский наместник счел очередным пьяным бредом. Затем все заснули мертвым сном. А когда херуски проснулись и протрезвели, сумели убедить Сегеста отказаться от разоблачений. Впрочем, и время уже было упущено. Заревели трубы, и войско двинулось в поход. В передовом отряде двигалась кавалерия херусков, чтобы через несколько дней в решающий момент раствориться в тумане.

Холмистые тевтобургские леса тянутся километров на сто в направлении северо-запада от гор Эгге и нынешнего княжества Липпе со столицей в Детмольде вплоть до Оснабрюка и Иббенбюрена. Любой, кто бы ни посещал их самую высокую часть с пиком Вельмерстот (468 м над уровнем моря), обязательно делал крюк, чтобы увидеть знаменитые Экстернштайне – возвышающиеся посреди леса причудливые вертикальные скалы, высотой до нескольких десятков метров, похожие на палицу или на фрагмент замковой стены. Рядом заболоченное озерцо, питаемое почти полностью скрытыми в зарослях папоротника ручейками, и темный по большей части лиственный лес с преобладанием буков и густым подлеском. Вскарабкаться на холмы мешают поваленные трухлявые деревья и многолетняя подстилка из опавших листьев, на которой ноги скользят и проваливаются. Вот по такому лесу, легкомысленно следуя советам германских «союзников» якобы для того, чтобы сократить путь, и повел Вар свое войско. «Как в мирное время, – пишет Кассий Дион («Римская история»), – его сопровождало множество повозок и вьючных животных. За воинами следовало много детей и женщин, а также значительное количество рабов. Все это замедляло скорость движения». По предположениям Павла Рохали («Тевтобургский лес, 9 год н. э.», Варшава, 2005) в день преодолевалось приблизительно пятнадцать километров. Возможно, так было в начале пути, но скоро погода начала портиться. Даже небольшие дожди приводили к тому, что ложбины между холмами тонули в липкой грязи. Потом, процитируем еще раз Кассия Диона, «разразилась гроза с сильным ливнем, что разделило походные колонны. Земля, корни и стволы деревьев стали скользкими.

Каждый очередной шаг таил опасность. Грязь и валяющиеся повсюду сломанные сучья усугубляли хаос в рядах идущих». Как мы помним, римские части растянулись на несколько километров. Те, что двигались сзади, могли предполагать, что передние уже разбивают лагерь, где удастся укрыться от дождя. Стараясь идти быстрее, они напирали на шагавших впереди. Другие же, наоборот, останавливались, пытаясь вытянуть увязшие в грязи повозки. Порядок движения был окончательно нарушен. Вот тогда с окрестных холмов на них ринулись германцы. Атака была тщательно продумана. Сначала со склонов несколькими волнами скатились воины, вооруженные копьями. Им даже не приходилось целиться, копья без промаха разили столпившихся внизу людей, мулов и лошадей. Не дав римлянам опомниться, копейщики резко повернули назад и скрылись за вершинами холмов, где уже показалась идущая врукопашную пехота. Такое происходило одновременно на нескольких участках растянувшейся маршевой колонны римлян. Шедший в арьергарде V легион был практически отрезан. В обозах началась резня. Тем не менее железные центурии панике не поддались. Бросив поклажу, они стали выстраиваться вдоль дороги в прикрытые щитами двойные и тройные линии, о которые начали разбиваться волны германских воинов, а когда сила атак стала ослабевать, римляне начали медленно двигаться вперед. Из-за быстро сгустившихся в лесу сумерек, в конце концов, сражающиеся разделились. Большинство римлян сосредоточились в наскоро сооруженном лагере. О V легионе и других арьергардных частях не было никаких известий. Начался подсчет потерь. Они оказались существенными – до четверти первоначального состава, но не катастрофическими, что позволяло римлянам надеяться на лучшее. Германцы тоже поняли, что им не удалось разгромить врага, и начали спешную перегруппировку сил. Предусмотрительный Арминий сумел отлично подготовиться к любому развитию событий. Римляне, понимая, что рассчитывать на какую-либо помощь не приходится – ближайшая к их расположению и абсолютно не ориентирующаяся в ситуации группировка Луция Нония Аспрены в составе двух легионов находилась в 150 километрах, – не могли принимать бой в окружении. Поскольку большая часть обозов оказалась потеряна, сидеть в осаде представлялось бессмысленным. Оставалось только скорее выбраться из лесов на открытое пространство, где можно было построиться в знаменитый боевой порядок непобедимых легионов и обеспечить себе свободу маневра. Ближайшие безлесные равнины лежали к северу, то есть в направлении, отдалявшем римлян от их войск и городов. Однако насущная необходимость взяла верх. Остатки обозов сожгли, оставив только оружие и минимальный запас продовольствия. Делалось это с двойной целью. Во-первых, облегчало войско, что позволяло двигаться ускоренным маршем, а во-вторых, давало понять солдатам – либо пан, либо пропал, и нечего надеяться построить укрепления и отсидеться, даже на сколько-нибудь длительный отдых не приходилось рассчитывать, только марш-бросок вперед и бой не на жизнь, а на смерть. Тем временем германцы словно испарились: они не пытались напасть на лагерь и позволили римлянам спокойно двинуться в путь. Только пару часов спустя там, где Арминий велел завалить деревьями проходы между холмами, начались первые столкновения. Пехота терзала продиравшиеся через завалы передовые римские отряды, а с окрестных холмов на них сыпались дротики и копья. В этот тяжкий момент перед римлянами сверкнул луч надежды. Впереди появилась широкая поляна, за которой лес явно редел. Оставалось последним усилием преодолеть холм, который теперь называется Калькризерберг, и спасение было близко. Легко себе представить, с каким энтузиазмом выбегали из зловещих лесов остатки римской армии и как энергично строились в привычный боевой порядок. Однако радостные возгласы быстро смолкли: поляну перегораживал вал с частоколом. Невиданное дело. Дикие германцы никогда ранее не возводили полевых фортификаций. Это делали только римляне. Мало того, вал был сооружен по всем правилам. Его изгибы создавали естественные редуты. Римляне, побросавшие в лесах тяжелые катапульты и прочую технику, сразу поняли, что этого препятствия им не преодолеть. Спасительная поляна оказалась ловушкой. Приходилось давать бой напиравшим из леса варварам. Легионеры сражались с отчаянием обреченных. Что стало потом, описал Тацит: «Посреди поляны белели кости, как убегали, как защищались, то разбросанные, то лежавшие кучей. Рядом валялись обломки оружия и конские скелеты, а еще виднелись человеческие черепа, прибитые спереди к стволам деревьев. В ближайших рощах стояли алтари варваров, на которых резали трибунов и первых сотников. А те, кто пережил этот разгром, кому удалось ускользнуть с поля боя или из плена, рассказывали, что вот здесь пали легаты, а там захватили эмблемы легионов – орлов; здесь получил первую рану Вар, а тут он принял смерть от своей несчастной десницы, сам нанеся себе удар; с этой возвышенности обратился Арминий с речью к собравшимся, сколько виселиц и какие ямы он приготовил для пленных и как глумился над штандартами и орлами в своей надменности.

Так на шестом году после поражения римская армия предавала земле кости трех легионов, причем никто не разбирал, своих или чужих хоронят – всех погребали как своих близких, как родственников, с нарастающей ненавистью к врагу и в то же время с печалью и горечью в сердцах. Первым возведенную могилу прикрыл травой Цезарь [речь идет о Германике Юлии Цезаре, приемном сыне Тиберия. – Л. С.], отдавая последнюю дань погибшим и сочувствуя горю присутствующих».

Арминий не много получил от столь выдающейся победы. Мечта об объединении германцев или хотя бы о создании сколько-нибудь крупного союза племен, так мечтой и осталась. Ему, правда, удалось одолеть союзного римлянам влиятельного короля маркоманов Марбода, но вскоре Арминий сам был убит, что только усилило разногласия германских племен и взаимную ненависть. По сообщениям Тацита, уже шесть лет спустя после битвы на пресловутой поляне снова появились римские легионы под командованием Германика, а следовательно, все вернулось на круги своя. Настоящей победы над Римом германцам пришлось ждать еще четыре с лишним столетия. Кстати, среди них уже не было херусков, которые к 100 г. сошли с исторической арены, распавшись на несколько отчаянно конкурирующих между собой групп, со временем поглощенных соседними саксонскими племенами. Таким образом, кровавую битву в Тевтобургском лесу смело можно причислить к громким событиям, последствия которых были мизерными, если не нулевыми.

Иное дело – легенда. Тут посмертная история Арминия (переименованного в Германа) очень напоминает судьбу Верцингеторига. Первым, по всей видимости, вспомнил эту фигуру лютеранский полемист Ульрих фон Хуттен («Арминий», 1523). Автор прибег к очень простой аналогии: хороший германец борется с плохим императорским Римом, продолжением которого является сердце католицизма – папский Рим, столь же выродившийся, но все еще узурпирующий право учить других. Гораздо сложнее идея эпопеи (3076 страниц, да так и не завершенной) Даниэля Каспера фон Лоэнштайна (1635–1683), озаглавленной: «Арминий и Туснельда – история доблестного рыцаря Арминия, или Германа, защитника свободы Германии, а вместе с ним и благороднейшей Туснельды, или История любви и геройства, представленная в двух частях во славу отчизны, к пользе преславного немецкого дворянства и его потомства». В этом произведении Арминий не только побеждает всевозможных недругов, влюбляется в Туснельду, которую спасает от ужасных опасностей, но еще и весьма четко ассоциируется с императором Леопольдом I (1640–1705), обосновывая политические шаги Австрийских Габсбургов. Фон Лоэнштайн умер еще до битвы под Веной, поэтому его Арминий не обзавелся другом из страны скифов по имени Йохунальд Собескин. А жаль! В убогой арминологической литературе XVIII в. особое место принадлежит трилогии Фридриха Готтлиба Клопштока («Битва Арминия», 1769; «Арминий и князья», 1784; «Смерть Арминия», 1787), которая является попыткой воссоздать германскую прапеснь и вернуться к пангерманским корням. В XIX в. Арминий (Герман) все более вульгарно и беззастенчиво используется для достижения сиюминутных политических целей. И если еще Дитрих Граббе («Битва Арминия», 1836) старается погрузить своего героя в вихрь философских споров его эпохи – как-никак он был современником Христа, то Ф.Э. Рамбах («Арминий», 1813), г. Браун («Арминий и Туснельда», 1822), А. Ломниц («Арминий – первый освободитель Германии», 1863) и Л. Тебесиус («Арминий», 1861) придают рассказам об Арминии выраженное политическое звучание, со временем становящееся все более антифранцузским. Это выглядит весьма забавно. Французы прославляют Верцингеторига, объявляя его защитником всего французского от зловещего Рима, немцы же видят в качестве противников Арминия романский народ, то есть в первую очередь французов. Вот таким манером Верцингеториг с Арминием, по сути дела сражавшиеся за одно и то же, в исторических мифах противостоят друг другу как враги. В 1836 г. неподалеку от Детмольда (столицы княжества Липпе), а еще точнее около деревушки Шлинг, началось возведение монументального памятника Герману (Арминию). Строительство шла довольно долго, вплоть до самой победы Германии над французами во Франко-прусской войне 1870–1871 гг. С этого момента все препятствия были устранены, а героическая символика пришлась как нельзя более кстати. На холме в 386 м над уровнем моря, при относительной высоте 60 м, возносится монумент общей высотой 53,46 м, состоящий из цоколя высотой 26,89 м и фигуры воина высотой от ступней до кончика поднятого вверх меча 26,57 м. При таких параметрах французский Верцингеториг в Алезии – просто жалкий карлик. В церемонии открытия памятника 16 августа 1875 г. принимал участие император, весь цвет аристократии и представители всех родов войск. Делегация немецких эмигрантов из США торжественно поклялась, что копия статуи Германа из-под Детмольда будет воздвигнута и за океаном. Действительно, 25 сентября 1897 г. под аплодисменты 50 000 собравшихся был открыт американский памятник Арминию в городе Нью-Ульм, штат Миннесота. Сама фигура, правда, меньше оригинала, зато цоколь выше.

Не добившимся в реальной жизни ничего особенного и уж во всяком случае не создавшим ничего прочного Верцингеторигу с Арминием довелось пережить дни прямо-таки истерической славы во второй половине XIX и в начале XX вв. А если учесть, что некий Карл Вайстор (на самом деле Карл Мария Вилигут) снискал в 1937 г. доверие Генриха Гиммлера, «ведя свой род от Арминия» (Питер Пэдфильд. «Гиммлер – рейхсфюрер СС», Варшава, 2002), то – вплоть до 1930-х гг. Сегодня в объединяющейся Европе их, как бы сейчас сказали «навороченные», патетические монументы вызывают если не стыд, то как минимум чувство неловкости. Ибо что общего может иметь современный француз с овернским галлом Верцингеторигом, а немец с херуском Арминием? Но сколько же всего умудрился внушить нам миф! В очередной раз мы убеждаемся, что история из учебников не имеет ничего общего с описанием прошлого, а прямо наоборот занимается обоснованием современности, навязывая нам поступки, смысл которых через короткое время теряется. Нынешняя улица Верцингеторига расположена в XIV округе Парижа и замечательна только тем, что в доме № 6 находилась мастерская Поля Гогена. Улица Германа (Арминия) в Берлине тоже отнюдь не из главных. Конъюнктура сейчас не та. Перед памятником Арминию под Детмольдом ностальгирующие старички замирают в фашистском приветствии. Несчастный херуск взирает на это безобразие с высоты своего постамента и даже не может пожать стальными плечами. Да и что бы это дало? История все равно превратит его в продукт, который можно с выгодой продать. В порядке утешения замечу, что это касается и нас с вами. Наша ложь значительнее ровно настолько, насколько выше наш цоколь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.