Предсказания монахов Авеля и Серафима Саровского

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Предсказания монахов Авеля и Серафима Саровского

Много остается до сих пор загадочного вокруг предсказаний монахов Авеля и Серафима Саровского о судьбе последних «самодержцев» из династии Романовых, с которыми вроде бы была знакома императорская чета. Но есть ли тому и сохранились ли до наших времен достоверные документальные свидетельства, не является ли это устоявшееся утверждение, в какой-то степени нагнетаемая мистика, больше мифом, чем реальностью.

В свое время широкое распространение получил слух, что в Гатчинском дворце есть небольшая зала, в центре которой на пьедестале стоял ларец с затейливыми узорами. Он был заперт на ключ и опечатан. В ларце хранился пакет или конверт, положенный туда по повелению мужа вдовой Павла I императрицей Марией Федоровной (1759–1828). На нем надпись императора: «Вскрыть потомку нашему в столетний день моей кончины» [160].

Все «самодержцы» знали о тайном ларце, но никто из них не дерзнул нарушить волю предка. Однако это особая история, к которой мы еще вернемся.

Бывают в реальной жизни мистические загадки, а может быть, совпадения очередной спирали развития исторического процесса, которых нам пока до конца не понять. Мы ходим, как заблудившиеся путники в лесу кругами, часто наблюдаем похожие события, которые уже встречались в прежние времена, но, несмотря на это, мы вновь и вновь наступаем на одни и те же «пресловутые грабли», чтобы очередной раз набить себе очередную шишку на лбу и начать все сначала.

К такой загадке относится упомянутый выше таинственный ларец, который якобы хранился в одном из помещений Гатчинского дворца, и по завещанию его можно было открыть только через 100 лет после смерти императора Павла I (1754–1801). Известно, что император Павел Петрович был убит заговорщиками 1 (12) марта 1801 г. в Михайловском дворце Санкт-Петербурга. В популярных исторических работах есть свидетельства, что с содержимым ларца Государь Николай II ознакомился 1/12 марта 1901 года. Когда самодержец поехал вместе с супругой Александрой Федоровной в Гатчинский дворец, где хранился ларец, и он, и царица были в самом прекрасном расположении духа. Возвратились же они якобы, по свидетельству современников, крайне задумчивые и печальные. После этого Государь стал поминать о 1918 годе как «о роковом годе и для него лично, и для Династии». Впервые эти утверждения о Николае II пошли, на мой взгляд, от старинных изданий преимущественно церковного содержания, которые позднее много раз переиздавались в различных изложениях, в том числе частными авторами [161].

Однако в наше время, даже в исторических популярных книгах последних лет изданий, содержатся подобные утверждения. Процитируем одно из них: «В марте 1901 года, в столетнюю годовщину смерти Павла I, Император Николай II с Императрицей присутствовали на панихиде по убиенному Царю, а потом последовали в Гатчинский дворец, где хранился этот таинственный конверт, вскрыли его и прочитали зловещее предсказание будущего.

Как рассказывали очевидцы, Государь с Государыней ехали туда веселыми, а вышли из дворца очень удрученными.

Точное содержание этого предсказания нам неизвестно. Император Николай II стал смотреть на свою судьбу как предначертанную Богом. Он чувствовал, что какое-то страшное, неумолимое будущее ожидает его, его Семью и всю Россию. Неизлечимая болезнь Наследника подтверждала это» [162].

Имеется на эту тему еще более красочное и пространное, хотя и весьма запутанное описание в другой, довольно популярной книге: «Утром 12 марта 1901 года Император Николай II и Императрица Александра Федоровна были очень оживлены. Им предстояла прогулка из Царского Села в Гатчину. В Гатчинском Большом дворце, излюбленной резиденции Павла Петровича, в бытность его Наследником, в одной из небольших зал на пьедестале стоял ларец. Он был закрыт на ключ и опечатан. На четырех столбиках был протянут толстый красный шнур из шелка. Императрица Мария Федоровна, вдова Императора Павла I, завещала открыть ларец через сто лет после смерти ее убиенного супруга Императору, который будет царствовать в это время.

Веселые и радостные отправились Государь и Государыня из своего Александровского дворца, но вернулись задумчивые и опечаленные. В присутствии министра Двора и лиц свиты после панихиды по Императору Павлу I Государь Император Николай II вскрыл пакет. На нем была надпись…/…/

И, вложив представленное писание Авелево в конверт, на оном собственноручно начертать соизволили:

“Вскрыть Потомку Нашему в столетний день моей кончины” (Россия перед Вторым Пришествием. С. 150–154).

В Большой Гатчинский дворец для исполнения воли своего в Бозе почивающего Державного предка Государь Император Николай II приехал после панихиды по Императору Павлу Петровичу. Петропавловский собор был полон молящихся. /…/» [163].

Далее автор приводит сведения о монахе Авеле и уходит от царской четы в другие свидетельства и размышления. Из книги ясно одно, что все произошло после панихиды по императору Павлу I в день 100-летней его кончины. Однако, как известно, Российская империя жила по старому календарю. В книге допускается путаница в датировке события, но не будем тратить время и анализировать процитированные выше строки, а обратимся к архивным материалам.

В дневнике императора Николая II от 1 марта 1901 г., который он вел всю свою жизнь и помечал даты до последних дней по старому стилю, было записано в Петербурге:

«1-го марта. Четверг.

20 лет прошло с того ужасного события (имеется в виду гибель императора Александра II. — В.Х. ). В 11 час. поехали в крепость на заупокойную обедню. Погода была солнечная и теплая. Завтракали с дядями у себя. Принимал опять до 3?. Гулял. Вечером после обеда в Малахитовой состоялось годичное собрание Исторического общества, затянувшееся до 12 ч.» [164].

Воспроизведем еще одну запись. В дневнике императора Николая II от 12 марта 1901 года имеются строки, написанные им уже в Царском Селе, где указывается:

«12-го марта. Понедельник .

Серый день, шел снег при ветре. Завтракали: д. Алексей [Александрович], Николаша (вел. кн. Николай Николаевич. — В.Х. ) и Николай [Михайлович]. Поехали покататься в санях, но погода для катанья была неприятная. Вечером наслаждались игрою нашего оркестра» [165].

Как можно судить по записям в дневнике Государя, ничего подобного об убиенном Павле I и завещании монаха Авеля, о чем некоторые из исследователей указывали, не упоминается. Нет таких сведений в дневнике императора Николая II и за другие мартовские дни 1901 года. Царская чета в этот период даже не посещала Гатчину. Не встречались мне подобные сведения и в других личных документах членов Императорской фамилии. Они, наверное, непременно бы обсуждали подобную новость, т. к. каждый шаг царской семьи был в центре внимания их окружения. Конечно, я не утверждаю, что знаком со всеми документами по истории Дома Романовых. Попробуем хоть немного разобраться, откуда пошла эта, на мой взгляд, мифическая история, связанная с последней царской четой.

Повторим, что, по некоторым утверждениям, в таинственном ларце хранился пакет или конверт с записью предсказания прозорливого преподобного Авеля Тайновидца, на котором император Павел I собственноручно начертать соизволил: «Вскрыть потомку нашему в столетний день моей кончины».

Монах Авель (Василий Васильев), родился в 1757 году в семье крепостных крестьян. Монашество принял в Валаамском монастыре. Он прославился своей прозорливостью, так как с точностью предсказал крупные события не только своего, но и грядущих времен. За это был неоднократно «заточаем в темницу». Из 80 лет жизни, по причине своего дара предвидения, он просидел в тюрьме 21 год. В Спасо-Евфимиевом монастыре в Суздали монах и скончался. В 1797 году (как отмечалось) Павел I Петрович беседовал с ним, желая узнать будущее своей династии. Далее воспроизведем фрагмент из этой беседы и предсказания, которые были опубликованы в наши дни в популярном журнале: «…Будет Николай Второй, святой Царь, Иову Многострадальному подобный. Он будет иметь разум Христов, долготерпение и чистоту голубиною. О нем свидетельствует Писание — псалмы девятнадцатый, двадцатый и девяностый открыли мне судьбу его. Ныне познах, яко спасе Господь Христа Своего, в силах спасение десницы Его (Пс. 19, 7). Велия слава его спасением Твоим, славу и велелепие возложиши на Него (Пс. 20, 6). Воззовет ко Мне, и услышу его: с ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его, долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое. (Пс. 90, 15–16).

На венец терновый сменит он корону царскую. Он искупитель будет, искупит собой народ свой, Бескровной жертве подобно. Война будет, первая великая война, мировая… По воздуху люди, как птицы летать будут, под водой, как рыбы плавать, серою зловонную друг друга истреблять начнут. Измена же будет расти и умножаться. Накануне победы рухнет трон Царский. И предан будет Царь, как некогда Сын Божий, на пропятие. Многие потомки твои убелят одежду кровью Агнца такожде. Мужик с топором возьмет в безумии власть, но сам опосля восплачется. Наступит воистину казнь египетская.

Горько зарыдал старец Авель и сквозь слезы тихо продолжал:

— Кровь и слезы напоят сырую землю. Кровавые реки потекут. Брат на брата восстанет. И паки: огнь, меч, нашествие иноплеменников и враг внутренний, власть жидовская. И там гибель, и тут, и бежать некуда. Дым пожаров и пепелища, все живое расседается. Мертвые пустыни кругом, ни единой души человеческой, ни твари животной. Ни дерева, ни трава не растет даже… И будет жид скорпионом бичевать землю русскую, грабить святыни ея, закрывать Церкви Божии, казнить лучших людей русских. Сие есть попущение Божие, гнев Господень за отречении России от своего Богопомазанника! А то ли еще будет! Ангел Господень изливает новые чаши бедствий, чтобы люди в разум пришли. Две войны, одна горше другой будут. Новый Батый на западе поднимет руку. Народ огня и пламени. Но от лица не истребится, яко довлеет ему молитва умученного Царя.

— Уже ли сие есть кончина Державы Российской и несть, и не будет спасения? — спросил Государь Павел Петрович.

— Невозможное человекам возможно Богу, — ответствовал Авель, — Бог медлит с помощью, но сказано, что подаст ее вскоре и воздвигнет рог спасения русского» [166].

Пророчества монаха Авеля (по изданию Сергия Нилуса) были также включены в сборник, вышедший к канонизации новых мучеников и исповедников российских, где в разделе «Пророчества и предзнаменования о судьбе Церкви, России и Дома Романовых» рассказывается о встрече императора Павла I с монахом Авелем и их беседе. Этот раздел содержит примечание: «Сведения о монахе Авеле, собранные С.А. Нилусом, подтвердились в издании материалов хранящегося в «одном из центральных архивов Москвы» следственного дела 1796-го года. Крестьянин Василий Васильев (так звали в миру монаха Авеля) родился в марте 1757-го года в деревне Окулове Тульской губернии, а умер в суздольском Спасо-Евфимиевом монастыре 29-го ноября 1841-го года («Литературная Россия», 11. 9. 1992, стр. 14). [Примечание С. и Т. Фоминых, «Россия перед вторым пришествием, издание третье, том 1, с. 311.]. » [167]

В этом же разделе книги помещен текст «Пророчество монаха Авеля о царе Николае II-ом», с указанием точной ссылки на источник (Из книги «Житие преподобного Авеля прорицателя», издание Свято-Троицкого Ново-Голутвинского монастыря, 1995 г., сс. 42–45).

В данном сборнике имеется интересный справочный раздел:

«История Церкви и Царства:

1868–1918 годы:

Самая полная и краткая хронология; знаменательные события в годы земной жизни царя Николая II-го: церковные, государственные, военные, экономические, научные, технические. (Некоторые имена и даты установлены историками не твердо. Даты приведены по старому стилю). /…/

1901 год: /…/

Марта 1 — столетие кончины (убиения) царя Павла I-го. В сей день цари Николай и Александра молились на панихиде по убиенному Павлу и потом прибыли в Гатчинский дворец, здесь они вскрыли и прочитали таинственное послание, в котором было предсказано бедственное будущее царя и России. Точное содержание предсказания нам неизвестно, но, приехавшие, Государь с Государынею возвратились из дворца удрученными» [168].

Подведем неутешительный итог. Данная история о знакомстве царской четы с завещанием монаха Авеля в марте 1901 года, во всяком случае для меня, остается по-прежнему «тайной за семью печатями», так как в личных архивных фондах царской семьи такие сведения обнаружить не удалось.

Большинство из рядовых читателей о преподобном Серафиме Саровском знает также относительно немного, обычно общие сведения в виде краткой биографической справки:

Серафим Саровский (в миру Мошин (Мошнин) Прохор Сидорович) (1759–1833) — монах Саровской пустыни, русский святой старец-затворник. В 1903 г. канонизирован. Серафим Саровский стал последним святым, канонизированным в России до 1917 года. Родился в Курске, в семье небогатого купца. В возрасте девятнадцати лет поступил в число послушников Саровской пустыни. Прошел все ступени монастырского служения. Через восемь лет был пострижен в монахи и принял имя Серафима. В 1793 году рукоположен был в иеромонахи. Часть жизни провел в собственной келье, расположенной в лесу в пяти верстах от Сарова. Время проходило в посте и молитвах, причем три года, по примеру древних подвижников, пребывал в полном молчании. В это время он приручил обитавшего поблизости медведя, с которым делился своей пищей. Когда здоровье Серафима ухудшилось, он переселился в монастырь. В январе 1833 года Серафим Саровский тихо скончался во время молитвы, что придало его имени дополнительный оттенок святости. Наиболее почитаемый святой царской семьей, с которым они связывали рождение наследника цесаревича Алексея Николаевича.

Следует заметить, что в семье Романовых знали о предсказании святого Серафима Саровского, записанном, по слухам, каким-то генералом и хранящимся в Департаменте полиции, гласившем о сыне Александра III приблизительно следующее: «Начало двадцатого века: кровопролитная война. Глад, мор, трясение земли. Сын восстанет на отца и брат на брата. Царствование долгое (чуть не шестьдесят лет), первая половина его тяжкая, вторая светлая и покойная».

История с завещанием Серафима Саровского теперь более доступна для читателей благодаря опубликованному каталогу документальной выставки, проведенной в Выставочном зале федеральных архивов 17 сентября — 28 ноября 2010 года в Москве (к 90-летию Государственного архива Российской Федерации).

В связи с тем, что тираж этого каталога оказался мизерным, то подробно изложим содержание отдельных буклетов этой документальной выставки:

«Пророчество преподобного Серафима Саровского в бумагах тайной полиции.

Запись знаменитых пророчеств преподобного старца сохранилась в документах политического сыска.

Среди бумаг III Отделения есть дело “По всеподданнейшей просьбе титулярного советника Николая Александровича Мотовилова”. Симбирский совестной судья помещик Н.А. Мотовилов посещал Серафима Саровского, который еще при жизни снискал известность праведностью, затворничеством и многочисленными строгими обетами молчания. В беседах с Мотовиловым старец излагал свои пророчества, завещав ему после своей смерти сообщить их императору. Старец умер в 1833 году, а в 1854-м Мотовилов обратился к министру императорского двора графу В.Ф. Адлербергу с просьбой разрешить довести до сведения императора пророчества Серафима.

Получив разрешение, Мотовилов подал на высочайшее имя несколько записок, в которых изложил пророчества старца. А поскольку сведения “о всех без исключения происшествиях”, а заодно народных толках и слухах надлежало собирать III Отделению, то и записки симбирского помещика, благодаря которому мы знаем о пророчествах старца, были переданы в это ведомство.

Традиция почитания саровского старца возникла в народе. Его Дивеевский монастырь воспринимался как четвертый и последний Удел Богородицы после Иверии, Афона и Киева. Там же, в иконописной мастерской Дивеева, сложилась традиция писать изображение старца на кусочках моленного камня.

Вопрос о признании Серафима святым подвижником возникал неоднократно на протяжении второй половины XIX века, но в Синоде он не рассматривался до тех пор, пока к почитанию старца не присоединилась последняя императорская чета, Николай II и Александра Федоровна. Относящееся к постдекабристской эпохе пророчество, казалось бы, потерявшее смысл и не заинтересовавшее ни Николая I, ни Александра II, в начале XX века приобрело новое значение. Слова старца зазвучали как предупреждение об опасности, грозящей царской семье. Александра Федоровна пожелала, чтобы для нее были скопированы записки Мотовилова с пророчествами преподобного Серафима. В 1902 году Николай II высказал пожелание, чтобы Синод рассмотрел вопрос о неотложной канонизации саровского старца. Церемония прославления преподобного Серафима стала одним из ярких событий последнего царствования. Нам же остается размышлять: насколько сбылись пророчества преподобного?»

В частности, в буклетах выставки содержатся и фрагменты пророчества:

«Они дождутся такого времени, когда и без того очень трудно будет Земле русской и… поднимут… всеобщий бунт… и много прольется неповинной крови, реки ее потекут по Земле русской, много и вашей братьи дворян и духовенства, и купечества, расположенных убьют» [169].

Сохранилось прошение титулярного советника Н.А. Мотовилова (с изложением пророчества Серафима Саровского), которое было подано 9 марта 1854 года на имя императора Николая I Павловича (1796–1855). На документе имеется помета генерала Л.В. Дубельта: Граф объявил Мотовилову, что Его Величество изволил сие читать.

В архивном фонде имеется справка помощника начальника Департамента полиции от 18 октября 1905 г. о копировании для супруги Николая II императрицы Александры Федоровны отдельных листов (л. 2–14, 24–25) из дела «о пророчествах Серафима Саровского».

Пророчество преподобного Серафима Саровского о царях, записанное Анной Федоровной Тютчевой (1829–1889), фрагменты из письма Н.А. Мотовилова Государю Императору Николаю I, свидетельство княгини Наталии Урусовой были включены также в сборник [170], вышедший к канонизации новых мучеников и исповедников российских. Об упомянутом издании мы уже говорили чуть раньше.

В царствование Николая II было прославлено больше святых, чем за весь XIX век. Первым в 1896 году был канонизирован святитель Феодосий Черниговский, а затем, в 1897 году, священномученик Иосиодор и 72 мученика Юрьевских. В июле 1903 года состоялась канонизация старца Серафима Саровского, которого уже давно простой народ почитал как святого. Канонизации некоторое время препятствовали образованные слои, и даже некоторые члены Синода. Решающей оказалась воля «самодержца». Прославление преподобного Серафима Саровского стало торжеством Православия, великим праздником всех истинно русских людей. Помимо окрестных жителей в Сарове собралось около 150 тыс. человек.

В воспоминаниях начальника канцелярии министра Императорского Двора, генерала А.А. Мосолова (1854–1939) имеются сведения о знаменательном событии: «…Главную надежду на сближение с массами Государь, безусловно, возлагал на непосредственную встречу с ними, будь то в войсках или среди крестьянства. Мне пришлось быть свидетелем одной из самых важных попыток последнего. Ее вызвали торжества прославления мощей преподобного Серафима.

Уже давно в Петербурге ходили слухи, что в Святейшем Синоде возникли пререкания о причислении Серафима к лику святых, что все Величества очень интересуются этим вопросом и что Государь лично следит за дебатами архиереев. /…/

Наконец Синод признал старца достойным сопричисления к лику святых, не без некоторого, впрочем, давления со стороны Государя. Это решение было принято с большим сочувствием в народе, несмотря на скорее скептическое отношение со стороны общества» [171].

Фрейлина императрицы Александры Федоровны баронесса С.К. Буксгевден (1884–1956) в эмигрантских воспоминаниях писала об этих памятных событиях: «Но сама императрица больше всех желала рождения сына. Под влиянием своих новых друзей она всей душой погрузилась в молитвы, прося Господа о сыне и наследнике Российского Престола. Как раз в это время по распоряжению Священного Синода был канонизирован прп. Серафим Саровский, живший в восемнадцатом столетии. И в июле 1903 года император и императрица отправились в Саровский монастырь, чтобы принять участие в церемонии канонизации» [172].

Граф С.Ю. Витте (1849–1915) хотя и был обижен на царя за свою отставку, но в конце жизни с большим почтением отмечал в воспоминаниях: «Государь и императрицы изволили ездить на открытие мощей. Во время этого торжества было несколько случаев чудесного исцеления. Императрица ночью купалась в источнике целительной воды. Говорят, что были уверены, что саровский святой даст России после четырех великих княжон наследника. Это сбылось и окончательно, безусловно, укрепило веру Их Величеств в святость действительно чистого старца Серафима. В кабинете Его Величества появился большой портрет — образ святого Серафима» [173].

Царская чета отправилась в путь 15 июля 1903 г., о чем Государь сделал краткую запись в дневнике: «Занимался массой спешных дел перед отъездом. Простились с детками и в 7 час. поехали на станцию. В 7? тронулись в путь на богомолье в Саровскую пустынь. Едем с Мама, Ольгой и Петей. Впереди нас едут: Николаша, Петюша, Милица, Стана и Юрий» [174].

Царский поезд шел через Москву, где к царским паломникам присоединились 16 июля великий князь Сергей Александрович и великая княгиня Елизавета Федоровна. В Коломне депутация от рабочих паровозного завода поднесла молодой царской семье хлеб-соль. В Рязани была еще одна большая встреча. Ехали хорошо и не торопясь, т. к. царя хотела видеть вся Россия.

Наконец на торжества прибыла царская чета. В день приезда Николая II по всей дороге в Саров на десятки верст тянулись огромные вереницы народа, пришедшего сюда по велению сердца. Массы крестьян, одетые по-праздничному, с искренней радостью встречали своего царя-батюшку, восторг их был неподделен. Многие хотели его увидеть вблизи и даже, как полагается у трудового народа, дотронуться до него. Во время этой встречи царь почувствовал настоящую любовь к себе простого люда, что стало для него мощным стимулом дальнейшей деятельности. Он видел тот слой искренних и открытых людей, на которых он может опираться и в интересах которых проводил свою повседневную политику.

Заглянем в дневник императора Николая II и посмотрим, как он непосредственно воспринимал происходящие события:

«17-го июля. Четверг. В 11 час. приехали в Арзамас.

В шатре у платформы были встречены дворянством, земством, городами и крестьянами Нижегородской губернии. Сели в экипажи и отправились в путь по хорошей и пыльной дороге. Проезжали чрез большие села, крестьяне встречали снаружи, выстроенные вдоль дороги. Пили чай в палатке в 40 верстах от Арзамаса. На границе Тамбовской губернии опять большая встреча от всех сословий. Очень живописны были крестьянки в своих нарядах и мордовки также. В 6 час. въехали в Саровскую обитель. Ощущалось какое-то особое чувство при входе в Успенский собор и затем в церковь Св. Зосимы и Савватия, где мы удостоились приложиться к мощам святого отца Серафима. В 6? час. вошли в наш дом. Мама живет напротив. Весь двор был наполнен огромной толпой богомольцев. Обедали в 8? у Мама всем семейством. Вечером исповедовались в келлии (так в тексте. — В.Х. ) преподобного Серафима, внутри нового храма; у схимника Симеона, бывшего офицера. Потом повели туда Мама. Легли спать довольные и не усталые» [175].

За этот же день сопоставим дневниковую запись великого князя Сергея Александровича, который отметил: «17 июля. Саров. Монастырь . Жарким утром в 11 ч. прибыли в Арзамас — встреча нижегород[ского] дворянства. На лошадях 62 в[ерсты]. Пыль ужасающая. На полдороге чай в палатках в Саровском лесу. Встреча Тамб[овского] дворянства — масса крестьянок в живописных костюмах — мордовки etc. Митр[ополит] Антоний встречал — лития в соборе. Ходили потом в другую церковь прикладываться к мощам пр. Серафима. Мы живем в доме с Ники. После обеда жена, Ольга, Петя и я к источнику Препод[обного] пешком и искупались под струей — удивительное чувство!! Красота местности. Много было чудес эти дни! Господи, благослови. Аминь» [176].

В воспоминаниях начальника канцелярии министра Императорского Двора, генерала А.А. Мосолова имеются подробные сведения о знаменательном событии:

«Канонизация Преподобного Серафима Саровского была назначена на середину июля 1903 года, и Их Величества решили к этому дню прибыть в Саров.

Из Петергофа Их Величества выехали в Царском поезде 15 июля и прибыли 17 июля утром на особо для них устроенную платформу близ города Арзамаса Нижегородской губернии. Там ждали Их экипажи, запряженные четверками, в которых мы и тронулись в путь…

По всей дороге и, особенно начиная от границы губернии, на десятки верст тянулись огромные вереницы народа. Говорили, что, помимо окрестных жителей, со всех концов России в Саров прибыло около 150 000 чел.

Прибытие в Саров было удивительно торжественно. Колокольный звон, множество духовенства, толпы народа около Государя… Вечерня… На другой день самый чин Прославления тянулся 4? часа. Удивительно, что никто не жаловался на усталость, даже Императрица почти всю службу простояла, лишь изредка присаживаясь. Обносили раку с мощами уже канонизированного Преподобного Серафима три раза вокруг церкви. Государь не сменялся, остальные несли по очереди…» [177].

Баронесса С.К. Буксгевден, которая сопровождала молодую государыню, писала в воспоминаниях: «Для императрицы это путешествие было чем-то вроде паломничества. Помимо того что религиозная служба необычайно вдохновляла ее, она также получила возможность пообщаться с теми простыми людьми, которых она так любила. В разговорах с крестьянами императрица никогда не выказывала робости. Она беседовала с ними на своем еще не очень совершенном русском языке, и те, встречая ее в непринужденной обстановке, платили ей ответной симпатией» [178].

Продолжим знакомиться дальше с дневниковыми записями императора:

«18-го июля. Пятница. Встали в 5? и пошли к ранней обедне с Мама. Причастились Св. Христовых Тайн. Обедня окончилась в 9 час.

От 9 до 10? час. осматривали церкви и спускались в пещеры под горою. В 11? пошли в Успенский собор к последней торжественной панихиде по старце Серафиме. Затем завтракали у Мама. В самый жар д. Сергей, Николаша, Петюша, Юрий и я отправились пешком в пустыньки вдоль Саровки.

Мама, Аликс и другие поехали в экипажах. Дорога, идущая лесом, замечательно красива. Вернулись домой пешком; народ был трогателен и держался в удивительном порядке. В 6? началась всенощная. Во время крестного хода при изнесении мощей из церкви Св. Зосима и Савватия мы несли гроб на носилках. Впечатление было потрясающее: видеть, как народ и в особенности больные, калеки и несчастные относились к крестному ходу. Очень торжественная минута была, когда началось прославление и затем прикладывания к мощам.

Ушли из собора после этого, простояв три часа за всенощной.

Закусывали у Мама, думая идти вновь к концу службы, но народ, не дождавшись конца ее, ринулся в собор, так что пройти туда было уже невозможно. Просидели у Мама до 11 ч.» [179].

Великий князь Сергей Александрович записал в тот день в дневнике:

«18 июля. Саров . Дивный жаркий день. Встали в 6 ч. и пошли в собор к обедне, где приобщались Ники, Минни и Alix — пили чай с ними. Обходили весь монастырь. В 11 ч. соборная панихида по батюшке Серафиме — трогательно. В 2 ч. я пешком с Ники в обе пустыньки, народ — сплошная стена. В общем, 10 в[ерст] — остальные в экипажах. В ?7 ч. — всенощная — Ники, я и два брата (великие князья Николай Николаевич и Петр Николаевич. — В.Х. ) несли носилки, на которых лежали мощи, из мал[ой] церкви в собор — умилительно, трогательно — народу 60 т[ысяч]. Прикладывались — ушли мы в ?10 ч. — устали, но чудесно!» [180].

Великая княгиня Елизавета Федоровна в письме к своей старшей сестре Баттенбергской принцессе Виктории (1863–1950) сообщала о поездке в Саров: «Столько прекрасных, свежих впечатлений. Мы ехали шесть часов, прежде чем добрались до монастыря; жители деревень выглядят так живописно в своих ярких и нарядных костюмах. Монастырь очень красив, а расположен он в великолепном сосновом лесу. Церемонии и молитвы произвели на нас самое прекрасное впечатление. Прп. Серафим был монахом, жившим в восемнадцатом столетии на редкость чистой и праведной жизнью. Он исцелял людей от физических и душевных недугов; чудеса продолжались и после его смерти. В этот день [т. е. в день канонизации] тысячи и тысячи людей собрались со всей России, чтобы помолиться. Больные приехали из Сибири, с Кавказа. Какие несчастья и болезни нам довелось увидеть и какую веру! Как если бы мы жили во время Христово… Как они молились, как рыдали, эти бедные матери со своими больными детьми, и, хвала Господу, многие были исцелены! Мы сами были свидетелями того, как маленькая немая девочка заговорила, но как ее мать молилась за нее!» [181].

Следующий день выдался таким же насыщенным на события. Государь продолжал вести дневниковые записи:

«19-го июля. Суббота. Встали в 7? и через час пошли к Мама и затем к обедне, которая длилась вместе с молебном с 9 час. до 12? час. Так же умилителен, как вчера, был крестный ход с гробом, но с открытыми мощами. Подъем духа громадный и от торжественности события, и от поразительного настроения народа. Закусили у Мама и в 2? кушали в трапезной.

Отдыхали около часа. Жара была сильная, пыль от массы богомольцев также. В 4? отправились в павильон Тамбовского дворянства, которое угостило нас чаем.

В 7? обедали у Мама.

Затем по два и по три пошли к источнику, где с особым чувством выкупались из-под крана студеной воды. Вернулись благополучно, никто в темноте не узнал.

Слыхал о многих исцелениях сегодня и вчера. В соборе во время обнесения св. мощей вокруг алтаря случилось также одно. Дивен Бог во святых Его.

Велика неизреченная милость Его дорогой России; невыразимо утешительна очевидность нового проявления благодати Господней ко всем нам.

На Тя, Господи, уповахом да не постыдимся во веки. Аминь!» [182].

Великий князь Сергей Александрович записал в тот день в дневнике:

«19 июля. Саров. Жаркий чудный день. В 9 часов пошли к обедне — молились, как никогда! Еще мы носили мощи кругом церквей. При нас исцелилась немая девочка — умилительно. Завтракали в трапезной. Чай в ?5 ч. от тамбовского дворянства в павильоне. Ездил с женой на бивак фанагор[ийцев] и казаков в идеальной местности. Около ?10 ч. мы пошли купаться к источнику: Alix, жена и Ольга, потом Ники и Петя, замыкания с Минни — не узнавали — ночь дивная. Я с Ники и Петей купались — также вернулись. В 11 ч. в келье пр[еподобного] Серафима: жена, Ольга, Петя и я исповедовались у схимника» [183].

Описание того же дня имеется в дневнике великой княгини Ольги Александровны, младшей сестры императора: «…Аликс, тетя Элла и я пошли на источник… Добравшись туда, мы прошли в часовню и зачерпнули немного воды. Затем подоспели Мама и дядя Сергий. Мы пошли купаться. Это было снова замечательно и ужасно холодно…

По нашему возвращении дядя Сергий, тетя Элла, Петя и я пошли в новый неосвященный собор и ждали в келье отца Серафима схимника Симеона, чтобы он пришел и исповедовал нас! Наконец он пришел — и, как мне показалось, при виде нас был очень удивлен, так как не ожидал нас здесь увидеть.

После чтения молитв для всех нас тетя Элла пошла первой. Мы долго сидели на алтарных ступеньках в темноте и много думали о том, что мы увидели, почувствовали за эти несколько дней. Белая пустая церковь — очень пыльная, пахнущая сыростью и штукатуркой, показалась мне очень уютной. От маленьких лампадок, висевших там и тут перед святыми образами в огромном здании, исходил спокойный мягкий свет.

Схимник был хорошим духовником и дал мне прекрасные советы о гневе и о том, как себя останавливать, о которых я должна всегда помнить» [184].

Генерал А.А. Мосолов в своих воспоминаниях, в частности, приводит некоторые любопытные детали: «Не буду перечислять всех бесконечно длившихся служб. Сам обряд прославления тянулся четыре с половиною часа. Удивительно, что никто не жаловался на усталость: даже императрица почти всю службу простояла, лишь изредка садясь. Обносили раку с мощами уже канонизированного Серафима три раза вокруг собора. Государь не сменялся, остальные несли по очереди. Двор в обители жил отрезанным от остального мира. Только мне пришлось получить довольно увесистую почту, но, к счастью, там не оказалось ничего, требующего спешных докладов.

После канонизации княжну Орбелиани отвезли в чудодейственную купальню. В это время, сколько мне помнится, она уже лишилась способности ходить. Мне рассказывала ее подруга о трогательной сцене, когда Государыня ее благословляла перед поездкою, на которую обе возлагали такую надежду, но которая, увы, не излечила княжну от ужасного недуга» [185].

Лейб-хирург Н.А. Вельяминов (1855–1920) оставил интересные рукописные воспоминания о пребывании на тех торжествах: «В один из “Саровских дней” все, начиная с Государя, ходили к чудодейственному источнику и купались под струей воды из этого источника с температурой в 8’. Так мне говорили бывшие там, я лично к источнику не подходил и его не видел из боязни, что мне там покажут исцеления. Как я сказал, купались все, даже Фредерикс, кроме меня.

Как-то случайно я шел мимо того места, где проходила дорожка к источнику, и увидел из-за угла, как императрица Александра Федоровна и великая княгиня Елизавета Федоровна под руки буквально тащили к источнику бедную парализованную на обе ноги фрейлину княжну Орбелиани, страдавшую наследственной, неизлечимой формой поражения спинного мозга. Для чуда надо было подойти к источнику пешком, а княжна ходить не могла, вот две Августейшие сестры и тащили ее под руки. Увидев эту сцену, я спрятался за какие-то кусты и, надо думать, остался незамеченным…» [186].

Много позже, уже на чужбине, в далекой Америке, великая княгиня Ольга Александровна вспоминала много раз о тех незабываемых днях: «Царский поезд остановился где-то в поле, не доезжая до города Арзамаса, виднеющегося слева вдали. Рассевшись по коляскам по два человека, тронулись в путь по пыльной черноземной дороге. Пыль стояла густая всю дорогу почти до леса, там же началась песчаная дорога. Чудный лес и тень показалась нам после зноя раем. Приближалась цель нашей поездки, и с ней росло нетерпение увидеть Саров. Вдруг на повороте перед глазами раскрылся чудный вид монастыря, блиставшего своими золотыми крестами над церквами, стенами вокруг него и воротами. Толпы богомольцев, тянувшиеся, как и мы, туда же.

Торжество перенесения мощей и положения в новую раку не стану описывать, так как много уже было написано и рассказано тогда об этом.

Помню, какое великое на меня впечатление произвела толпа богомольцев, но об этом я расскажу дальше.

Вспоминаю, что произошло в соборе в этот день. Недалеко от меня на коленях молилась усердно со слезами одна женщина, придерживая девочку свою лет семи. Девочке было скучно, и она капризничала, а мать так молилась, прося угодника Божия что-то… Служба продолжалась долго, около четырех часов, но никто не уставал, все были в приподнятом состоянии. Вдруг раздался крик девочки: “Мама, мама!”, — а мать, обливаясь слезами, обнимала и целовала дочку. Оказалось, девочка была нема, и эти слова были ее первыми словами. Это произвело сильное впечатление на присутствующих.

Наш русский народ со всех краев России стекался в эти дни в Саров, как и при жизни батюшки отца Серафима, когда он сам всех принимал, к кому всегда был доступ, слова утешения, добрый прием. Никто от него не уходил, не получив доброго совета и духовной помощи.

Тысячная толпа спала на лугу под открытым небом внизу под горой у реки. Ночью горели костры, по прозрачному ночному воздуху доносилось пение молитв, на темном небе горели звезды и светила луна. Мирно и чудесно.

Днем и ночью беспрерывно двигалась густая толпа богомольцев к собору с умилительной верой. Каких только калек они с собой не вели, несли и тащили в самодельных тележках. Какая великая вера двигала всех этих людей. Один крестьянин из Архангельска, на руках влача свои парализованные ноги за собой, шел один без посторонней помощи.

Одни родители везли в тележке “огромную голову”, тело было крошечное, беспомощно болтались ручки и ножки. “Голове” было уже 30 лет, а тело было как у ребенка 5-ти лет. Шли сухие, слепые, хромые, все шли тихо и чинно, и между ними попадались кликуши. Чем ближе к храму, тем труднее было справиться с ними. С усилием их втаскивали по ступенькам наверх; 4 человека не справлялось с одной, начинались дикие крики. Наконец, попавши в собор и там приложившись, крики стихали, и мучавший их дух отходил по молитвам сопровождающих их родных.

Ходили мы и пешком в ближнюю и дальнюю Пустыньки, прикладывались к небольшому плоскому камню, на котором молился некогда Батюшка 1000 дней. В Пустыньке висели еще его рубаха, топор и другие предметы, принадлежавшие Преподобному. Везде чувствовалась его близость.

Утром по пути туда встретились богомольцы вдоль реки. Помню, что один молодой парень, поддерживаемый своею матерью, висел как-то на руках, поджав ноги под себя на ветке, и глядел оттуда над головами толпы на Государя. Возвращались мимо того же места. Теперь мать и сын были центром взволнованной толпы богомольцев. Кто-то говорил: “Чудо, чудо случилось!” Крестьянка в радостных слезах рассказывала, как она пошла на источник, зачерпнула воды в свой маленький чайник и стала поливать у сына колени и ноги, и вот его изогнутые ноги стали выпрямляться, он стал на ноги и теперь может хорошо стоять и ходить. Мы все вместе с этой матерью порадовались ее великой радости и счастью быть свидетелями Божественной помощи.

Перед отъездом удалось приобщиться, а накануне вечером и исповедаться в самой келье Батюшки у старца схимонаха (не помню имени). У меня было чувство, что он видит мою душу насквозь, и страх меня разбирал, а он так ласково и трогательно со мной говорил, что стало легко и радостно.

В один из последних вечеров императрица Александра Федоровна, ее сестра великая княгиня Елизавета Федоровна захотели выкупаться в источнике, позвали и меня с собой. Был такой теплый вечер, и было почти светло, так как луна освещала тропу. С левой ее стороны темнела опушка леса, а с правой стороны речка, вдоль которой мы шли, журчала и кое-где блистала в лучах луны. Вода источника была до такой степени холодная, что как бы обжигала тело, будто кипяток, зато потом оставалось приятное чувство бодрости.

Уезжать не хотелось, и мы с грустью покинули после пятидневного пребывания чудный Саров. Это святое место унесло с собой незабываемые воспоминания» [187].

Наступил последний день пребывания царской четы в Сарове. По воспоминаниям генерала А.А. Мосолова, события происходили таким чередом: «В день нашего отъезда Их Величества посетили скит святого и находящуюся близ него купальню, расположенные в полутора верстах от монастыря. Государь и вся свита шли пешком, только Императрица ехала в небольшой коляске. Туда было проведено широкое шоссе, но у губернатора В.Ф. фон дер Лауница было немало забот, т. к. он получил от Государя не мешать народу находиться на царском пути. Организовать это было трудно, и были вызваны войска. Солдаты держали друг друга за руки, чтобы оставить свободный проход для Государя и духовной процессии. В купальне был отслужен молебен, после которого Государь со свитой, но без духовника, отправились обратно в монастырь, из которого был устроен дощатый спуск, местами на довольно высоких козлах. Гора была сплошь покрыта народом. Губернатор высказывал опасения, что толпа, желающая видеть ближе Царя, прорвет тонкую цепь солдат и наводнит шоссе. В это время, не предупредив никого, Государь крупно свернул направо, прошел цепь солдат и направился в гору.

Очевидно, Он хотел вернуться по дощатой дорожке и дать, таким образом, большему количеству народа видеть Его вблизи.

Его Величество двигался медленно, повторяя толпе: “Посторонитесь, братцы”. Государя пропускали вперед, но толпа немедленно сгущалась за Ним, только Лауниц и я удержались за Царем. Пришлось идти все медленнее, всем хотелось видеть и, если можно, то и коснутся своего Монарха. Все больше теснили нашу малую группу в 3 человека, и, наконец, мы совсем остановились. Мужики начали кричать: “не напрягайте”, и мы опять подвинулись на несколько шагов. Я предложил Государю встать на наши с Лауницем скрещенные руки, и тогда Его будет видно издали, но Государь не согласился. В это время толпа навалилась спереди, и Он невольно сел на наши руки. Затем мы Его подняли на плечи. Народ увидел Царя, и раздалось громовое “ура!”

Мы благополучно достигли боковых дверей монастыря, несмотря на то, что помост за нами с грохотом провалился.

Лишь тогда Государь заметил отсутствие свиты. Я пояснил, что в самом начале нас оттерли и что я видел, как граф Фредерикс упал.

Царь взволновался, но возвращаться через толпу было невозможно. Он вошел в ограду монастыря и послал меня отыскать графа, который, как оказалось, упал, и кто-то наступил ему на лицо и раздавил очки. К счастью, повреждения были легкие.

Я утверждаю, что если бы тогда в густой толпе, которая чуть не задавила Государя, вырос бы под Ним из-под земли высокий камень, возвышающий Его над народом, то Царь одним возгласом, одним повелительным мановением руки мог повести эти сотни тысяч людей на верную смерть или на какую угодно победу» [188].

В дневнике императора Николая II за этот день читаем следующие строки: «20-го июля. Воскресенье. В 8 час. вышли из своего дома и пошли к молебну в Успенский собор, где приложились к мощам Святого Серафима. С грустью покинули Саровскую пустынь и отправились в городок, где построены бараки для богомольцев. В часовне еписк[оп] Иннокентий отслужил краткий молебен, и мы поехали дальше лесом. Погода была жаркая, и дул сильнейший попутный ветер, гнавший пыль с нами. В 10? приехали в Дивеевский женский монастырь. В домовой церкви настоятельницы матери Марии отслушали обедню. Затем все сели завтракать, а Аликс и я отправились к Прасковье Ивановне (блаженной). Любопытное было свидание с нею. Затем мы оба поели, а Мама с другими посетили ее. Осмотрели церковь Преображения, где сохраняются вещи Св. Серафима, его келью, типографию и живописную школу сестер. В 3 часа собрались в дальнейший путь. Жара была сильная.

Ехали отлично и в 7 ч. ровно прибыли в Арзамас, сели в поезд и поехали обратно» [189].

Великий князь Сергей Александрович записал в последний день нахождения в Сарове в дневнике следующие строки: «29 июля. Чугунка между Арзамасом и Москвой. Встали в ?6 ч. Я в кителе киевском. Пошли приложиться к мощам и в Зосимо-Савват[иевскую] церковь к обедне, где и сподобились приобщ[иться] Св. Таин — дивно! Масса народа. Ольга, Петя с нами. В ?9 ч. с Царями у молебна у мощей и отъезд в Дивеево. Были там у обедни. Игуменья Мария — прелестное впечатление. С Минни мы, Олей, Петей к блаженной Прасковье Ивановне — курьезное впечатление!! Были и у Мотовиловой, хорошо помнящей Пр[еподобного] Серафима. В 7 ч. были в Арзамасе. Масса народу всюду; жарко, пыль ужасная. В вагоне разговор с Минни — горько жаловалась на Alix. Все мы под умилительным чувством» [190].

Великая княгиня Елизавета Федоровна после возращения в имение Ильинское (около Москвы) написала письмо 27 июля 1903 года вдовствующей императрице Марии Федоровне, в котором имеются такие строки:

«Душенька Минни!

Мы все еще как во сне — что за время! Понемногу возвращаются прежние разнообразные впечатления, чувствуешь себя не здесь и мечтаешь вернуться! Как трудно входить в будничную жизнь, вести ежедневные разговоры, когда частица тебя осталась там. Вот когда чувствуешь свою душу, сердце и ум могут трудиться как обычно, но что-то пребывает в горнем мире, ближе к Богу, чем прежде. /…/

Я получила милое письмо от Аликс. В твоем присутствии, надеюсь, известное влияние сошло на нет; на самом деле у нее любящее сердце, а они словно огородили ее стеной, чтобы сделать экзальтированной и слепой к истинной любви ее близких. Хотела бы я помочь! Печалюсь, зная, что тебе, дорогая, грустно, но, право же, вспомни прежние времена — так было не всегда. Может, те сестры хорошие (черногорки, Милица и Стана Николаевны. — В.Х. ), а ее так ослепляет их фанатизм и излишнее рвение? Полагаю, они действительно глубоко верующие и убежденные, но им никогда не хватало просвещенности, чтобы понять, что можно жить в Боге и быть в жизни простыми и естественными. /…/

Помнишь, как мы гуляли вечером, это чудесное, освежающие душу омовение… И тех многих и многих бедных больных. Невозможно забыть их горестные, страдальческие взгляды, их молитвы, веру, в сравнении с которой чувствуешь себя такой маленькой. Как прочувствовал бы это Саша, как часто мы думали о нем. В нем был тот дивный покой и сила веры, которые много помогают в жизни. Уверена, он был там, рядом с тобой, охраняя тебя и благословляя всех. Как бы хотелось поговорить с ним, узнать его мысли и впечатления, они всегда были так верны и точны. Ники, конечно, очень чистый и милый и верующий, но он молод, а с Сашей ушел великий помощник.

Прости, дорогая, если я расстроила тебя этими словами, но так часто думалось об этом, и ты меня поймешь.

Наилучший привет от нас обоих, Мария и Дмитрий целуют твои дорогие ручки.

Твоя любящая сестра Элла » [191].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.