Глава 8 Голод

Глава 8

Голод

В начале XVII века Россия пережила трехлетний голод. Бедствие оказало значительное влияние на развитие кризиса в русском обществе. Проблема «великого голода» получила отражение в историографии¹. В. И. Корецкий подверг эту проблему специальному исследованию². Однако некоторые вопросы нуждаются в дополнительном рассмотрении.

Исследование вековых колебаний климата показывает, что самое значительное похолодание в Европе (за последнюю тысячу лет) падает на начало XVII в³. В странах с более благоприятными почвенно-климатическими условиями и высоким для своего времени уровнем агрокультуры отмеченные колебания не привели к серьезным экономическим последствиям. Однако в ряде стран Северной и Восточной Европы похолодание вызвало подлинную аграрную катастрофу. Лето 1601 г. было холодным и сырым. На огромном пространстве от Пскова до Нижнего Новгорода дожди не прекращались в течение 10–12 недель⁴. Хлеба на полях не созрели. Из-за нужды и голода крестьяне начали уборку незрелого хлеба — «жита на хлеб», но они не успели пожать рожь. «На Семен день» — 1 сентября 1606 г. — начались морозы. В некоторых местах заморозки начались еще раньше — в конце июля и середине августа⁵. С наступлением холодов дожди сменились обильными снегопадами. Крестьянские поля и огороды покрыли глубокие снежные сугробы. С октября морозы и снежные метели усилились. Замерз Днепр в среднем течении и верховьях, «и ездили по нем яко средь зимы». В стужу земледельцы раскладывали костры на полях, разгребали сугробы и пытались спасти остатки урожая⁶.

После суровой зимы наступила Теплая весна 1602 г. Озимые хлеба там, где поля были засеяны старыми семенами, дали обильные всходы. Но в середине весны, как писал летописец из Южной Белоруссии, грянул «великий, страшный мороз» и побил хлеб и прочие посадки «на цвету». Тот летописец записал слух, «якобы серед лета на Москве снег великий и мороз был, колко недель на санех в лете ездили»⁷.

Слухи были преувеличенными. Но в Великороссии весенние и летние заморозки принесли крестьянам еще худшие бедствия, чем в Южной Белоруссии. Потеряв озимые, жители деревни пытались «заново засеять поля», используя «зяблую рожь», спасенную из-под снега. Однако новые посевы не взошли — вместо ржи «родилося былие: хто сеял сто мер жита, и он собрал едину меру…»⁸.

Весной 1603 г. зелень на полях не погибла. Лето выдалось «велми» сухое и жаркое. Год был благоприятным для сельскохозяйственных работ. Но крестьяне давно израсходовали запасы хлеба. У них не было семян, им нечего было есть.

После первого неурожая цены на хлеб поднялись до 1–2 руб. за четверть, к концу голода — до 3–4 руб. По данным Хронографа редакции 1617 г., до «Смуты» рожь продавали по 3–4 коп. за четверть. Приняв эти данные как исходные, В. И. Корецкий заключил, что во время голода цены «возросли в 80–120 раз!». Однако надо иметь в виду, что данные Хронографа носят случайный характер. Как показал А. Г. Маньков, устойчивое повышение хлебных цен произошло уже во второй половине XVI в. На протяжении 1594–1597 гг. власти Новгорода продавали конфискованную рожь по цене, равной 15 коп., или 30 денег, за четверть. По сравнению с названной средней ценой рожь вздорожала в годы голода в 20 раз, по сравнению с дешевыми ценами — еще больше. Любопытные сведения о ценах сообщают служилые иноземцы Яков Маржарет и Конрад Буссов, владевшие поместьями в центральных уездах и осведомленные насчет хлебной торговли. По словам Маржарета, мера ржи, стоившая прежде 15 солей (6 коп., или 12 денег), в годы голода продавалась почти за 20 ливров, или за 3 руб. Хлебные цены, писал Буссов, держались на высоком уровне до 1604 г., когда кадь ржи продавали в 25 раз дороже, чем в обычное время⁹. Таким образом, и Маржарет, и Буссов одинаково считали, что хлеб подорожал примерно в 25 раз.

Начиная с весны 1602 г., население стало гибнуть от голода. Люди поедали кошек и собак, мякину и сено, коренья и траву. Отмечены были случаи людоедства. В городах не успевали подбирать мертвые тела. На сельских дорогах трупы становились добычей хищных зверей и птиц¹⁰.

Некоторые современники пытались определить общее число жертв «великого голода» в России. Не позднее второй половины 1602 г. житель Важской земли записал на полях богослужебной книги Четьи Минеи за октябрь: «А людей от голоду мерло по городом, и посадом, и по волостем две доли, а треть оставалась»¹¹. Жителю разоренных северных мест казалось, что по всей стране вымерло две трети жителей.

На юге жить было легче, и здесь летописцы определяли число умерших в одну треть. Неизвестный житель Почепа записал: «Лета 7110 году 7111 (1601–1603 гг. — Р. С.) глад бысть по всей земли и по всему царству Московскому при благоверном царе Борисе Федоровиче всея Руси и при святейшем потриярхи Неве, и вымерла треть царства Московского голодною смертью»¹². Приведенные записи не содержат точной информации. В них запечатлелось лишь чувство ужаса очевидцев, пораженных масштабами бедствия.

Даже правительство не имело точных данных о количестве умерших по всей стране. «Счисление» умерших систематически проводилось лишь в пределах столицы. Специально выделенные команды ежедневно подбирали трупы на улицах и хоронили в огромных братских могилах. Царь Борис велел обряжать мертвецов в казенные саваны, и, по-видимому, приказные вели счет холсту, отпущенному из казны¹³. «И за два лета и четыре месяца, — записал Авраамий Палицын, — счисляющие по повелению цареву погребоша в трех скудельницах 127 000, толико во единой Москве». Близкую цифру — 120 тыс. — сообщает Яков Маржарет¹⁴.

В начале XVII в. население Москвы не превышало 50 тыс. человек. Отсюда следует, что основную массу умерших составляли беженцы. Очевидцы засвидетельствовали тот факт, что в столице искали спасения голодающие из многих подмосковных городов и деревень¹⁶.

Борис Годунов занял трон вопреки воле аристократии. Он использовал раскол в Боярской думе и сумел опереться на Земский собор и столичное население. В годуновских «утвержденных» грамотах старательно проводилась мысль о том, что Борис был избран на трон соборными чинами и «всенародным множеством»¹⁶. В речи по случаю коронации Годунов поклялся перед всем народом, что в его царстве не будет нищих¹⁷. В дальнейшем Борис не раз повторял, что готов поделиться с бедными последней рубашкой¹⁸. Податное население было на год освобождено от налогов. Финансовые меры Годунова клонились к тому, чтобы облегчить участь «черных» людей, сделать обложение более равномерным и справедливым, чтобы народу «впредь платить без нужи, чтоб впредь (всем. — Р. С.) состоятельно и прочно и без нужи было». Доктрина всеобщего благоденствия получила отражение в дипломатической документации. Характеризуя деятельность Бориса Годунова, Посольский приказ подчеркивал, что новый царь «всероссийской земле облегчение, и радость, и веселие показал… всю Русскую землю в покое, и в тишине, и во благоденственном житии устроил»¹⁹.

Накануне голода Годунов организовал систему общественного призрения, учредив богадельни в Москве. Чтобы обеспечить заработок нуждавшимся, царь приказал расширить строительные работы в столице²⁰.

В годы «великого голода» доктрина общего благоденствия подверглась подлинному испытанию. Власти не жалели средств, чтобы помочь голодающим. Столкнувшись с неслыханной дороговизной, московское население жило надеждами на продажу дешевого хлеба из царских житниц. Москвич Д. Яковлев в письме от 18 марта 1602 г. сообщал родным: «…рож на Москве дорога нонеча, а сказывают, что будет рож государева на прасухи по полуполтине…». Казна поставляла на рынок дешевый хлеб, голодающим раздавались бесплатно хлебцы. Раздачами в 1601–1602 гг. ведал Приказ Большого прихода. По поручению властей сын боярский С. И. Языков «на Тверской и на Никитской и по ленивым торжкам весил хлебы и калачи». Раздаточные ведомости он сдавал в приказ. Помимо припасов голодающие могли получить небольшие денежные пособия. Ежедневно на четырех больших площадях столицы чиновники раздавали беднякам в будний день по полушке, в воскресенье по деньге, т. е. вдвое. Как отмечали очевидцы, казна расходовала на нищих по 300–400 руб. и больше в день²¹. Иначе говоря, помощь ежедневно получали до 60–80 тыс. голодающих.

Аналогичные меры проводились в Смоленске, Новгороде, Пскове и в других городах. «Мне известно, — писал Маржарет, — что он (Борис. — Р. С.) поспал в Смоленск е одним моим знакомым 20 000 руб.». Таковы были масштабы казенных затрат на нужды «всенародного множества». Однако надо иметь в виду, что власти оказывали помощь преимущественно городскому населению. Льготы, предоставленные деревне, не шли ни в какое сравнение с благотворительностью в городах²². Крестьянские подати имели сталь важное значение для государственного бюджета, что власти не сочли возможным отказаться от них, как то было сделано при коронации Бориса. Не располагая достаточными средствами, казна не пыталась прокормить миллионы голодающих крестьян.

Современники по-разному оценивали значение мер помощи голодающим. Исаак Масса, откровенно чернивший дела Бориса Годунова, считал, что раздача милостыни лишь усилила голод в Москве, ибо в столицу потянулся нуждающийся люд со всей округи. Сверх того, милостинные деньги попадали не в те руки: их разворовывали приказные и пр. Совершенно иную оценку мерам Годунова дали русские летописцы, избежавшие предвзятого отношения. Один современник в таких выражениях описал положение дел в Москве: «А на Москве и в пределах ея ели конину, и псы, и кошки, и людей ели, но царскою милостынею еще держахуся убогии…»²³. Помощь голодающей бедноте в самом деле имела неоценимое значение.

Стремясь не допустить роста дороговизны в городах, правительство Годунова предприняло первую в русской истории попытку государственного регулирования цен. Осенью 1601 г. посадские люди Соль-Вычегодска обратились в Москву с жалобой на то, что местные торговцы подняли цены на хлеб до рубля за четверть и выше. 3 ноября 1601 г. царь Борис указал ввести в Соль-Вычегодске единую цену на хлеб, обязательную для всех. Государственная цена была вдвое меньше рыночной. Чтобы покончить со спекуляциями, указ вводил нормированную продажу хлеба. Запрещалось продавать в одни руки более 2–4 четвертей хлеба. Посадский «мир» получил право отбирать хлебные излишки у торговцев и без промедления пускать их в розничную продажу. Торговые люди, отказывавшиеся продавать хлеб по государевой цене, подлежали тюремному заключению и подвергались 5-рублевому штрафу.

Правительство не желало прибегать к крайним мерам по отношению к богатым купцам, располагавшим крупными хлебными запасами. Наказание не лишало нарушителей торговой прибыли.

Даже те люди, которые подлежали тюремному заключению, должны были получить все деньги, вырученные от продажи изъятого у них хлеба.

Блюдя интересы купеческих верхов, власти проявляли гораздо меньше снисхождения к мелким спекулянтам. Им грозила «торговая казнь», т. е. наказание кнутом²⁴.

Некоторые современники высказывали мысль, что в такой обильной хлебом стране, как Россия, люди могли бы избежать неслыханных бедствий голода. По утверждению Исаака Массы, наличных запасов хлеба было больше, чем требовалось для прокормления всего народа в течение четырех лет голода. Запасы гнили от долголетнего лежания и не использовались владельцами даже для продажи голодающим²⁵.

Возникает вопрос: можно ли доверять показаниям подобного рода? Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к монастырской документации. Монастыри были крупнейшими держателями хлебных запасов. На основании монастырских книг конца XVI — начала XVII в. Н. А. Горская установила, что наибольшими хлебными излишками располагал Иосифо-Волоколамский монастырь. Подавляющую часть зерна монастырь получал с собственной запашки, часть его монахи пускали в продажу. В неурожайные годы Иосифо-Волоколамский монастырь либо имел минимальные излишки, либо закупал недостающий хлеб. После недорода 1590 г. келарь монастыря подсчитал, что на «обиход» монахам, ссуды крестьянам и пр. потребуется на ближайший год 12 тыс. четвертей ржи, тогда как в закромах имеется всего лишь 1982 четверти. При среднем урожае в 1599 г. монахи выделили на покрытие годовых нужд 7362 четверти ржи, после чего у них осталось 7792 четверти ржи из старых запасов и нового урожая, молоченой и немолоченой в кладях на полях. Подобным же образом расходовались овес и прочие яровые. Из 23 718 четвертей на семена и монастырский обиход выделялись 13 594 четверти. В остатке оставалась меньшая часть «нового и старого хита». На полях в скирдах хранился овес из урожая 1596/97 г., но в общем запасе его доля была невелика²⁶.

Кирилло-Белозерский монастырь принадлежал к числу крупнейших феодальных землевладельцев России. Его земли не отличались плодородием, и необходимый хлеб монастырь получал, в основном, со своих крестьян. В 1601 г. наличные запасы ржи и овса в обители не превышали 30 тыс. четвертей. Ввиду неурожая на долю вновь собранного хлеба приходилось менее 12 тыс. четвертей. Ежегодный расход монастыря, учитывая поправку Н. А. Горской, составлял более 10 тыс. четвертей ржи и овса. Таким образом, монахи имели в излишках столько хлеба, сколько им надо было для удовлетворения собственных нужд в течение всего лишь двух-трех лет²⁷.

Накануне голода хлебные запасы Вологодского Спасо-Прилуцкого монастыря составляли 2834 четверти ржи и овса. Год спустя они сократились до минимума — 942 четверти. Монахи вынуждены были начать закупки зерна²⁸.

Современники имели все основания упрекать монахов, богатых дворян и купцов в том, что они спекулировали хлебом и обогащались за счет голодающего народа. Спекуляции отягощали бедствия населения. Но не они были главной причиной губительного голода в России в начале XVII в. Суровый климат, скудость почв, феодальная система земледелия делали невозможным создание таких запасов зерна, которые могли бы обеспечить страну продовольствием в условиях трехлетнего неурожая.

Недоброжелатель Годунова Исаак Масса утверждал, будто царь мог, но не повелел строжайшим образом знатным господам, монахам и прочим богатым людям, имевшим полные амбары хлеба, продать свой хлеб. Сам патриарх, располагая большим запасом продовольствия, якобы объявил, что не хочет продавать зерно, за которое со временем можно выручить еще больше денег²⁹. В литературе можно найти многократные ссылки на приведенные слова Массы. Однако их достоверность вызывает сомнения. Сочиненная Массой «патриаршая речь» проникнута торгашеским духом, характерным для голландского негоцианта, но не для Иова. Ближайший помощник Бориса не мог выступить как открытый сторонник хлебных спекуляций, когда власти принимали все меры для их обуздания.

По словам Петра Петрея, Борис издал строгий приказ, адресованный землевладельцам, о продаже хлеба за полцены. Как писал Конрад Буссов, царь Борис воззвал к «князьям, боярам и монастырям, чтобы они приняли близко к сердцу народное бедствие, выставили свои запасы зерна и продали их несколько дешевле, чем тоща запрашивали…». Царские посыльные отправились во все концы страны, чтобы отписать в казну старый хлеб, хранившийся на полях в скирдах. Конфискованный хлеб отправляли в казенные житницы. Чтобы предотвратить массовую гибель бедноты, Годунов приказал «во всех городах открыть царские житницы и ежедневно продавать тысячи кадей за полцены»³⁰. (Очевидно, твердые государственные цены были вдвое меньше рыночных.)

Правительство понимало, что одними указами невозможно покончить с дороговизной, и пыталось использовать экономические средства. Торговля дешевым казенным хлебом могла бы стабилизировать хлебный рынок, если бы подъем цен оказался кратковременным. Но голод оказался куда более продолжительным, чем того ждали. Под конец бедствия достигли таких чудовищных масштабов, что власти были вынуждены признать свое бессилие и прекратили продажу дешевого хлеба и раздачу денег бедноте, чтобы не привлекать в город новые толпы беженцев.

Итак, в начале XVII в. правительство впервые в русской истории пыталось осуществить широкую программу помощи голодающему народу. Новые меры Борис старался обосновать с помощью новых идей. Как значилось в указе о введении твердых цен в Соль-Вычегодске, царь Борис «оберегает крестьянский (православный. — Р. С.) народ во всем», жалеет о всем «православном крестьянстве», ищет «вам всем — всего народа людям — полезная, чтоб… было в наших во всех землях хлебное изобилование, житие немятежное и невредимый покой у всех ровно»³¹.

Признание того, что не только верхи, но и низы общества — «всенародное множество» — имеют равное право («у всех ровно») на хлебное изобилие, благоденстие и покой, явилось одним из важных принципов «земской политики» Бориса Годунова.

Многие годы закрепощенные крестьяне жили надеждами на «государевы выходные лета». Своим указом о сыске беглых Борис в 1597 г. нанес смертельный удар их надеждам. Но четыре года спустя он выказал гибкость, отступив от принятого курса. 28 ноября 1601 года страна узнала о восстановлении сроком на год крестьянского выхода в Юрьев день.

Не следует думать, что голод сам по себе мог привести к столь крутому социальному повороту. К осени 1601 года последствия первого неурожая не обнаружили себя в полной мере. Население еще не исчерпало старых запасов. Трехлетний голод был впереди, и никто не мог предвидеть его масштабов. Годунов боялся не голода, а социальных потрясений, давно предсказанных трезвыми наблюдателями. Крестьянство оставалось немым свидетелем смены династии. Никто не думал спрашивать его мнение в деле царского избрания. Каким бы ничтожным ни был царь Федор, народ верил ему. Администрация всех рангов сверху донизу правила его именем. Все ее распоряжения исходили от законного государя. Борис же не был прирожденным царем. Как мог он при этом претендовать на место «земного бога»? Неторопливый крестьянский ум не сразу сумел найти ответ на столь трудный вопрос. Борис постарался одним ударом завоевать привязанность сельского населения. Его указ как нельзя лучше отвечал такой цели. Именем Федора у крестьян отняли волю. Теперь Борис восстановил Юрьев день и взял на себя роль освободителя. Его указ понятными словами объяснял крестьянам, сколь милостив к ним «великий государь», который пожаловал их и «во всем своем государстве от налога и от продажи велел крестьяном давати выход»³².

Боясь вызвать гнев знати, Борис сопроводил закон о восстановлении Юрьева дня множеством оговорок. Действие закона не распространялось на владения бояр, столичных дворян, князей церкви. Жившие на этих землях крестьяне оставались крепостными. Право выхода получили лишь жители мелких провинциальных имений. Речь шла не столько о выходе крестьян, сколько о свозе их уездными дворянами. Можно было ожидать, что с восстановлением Юрьева дня крестьяне хлынут на земли привилегированных землевладельцев, имевших возможность предоставлять новоприходцам большие ссуды и льготы. Правительство отвело эту угрозу, запретив богатым землевладельцам звать к себе крестьян. Что касается провинциальных дворян, то они получили право вывозить разом не более одного-двух крестьян из одного поместья. Такое распоряжение заключало в себе определенный экономический смысл.

При Борисе Годунове Россия впервые пережила общий голод в условиях закрепощения крестьян, что создало особые трудности для мелкого крестьянского производства. На протяжении века Юрьев день играл роль своего рода экономического регулятора. При неурожае крестьяне немедленно покидали помещиков, отказывавшихся помочь им, и уходили к землевладельцам, готовым ссудить их семенами и продовольствием. В условиях закрепощения небогатые поместья превращались в своего рода западню: крестьянин ни подмоги не получал, ни разрешения уйти прочь. Законы Годунова открыли двери ловушки. В то же время они мешали предприимчивым дворянам переманить к себе от соседей многих крестьян, на подмогу которым у них не было средств.

Дворяне противились любым уступкам в пользу крепостных. Их бесчинства достигли таких масштабов, что при повторном издании закона о восстановлении Юрьева дня в 1602 году власти внесли в него пункт против помещичьего самоуправства: «Сильно бы дети боярские крестьян за собой не держали и продаж им никоторых не делали, а кто учнет крестьян грабити и из-за себя не выпускати, и тем от нас быти в великой опале»³³. Все эти угрозы не могли испугать дворян, коль скоро дело касалось доходов. Без крестьян мелкого помещика ждала нищенская сума. А о каких-либо серьезных санкциях против дворянской массы, составлявшей социальную опору крепостнического государства, не могло быть и речи. Попытки облегчить положение голодающей деревни, как видно, не удались.

В 1603 году закон о Юрьеве дне не был подтвержден. Борис Годунов признал неудачу своей крестьянской политики. Знать оценила меры царя, всецело отвечавшие ее интересам. Зато в среде мелкого дворянства популярность династии Годуновых стала быстро падать. Это обстоятельство немало способствовало успеху самозванца.

Борису не удалось завоевать народные симпатии. Голод ожесточил население городов и деревень.

В 1602–1603 гг. во многих уездах появились вооруженные отряды. Летописцы называли их разбойниками, холопами, «злодейственными гадами». Самый крупный из этих отрядов во главе с атаманом Хлопком (очевидно, выходцем из холопов) действовал в окрестностях Москвы. Одни историки полагают, что выступления холопов заключали угрозу для крепостного строя и были предвестником первой крестьянской войны в России³⁴. Другие историки утверждают, будто восстание Хлопка знаменовало первый этап крестьянской войны.³⁵. Первые опираются на показания современников о том, что разбоем занимались холопы, которых господа отказались кормить и прогнали со двора в годы голода. По предположению других, на первом месте среди «повстанцев» были будто бы крестьяне. Такое мнение не опирается на показания источников.

Разрядные книги начала XVII в. сохранили сведения о том, что власти отправили на борьбу с разбойниками по крайней мере два десятка воевод и дворян. Возникло предположение, что в «движении» Хлопка 1603 г. участвовали повстанцы многих уездов, включая Владимир, Рязань, Вязьму, Можайск, Волок Дамский, Коломну, Ржеву, Белую. Возникла гипотеза, согласно которой мощное антифеодальное восстание охватило разом весь Центр России. Ближайшее рассмотрение фактов обнаруживает, что представление о грандиозном «восстании» — всего лишь мираж.

Достаточно проверить служебные назначения дворян, ловивших разбойников, чтобы убедиться в том, что действия разбойничьих шаек в разных уездах не были связаны с Хлопком. Дворян посылали в разные города на короткое время, в разное время — за год, за полгода, за месяц до появления Хлопка в Подмосковье осенью 1603 г.³⁶. Грабежи беглых холопов вовсе не были выражением борьбы угнетенных низов против феодального гнета. «Повстанцы» заняты были разбоем и убийствами.

В 1602–1603 гг. население России переживало страшный голод. Толпы умирающих от голода крестьян стекались в Москву, привлеченные слухами о раздаче хлеба из царских житниц. Борис Годунов распорядился отыскать и свезти в столицу весь хлеб из дворцовых сел. Но отчаянные попытки обеспечить хлебом Москву не дали результатов. Запасы хлеба, хранившиеся в казенных закромах, были истрачены, а то немногое, что удалось заготовить в уездах, невозможно было доставить в столицу из-за действий разбойников, в большом числе появившихся на дорогах. Они отбивали и грабили обозы с продовольствием, убивали обозников. Действия «борцов против феодального гнета» послужили причиной гибели многих тысяч людей в Москве, преимущественно из числа крестьян-беженцев, не имевших в Москве ни прибежища, ни средств к существованию.

Борис Годунов пытался спасти голодающих. С этой целью он и направил дворян со стрелецкими отрядами на главнейшие дороги — владимирскую, смоленскую, рязанскую — связывавшие столицу с провинцией. Разбойники бесчинствовали как на дорогах, так и у стен Москвы. 14 мая 1603 г. царь поручил охрану порядка в столице виднейшим членам Боярской думы. Москва была разделена на одиннадцать округов. Кремль стал центральным округом, два округа были образованы в Китай-городе, восемь — в Белом и Деревянном «городах». Округа возглавили бояре князь Н. Р. Трубецкой, князь В. В. Голицын, М. Г. Салтыков, окольничие П. Н. Шереметев, В. П. Морозов, М. М. Салтыков, И. Ф. Басманов и трое Годуновых. Бояре вместе со своими помощниками — дворянскими головами — регулярно совершали объезды отведенных им кварталов³⁷.

Описанные меры носили чрезвычайный характер. Они явились прямым следствием той критической ситуации, которая сложилась в Москве к 1603 году. Возможности помощи голодающим были исчерпаны, и раздача денег бедноте полностью прекращена. В наихудшем положении оказались беженцы, которых было едва ли не больше коренных жителей Москвы. Беженцы заполнили площади и пустыри — «полые места», пожарища, овраги и лужки. Они жили либо под открытым небом, либо в наспех сколоченных будках и шалашах. Лишенные помощи, беженцы были обречены на мучительную смерть. Каждое утро по московским улицам проезжали повозки, в которых увозили трупы умерших за ночь людей.

Угроза голодной смерти толкала отчаявшихся людей на разбой и грабеж. Летописцы очень точно охарактеризовали положение, сложившееся в разгар голода, когда «бысть великое насилие, много богатых домов грабили, и разбивали, и зажигали, и бысть страхование великое и умножишася неправды»³⁸. Беднота громила хоромы богачей, поджигала дома, чтобы легче было грабить, набрасывалась на обозы, едва те появлялись на столичных улицах. Перестали функционировать рынки. Стоило торговцу показаться на улице, как его мгновенно окружала толпа, и ему приходилось думать лишь об одном: как спастись и не быть раздавленным. Голодающие отбирали хлеб и тут же поедали его.

Грабежи и разбои в Москве по своим масштабам превосходили все, что творилось в уездных городах и на дорогах. Именно это и побудило Бориса возложить ответственность за поддержание порядка в столице на высший государственный орган — Боярскую думу. Бояре получили наказ использовать любые военные и полицейские меры, чтобы «на Москве по всем улицам, и по переулкам, и по полым местам, и подле городов боев, и грабежов, и убийства, и татьбы, и пожаров, и всяково воровства, не было никоторыми делы»³⁹. Пока в окрестностях столицы действовали малочисленные шайки «разбоев», правительство гораздо больше опасалось восстания в городе, нежели нападения шаек извне. Но положение переменилось, когда «разбои» объединились в крупный отряд. Его предводителем был Хлопко. По словам современников, среди «разбоев» преобладали беглые боярские холопы. Прозвище атамана указывает на то, что он также был холопом. В сентябре 1603 года Хлопко действовал на смоленской и тверской дорогах. В то время в Москве порядок в западных кварталах «по Тверскую улицу» охранял воевода Иван Басманов. Понадеявшись на свои силы, он вышел из городских ворот и попытался захватить Хлопка. Пятьсот повстанцев приняли бой. Басманов был убит. Лишь получив подкрепление из Москвы, правительственные войска разгромили восставших. Хлопка и других пленных привезли в столицу и там повесили⁴⁰.

В выступлениях 1602–1603 годов трудно провести разграничительную черту между разбойными грабежами и голодными бунтами неимущих. Социальный характер движении проявлялся, прежде всего, в том, что порожденное голодом насилие было обращено против богатых. В разгар восстания Хлопка царь Борис издал указ о немедленном освобождении всех холопов, незаконно лишенных пропитания их господами. Царский указ подтверждает слова современников о том, что на разбой шли, прежде всего, холопы, служившие в вооруженных боярских свитах.

Среди зависимого населения боевые холопы были единственной хорошо вооруженной и имевшей боевой опыт группой. События 1603 года показали, что при определенных условиях боевые холопы могут стать ядром повстанческого движения. Это обстоятельство и вынудило власти пойти на уступки холопам в ущерб интересам дворян.

После разгрома Хлопка многие повстанцы бежали на окраины — в Северскую землю и в Нижнее Поволжье.