8 Мыс Флора

8

Мыс Флора

Пятница, 11 (24) июля. Только теперь начинаю приходить в себя после всех наших злоключений. Сижу сейчас в маленьком теплом домике на острове Нордбрук, на мысе Флора. Все время у нас топится чугунная печь, в домике жарко, но тем не менее я дрожу от озноба. У Конрада отморожены пальцы на ногах, и только сейчас я кончил делать ему перевязку.

Пищи у нас теперь довольно всякой, и даже на столе на тарелке лежат галеты, сухари двух сортов. Из этих галет, если их умеючи распарить, получается хлеб, настоящий белый хлеб! Полмесяца, как мы не ели далее ржаных сухарей, а белых не видели гораздо больше времени, так как и на «Св. Анне» они уже вышли. Но запишу все по порядку.

9 (22) июля утром, часов в 5, мы отправились опять к мысу Флора, от которого нас так неожиданно отбросило в прошлый раз. Погода и теперь была прекрасная — тихая, солнечная, но мы уже больше не доверяли ей, наученные горьким опытом, чего стоит это обманчивое спокойствие и тишина. Обогнув лед, окружавший остров Белль, мы поднялись по проливу вдоль льда до оконечности острова Мабель и только тогда начали пересекать пролив Мирса. Течение их пролива и теперь было сильное, и нам все время приходилось держать левее. Из канала местами несло крупные айсберги, самой причудливой формы, но эти льдины были редки. Каяк с Луняевым и Шпаковским пропал. У нас еще была слабая надежда, что им удалось уже достигнуть мыса Флора тогда, когда мы спали или плыли между льдинами после купанья к острову Белль. На том каяке была наша единственная винтовка, все патроны и некоторые документы. У нас же осталась двустволка и 40 штук патронов, из которых 30 штук дробовых и 10 пульных. Этих запасов нам, конечно, хватило бы ненадолго и потому по прибытии на мыс Флора нам предстояло позаботиться об устройстве лука, стрел и различных капканов и силков.

Мне приходилось читать в одном официальном специальном издании, что много лет тому назад партия русских промышленников, потерпевших крушение, высадилась на один из многочисленных островов архипелага Шпицберген, не имея никакого оружия. Эти робинзоны сравнительно благополучно прожили на острове в течение семи лет, добывая себе пропитание и одежду только охотой, для чего пользовались исключительно луками, стрелами и капканами. Впоследствии они были взяты с этого острова случайно попавшим туда судном. Этот случай заслуживает внимания[49].

Но теперь, переплывая пролив на каяке, мы с опасением поглядывали по сторонам, не покажется ли где-нибудь морж. С двустволкой, хотя бы и заряженной пулей, плохо воевать с этими чудовищами, во всяком случае мы предпочли бы с ними но встречаться. Насколько мы искали всегда встречи с медведями, настолько же избегали ее с моржами, по крайней мере на воде.

Как старательно мы ни гребли, но подвигались медленно; на наше счастье, на этот раз погода были очень хорошая и плавание было даже приятным. Часов в 9 утра мы находились уже недалеко от острова и с напряженным любопытством стали всматриваться в берега, стараясь найти хотя какой-нибудь признак жилья. Мы так старательно рассматривали берег, как тогда на льду горизонт, желая найти остров. Немудрено, что и теперь от напряженного рассматривания нам иногда казалось, что видим на берегу дом, но, подойдя ближе, мы убеждались, что это большой камень. Дойдя до западной оконечности острова, мы повернули правее и пошли вдоль берега, восточнее, где, нам казалось, место для высадки лучше. На плывущих мимо острова льдинах мы видели много моржей, но они спокойно грелись на солнце, да и нам теперь было не до них. Но вот место подходящее, можно подойти почти вплотную к берегу, и мы пристали. Я думаю, что Колумб, при высадке на открытую им землю, меньше волновался, чем мы. Шутка ли сказать, сегодня без одного дня три месяца, как мы идем к этой земле, а разговоры, приготовления к походу начались много раньше, уже шесть месяцев тому назад! И вот этот долгожданный, желанный мыс Флора наконец-то под нашими ногами! Но вот беда, эти ноги подогнулись под нами, и мы должны были лечь. Никогда еще не чувствовали мы такой слабости в ногах, как сейчас, когда достигли почти своей цели. Ноги положительно отказывались служить, подгибались, и мы не могли сделать ни одного шага. Неужели теперь-то именно нас и подкараулила непонятная болезнь и нас ждет судьба Архиереева и Нильсена?

Но и помимо ног мы чувствовали себя скверно, и только любопытство, что мы найдем здесь, еще поддерживало нас. Мы легли на спины и начали усиленно дрыгать ногами, растирать их, потом прыгать, держась за вытащенный каяк, и минут через 10–15 этой гимнастики ногам стало лучше. Взяли двустволку и бинокль и пошли на поиски следов жилища Джексона.

Мы уже потеряли надежду найти что-нибудь, кроме именно следов или развалин.

Местность представляла громадную площадь, тянущуюся с запада на восток и постепенно, террасами, поднимающуюся от берега к северу, где она была ограничена сплошной стеной идущих параллельно берегу высоких утесов, таких же, как мы видели раньше на других мысах. Но здесь все было в более крупном масштабе: и стена утесов, совершенно почти ровных, без отдельных вершин, и ширина самой площади, и высота берега. Берег и прилегающая к нему часть площади были каменистые, но далее была земля и глина. Площадь была волнистая и поворачивала немного влево, так что всю ее не было видно. За стеной утесов, на север, спускался ледник, должно быть, во всю длину острова, и этот ледник был виден, когда мы подходили на каяке к острову, но с юго-запада его не было видно, так что весь остров производил очень приятное впечатление обилием земли.

Со скал с шумом сбегала вода, образуя во многих местах водопады, и по террасам она сбегала в море многочисленными ручьями. Снег с открытых мест почти весь стаял, была масса мха, между которым был и цветущий, а местами на холмах — много желтеньких цветочков, какие мы видели на мысе Мэри Хармсворт. Но здесь растительности значительно было больше, чем на других виденных нами мысах; да так и должно было быть: почему-нибудь да называется он «Флора».

Почва еще не просохла, было много грязи и воды. Местами эту площадь пересекали широкие и глубокие овраги, своим происхождением обязанные сбегающей с ледника воде, а на дне оврагов бежали шумные потоки. На скалах птиц было видимо-невидимо, и непрерывный их шум положительно оглушал нас после тихого плавания на каяке. Между камнями бегали маленькие серые птички, похожие на куличков. Около берега льда почти совершенно не было; только кое-где виднелся припай в виде отдельных узких почерневших льдин.

Мы торопливо, поминутно спотыкаясь на камнях, а иногда еще «запинаясь» больными ногами, шли вдоль берега на восток, жадно всматриваясь вперед.

За поворотом нам показалось, что мы видим что-то вроде постройки, но скоро она опять скрылась за холмом.

Пройдя еще сажен полтораста, мы увидели, что за холмом как будто возвышается шест. Он все больше высовывался из-за холма и был уже ясно виден. Не могло быть сомнения, что мы подходим к самому интересному месту. Мы знали, что ожидать деревьев на мысе Флора не могли, значит, этот шест кто-нибудь да ставил. Левее рассмотрели и второй шест; к вершинам их что-то было прикреплено.

Но вот показался и дом, настоящий бревенчатый дом с почти плоской крышей на один скат и с трубой. Да это уж не развалины, а целый дом. Увидели еще дом и еще постройку и уже были уверены, что здесь если не город, то порядочный поселок, так как мы за дома впопыхах принимали и все большие камни. Мы так были заняты рассматриванием этого поселка, что не обращали внимания на ближайшие предметы. Вдруг совершенно неожиданно, саженях в 30 от нас, около глубокого оврага мы увидели большой промысловый бот, норвежского типа. Он был совершенно в порядке и лежал килем кверху. Около были сложены различные принадлежности: весла, решетки и пр. Почему-то нам показалось, что этим ботом пользовались очень недавно, может быть, в этом году. Бежим далее к поселку, к самому большому дому, ожидая увидеть людей. Если бы мы их сейчас увидели, то, право, не удивились бы, так как мы серьезно вообразили себя в каком-нибудь промысловом поселке, о существовании которого раньше не знали.

Мы не обращали внимания, в каком состоянии эти, уже близкие теперь, дома. Они казались нам новыми, может быть обитаемыми. Возможно, что сейчас откроется какая-нибудь дверь, услышим мы незнакомый голос и увидим какого-нибудь норвежца или англичанина с трубкой в зубах[50].

Но, подойдя к дому, мы убедились, что он необитаем; все окна были заколочены, хотя и неплотно, но в некоторых стекла были разбиты. Дверь в дом была полуоткрыта и занесена снегом, который уже превратился в грязный лед. Нижние бревна дома были занесены тоже снегом, но верхняя часть постройки была свежа и производила впечатление недавно поставленной. Но теперь мы не обращали внимания на детали: нас интересовали какие-то большие ящики, полузанесенные снегом, которые лежали у самого дома. Оторвав доску у одного из них, мы внутри увидели второй ящик, но уже жестяной. Разрезали ножом жесть, и (о счастье!) внутри ящик оказался полон белыми сухарями, галетами. Сейчас же у нас и в карманах и во рту очутились эти чудесные галеты, о которых мы столько времени мечтали. Вскрыли второй ящик, и он оказался тоже с галетами, но уже лучшего сорта. Таких ящиков было пять, и не было сомнения, что все они с галетами. Для того, чтобы понять нашу радость при этом открытии, надо несколько месяцев получать ржаные сухари ограниченными порциями, а в течение полумесяца не видеть ни крошки хлеба или сухаря и питаться одной мясной пищей, без всякой абсолютно приправы, кроме морской воды. Когда вы садитесь за стол и вам подают обед, в котором встречается и зелень, и крупа, и картофель, то вы обращаете внимание на эти горячие или холодные блюда, совершенно игнорируя те несколько кусочков тонко нарезанного хлеба, которые не составляют собственно обеда, а служат как бы приложением к нему. Вы даже не обратите, может быть, внимания, какой вам дали хлеб, сколько дали и сколько вы съели. Я тоже раньше был в таком положении, что не придавал особенного значения хлебу, и никак не предполагал, что по хлебу или даже сухарю можно тосковать, буквально тосковать, даже тогда, когда вы сыты от одного мяса. Читая еще давно описание зимовки Нансена и Иогансена в мрачной хижине на острове Джексона, когда они питались в течение зимы только мясом, мне казались несколько преувеличенными их мечты о сухарях, которые они должны найти на какой-то промысловой шхуне у Шпицбергена, мне казался преувеличенным их восторг, когда они нашли этот хлеб у Джексона на этом же мысе Флора.

Но потом я понял, как я ошибался; без мяса легче прожить, чем без хлеба или без сухаря; я убедился в этом после того, как не видел его только полмесяца. Понял тогда я действительную цену хлеба! И теперь, когда мы нашли целых пять ящиков сухарей, то мы были счастливы, как никогда!

Только теперь мы обратили внимание, что к стене дома, со стороны входа, была прибита вертикальная доска, возвышавшаяся над крышей аршина на два с половиной. К этой доске наверху была прибита другая доска, поперечная, покороче, на которой была четкая надпись латинским шрифтом: «Экспедиция Старшего Лейтенанта Седова 1913 год»[51]. Вот тебе раз! Так мы, значит, находимся в гостях в становище Седова? Но почему здесь написано 1913 год, когда Седов отправился в том же 1912, как и мы! Странно!..

Под поперечной доской были привязаны проволокой две запаянные жестяные банки из-под какао. Это почта, догадался я, должно быть, ждут прихода судна.

Подойдя к двери, мы увидели надпись синим карандашом «Первая Русская полярная экспедиция Старшего Лейтенанта Седова прибыла на кап-Флора 30 августа 1913 года и 2 сентября отправилась в Теплиц-бай».

Теплиц-бай… Залив Теплица, это мне знакомое название. Это на Земле кронпринца Рудольфа. Пришли 30 августа, а 2 сентября ушли… По-видимому, на собаках ушли далее, иначе не выгружали бы этих ящиков и другого имущества, виднеющегося вдали. Но как они успели за 4 дня сложить этот дом; а еще удивительнее, как они успели в нем пожить и так его запустить? По-видимому, они приходили сюда второй раз зимой или ранней весной, пожили здесь, взяли, что могли и что им надо было, оставили эту почту в жестяных банках и опять ушли в Теплиц-бай. Заглянули мы в дом, но там было темно и такой беспорядок, такая грязь, что трудно вообразить себе: грязный лед лежал слоем на треть вершины всего помещения, и в этот лед вмерзлись обломки мебели, разные лохмотья, банки из-под провизии, грязная посуда и пр. Отложили осмотр до другого раза и решили идти далее к амбару, стоявшему саженях в тридцати от дома. Амбар этот представлял большую постройку, сложенную из толстых, двухвершковых досок на сруб, разделенную внутренней переборкой на две половины, каждая с отдельной дверью, но этих дверей не было, они были сорваны. Большей части крыши и потолка у этой постройки тоже не было. Внутри амбар наполовину был наполнен льдом, из-под которого высовывались ящики, ряды банок, бочки, большие железные бидоны, непромокаемая одежда, парусина и масса каких-то обломков. В другой половине, кроме перечисленного, наполовину высовывался из-под льда зеленый каяк хорошей работы. Сбоку, около амбара, была полуразрушенная пристройка, сарайчик, в котором лежали мелко напиленные дрова.

Вокруг амбара была масса навоза, непролазная грязь и лужи воды. В этой грязи и воде, на большом расстоянии вокруг, были разбросаны ящики с какими-то банками, банки без ящиков, бочки, весла, ломаные нарты, обрывки сбруи, посуда и еще много предметов. Многие банки были проржавевшие, пробитые, и содержимые в них консервы совершенно негодные, но много банок было еще целых и невредимых.

Впечатление получилось в общем такое: стоял амбар, в котором был когда-то устроен хороший склад, и в этом складе одного только птичьего молока не было; но вот случился пожар, прибыли пожарные, разобрали крышу и потолок, выбили окна и двери, разбросали кругом, как попало, на большом расстоянии, весь товар, поломали, побили, залили все потоками воды, которая сейчас же замерзла, а потом ушли… Но пожара не было, это ясно. Стены и остаток потолка даже не очень почернели от времени, дерево было почти свежее.

Вскрыли мы несколько банок с консервами и нашли там свинину, селедки копченые и консервированные и мясо кролика. Попробовали на вкус как будто только сейчас из магазина!..

Банки эти мы взяли с собой и пошли далее.

На другой линии с домом и амбаром, саженях в тридцати от последнего, стояла какая-то странная постройка легкого типа. Она была восьмигранна, причем каждая грань, немного наклонная внутрь, состояла из отдельного щита, и эти щиты, по-видимому, можно было разобрать. Крыша у этой постройки была шатром, коническая, вход через отдельные сенцы, или прихожую, и вся постройка была очень похожа на маленький цирк. Внутри стены обтянуты крашеной парусиной, а вдоль стен были устроены койки. Когда-то эта постройка, должно быть, была очень хороша, работа аккуратная, красивая и легкая, но время наложило на нее свою руку. Сделана она, конечно, не для здешнего сурового климата, а по всей вероятности, когда-нибудь служила для кратковременного житья в более теплом месте. На полу был такой же слой льда, такая же грязь и разрушение, как и в первых двух постройках. В средине из-под льда высовывался верх чугунной печи, валялись лохмотья и обломки мебели, ящиков и прочего хлама. На койках мы нашли нечто существенное и важное для нас: там лежали в ящике прямо рассыпанные патроны для винтовки и дробовки, причем дробовые для ружья 12-го калибра, как и наша двустволка. Между этими последними было несколько патронов, заряженных пулями. Находка патронов была очень кстати нам, а это совпадение калибров прямо поразило нас. Право, не дурно!

На койке же стоял большой аптечный сундук, полный всевозможных лекарств и перевязочных средств. Сундук этот, кажется, из всех предметов наиболее сохранился, но пока он нас заинтересовал только своими беленькими круглыми мятными леденцами (пеперментки), и стеклянную банку их с притертой пробкой мы взяли с собой к «чаю».

Между постройками и берегом была целая свалка: тут были порожние банки из-под разных консервов, кастрюли, тарелки, сковороды, чайники, ложки и пр. Все это было старое, грязное и поломанное; не хватало ручек, крышек, носиков, но между этими вещами попадались и хорошие, годные к употреблению. Здесь же валялись обломки нарт, больших и малых, обрывки собачьей и конской упряжки, какие-то непонятные предметы и приспособления, и вся эта куча похожа была на развал на «толкучке», богатство такое, что у нас голова закружилась. Ясно было, что мы обеспечены надолго всем необходимым и даже «предметами роскоши».

Теперь нам надо было подыскать себе приличную «квартиру».

Ни в главном доме, ни в амбаре, ни в «цирке» жить было нельзя в настоящем их виде. Напротив главного дома, в сторону к утесам, стояла четвертая постройка, не менее странная, чем «цирк». Как потом мы рассмотрели, это была судовая рубка, или целиком перенесенная с судна, или на берегу собранная по судовому образцу. Вдоль ее стен, на расстоянии около фута от них, был воткнут в землю ряд бамбуковых палок, образуя нечто вроде частой решетки, переплетенной проволокой и скрепленной планками. Между этой решеткой и стенками рубки был положен торф или мох, который раньше, должно быть, был во всю вышину постройки, но от времени он осел до половины вышины. Такая же бамбуковая решетка ограждала небольшую площадку перед ее входом, образуя что-то вроде крытого палисадника, или клетки с отдельной дверью. Бамбуки эти когда-то, может быть, служили для целей съемки и на многих из них еще сохранились флажки. Эта маленькая усадебка показалась нам очень оригинальной и симпатичной: около нее не было грязи, так как она стояла на возвышенном месте, и не видно было следов разрушения, как у других построек. В нее мы и вошли.

В палисаднике был устроен кузнечный горн, причем мех был какой-то особенной конструкции, не виданной мною еще нигде.

Дверь в постройку была прикрыта плотно, и к ней прибита лошадиная подкова, кажется, у всех считающаяся эмблемой счастья. Войдя в помещение, мы увидели, что жить здесь вполне можно. Налево стояла чугунная печка, около которой стоял ящик с мелко напиленными дровами, направо был столик, а прямо против двери — широкие нары.

Была здесь и некоторая утварь, лампа и посуда. На полу, правда, и здесь был слой льда, но не толстый, который не трудно было убрать. Здесь мы и устроились, сложив на столе свои «покупки» — консервы и сухари. Скоро весело запылал огонь в печке, стало жарко, и мы могли, наконец, снять с себя мокрую еще после нашего купанья одежду: принялись готовить обед, сварили суп из хорошего жирного консервированного мяса, запустили его найденным сушеным картофелем и с аппетитом принялись обедать с долгожданными сухарями. Как приятно было раздеться в жарком домике, после трех месяцев пребывания на холоде! Мы были дома, были сыты, и у нас было все, чего только могли мы пожелать и о чем, конечно, не мечтали, когда шли к мысу Флора! Флора превзошла все наши самые смелые мечты. Утомленные и дорогой, и массой новых впечатлений, мы легли спать в обстановке, от которой отвыкли. Сколько раз мы мечтали об этой минуте, об этом тепле, когда в метель, мокрые и голодные, тащились по тяжелой дороге по льду, безнадежно поглядывая на горизонты и ломая голову, как достать топлива, чтобы хотя бы натаять воды изо льда для питья перед сном.

Да, теперь мы были спасены. Теперь мы не опасались за будущее. Только бы собрать нам наших раскиданных спутников! Где-то они теперь?