3. Сталин и военная оппозиция

3. Сталин и военная оппозиция

Рассмотрение деятельности Сталина в период Гражданской войны будет неполным, если мы оставим в тени вопрос об отношении Сталина к так называемой военной оппозиции, которая сформировалась в армейских и партийных кругах начиная с 1918 года и наиболее концентрированно выразилась в марте 1919 года на VIII съезде партии. Затронуть данный вопрос заставляет то, что в литературе о Сталине он получил не только противоречивую, но и зачастую неверную, слишком тенденциозную интерпретацию. Но прежде, чем перейти к краткому критическому разбору этой интерпретации, необходимо хотя бы в самом общем виде сказать о характере военной оппозиции.

Процесс создания регулярной Красной армии, начавшийся в 1918 году и продолжавшийся на протяжении многих месяцев, естественно, не мог быть простым и гладким. Нужно было решить огромное количество самых сложных, никогда ранее не встречавшихся проблем, в частности, такие вопросы, как: основы организации армии и переход от чисто добровольного принципа к призывному принципу комплектования, масштабы и формы привлечения офицеров старой армии для службы новой власти, взаимоотношения так называемых военспецов (ими именовались бывшие царские офицеры и генералы, служившие в Красной армии[860]) с представителями большевистского политического руководства в армейских частях и соединениях, разработка новых уставов, отражавших кардинально иной характер Красной армии. Можно перечислить и массу других важных проблем, с которыми сталкивались большевики в деле организации Красной армии. Причем трудность решения всех этих проблем определялась не только тем, что это были по существу новые проблемы, не разработанные ни теоретически, ни практически. Усугублялось это еще одним обстоятельством — все эти проблемы приходилось решать не в спокойное мирное время, а в обстановке ожесточенной Гражданской войны, которая не оставляла времени для тщательной их проработки и обкатки на практике. Словом, строительство новой армии было чрезвычайно сложным и многоплановым комплексом проблем, найти магическое решение которых было невозможно. Естественно, что по всем этим вопросам существовали различные точки зрения, различные подходы к их решению. Так что возникновение разногласий являлось вполне естественным и неизбежным фактом данности. Было бы гораздо более противоестественным, если бы таких разногласий не возникало.

Водораздел между крайними позициями и определил то, что получило название военной оппозиции. Причем следует особо подчеркнуть, что и в рядах самой военной оппозиции не было единства, а, напротив, существовали различия при подходе к отдельным практическим вопросам. Мне кажется, что недопустимым упрощением выглядит попытка представить военную оппозицию в качестве той политической силы, которая выступала против создания регулярной Красной армии и против жесткой дисциплины в этой армии. Ситуация в стране и сама практика Гражданской войны убеждали всех в том, что победить без регулярной, хорошо организованной Красной армии невозможно, и только заведомые олухи или сознательные враги Советской власти могли выступать против этого. А представители военной оппозиции в любом случае не относились к разряду таких людей.

Главным камнем преткновения выступало отношение к военным специалистам. Это обстоятельство было главным пунктом всех дискуссий по военным вопросам и лежало на поверхности. Если же смотреть в корень, то стержень проблемы заключался в резком недовольстве многих военных работников методами деятельности Реввоенсовета Республики и лично его председателя Троцкого. Я приведу пару выдержек из выступлений представителей военной оппозиции на закрытых заседаниях военной секции VIII-го съезда партии, ставших достоянием известности лишь в конце 80-х годов.

Из речи Ворошилова:

«И вот, вместо того, чтобы поставить эту армию в условия, когда она могла бы правильно развиваться и быть образцом строительства нашей пролетарской коммунистической армии, нашим авангардом в классовой войне, — эту армию уничтожают тем, что разгоняют одного за другим, которые не согласны с официальной точкой зрения. Ставят в такие условия, когда армия в конце концов распадается. Эта армия разваливается, и все у нас будет разваливаться до тех пор, пока мы здесь на партийном съезде не положим конец тому положению, которое было создано. У нас нет даже возможности рассуждать о таком огромном деле, как наша военная политика. У нас есть единоличное управление, единоличное усмотрение, а вокруг этих единоличных лиц сгруппировались враждебные нам слои белогвардейского офицерства, которое одурманивает, ассимилирует до некоторой степени мозги наших товарищей. Результат этой ассимиляции сказывается»[861].

Из выступления другого представителя военной оппозиции Минина: «Приезжает народный комиссар по военным и морским делам и говорит товарищам Рухимовичу, Артему[862] и другим, с которыми мы вместе работали: все равно вы город не защитите. Троцкий приехал и, не спросив никого, в чем дело, говорит: это верхоглядство. Он заявил нам с Ворошиловым, что я вас привезу под конвоем в Москву. Это отношение совершенно не коммунистическое»[863].

Я не стану в деталях распространяться на тему о претензиях, предъявлявшихся членами военной оппозиции к Троцкому, да и вообще к центральному партийному руководству. Причем надо подчеркнуть, что это недовольство носило глубокий характер и затрагивало отнюдь не единицы, а достаточно широкие слои военных работников.

Сам Троцкий в работах съезда не участвовал, сославшись на неотложные дела на фронте. Вместо этого он подготовил тезисы, содержавшие довольно банальные истины и обходившие стороной вопрос о корнях столкновений с местными военными деятелями. Весь вопрос он пытался свести к тому, что представители военной оппозиции якобы выступают против очевидного и разделявшегося по существу всеми принципа построения регулярной Красной армии. В частности, он писал: «Завоевание политической власти дало пролетарии ту возможность использовать государственный аппарат для планомерного строительства централизованной армии, единство организации и единство управления которой только и могут обеспечить достижение наибольших результатов с наименьшими жертвами. Проповедывать партизанство, как военную программу, то же самое, что рекомендовать возвращение от крупной промышленности к кустарному ремеслу»[864].

Но коренная суть разногласий по военному вопросу сводилась отнюдь не к вопросу — создавать или не создавать регулярную армию (она на протяжении довольно длительного времени уже практически создавалась) — а к отношению к военным специалистам и, — что особенно надо подчеркнуть — к методам руководства военными делами со стороны Троцкого. Не стану приводить подробных доказательств общего недовольства методами председателя Реввоенсовета, в первую очередь среди членов партии, работавших в армии. Сошлюсь лишь на написанный Лениным проект постановления Политбюро. Этот проект в числе других был подписан и Сталиным. Последний пункт проекта гласил: «5) указать т. Троцкому на необходимость как можно более внимательного отношения к работникам-коммунистам на фронте, без полной товарищеской солидарности с которыми невозможно проведение политики Центрального комитета в военном деле»[865].

Общая картина разногласий по военным проблемам была обрисована выше. Какова же была истинная позиция Сталина по данному вопросу? В литературе о Сталине господствующей является, коротко говоря, следующая точка зрения: Сталин на словах высказывался против «военной оппозиции», но на деле выражал ей сочувствие. Якобы в кулуарах съезда он пытался создать впечатление, что, не слишком хорошо разбираясь в военном деле, ЦК партии и Ленин передоверили его Троцкому[866].

Академик Минц, в свое время много сделавший для раздувания культа Сталина и превозношения его заслуг в Гражданской войне, в период перестройки, естественно, изменил свои взгляды на 180 градусов и стал доказывать прямо противоположное тому, что писал ранее. Так, по его мнению, Сталин на словах поддерживал линию Ленина, а на деле вдохновлял оппозицию и руководил ею[867].

На мой взгляд, истина заключается в том, что Сталин занимал неоднозначную позицию в данном вопросе. Верхом наивности полагать, что такому реалистически мыслящему человеку, каким не только слыл, но и являлся Сталин, было присуще непонимание столь простой истины, что новой власти нужна регулярная армия, а не партизанская вольница. Без железной дисциплины такой армии создать невозможно. Так что приписывать Сталину заведомо абсурдные идеи о противодействии созданию строго централизованной и хорошо дисциплинированной армии — значит рисовать заведомо извращенную и до предела примитивную картину.

Но что его, так сказать, духовно роднило с представителями оппозиции, так это критика в адрес Троцкого, неприятие методов руководства военным делом со стороны последнего. Здесь сказывались не только личная неприязнь к Троцкому, но и принципиальное несогласие с его методами проведения в жизнь выработанной партией политики в военных вопросах. Чего здесь было больше — личной антипатии или разногласий по принципиальным вопросам? Видимо, одно сочеталось с другим и накладывалось друг на друга.

Для полной ясности и объективности процитируем наиболее важные положения, отстаивавшиеся Сталиным в ходе этой дискуссии. Вот что он говорил на заседании военной секции съезда:

«Все вопросы, затронутые, сводятся к одному: быть или не быть в России строго дисциплинированной армии. Весь вопрос в этом. Полгода назад или 8 месяцев назад у нас была новая армия, после развала старой царской — добровольческая, плохо организованная армия с коллективным управлением и командованием, не подчинявшаяся приказу. Это был период, когда обозначались наступления со стороны Антанты более или менее ясные. Состав армии был главным образом, если не исключительно, рабочий.

Ввиду отсутствия дисциплины, ввиду отсутствия стройности старой добровольческой армии, ввиду того, что приказы не исполнялись, ввиду дезорганизации в управлении армии мы терпели поражения. Дошли до того, что отобрали у нас Казань, с юга наступал Краснов. На западе была более серьезная война двух империалистических групп. Факты говорили, что добровольческая армия, плохо организованная и дисциплинированная армия не выдерживает критики, что мы — Советская республика — не сумеем оборонять нашу республику, если не создадим другой армии, армии регулярной, проникнутой духом дисциплины; с хорошо поставленным политическим отделом, умеющей и могущей по первому приказу стать на ноги и идти на врага. Эта задача была, плохо ли, хорошо ли, но все-таки разрешена. Перед нами стоит основной вопрос о том, чтобы наше решение, решение центра о необходимости, о неизбежности организации регулярной армии, армии строго дисциплинированной, подчинявшейся приказу, было исполнено…

И теперь весь вопрос состоит в том, чтобы дисциплину сознательную, ту, которая была у нас, плохо ли, хорошо, в период добровольчества, чтобы сознательно дополнять дисциплину железной формой.,

Я должен сказать, что те элементы нерабочие, которые составляют большинство нашей армии, — крестьяне, они не будут драться за социализм, не будут! Добровольно они не хотят драться. Целый ряд фактов на всех фронтах указывает на это. Целый ряд бунтов в тылу, на фронтах, целый ряд эксцессов на фронтах показывает, что непролетарские элементы, составляющие большинство нашей армии, драться добровольно за коммунизм не хотят.»[868].

Речь эта вполне определенно и однозначно выражает позицию Сталина по военному вопросу. Поэтому рассуждения насчет того, что он якобы поддерживал партизанские устремления военной оппозиции лишены реальной почвы. С другой стороны, обращает на себя внимание тот факт, что Сталин фактически обошел молчанием вопрос о своих разногласиях с Троцким по вопросам военного руководства и не высказал прямо своих критических замечаний. А что такие замечания у него были, хорошо видно из приводившихся ранее документов и материалов. Здесь, видимо, решающую роль сыграли соображения иного характера: Ленин и ЦК в целом стояли за то, чтобы на съезде не раздувать пожар разногласий и не вносить дополнительно горючий материал. Во главу угла ставилась задача консолидации и выработки общей, приемлемой для всех, позиции по военному вопросу. Сталин, очевидно, также придерживался этой линии и на практике проводил ее в жизнь. Здесь, на мой взгляд, и надо искать причину того, что он воздержался от критики Троцкого. Может быть, имелись и какие-то иные соображения и мотивы, но они, если таковые были, явно играли второстепенную роль.

Показательно в этом контексте выступление Ленина, в котором он, полемизируя с представителем военной оппозиции Голощекиным, говорил, касаясь периода обороны Царицына: «У нас бывали разногласия, ошибки, — никто этого не отрицает. Когда Сталин расстреливал в Царицыне, я думал, что это ошибка, думал, что расстреливают неправильно, и те документы, которые цитировал товарищ Ворошилов, — они показывают, какая масса героизма в 10-й армии и, в частности, в поведении товарища Ворошилова, — нашу ошибку раскрыли. Моя ошибка раскрылась, а я ведь телеграфировал: будьте осторожны. Я делал ошибку. На то мы все люди. Конечно, было бы лучше, если бы расстреляли Краснова, когда Дыбенко подписывал мирный договор в Смольном. Это была, конечно, ошибка. Заслуга царицынцев, что они открыли этот заговор Алексеева. Были разногласия у Сталина со мной. Сталин доказал, и никто не станет из этого выводить, что политика ЦК не проводится в военном ведомстве. Это такое обвинение, которое бросает большую тень на все военное ведомство и на ЦК. Вы не хотите этого сказать, но вы имели в виду это сказать. Подкладка тут для всех ясна»[869].

В результате взятого курса на достижение единства путем компромисса по предложению президиума съезда для разрешения спорных вопросов и выработки резолюции по военному вопросу была избрана согласительная комиссия из двух представителей от меньшинства и трех — от большинства. В числе трех представителей большинства фигурировал и Сталин[870]. От имени комиссии на заседании съезда Е.М. Ярославский сообщил о проделанной комиссией работе, пришедшей к общему решению. В итоге съезд единогласно при одном воздержавшемся принял резолюцию по военному вопросу[871].

Как видим, вопрос о военной оппозиции был в принципе разрешен на VIII съезде партии. Однако это не было равнозначно тому, что все разногласия таким путем исчерпались. Напротив, многие из них остались и давали о себе знать и в дальнейшем, в чем можно убедиться хотя бы на базе тех фактов и примеров, которые я приводил в разделе, где рассматривались вопросы борьбы с Деникиным, польского фронта и т. д. Достойно внимания еще одно обстоятельство. Недовольство Троцким со стороны не только военной оппозиции, но и со стороны других партийных деятелей было столь велико, что оно проявилось на данном съезде при выборах в состав ЦК: против него было подано 50 голосов[872]. Видимо этим, в частности, объясняется тот факт, что состав членов ЦК был объявлен в алфавитном порядке, а не по количеству поданных за кандидатов голосов, как это обычно имело место в прошлом. Лишь спустя 70 с лишним лет впервые были опубликованы ранее неизвестные документы Ленина, в одном из которых приводятся результаты голосования по выборам в состав ЦК. Вот как голосовали делегаты по наиболее видным фигурам большевистского руководства: Ленин — 262, Троцкий — 219, Зиновьев — 255, Сталин — 258, Каменев — 252, Крестинский — 235, Дзержинский — 241, Раковский—171, Бухарин — 258, Стасова — 155, Муранов —164, Серебряков — 125, Стучка — 128, Томский —226, Белобородов — 218, Смилга— 135, Калинин —152[873].

Трудно себе представить, что столь амбициозный человек, каким был Троцкий, не мог не воспринять критику в свой адрес, а также общее недовольство методами его работы, чрезвычайно болезненно. Через некоторое время, а именно в июле 1919 года, ссылаясь на свою загруженность военной работой, он обратился с заявлением в ЦК партии с просьбой освободить его от звания члена Политбюро и председателя Реввоенсовета и наркомвоенмора. Политбюро и Оргбюро ЦК семью голосами, в числе которых был и Сталин, отклонили эту просьбу и обязали Троцкого оставаться на своих постах[874].

Как можно видеть из приведенного факта, а также других примеров аналогичного рода, несмотря на серьезные разногласия и даже, скажем прямо, непримиримую вражду между Сталиным и Троцким, Сталин демонстрировал не столько лояльность по отношению к своему оппоненту, сколько рабочую терпимость. Большего, видимо, от него и ожидать было трудно. Другой вывод, напрашивающийся сам собой, можно сформулировать так: отношения в высшем звене партийного руководства не отличались идиллическим согласием. Напротив, обычным явлением были частые столкновения и разногласия, вызванные не только чисто деловыми соображениями, но и личными симпатиями и антипатиями. Это обстоятельство надо постоянно иметь в виду, когда мы будем в дальнейшем рассматривать развертывание широких внутрипартийных баталий в период борьбы Сталина за власть в 20-е годы.

* * *

Остается подвести краткий итог деятельности Сталина в период Гражданской войны. Как я уже писал ранее, оценка эта целиком и полностью зависит от того, какую в принципе позицию занимает автор по отношению к Сталину вообще. Из этой позиции вытекает и конкретная оценка его роли в Гражданской войне. Причем надо отметить, что даже отрицательные оценки, в частности, Троцкого, непоследовательны и внутренне противоречивы. Так, он пишет: «Его влияние на фронте было велико, но но оставалось безличным, бюрократическим и полицейским»[875]. Буквально через страницу мы читаем: «…Роль Сталина в Гражданской войне лучше всего, пожалуй, измеряется тем фактом, что в конце Гражданской войны его авторитет совершенно не вырос… Во всяком случае из Гражданской войны он вышел таким же безвестным и чуждым массам, как и из Октябрьской революции»[876]^.

Как говорится, вот и пойми, где же лежит истина: с одной стороны, влияние велико, с другой стороны, вышел из войны безвестным. Впрочем, иного и трудно ожидать от Троцкого, ибо всю свою энергию и недюжинный талант публициста он использовал для дискредитации и принижения Сталина. Вовсе неудивительно, что английский военный специалист, автор книги о Сталине как военачальнике А. Ситон материалы, приводимые Троцким о военной деятельности Сталина, характеризует одним словом — неподтвержденные[877]. В целом этот английский биограф Сталина, оценивая чисто военную сторону его деятельности, пишет, что «хотя его личные достижения могут быть подвергнуты сомнению, его опыт, полученный во время Гражданской войны и войны с Польшей, позже сослужил ему хорошую службу. Сталин знал и многому научился у Ленина»[878].

Нельзя пройти мимо оценок деятельности Сталина во время Гражданской войны, принадлежащих перу Волкогонова. Здесь, как впрочем и на страницах своей книги о Сталине в целом, он не дает объективно взвешенных оценок, а выносит безапелляционные вердикты. Причем делает это с апломбом человека, прекрасно разбирающегося в вопросах военного дела, по крайней мере таких его составных частей, как стратегия и оперативное искусство.

Итак, вот что пишет Волкогонов: «Не зная тонкостей оперативною искусства, Сталин напирал главным образом на дисциплину, пролетарский долг, революционную сознательность и часто грозил «революционной карой»… Бывая на фронтах, выполняя задания Ленина, он каких-то особых «военных талантов» не проявил. Нет никаких достоверных объективных свидетельств, подтверждающих, что Сталин мог правильно оценить оперативную обстановку, сделать выводы о соотношении сил, выдвинуть оригинальную стратегическую идею… Оперативные установки Сталина весьма упрощенны, если не сказать — примитивны»[879]. Выше я уже привел немало фактов и документов, убедительно свидетельствующих о том, что Сталин обладал способностью быстро и правильно оценивать сложившуюся ситуацию, вычленить главное звено в цепи причин и взаимосвязей, определяющих общую стратегическую обстановку. В отсутствии способности реально и глубоко оценивать положение дел его трудно упрекнуть. В конце концов, если бы он был столь бездарен в военном отношении, то едва ли его командировали на различные участки Гражданской войны. Изображать его в роли простого погонялы несерьезно.

Что же касается качеств чисто военного свойства, т. е. владение основами стратегии и оперативным искусством, то в какой-то мере здесь можно согласиться с тем, что он такими знаниями с самого начала не обладал и в силу естественных причин обладать не мог. Он, как говорил в известном фильме Чапаев, «академиев не кончал». Однако отсюда вовсе не следует, что ему были чужды или вовсе незнакомы основы стратегии. Как известно, военная стратегия имеет много общего с политической стратегией. Поэтому хороший политический стратег отнюдь не был лишен и способностей в области военной стратегии. К тому же, следует помнить, что в ходе самой войны приобретались военные познания, и многие красные военачальники стали незаурядными полководцами в процессе самой войны. Ведь не случайно они, а не Белая армия, в которой служили многие крупные военные специалисты, оказались победителями.

Поэтому явно тенденциозные оценки, вроде тех, что дает Волкогонов, естественно, не могут не восприниматься, по меньшей мере, с чувством определенного скептицизма. С не меньшим скептицизмом и недоверием воспринимаются и явно апологетические оценки, такие, например, как та, которую дал М.И. Калинин в дни празднования 50-летия Сталина: «Разгорелась Гражданская война. Сталин на фронте, член фронтовых реввоенсоветов, организует боевые силы Красной армии на самых опасных участках, под вражеским огнем. Между прочим Сталин всегда командировался не просто на фронт, а на тот фронт, который в данный исторический момент был важнейшим. И в Политбюро при Ленине как-то само собою подразумевалось: опасность велика — значит надо послать Сталина»[880].

Можно было бы приводить гораздо большее число оценок подобной или прямо противоположной направленности. Но количество цитат и фактов мало что добавит к существу самого вопроса. Я надеюсь, что читатель сам в состоянии вынести свое собственное заключение о роли Сталина в Гражданской войне на базе тех фактов и материалов, на основе тех доводов и соображений, которые были высказаны в данной главе. Картина в целом вырисовывается отнюдь не однозначная и совсем не черно-белая. Во всяком случае совершенно очевидно, что крайние оценки роли Сталина в Гражданской войне должны быть отметены как исторически неполноценные и однобокие, а порой и просто явно тенденциозные.

В годы Гражданской войны Сталин впервые в своей жизни соприкоснулся с неизвестной ему прежде сферой деятельности — с военной сферой. Не акцентируя внимание на вопросе о том, насколько велика была его реальная роль в достижении побед в этой войне (об этом уже шла речь выше), следует сказать, что, несомненно, он приобрел определенный опыт в военных делах. На практике в той или иной степени познакомился со стратегическими и оперативными вопросами военного искусства. И будучи человеком с хорошей практической хваткой и достаточно широким кругозором, он, несомненно, многое вынес из опыта Гражданской войны. Разумеется, приобретенный опыт, как и всякое явление в жизни, имеет свои положительные и отрицательные черты. Опыт Гражданской войны стал для него своего рода трамплином, отправной точкой в процессе дальнейшего освоения военного искусства. Вместе с тем, этот опыт, как мне представляется, сыграл в дальнейшем и определенную отрицательную роль в его становлении как военного деятеля. Сумма стереотипов и шаблонов, усвоенных им во время Гражданской войны, сыграла роль своеобразного груза, мешавшего ему впоследствии быстрее осознать новые формы и методы руководства военными действиями. Это были, так сказать, неизбежные издержки процесса познания законов войны. Но в целом, сопоставляя положительные и отрицательные моменты, надо признать, что приобретенный в Гражданской войне опыт явился для Сталина как военного деятеля весьма ценным и полезным.

С таким видением роли Гражданской войны в становлении Сталина не только как военного деятеля, но и как политика и даже просто как человека, перекликается и оценка этого периода, принадлежащая историку Грею. Он пишет: «опыт Гражданской войны оказал глубокое воздействие на Сталина. Он позволил ему лучше познать самого себя и свои способности. Впервые в своей жизни он взял на себя ответственность огромного масштаба и убедился, что способен справиться с ней, что было для него большим стимулом. Но это самопознание проходило в условиях чрезвычайной жестокости. Он был свидетелем борьбы за хлеб, когда деревни и целые города были опустошены в борьбе за то, чтобы обеспечить поставки хлеба на север. Он проникнулся сознанием того, что цели партии должны быть осуществлены, невзирая на человеческие жертвы. Теперь он увидел, как тысячи людей умирали во имя выживания партии и правительства. Этот опыт еще более укоренил в нем то чувство бесчеловечности, которая станет характеризовать осуществление им власти»[881].

Можно соглашаться или спорить с приведенной выше оценкой. Какие-то моменты в ней объективно отражают влияние всей суровой обстановки Гражданской войны на формирование некоторых качеств характера Сталина. Хотя, разумеется, к тому времени он уже был вполне сформировавшейся личностью. Просто условия Гражданской войны лишь укрепили в нем довольно простую, но вместе с тем жестокую мысль: во имя достижения победы приходиться не считаться ни с какими жертвами. В дальнейшем нам не раз придется убеждаться в том, насколько целеустремленно и последовательно Сталин придерживался усвоенного им опыта.

Для меня совершенно очевидно одно: эпоха Гражданской войны в политической биографии Сталина занимает одно из ключевых мест. В некоторой мере и с некоторыми оговорками я разделяю вывод, сделанный биографом Сталина А. Уламом. Вот его вывод — период Гражданской войны во многих отношениях был более значительным в формировании характера коммунизма и характера Сталина, чем 1917 год или длительный подпольный период до революции[882]. Оговорки мои касаются того, что процесс формирования личности политического деятеля — это непрерывный и взаимосвязанный процесс, в котором отдельные этапы служат не только венцом предшествующих, но и исходной базой для последующих этапов. Именно в такой неразрывной взаимосвязи и развитии лежит ключ к постижению значения того или иного периода в истории становления исторической личности такого масштаба, как Сталин.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.