Племенной союз Вятичей

Племенной союз Вятичей

Ценнейшие сведения о племенном союзе Вятичей, содержащиеся у Ибн-Русте, Гардизи, в «Худуд ал-Алем» не были в надлежащей мере использованы наукой, так как расценивались не как описание конкретного региона, а как общие сведения о славянах или даже более узко — славянах западных, подданных князя Святополка Моравского. Главный город страны славян искали то в Хорватии, то в Прибалтике; отождествляли его то с Киевом, то с Краковом, исходя из предполагаемой общеславянской сущности рассказа Ибн-Русте и Гардизи[364].

Несмотря на то что первое местоположение славян с востока ВАНТИТ давно сопоставлено с Вятичами[365], исследователи продолжают искусственно отделять этот важный географический признак от всего остального описания славян, что сильно размывает эти сведения, мешает их исторической конкретности и по существу отодвигает на второй план. Существенно влияет на восприятие смысла источника и то, что ВАНТИТ часто определяется как «город», хотя употребленное в источниках арабское слово «мадина» означает и город, и подвластную городу округу, и страну, территорию. Будем опираться на тот анализ географии Восточной Европы, который произведен в разделе о восточных источниках.

«Вабнит — первый город на востоке (страны славян), и некоторые из его жителей похожи на русов» («Худуд ал-Алем»)[366].

«В самом начале пределов славянских находится город, называемый ВаТ (Ва. иТ). Путь в эту сторону идет по пустыням и бездорожным землям через ручьи и дремучие леса» (Ибн-Русте).

«И на крайних пределах славянских есть город, называемый Вантит» (Гардизи).

Путь по лесам, пустым местам и бездорожью, который приводит к «городу», или стране Вятичей, — это магистральный путь из Булгара в Киев, точно измеренный в почтовых станциях. Его восточная половина действительно идет по лесам и незаселенным полустепным пространствам. На середине пути находится граница государства Руси. Это приходится примерно на район современного Воронежа. До этих же мест действительно доходят южные поселения ранних вятичей с характерными для них погребениями «в столпах», прикрытых земляными насыпями курганов[367]. Есть здесь и городища, среди которых встречаются и очень значительные по размерам. Таково, например, городище у Михайловского кордона, равное по периметру своих стен одному из важнейших городов Волжской Болгарии — Сувару[368]. Такой город, расположенный среди вятических курганов, вполне мог носить имя «Вантит», т. е. «вятический». Впрочем, восточные географы часто употребляли одно и то же слово для обозначения и города и страны. Персидский Аноним отмечает смешанный состав населения города Вантит; археологические материалы подтверждают это, обнаруживая в Михайловском городище смесь славянских и салтовских признаков[369].

О русах и Руси наши авторы говорят особо, в другом месте. Здесь же, упомянув город вятичей, они описывают самих вятичей под именем славян. Понимать этих славян расширительно нельзя, так как они отделены от всего остального славянского мира широкой полосой племен, уже вошедших в состав Руси, простирающейся теперь до «необитаемых пустынь Севера». Путешественник, ехавший из Булгара, достигал восточной границы Руси, и здесь же начиналась (к северу) неподвластная Руси земля вятичей, которая совершенно справедливо описана как земля славян. Это утверждение подкрепляется еще одним очень важным аргументом — местоположением главного города «славян» — Хордаба.

«Местопребывание его (царя) находится в середине страны славян… Город, в котором он живет, называется Джарваб и в этом городе ежемесячно в продолжении трех дней проводится торг, покупают и продают» (Ибн-Русте)[370].

«Хордаб— большой город и место пребывания царя» («Худуд ал-Алем»)[371].

Разноречия в определении местонахождения этого города проистекали прежде всего оттого, что его искали как центр всего славянского мира, и тогда в равной мере подходил (или не подходил) и Киев и Краков. Если же мы можем искать его только в той крайней с востока части славянства, которая отрезана владениями Руси от остального славянского мира, то область поиска сильно сужается, до трех племенных союзов Вятичей, Радимичей и Кривичей. Упоминание Вантит еще более сужает район поиска. Физическая география Восточной Европы, разработанная автором «Худуд ал-Алем», окончательно определяет место города славян-вятичей.

«Река Ука (другое чтение Рута) течет от горы, расположенной на пограничье между печенегами, мадьярами и Русью. Потом она входит в пределы Руси и течет к славянам. Затем достигает города Хордаба, принадлежащего славянам…»[372].

В. Ф. Минорский правильно определил эту реку как Оку. Вытекая из сердцевины пространной Среднерусской возвышенности, Ока касается северо-восточного края «Русской земли» и течет к славянам-вятичам, для которых Ока была главным географическим определителем («а Вятко седе с родом своим на Оце…»). К нашему счастью, местоположение Хордаба определено персидским Анонимом еще раз в разделе о горах. Следует напомнить, что, как выяснено выше, этот географ называл горами не только настоящие горные хребты, вроде Кавказа, но и все водоразделы, отделяющие одну речную систему от другой. На Русской равнине он с поразительной точностью обозначил шесть самых главных водоразделов, сведения о которых были, очевидно, получены от степняков-кочевников, для которых эти «горы» были не менее важными географическими ориентирами, чем реки, расположенные меридионально. Водоразделы являлись отличными дорогами для летне-зимних перекочевок. Описав Донецкий кряж и огромный водораздел, идущий к Авратынской возвышенности (с которого стекают в Днепр его правобережные притоки), автор пишет:

«Кроме того, они («горы» — водоразделы) имеют и северное направление, проходя через (область) славян, достигая города славян, который называется Хордаб, после которого они доходят до края земли славян и там кончаются»[373].

Описанный здесь водораздел тянется от «Венендерских гор» (Донецкого кряжа) прямо на север на протяжении более 600 км, рассекая пополам всю Русскую равнину. Северная часть водораздела идет по земле вятичей, отделяя воды Оки и Дона; кончаются эти «горы» почти у северного предела вятичей. Около 200 км водораздел идет параллельно верхнему течению Оки, отстоя от реки на 70–80 км. Где-то здесь, в бассейне Зуши или Упы, в промежутке между «горами», «проходящими через область славян» и рекой Окой, «достигающей главного города славян», и должен находиться искомый город Хордаб.

Из всего сказанного непреложно вытекает, что под славянами автор «Худуд ал-Алем» здесь подразумевает именно вятичей и главный город славян («местопребывание царя славян») — это какая-то столица Вятической земли, расположенная на правом берегу Оки, на пространстве не далее конца «гор», т. е., примерно, до участка Оки у Рязани. Судя по археологическим данным, именно здесь, в этой верхнеокской полосе, встречены наиболее архаичные вятические памятники. Здесь же, как увидим далее, обнаружено значительное количество кладов восточных монет VIII–X вв., что частично объясняет хорошую осведомленность восточного географа об этих краях (местные жители вели торг с Востоком).

В связи со столицей Вятичей городом Хордабом нельзя пе вспомнить того места из «Поучения» Владимира Мономаха, где князь повествует о своих походах в землю Вятичей около 1082–1083 гг.

«А въ Вятичи ходихом по две зиме на Ходоту и на сына его и ко Корьдну ходихъ 1-ую зиму…»

Сопоставление Хордаба с Корьдном (именительный: Корьдно или Корьден) вполне правомерно и много убедительнее, чем целый ряд других сопоставлений географических имен, переданных арабской графикой. Сближение Хордаба и Корьдна важно в том отношении, что еще раз подтверждает именно вятический характер всего описания «славян» восточным автором. К сожалению, географическое приурочение Корьдна еще менее надежно, чем локализация Хордаба. В поиске Хордаба-Корьдна мы располагаем следующими ориентирами:

1. Середина земли Вятичей («славян»).

2. Близ реки «Уки» («Руты»?).

3. Около «гор» — водораздела, идущего еще несколько далее на север. Геометрическим центром вятичей являлся древний город Дедославль, позднейшая Дедиловская слобода, современный Дедилов близ Тулы: на речке Шиворони, притоке Упы. Дедославль находился близ наивысшей точки водораздела: У на и ее притоки принадлежат бассейну Каспийского моря, а в 20 км к востоку от Дедославля начинался Дон (бассейн Азовского моря). «Горы» — водораздел — шли от Дедославля на северо-восток еще около 100 км, что соответствует определению «Худуд ал-Алем».

В Дедославле в 1146 г. собиралось вече всех вятичей, к которым обращались черниговские князья Давыдовичи, искавшие у вятичей поддержки против своего врага Святослава Всеволодича[374]. Дедославль мог быть в XI в. столицей вятического князя Ходоты, но этот город нельзя отождествлять с Корьдном, так как сказано, что Мономах воевал с Ходотой «и к Корьдну ходих…». Недалеко от Дедославля есть городище с обширным селищем у с. Городня. Культурный слой (17 000 кв. м) достигает толщины в 50 см[375]. Не изменилось ли архаичное «Корьдьно» со временем в более понятное «Городня»? Окончательно решить вопрос помогут лишь специальные археологические изыскания в очерченной полосе между Окой и окско-донским водоразделом. То обстоятельство, что для страны славян указаны только два города, из которых один был расположен в самой сердцевине земли Вятичей, а другой, где бы он ни находился, носил имя вятичей (ВАНТИТ), непреложно свидетельствует о том, что под «славянами» «Худуд ал-Алем», Ибн-Русте и Гардизи понимаются только вятичи.

Природа земли славян-вятичей описана авторами в полном соответствии с действительностью: «Это — большая страна и в ней очень много деревьев, растущих близко друг от друга. И они живут между этими деревьями» («Худуд ал-Алем»); «Страна славян — ровная и лесистая» (Ибн-Русте); «Страна славян ровная, изобилует деревьями, и они живут большей частью среди деревьев» (Гардизи). Все три автора черпали свои сведения из одного очень раннего источника, примерно середины IX в., что и объясняет сходство их взаимодополняющих друг друга текстов. Лесистость земли Вятичей общеизвестна. Вятичи «…живяху в лесех, яже и всякий зверь»[376]. Художник, иллюстрировавший Радзивилловскую летопись (копия иллюстрированных книг XII–XIII вв.), трижды изобразил вятичей как жителей лесной страны[377].

Южная часть земли Вятичей была лесостепной, но и она благодаря отдельным лесным массивам контрастировала с широчайшей степной полосой, примыкавшей к Вятичам с юго-востока.

Благодаря решению частных географических задач мы располагаем интереснейшей возможностью обрисовать один из славянских племенных союзов, долго живший самостоятельной политической жизнью и противостоявший Киеву, многократно пытавшемуся покорить Вятичей. Вятичи долго сопротивлялись киевским, а впоследствии (в XI в.) черниговским князьям и, подобно балтийским славянам на другом конце славянского мира, упорно держались за свою древнюю языческую религию, сурово расправляясь с миссионерами.

И современникам и историкам было трудно заглянуть в эту отдаленную лесную страну, куда не было проложено «дороги прямоезжей», где на девяти дубах сидел Соловей-Разбойник, и если удавалось былинному богатырю или реальному князю побывать в тех местах, то оп гордился поездкой, как подвигом: «…проехахом сквозе Вятичи», — писал в своих воспоминаниях Мономах.

Мы теперь располагаем тремя группами источников, которые дополняют и корректируют друг друга: летописными сведениями начала XII в., археологическими данными IX–XII вв. и драгоценными сведениями восточных географов, восходящими к середине IX в. Летописец-киевлянин, монах Печерского монастыря, дал очень мрачную характеристику современным ему вятичам, на что могла повлиять печальная судьба сотоварища летописца по монастырю монаха Кукши: «Его же вси сведають, како бесы прогна и Вятичи крести и дождь с небесе съведе и озеро исъсуши и много чудеса сътворив и по многых муках усечен бысть с учеником своим»[378].

Археология дает, как всегда, достоверный подлинный материал, обрисовывающий хозяйство, быт, поселения, погребальный обряд. В данном случае ценность археологических материалов особенно возрастает, так как именно благодаря им удается установить, что обширная страна Вятичей представляла собой союз племен. Вятическую общность впервые обозначил археолог А. А. Спицын, а детально разработал на обширном материале А. В. Арциховский[379].

Вятические племена заселяли бассейн Оки почти от истоков и до старорязанской излучины. Характерные вятические курганы с такими находками в них, как семилопастные височные кольца, встречены на реках Жиздре, Угре, Зуше, Упе, Наре, Москве, Осетре, Проне.

У западных славян, где сохранились подробные письменные источники, мы знаем, что на приблизительно равновеликой территории размещалось 8—10 первичных племен (название каждого племени отмечено источниками), объединенных в союз, называющийся или особым именем (Лютичи), или по племени-гегемону (Бодричи). В русскую летопись попали только эти имена крупных племенных союзов, и Вятичи названы наравне с Лютичами. Это дает нам право предполагать, что внутри такой обширной территории, как вятическая, могли размещаться несколько первичных племен (по летописцу «родов»). Летописец, писавший свою историю в стенах монастыря, мог и не знать местных названий мелких племен. В русской письменности есть два случая упоминания такого микроплемени. Одно из них относится к походу воеводы Волчьего Хвоста на Радимичей, победившего их на р. Пшцаде в 984 г. Потом бытовала поговорка, укорявшая радимичей: «Пищаньци волъчья хвоста бегають». В этом случае хронист расценивает пищаньцев как некую органическую часть Радимичей.

Более определенно звучит второе упоминание. Оно принадлежит не монаху-затворнику, а полководцу, «утершему много поту за Русскую землю». Владимир Мономах вспоминает, что около 1080 г. он разбил половцев хана Белкатгина, «а семечи и полон весь отъяхом»[380]. Половцы перед этим прошли через р. Сейм (древнюю «Семь») и дошли до Стародуба. Вскоре, воюя под Прилуком (два дня пути от Сейма), Владимир вынужден был укрыться в городе от превосходящих сил врага почти без потерь, «только семцю яша одиного живого, ти смерд неколико»[381].

«Семичи» — типичное по своей форме племенное имя. Это, очевидно, одно из племен Северянского племенного союза, размещенное на Сейме: «А друзии седоша по Десне и по Семи, по Суле и нарекошася Север».

«Но мы на предлежащее возвратимся», как писали древние авторы, когда им приходилось отступать от своей основной темы. Археологические материалы позволили выявить внутри всей вятической территории отдельные небольшие районы; они выявлены лишь в северной части Вятичей[382]. Таких районов-племен удалось обнаружить шесть, но, исходя из их размера, во всей земле Вятичей их должно быть не менее 10. Таким образом, археология помогает нам осознавать всю вятическую общность именно как союз племен. Анализ распространения вятических семилопастных височных колец, изготовленных одним мастером (отлитых в одной литейной форме!), показывает, что существовала еще более мелкая структурная единица, чем племя: на всей территории Вятичей должно было быть по расчету около сотни мелких мастерских с незначительным районом сбыта в 10–15 км в поперечнике каждая[383]. Другими словами, по археологическим данным мы можем нащупать элементы десятичного деления, характерного для высшей ступени первобытности и сохраняющегося некоторое время и позднее.

Группа поселков — «сто» (район сбыта одной мастерской).

Племя — «тысяча» — особенности погребального обряда.

Союз племен «тьма» — Вятичи — этнографическое единство.

Приведенные сопоставления не являются окончательными, так как они получены на основе довольно поздних материалов, часть которых относится к XI–XII вв., но, учитывая долгую сохранность племенного строя у Вятичей, с которым должны были считаться даже князья XII в., эти материалы допустимо рассматривать как проявление архаичных черт.

Третий вид источников, кроме летописи и археологии, — это единственные в своем роде записи неизвестного восточного географа середины IX в., из которых с разной степенью подробности черпали свои сведения и персидский Аноним, современник этих записей, и Ибн-Русте (начало X в.), и Гардизи (середина XI в.). Ни один из славянских племенных союзов не был так детально и добросовестно описан, как земля славян-вятичей ВАНТИТ. Путешественник-информатор видел землю Вятичей не только проездом; он, почти несомненно, жил у вятичей некоторое время: путешественник знал, как проводят вятичи зиму и лето, он видел языческий обряд во время жатвы, ему приходилось наблюдать и похороны и ежегодные поминки, а также ежегодное княжеское полюдье; он успел изучить быт, юридические обычаи, отдельные славянские слова, торговлю в столице и все виды музыкальных инструментов. Путешественник, очевидно, был в столице вятичей, так как он точно знал, что этот город находится у реки «Уки» (Оки), что где-то близ города кончается один из длиннейших водоразделов. Он знает царский быт и даже то, как выглядят кольчуги его дружины. Все это в значительной степени повышает ценность источника н доверие к нему. Информатора, сообщившего сведения сочинителю древнейшей записи середины IX в., будем условно называть «Путешественником»[384].

На основе археологии, летописи и записей восточного Путешественника мы можем впервые разносторонне и подробно описать один из славянских племенных союзов, существовавших в IX–XI вв. параллельно государству Руси, и сопоставить его с самой Русью.

Хозяйство. Археология дает нам обычное славянское комплексное хозяйство: земледелие, скотоводство, охота и рыболовство. Земледелие было, очевидно, подсечным, так как Путешественник сообщает, что зимой славяне живут большей частью в «замках и крепостях (городищах), а летом — в лесах». Это — обычное разделение сезонов при господстве подсеки, когда летние работы, начиная с весны, проводятся в лесу: корчевка пней, расчистка лядины от сучьев, сожжение их, пахота и уборка урожая. В своих полуземлянках вятичи «остаются до весны». Подсечная форма земледелия привела к кажущемуся противоречию в свидетельствах Путешественника: «и нет у них виноградников и пахотных полей», «риса у них нет и нет засеянных полей». Очевидно, Путешественник подразумевал под «полями» привычные для южанина возделанные и орошенные земли, характерные для ирригационного земледелия. Поля-лядины вятичей были в какой-то мере скрыты от него лесами, но он все же знал, что «большая часть их посевов — просо», и описывал аграрно-магический обряд на сжатой ниве. Земледелие вятичей отличалось от ближневосточного (не было ни риса, ни винограда), но посевы разных культур с преобладанием проса отмечены Путешественником.

Говоря о скотоводстве вятичей, Путешественник отмечает, что лошадей у них мало (очевидно, по сопоставлению с табунами коней у степняков). Крупный рогатый скот упомянут в связи с культом быка. Особое внимание автор-мусульманин обратил на свиноводство: «и разводят они свиней и имеют они стада свиней так же, как мы имеем стада баранов». Обилие дубрав в земле Вятичей (например, «Тульские засеки») позволяло выпас свиней стадами.

Кроме зерновых культур, у славян были и посевы льна, о чем свидетельствует упоминание о льняной одежде.

Особенно важны сведения Путешественника о пчеловодстве у вятичей. Археология редко дает нам прямые или косвенные следы пчеловодства, хотя мы твердо знаем о важности меда и воска как основных статей дани и экспорта у всех славян вообще. По отношению к древнеславянскому пчеловодству обычно применяется термин бортничество, а борть иногда понимается как естественное дупло в дереве. Однако борть была искусственно сделанной колодой, выдолбленным ульем, привязанным высоко к дереву. Борть можно было украсть: «Аже украдеть кто борть, то 12 гривне продаже» («Русская Правда»), Именно о таких искусственно изготовленных бортях и говорит Путешественник: «И есть у них нечто вроде бочонков, сделанных из дерева, в которых находятся ульи (может быть, соты?) и мед. Называется это у них улишдж и из одного бочонка добывается до 10 кувшинов меду». Слово «улишдж» следует осмыслить как «ульище» — улей, равнозначное борти. Исходя из того, что одна пчелиная семья дает за год около 150 кг меда, кувшин представлял собою емкость, вмещавшую около пуда меда. В археологическом материале мы знаем глиняные сосуды-корчаги примерно такой вместимости.

Вятичи из меда делали разные сорта хмельных напитков: «у них много напитков из меда». Выделялись владельцы больших запасов меда: «Есть у них люди, которые имеют у себя 100 больших кувшинов медового напитка». Автор «Худуд ал-Алем» иначе изложил это место: у славян «очень много меда, из которого они изготовляют вино и тому подобные напитки. Сосуды для вина (хмельного меда) делаются у них из дерева и случается, что один человек делает до 100 таких сосудов». Здесь речь идет не о «больших кувшинах», которые археологически неизвестны, а о деревянных бочках, которые могли как-то соответствовать по вместимости восточным большим кувшинам-хумам (античным пифосам). Сто бочек хмельного меда, по средневековым понятиям, составляли целый капитал. Недаром Путешественник оговорил, что это — исключение: «есть у них люди…», «случается…»

Поселки и жилища. Славянские поселения VIII–X вв. были как неукрепленными (селища), так и укрепленными (городища). Археологически селища недостаточно изучены, так как у них отсутствуют внешние признаки и часть их заросла лесом, часть превратилась в современные села. Лучше изучены городища, представляющие собой небольшие крепостицы с земляными валами, усиленными тыном. Городища были и постоянным поселением, и местом убежища на случай опасности для населения окрестных деревень и лесных заимок. Городища так называемого «роменско-боршевского типа» нередко выделяют как особую археологическую культуру, охватывающую лесостепь днепровского Левобережья (в основном землю Северян) и доходящую на востоке до Дона в районе Воронежа. На севере эти городища доходят до Брянска и Средней Оки, захватывая тем самым южную, наиболее архичную часть земли Вятичей.

Правильнее смотреть на всю область городищ роменско-боршевского типа не как на особую археологическую культуру, а как на русскую деревню в условиях постоянной мадьярско-печенежской опасности. Славянские земледельцы в областях Северян, отчасти Радимичей и Вятичей приспособили свою жизнь к противостоянию набегам кочевников, построив множество крепостей-«градов» в VIII–IX вв. «Грады» обычно располагались гнездами по 8—12 городищ, что, очевидно, отражало оборонительную систему одного племени. Центральное городище такого гнезда нередко упоминалось в летописи XII в. уже как город. Таковы, например, у Северян города Прилук, Ромен, Лтава, Гадяч, Путивль, Курск и др. В вятической лесостепи тоже имелись городища роменского типа. Эта картина очень хорошо отражена Путешественником:

«И у них есть обычай строить крепости. Несколько человек объединяются, чтобы строить укрепление, так как мадьяры на них постоянно совершают нападения и грабят их.

Мадьяры приходят, а славяне запираются в эти укрепления, которые построили. Зимой большей частью они находятся в замках и крепостях, а летом — в лесах» (Гардизи).

Нам известно, что мадьяры приводили своих пленников в Керчь (пристань «Карх») и там продавали славянских пленников грекам (Ибн-Русте)[385]. Указание на вывоз пленников к Керчи ценно для нас и географически и хронологически. Географически оно определяет тех славян, которые подвергались набегам, — это зона бассейна Азовского моря, т. е. земли Северян и Вятичей, зона наибольшего распространения городищ роменского типа. Хронологически оно важно в том отношении, что определяет время не позже середины IX в., после чего мадьяры продвинулись далеко на запад и не могли уже пользоваться Керчью как рынком сбыта живого товара; на новом месте к ним был ближе Белгород в устье Днестра.

Конец VIII — начало IX в. — время основания большинства роменских городищ. Путешественник, очевидно, был свидетелем того, как «объединялись несколько человек, чтобы строить укрепление». Вооруженная деревня русского юго-востока была интересным историческим явлением. Жилища в городищах роменской культуры представляли собой полуземлянки, углубленные в землю на 100–120 см. В углу землянки — печь, поставленная прямо на полу; печь иногда делалась из специальных глиняных конусов, придававших большую прочность печному своду. В углах землянок обычно прослеживаются ямы от столбов, поддерживавших крышу. Землянки непомерно малы (2,5?2,5 м; 3?3 м): их площадь не превышала 9—10 кв. м, а за вычетом входа и места печи жилая площадь колебалась от 5 до 8 кв. м. Многие археологи ошибочно полагали, что пределами такой землянки ограничивалась вся изба древнего вятича или северянина. Но средняя крестьянская семья в 5–8 человек (муж, жена, свекор со свекровью и трое-четверо детей) не могла уместиться в крохотной землянке. Тщательные раскопки роменской землянки в окрестностях Путивля показали, что изба IX–X вв. была более сложной и более просторной. К квадрату землянки с двух сторон примыкали неширокие полосы (около 2 м), шедшие вдоль всей землянки. Это были «полати», примыкавшие к углубленному квадрату землянки и покрытые крышей. Эта теплая часть жилища должна была именоваться «истъбой», «истобкой», т. е. «отапливаемым жилищем». Углубленный квадрат землянки с печью мог носить древнее название «гълбец», «глъбец» от корня «глуб», «глыбь» — глубина, название, сохранившееся до XIX в. для околопечной ямы или подполья.

Полати, как и в позднейших крестьянских избах, предназначались для спанья. На роменских земляных полатях, или «лежанках», вполне могли уместиться все члены семьи; эти приподнятые над полом на 100–120 см места были наиболее теплыми в избе, так как жар от печи поднимался кверху. Жилище роменского типа с поправками на полати имело по фасаду около 7 м при боковой стороне около 3 м. Таким образом: его общая площадь (землянки и полатей) составляла около 20 кв. м.

Наличие в славянских языках общих терминов, обозначающих верхнее помещение, второй этаж постройки, заставляет нас внимательнее отнестись к реконструкции всего славянского жилого комплекса. Верх жилья обозначался словами: «горница», «горище», «чердак» (может быть, «чертог»), «светлица», «терем». Славянская терминология противопоставляет верх низу, углубленной части: горница (горнее, вышнее) и глъбец (углубленное).

Рассмотренное славянское жилище по своей конструкции вполне допускает наличие верхней надстройки над углубленной частью. Для этого достаточно было только срубить несколько более длинные угловые столбы- стойки (4–5 м) и настлать потолок на половине их высоты. Получалось два помещения — нижнее, теплое, а верхнее — холодное, летнее (площадь в 7–9 кв. м). Крыша над горницей должна была обязательно быть двускатной, а над полатями — пониженной метра на два и односкатной. Внешние стены были (судя по отсутствию остатков бревен), очевидно, плетеными, турлучными, промазанными глиной. Жилую постройку окружали хозяйственные ямы; грушевидные для овощей и молочных продуктов и большие бочкообразной формы для «жита» (зерна вообще).

На некоторых городищах IX–X вв. (например, Вщижском) на мысу, в углу поселка строилось помещение большего размера, чем обычное жилище, и без признаков обычного жилого слоя. Обилие пряслиц для веретен и гадательных камней говорит о том, что подобные помещения являлись «беседами», просторными избами для посиделок, где по зимам пряли пряжу, пели песни, слушали сказки и гадали о судьбе.

Восточный Путешественник видел у вятичей жилища того типа, который археологи находят при раскопках роменско-боршевских городищ.

«В их стране холод до того силен, что каждый из них выкапывает себе в земле род погреба, к которому пристраивает деревянную остроконечную крышу, наподобие христианской церкви. На крышу накладывают землю. В такие погреба переселяются со всем семейством.

Взяв дров и камней, разжигают огонь и раскаляют камни на огне докрасна. Когда же камни раскалятся до высшей степени, их обливают водой, от чего распространяется пар, нагревающий жилье до того, что снимают даже одежду. В таком жилье остаются они до весны» (Ибн-Русте).

Вторую половину этого интересного сообщения обычно считают описанием славянской бани, но автор явно и последовательно говорит о жилище, рассчитанном на всю зиму, и ни словом не упоминает мытье. На мысль о бане наводил обильный пар, подробно описанный Путешественником, но следует учесть, что при топке по-черному напускание пара было средством очищения задымленного жилья: с оседанием пара воздух в избе становился чище.

Большой интерес представляет тот зрительный образ, который возник у Путешественника при знакомстве со славянскими зимними избами. Он их сравнил с христианской церковью, а для жителя юга это прежде всего базилика с двускатной кровлей. Полностью воспроизводит внешнюю геометрическую форму базилики старинный русский овин с его приподнятой срединной частью и двускатной кровлей. Избы вятичей и северян IX–X вв. в сильно уменьшенном виде могли быть сходными с позднейшими овинами, а следовательно, и с базиликами VII–IX вв., известными Путешественнику. Предложенная выше реконструкция славянской избы с «голбцом» (землянкой) и горницей-чердаком основывается на этой аналогии.

Одежда и оружие вятичей частично известны нам по археологическим данным. Наиболее интересен женский головной убор с несколькими красивыми семилопастными височными кольцами по бокам. Они делались из белого сплава или из серебра и украшались чеканным орнаментом. В раннее время вятические височные кольца были близки к радимическим. Трудно сказать, объясняется ли это родственным происхождением, о чем пишет летописец, или же наоборот, этнографическая близость вятичей и радимичей породила у летописца мысль об их общем происхождении. Путешественник сообщает об одежде вятичей:

«Одежда их — рубаха и высокие сапоги. Обувь их подобна длинным табаристанским сапогам, которые носят женщины» (Гардизи). «Они носят высокие сапоги и рубахи до лодыжек» [до колен?] (Аноним).

Вооружение славян описано так: оно состоит из луков, стрел, копий, метательных копий, щитов. К этому следует добавить находимые в курганах топоры. «У «царя славян» есть «прекрасные, прочные и драгоченные кольчуги».

Семейный быт. На ежегодные поминки, о которых пишет Гардизи, по толкованию А. П. Новосельцева, собирается «большая родственная семья»[386]. По буквальному значению соответственных слов речь должна идти о «людях, живущих в одном доме», но исследователь прав, приводя более обобщенную форму, так как археология не знает для этого времени больших домов («огнищ») у вятичей. Единственное расширительное понятие — жители всего поселка, всего городища. Летопись Нестора сохранила интересное описание нравов «мудрых полян» и противопоставленных им лесных жителей — радимичей, вятичей и северян.

Рассказ о древнем быте славян построен Нестором по принципу антитезы. Поэтому то, что указано как достоинство полян, следует понимать и как утверждение отсутствия этих качеств у вятичей и их лесных соседей.

Брачные обычаи у вятичей отсутствовали; существовали пережитки матрилокального брака — будущий зять приходил в дом невесты на брачную ночь. Летописец намекает на предосудительные нравы внутри семьи — жены сыновей не имеют «стыденья» к отцу и братьям своего мужа (к свекру и деверям), а мужская часть семьи не имеет стыденья к снохам, к сестрам и даже к матерям, что может быть понято как пережитки эндогамии.

Эти черты первобытности отразились и в той киевской былине, которая повествует о борьбе Киева с лесными вятичами — былине об Илье Муромце и Соловье-Разбойнике. Живет Соловей со своим гнездом в тереме или подворье, обнесенном тыном; на тыне — человечьи черепа. Соловей- Разбойник вокруг своего двора «захватывает вор-собака на семи верстах» и в то же время никому не позволяет ездить через его леса: «ни конному, ни пешему пропуску нет». Это — представитель уходящего родового строя с его ограниченностью и замкнутостью. Место, где засел Соловей, — земля Вятичей, Брынские леса, где он сидит на «тридевяти дубах», залегая дорогу прямоезжую. Соловей — глава целого клана; с ним вместе живут и его многочисленные сыновья, дочери и зятья, действующие «рогатинами звериными». Все младшие члены Соловьиного рода — на одно лицо, что объясняется эндогамией. Сам Соловей толкует это так:

«Я сына-то вырощу — за него дочь отдам,

Дочь-то вырощу — отдам за сына,

Чтобы Соловейкин род не переводился»[387]

Когда Илья Муромец узнал об этих первобытных обычаях, то они «за досаду ему показалися», и он вырубил все племя Соловьиное.

Большой интерес представляет ставшее хрестоматийным летописное описание славянских обычаев:

«А радимичи и вятичи и север один, обычай имеяху: живяху в лесе, якоже вьсякый зверь, ядуще вьсе нечисто. И срамословие в них пред отьци и пред снъхами. И браци не бываху в них, но игрища межю селы. И съхожахуся на игрища, на плясания и на вься бесовьскыя песни и ту умыкаху жены собе, с нею же кто съвещавъся. Имеяху же по дъве и по три жены» [388].

Указание на то, что игрища, на которых юноши «совещаются» со своей избранницей, происходили не внутри одного села, а «межю селы», говорит о преодолении древней традиции эндогамии и о победе экзогамных порядков.

На миниатюре Радзивилловской летописи, иллюстрирующей эти слова летописца, изображены две группы людей и музыканты (двое играющих на свирелях и тамбур-мажор). В центре — фигура девушки с распущенными волосами, в широком платье с длинными спущенными рукавами намного ниже запястий. Это — типичный танец русалий, широко отраженный как в русском прикладном искусстве XII–XIII вв., так и в фольклоре[389]. Русалии — ритуальные пляски, связанные с молениями о дожде (русалки — божества орошения нив), были одним из главных обрядов языческих славян; церковь долго не могла истребить этот древний земледельческий обряд. Во время священного танца девушка изображала русалку-птицу, и длинные рукава ее одежды символизировали и крылья доброжелательного божества и льющуюся на землю воду.

Русская сказка о царевне-лягушке, сложившаяся, возможно, в вятической (или кривичской) земле по соседству с финно-угорским населением, дает нам красочный образ женщины, танцующей ритуальный танец с распущенными рукавами: каждый взмах рукавом рождал озера, птиц и деревья. Миниатюра с подписью «Игрища» вполне достоверно изображает древние обычаи вятичей. Внутри семьи существовал жесткий патриархат: жену, которая «предается прелюбодеянию, муж убивал, не принимая извинений». Многоженство, отмеченное и Путешественником и Нестором, свидетельствует о социальной дифференциации, о различии достатка у разных вятичей.

Погребальные обычаи вятичей (как и радимичей и северян) подробно и добросовестно описаны Нестором:

«И аще къто умьряше — творяху тризну над нимь и по семь сътворяху краду велику и възложаху на краду мьртвьца и съжьжаху. И по семь, събравъше кости, въложаху в судину малу и поставляху на стълпе на путьх, еже творять Вятичи и ныне»[390].

Данный отрывок требует перевода некоторых архаичных слов, ставших непонятными русским людям уже в XIII в.[391].

«Тризна» — не погребальный пир, а воинские игры, конные состязания в честь умершего. «Крада» — большой погребальный костер округлый в плане. «Столп» — небольшой погребальный домик, сруб, «домовина» Подобные домовины дожили в России до начала XX в.

Археология полностью подтверждает наличие деревянных срубов-домовин у вятичей IX–X вв., в которые помещали «судины малые», погребальные горшки со сгоревшими останками. Отличие лишь в одном: Нестор пишет о погребении в столпе-домовине, не упоминая о насыпке сверху кургана. Деревянные домики мертвых не могли долго сохраняться на поверхности земли и поэтому до археологов не дошли. Нестор был прав, говоря, что так делали вятичи «и ныне», в его время, — на основной территории вятичей курганы без трупосожжения появляются именно в конце XI — начале XII в. Только на самом юго-востоке земли Вятичей, близ Воронежа, обычай насыпки курганов возник раньше, еще в эпоху языческих трупосожжений. Внутри курганов IX–X вв. находились засыпанные землей «столпы» с урнами и сожженным прахом. Часто бывает так, что появление обычая насыпки курганов связано с внешней угрозой со стороны чужаков, иноплеменников. Юго-восточные вятические курганы боршевского типа были ближе всех к враждебному пограничью.

Интереснейшие дополнения о вятическом погребальном обряде сообщает нам Путешественник. Его сведения так же ценны и так же добросовестны, как общеизвестный рассказ Ибн-Фадлана о похоронах руса в 922 г. на Волге.

«Когда умирает у них кто-либо, труп его сжигают. Женщины же, когда случится у них покойник, царапают себе ножом руки и лица. При сожжении покойника они предаются шумному веселью, выражая радость по поводу милости, оказанной ему богом» (Ибн-Русте).

«И на струнных инструментах они играют при сжигании мертвого» (Гардизи).

В полном согласии с Ибн-Фадланом, писавшем о желании жен умершего последовать за ним, Ибн-Русте, писавший до того, как Ибн-Фадлан отправился в свое путешествие, говорит о захоронении женщины:

«И если у покойника было три жены и одна из них утверждает, что она особенно любила его, то она приносит к его трупу два столба; их вбивают стоймя в землю, потом кладут третий столб поперек, привязывают посреди этой перекладины веревку. Она становится на скамейку и конец завязывает вокруг своей шеи. После того, как она так сделает, скамью убирают из-под нее, и она остается повисшей, пока не задохнется и не умрет, после чего ее бросают в огонь, где она и сгорает».

Ворота-виселица у «крады великой» есть и у Ибн-Фадлана; через эти ворота обреченная женщина заглядывает в потусторонний мир и будто бы видит там своих умерших родичей. Смерть достигается в обоих случаях одинаково посредством удавления, но у вятичей обреченная вешается сама, а при похоронах руса, умершего в пути, ее душила колдунья — «ангел смерти». В больших курганах с домовинами внутри археологами обнаружены ограды в виде тына из вертикально врытых столбов. В ограде могли быть те ворота, через которые участники погребального обряда заглядывали в царство мертвых.

Путешественник в стране Вятичей видел и сожжение и поминки:

«На другой день после сожжения покойника они идут на место, где это происходило, собирают пепел с того места и кладут его на холм. И по прошествии года после смерти покойника берут они бочонков двадцать меда, отправляются на тот холм, где собирается семья покойного, едят там и пьют, а затем расходятся».

О других языческих обычаях сообщается мало. Одна фраза из недошедшего до нас протооригинала Путешественника по-разному передана тремя пользовавшимися им авторами:

«Все они — огнепоклонники» (персидский Аноним).

«И все они поклоняются огню» (Ибн-Русте).

«Они почитают быка» (Гардизи).

Огонь-Сварожичь почитался всеми славянами. Один обряд сожжения трупов мог дать основание иноземцу сделать вывод о культе огня. Что касается культа быка (если это не описка?), то именно в земле древних Вятичей вплоть до конца XIX в. сохранился девичий головной убор с огромными тряпичными рогами («турица»). Полуметровые рога калужских девушек настолько напоминали древнее язычество, что священники не пускали в церковь невест, наряженных по старинному обычаю.

К языческим пляскам относится и описание музыкальных инструментов вятичей:

«Их свирели длиной в два локтя. Лютня же их восьмиструнная».

В земле Вятичей (д. Акулинино) был найден интересный каменный идол неопределенного времени. Это — женская голова в натуральную величину, вырезанная рельефно на толстой каменной плите. К сожалению, точное место находки (там могло быть святилище) неизвестно. Особенно интересна языческая молитва-заклинание, произносимая на поле после жатвы:

«Во время жатвы они берут ковш с просом, поднимают к небу и говорят: «Господи! Ты, который снабжал нас пищей, снабди и теперь нас ею в изобилии!» (Ибн-Русте).

Социальный строй. Князь. Полюдье. Совершенно особый исторический интерес представляют для нас сведения Путешественника начала IX в. о социальном строе племенного союза Вятичей. При ознакомлении с теми извлечениями, которые сделали в разное время персидский Аноним (автор «Худуд ал-Алем»), Ибн-Русте и Гардизи из предполагаемой «Анонимной записки» середины IX в., основанной в интересующей нас части на сообщениях информатора, побывавшего в земле Вятичей (наш условный «Путешественник» начала IX в.), нам прежде всего бросается в глаза расхождение этой информации с суммой археологического материала. Археология полностью подтверждает всю материальную, бытовую часть информации Путешественника (хозяйство, жилище, погребальные обычаи), на чем и основывается вывод о личном знакомстве информатора с землей Вятичей. Но на археологическом материале исследователи не могут сделать тех выводов, которые получаются при чтении восточных географов. Страна Вятичей всегда рисовалась (не без воздействия оценок летописца- киевлянина) наиболее отсталой, диким, лесным, медвежьим углом Руси. Очевидно, здесь должна быть внесена принципиальная поправка: происходившие на переломе первобытности перемены не успели еще оставить следа в бытовой, материальной сфере настолько значительный, чтобы он отразился в сохранившейся до нас части археологического материала. Трупосожжение нивелировало мужчин и женщин; мы не можем определить парные погребения в той кучке пепла, который собрали с общего костра. Ранние курганы с домовинами и сожженным прахом, быть может, являются погребениями вятической знати, а простые члены племени, быть может, хоронились по-прежнему в домовинах, без последующей засыпки землей, в домовинах, которые давно сгнили и до археологов не дошли. Еще один пример: восточные авторы с одинаковой тщательностью выписали из «Анонимной записки» сведения о столице Вятичей, где живет «царь» и где ежемесячно производится торг разными вещами. А много ли достанется археологам от такого «царя», если он, подобно Святославу, поразившему императора Византии своей предельно скромной одеждой, имел всего лишь одну серьгу в ухе? Ежемесячный торг мог оставить после себя археологам лишь то, что остается после многолюдной ярмарки у стен города или у пристани — почти неуловимые следы палаток, наскоро сколоченных прилавков или просто ярмарочный мусор.

Поправка такова: археологический материал не в полной мере и не тотчас отражает перемены в социальном строе, происходящие на рубеже первобытности и государственности. Первобытный археологический (т. е. доступный нам, спустя тысячелетие) облик общества может маскировать некоторое время уже происшедшие перемены. Тем драгоценнее для нас свидетельства современников, своими глазами видевших жизнь этого общества во всем ее объеме, со всеми неуловимыми для нас, но весьма существенными сторонами. Рассказ Путешественника ценен еще и тем, что во всех случаях, когда он поддается археологической проверке, он эту проверку полностью выдерживает.

Основу населения земли Вятичей составляли те люди, «средства существования которых не очень обильны», которые сообща строили крепостицы-городища, жили в избах, напоминавших по форме христианские базилики, расчищали лес, пахали землю, собирались на «игрища межю селы», совместно сжигали своих родичей и воевали, если приходилось, копьями, стрелами и сулицами-дротиками. Их быт еще пронизан пережитками первобытности: следы матрилокального брака, снохачество, самоубийство вдов, языческое мировоззрение. Но на этом ровном фоне обозначаются уже два полюса; с одной стороны это — рабы: «У них много рабов» (Гардизи). Речь идет, очевидно, о патриархальном рабстве (о «челяди»), так как в другом месте текста говорится о том, что одежда жены подданного приравнивается к одежде его рабыни. На более высокой ступени социальной лестницы, чем общая масса вятичей, стоят люди, имеющие по три жены, люди, обладающие огромными запасами меда в 100 бочек. Вероятно, именно эти богатые люди обуты в длинные табаристанского типа сапоги.

Особенно интересны сведения о славянском (вятическом!) «царе», «падишахе». Примем за основу текст Ибн-Русте, приводя варианты других авторов:

«Глава их коронуется. Они ему повинуются и от слов его не отступают («Они считают своим долгом по религии служение падишаху» — «Худуд ал-Алем»).

Местопребывание его находится в середине страны славян. («Столичный город его называется Джерваб» — Гардизи).

«Место пребывания царя — большой город Хордаб» — «Худуд ал-Алем»),

И упомянутый глава их, которого они называют «главою глав», зовется у них «свиет-малик».

И он выше супанеджа, а супанедж является его заместителем (наместником). Царь этот имеет верховых лошадей и не имеет иной пищи, кроме кобыльего молока. Есть у него прекрасные прочные и драгоценные кольчуги» (Ибн-Русте).

Царь вятичей обладает судебной властью и применяет разные меры наказания.

«И если поймает царь в стране своей вора («забирают его имущество»— Гардизи), то либо приказывает его удушить, либо отдает под надзор одного из правителей на окраинах своих владений» (Ибн-Русте).

Особое внимание должна привлечь титулатура царя вятичей и организация власти. Неясным пока остается титул второго лица после «царя» — так называемого супанеджа. Переводили его как «жупан», но теперь выясняется, что буквы в этом испорченном слове могут читаться по-разному[392]. А это дает 60 различных комбинаций! По своему значению это слово может обозначать наместника, посадника, воеводу, мажордома.