Эпикурейская этика

Эпикурейская этика

Подобно киренаикам, Эпикур объявил целью жизни удовольствие. Каждое существо стремится к удовольствию, и в удовольствии состоит счастье. «…Мы утверждаем, что удовольствие есть начало и конец счастливой жизни; поскольку мы считаем его первым благом, возникшим одновременно с нами; мы предпочитаем или избегаем чего-то, думая в первую очередь о нем, и приходим мы к тому, что судим о чем-нибудь – хорошо это или плохо, используя это чувство в качестве эталона»¹¹. В связи с этим возникает вопрос: что понимал Эпикур под понятием «удовольствие», называя его целью жизни? Следует отметить два факта: во-первых, Эпикур не имел в виду сиюминутные удовольствия или отдельные ощущения, но удовольствие, которое сопровождает нас всю жизнь; во-вторых, удовольствие, по Эпикуру, состоит скорее в отсутствии боли, чем в позитивном удовлетворении. Такое удовольствие доставляет исключительно душевное спокойствие. Со спокойствием души Эпикур связывал и телесное здоровье, но основной упор делал на интеллектуальной радости, ибо, поскольку очень сильные телесные страдания бывают обычно непродолжительны, более слабые страдания можно преодолеть или сделать терпимыми с помощью интеллектуальных удовольствий. «Свободное от ошибок рассмотрение этих фактов при всяком выборе и избегании может содействовать здоровью тела и безмятежности души…» «Мы выбираем не всякое удовольствие, но иногда обходим многие удовольствия, когда за ними следует для нас большая неприятность; также мы считаем многие страдания лучше удовольствия, когда к нам приходит большее удовольствие после того, как мы вытерпим страдания в течение долгого времени»¹². Когда Эпикур говорит о выборе удовольствия и отрицает определенные его виды, он стремится достичь постоянства чувства радости и отсутствия страданий, которые следуют за удовольствием, ибо в его этике нет места для дискриминации различных видов удовольствия, основанной на моральных оценках. (Хотя следует отметить, что дифференциация удовольствий по признаку соответствия моральным ценностям неосознанно присутствует в его теории, как и должно быть в любой гедонистской этике, если, конечно, гедонист не готов признать, что «основные» виды удовольствий имеют ту же значимость, что и более утонченные. А какой серьезный моральный философ готов был признать это, не используя другой критерий, помимо удовольствия?) «Таким образом, всякое удовольствие по своей природе есть благо, но не всякое удовольствие следует выбирать, равно как и всякое страдание есть зло, но не всякого страдания следует избегать». «Итак, когда мы говорим, что удовольствие есть конечная цель, то мы разумеем не удовольствия распутников и не удовольствия, заключающиеся в чувственном наслаждении, как думают некоторые, не знающие или не соглашающиеся или неправильно понимающие, но мы разумеем свободу от телесных страданий и душевных тревог. Нет, не попойки и кутежи непрерывные… рождают приятную жизнь, но трезвое рассуждение, исследующее причины всякого выбора и избегания и изгоняющее [лживые] мнения, которые производят в душе величайшее смятение»¹³. «Ни одно удовольствие не является по своей сути плохим: лишь мотивы некоторых удовольствий порождают значительную часть осложнений»¹⁴.

На практике всегда следует учитывать, не приведет ли какое-либо удовольствие к сильным страданиям и, наоборот, не приведет ли страдание к величайшей радости. К примеру, отдельное удовольствие, в какой-то момент очень сильное, может подорвать здоровье человека или сделать его рабом привычки – в этом случае оно порождает страдания, которые окажутся сильнее удовольствия. И наоборот, в какое-то время боль может быть очень сильной – например, при операции – и тем не менее порождающей большее благо – здоровье. Поэтому, хотя всякое страдание, рассмотренное абстрактно, есть зло, а всякое удовольствие – благо, на практике мы всегда должны думать о будущем и постараться достичь максимально продолжительного удовольствия, которое, по мнению Эпикура, заключается в здоровом теле и душевном покое. Эпикурейский гедонизм, следовательно, не ведет к вседозволенности и оправданию извращений, но проповедует спокойную, умиротворенную жизнь, ибо человек несчастлив не только из-за того, что испытывает страх, но и из-за необузданных суетных желаний, и если он сумеет усмирить свои страсти, то обретет благоденствие, даруемое разумом. Мудрый человек не умножает своих потребностей, ибо это лишь увеличивает число источников страданий – он, скорее, сведет свои потребности к минимуму. Эпикурейцы доходили до утверждения, что мудрый человек может быть счастливым, даже подвергаясь телесным пыткам. Так, Эпикур заявлял, что, «хотя бы его и пытали на дыбе, мудрый человек все равно счастлив»¹⁵. Эта идея наиболее ярко выражена в следующем высказывании: «Пусть мудреца сжигают, пусть его подвергают пыткам, – все равно… он скажет: «Как это приятно! Меня это совершенно не трогает»¹⁶. Таким образом, этика эпикурейцев призывала к умеренному аскетизму, самоконтролю и независимости. «Выработать у себя простые и недорогие привычки – значит совершенствовать свое здоровье и освободиться от колебаний в вопросах, связанных с удовлетворением насущных потребностей»¹⁷.

Главным условием атараксии, или спокойствия души, является добродетель, хотя, конечно, Эпикур оценивал добродетели в зависимости от их способности вызывать удовольствие. Такие добродетели, как простота, умеренность, воздержанность и жизнерадостность, приносят гораздо больше радости и счастья, чем необузданное стремление к роскоши, непомерное честолюбие и другие. «Нельзя жить приятно, не живя благоразумно, нравственно и справедливо, и, наоборот, нельзя жить разумно, нравственно и справедливо, не живя приятно. А у кого этого нет, тот не живет разумно, нравственно и справедливо; а у кого нет последнего, тому нельзя жить приятно». «Справедливый человек не испытывает беспокойства, несправедливый же – вечная его жертва». «Несправедливость сама по себе не является злом, она становится им потому, что к ней всегда присоединяется страх, что не удастся спастись от тех, кто назначен наказывать за действия, связанные с несправедливостью». «Если действия, признанные справедливыми, при перемене обстоятельств оказываются на практике не согласными с естественными представлениями о справедливости, то эти действия несправедливы. Но если при перемене обстоятельств те же действия, которые были признаны справедливыми, более уже не полезны, то они были справедливыми тогда, когда они были полезны для взаимного общения сограждан, но впоследствии, перестав быть полезными, они уже не справедливы»¹⁸. Более того, несмотря на то что в теории этика Эпикура по сути своей эгоистична или даже эгоцентрична, ибо основывается на индивидуальном удовольствии, на практике она не была столь эгоистичной, как может показаться с первого взгляда. Так, эпикурейцы полагали, что гораздо приятнее делать добро, чем получать его, и основатель этой школы прославился своим миролюбивым и добрым характером. «Тот, кто хочет жить спокойно, не боясь других людей, должен обзавестись друзьями; с теми же людьми, с которыми нельзя подружиться, он должен обращаться так, чтобы, по крайней мере, не превратить их во врагов; а если это не в его власти, он должен, насколько это возможно, избегать общения с ними и держать их на расстоянии, ибо это в его же интересах». «Самые счастливые люди – это те, которые достигли такого состояния, что им нечего бояться окружающих людей. Такие люди живут друг с другом в согласии, имея самые твердые основания доверять друг другу в полной мере, наслаждаясь преимуществами дружбы и оплакивая преждевременную смерть своих друзей, если таковая случится»¹⁹. Возможно, правильно было бы сказать, что практические моральные суждения Эпикура были более разумными, чем теоретическое обоснование его этики, которая почти не уделяла внимания моральным обязательствам. Человеку не следует хвататься за первое же подвернувшееся удовольствие, а поэтому он должен обладать искусством трезвой оценки и рассудительностью. Мы должны соблюдать симметрию, которая заключается в правильном расчете соотношения удовольствия и страдания в нашей жизни, в способности принимать во внимание и уравновешивать настоящие или будущие радости и несчастья. В этом и заключается сущность благоразумия, или наивысшей добродетели. Если человек хочет прожить поистине счастливую, приятную и спокойную жизнь, он должен обладать этой добродетелью, то есть быть благоразумным. «Итак, начало всего этого и величайшее благо есть благоразумие. Поэтому благоразумие дороже даже философии, от благоразумия произошли все остальные добродетели; оно учит, что нельзя жить приятно, не живя разумно, нравственно и справедливо; наоборот, нельзя жить разумно, нравственно и справедливо, не живя приятно. Ведь добродетели по природе соединены с жизнью приятной, а приятная жизнь от них неотделима»²⁰. Если человек благоразумен, то он и добродетелен, ибо добродетельный человек – не тот, кто предается удовольствиям в любое время, а тот, кто знает, как следует вести себя в поисках удовольствий. Определяя добродетель таким образом, Эпикур был уверен, что она является необходимым условием для длительного счастья.

Эпикур придавал огромное значение дружбе. «Из всех вещей, которыми мудрость снабжает нас для достижения длительного счастья, нет ничего более важного, чем дружба»²¹. Для этики, основанной на эгоистических чувствах, подобное утверждение может показаться странным, но то огромное значение, которое эпикурейцы придавали дружбе, базируется на эгоистических расчетах. Без дружбы человек не сможет прожить безопасной и спокойной жизни, а кроме того, дружба доставляет удовольствие. Дружба, таким образом, основывается на любви к себе, на идее о тех преимуществах, которые получает человек, имеющий друзей. Однако эгоизм слегка скрашивается в доктрине эпикурейцев, гласящей, что в дружбе возникает привязанность к другому человеку, и мудрый человек любит своего друга не меньше, чем себя. Тем не менее нельзя отрицать, что социальная теория эпикурейцев носит эгоистический характер; это особенно заметно в их утверждениях о том, что мудрый человек не должен заниматься политикой, ибо она нарушает спокойствие души. Впрочем, здесь эпикурейцы допускают два исключения: первое заключается в том, что политикой разрешается заниматься тому, от кого этого требуют интересы личной безопасности; и второе – в политику может уйти человек, испытывающий такое сильное стремление сделать политическую карьеру, что о достижении им атараксии говорить невозможно. Спокойствия души он сможет достичь, уйдя в отставку.

Удовольствие и личные преимущества являются определяющими и для эпикурейской теории закона. Гораздо приятнее жить в обществе, где правит закон и уважаются права, чем в условиях «bellum omnium contra omnes»[11]. Последнее условие никак не способствует достижению душевного спокойствия или атараксии.

Эпикурейцы, как мы видим, в своей физике вернулись к учению Левкиппа и Демокрита, так же как стоики возвратились к космологии Гераклита. Эпикурейская этика, однако, более или менее совпадает с этикой киренаиков. И Аристипп, и Эпикур считали целью жизни удовольствие, и в обеих школах основное внимание уделяется будущему, расчету и «измерению» соотношения удовольствия и страдания. Между эпикурейцами и киренаиками существуют, однако, различия. В то время как последние считали, что целью является позитивное удовольствие, эпикурейцы подчеркивали скорее его негативный аспект – спокойствие и уравновешенность. И снова, в то время как киренаики считали телесные страдания большим злом, чем душевные, эпикурейцы утверждали обратное на том основании, что тело страдает только от теперешнего зла, а душа может страдать, вспоминая прошлое зло и предвидя или опасаясь зла будущего. Тем не менее можно с уверенностью сказать, что эпикурейство поглотило киренаизм. Разве Эпикур не соглашался с киренаиком Гегесием в том, что следует избегать страданий, и с Анницерием в том, что мудрые люди должны окружать себя друзьями?

Таким образом, философия эпикурейцев вовсе не является философией героев, лишена она и того морального величия, которым отличается учение стоиков. Вместе с тем ее основные положения вовсе не столь эгоистичны и «аморальны», как это может показаться на первый взгляд, а потому вполне понятна ее привлекательность для определенного типа людей. Это конечно же не героические убеждения или философия; но ее автор и не считал, что она должна стать основой жизни, что бы там ни говорили люди, применяющие ее на практике.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.