Глава пятнадцатая Прелюдия Гражданской

Глава пятнадцатая

Прелюдия Гражданской

Послы не знали, в каких реальных условиях работает русский премьер, и своими действиями играли на руку большевикам. Они между тем объединились с меньшевиками и эсерами, с теми, кто раньше входил в демократическую коалицию. Меньшевики и эсеры вкупе с большевиками 27 августа создали рабочую милицию для «помощи» правительству и защиты рабочих кварталов. Буквально за несколько дней рабочая милиция превратилась в большевистскую Красную гвардию. 31 августа Петроградский Совет, практически оказавшись в руках большевиков, принял резолюцию, в которой была кратко изложена суть Октябрьского восстания.

Неожиданно лидер меньшевиков посчитал возможным восстановить правую коалицию с большевиками, но без кадетов. Керенский знал, что кадетская партия является активной и животворной частью тех сил, которые включились в строительство демократической системы страны. Милюков и его сторонники, поддерживавшие Корнилова, составляли в партии меньшинство. Отключая кадетов от революционного движения, меньшевики сами совершили явное предательство – вошли в союз с Лениным и приняли большевистскую партию в состав «революционных демократов». В обмен на это Ленин вытребовал у меньшевиков беспрепятственное вхождение в Советы. Рабочие снова получили в руки оружие. Их переход к насильственному захвату власти был не за горами. В своих мемуарах, написанных в эмиграции, на последнем витке жизни, Керенский пришел к четкому выводу: «Сегодня можно сказать, что реакции, маскирующиеся под революции и возглавляемые такими демагогами, как Ленин, Гитлер, Муссолини, которые опирались в борьбе за власть на низшие слои общества, могут создать тоталитарные тиранические диктатуры, разрушающие все моральные барьеры». Возвращаясь к 1917 году, он писал, что «Ленин вознамерился прийти к власти, надев личину защитника политических свобод при новом социальном статусе, обретенном народом в результате Февральской революции».

Пусть субъективный, но неравнодушный летописец 1917 года и «окаянных дней» Иван Алексеевич Бунин заносит в свой дневник:

«20 августа. Большевики опять подняли голову. Мартов… требует отмены смертной казни…

«Учение есть припоминание». Сократ…

Жуткая весть из Ельца… Корнилов восстал против правительства…

30 августа. «Орловский вестник» 29-го. Дерзкое объявление Керенского и еще более – социалистов-революционеров и социалистов-демократов – «Корнилов изменник». Волновался ужасно.

31-го… «Новое время» и «Утро России». Ошалел от волнения. Воззвание Корнилова удивительно. Вечером газеты – «Русское слово» от 29 и «Русский голос» (?) от 30-го. Последняя поразила: истерически-торжественное воззвание Керенского: «Всем! Всем! Всем!» Таких волнений мало переживал в жизни. Просто пришибло.

3 сентября. Утром «Русское слово» от 2-го. Где Корнилов? Все-таки, видимо, ужасно испугались.

4 сентября. «Русское слово» от 31-го и 1-го. В Совете рабочих депутатов Каменев и Стеклов говорят, что «снесут голову с Корнилова». «Голос народа» от 2-го: Корнилов будто арестован.

В десятом часу вечера газеты. Государственный переворот. Объявлена республика. Мы ошеломлены – Корнилов арестован… Воля Гоца, Дана, Либера (меньшевики. – В. С.) и т. д. восторжествовала. Что же значили эти переговоры Керенского с Кишкиным?! – Авксентьев, Либер в ужасе – Каледин.

9 сентября. Все в один голос одно: «Корнилов нарочно выпущен немцами» и т. д.

Сергей Климов: «Да Петроград-то мать с ним. Его бы лучше отдать поскорей. Там только одно разнообразие».

15 сентября. Газеты. На Советы наросла, видимо, дикая злоба у всех. Разъяснение Савинкова: Да, «совершена великая провокация». Керенского следовало бы повесить. Бессильная злоба… Хороша та дорога, где всегда грязь. Глубокие колеи – все возят тяжелое, все воруют лес.

27 сентября. Ездил с Колей кататься. Лес все рубят.

30 сентября. Поразила декларация правительства, начало: анархия родилась от Корнилова. О, негодяи! И все эти Кишкины, Малянтовичи! Ужасны и зверства и низость мужиков, и легендарны.

В начале октября. Правительство «твердо решило подавить погромы». Смешно! Уговорами? Нет, это не ему сделать. «Они и министры-то немного чище нас. Вчера в полдень разговор с солдатом Алексеем – бешено против Корнилова, во всем виноваты начальники, „мы большевики, пролетариат, на нас не обращают внимания, а вон немцы…“. Младенцы, полуживотная тьма!»

Заметки сделаны писателем по газетам, после общения с людьми в воронежской глубинке. Была ли встреча Керенского с кадетом Кишкиным? По всей вероятности. Накануне Октябрьской революции Н. М. Кишкину были выданы исключительные полномочия «по водворению порядка» в Петрограде. Наверное, ранее, чем с ним, 29 августа, Керенский встречался в Зимнем с видными кадетами – В. Д. Набоковым, членом I Государственной думы и в недавнем прошлом управляющим делами Временного правительства, и М. М. Винавером, тоже членом Государственной думы. Между ними велась беседа деликатного свойства. Правительство поручило Керенскому восстановить коалицию с включением в нее тех партий, что были в ней прежде. Дело было непростым. В сотнях писем, направленных ему, осуждался кадет Милюков, поддержавший Корнилова. Беседа с Набоковым и Винавером прошла плодотворно. По их совету Милюков отказался от руководства партией. Путь для кадетов в коалицию стал открытым.

После падения монархии между Временным комитетом Думы и только что сформированным Советом было заключено соглашение о том, что до созыва Учредительного собрания не будет установлена какая-либо политическая система. Однако к лету выяснилась необходимость показать миру, что в России сформирована демократия. Правительством, за подписью Керенского и министра юстиции Зарудного, 1 сентября была принята следующая резолюция: «Считая нужным положить предел внешней неопределенности государственного строя, памятуя единодушие и востребованное признание республиканской идеи на Московском Государственном Совещании, Временное правительство объявляет, что государственный порядок, которым управляется Россия, есть порядок республиканский, и провозглашает Российскую Республику».

Александр Федорович всячески старался оградить страну от происков большевиков, показать людям, повернувшимся к ним, что незачем верить в их басни о светлом будущем, что уже существует в стране республиканский строй, как и в самых цивилизованных обществах, и для его упрочения нужен не разброд политических сил, а их единение с целью наведения порядка, борьбы с голодом и разрухой и успешного завершения войны с немцами если не до победного конца, то до заключения достойного великой страны мирного договора. От слов Керенский перешел к делу, сформулировав правительство-директорию из деятельных, боеспособных людей. Помимо него туда вошли М. И. Терещенко – министр иностранных дел, А. И. Верховский – военный министр, Д. Н. Вердеревский – морской министр, А. М. Никитин – министр почт и телеграфов. Терещенко и Никитин уже не первый месяц в правительстве, единомышленники. Полковник Верховский командовал войсками Московского военного округа, распорядительный и аккуратный в делах человек. Вердеревский – контр-адмирал… Александр Федорович склонился над письмами… Сколько людей думает о будущем России. Пишут из самых далеких уголков страны. Кое-кто ругает министра-председателя… Ну и что? Это и есть демократия. Посадить бы каждого критика на его место на один час… У него закружилась бы голова от одного объема работы, но он увидел бы, что такое Россия, и понял, сколько потребовалось сил, чтобы повести ее к демократии. Кто-то кричал: «Долой царя!», кто-то стоял грудью за него, кто-то уже кричит: «Долой Временное правительство!», «Долой десять министров-капиталистов!» Как можно?

Ведь капиталисты тоже часть России, и не самая худшая. У них хватило ума, сноровки сколотить состояния, ну не с неба же свалились они к их ногам. Строили фабрики, заводы, дали рабочие места желающим трудиться. Часто перебарщивали со штрафами, удлинением рабочего дня. Теперь он равен восьми часам. Требования рабочих удовлетворены. Учредительное собрание окончательно решит аграрную проблему. Может, зря исключили из правительства промышленников и землевладельцев? Сделали уступку бедноте, их пожеланиям… Большевики делают на нее ставку, на победу пролетариата. В своем ли уме Ульянов? Его бывший однокашник по Симбирской гимназии. Став Лениным, он бросает массам дикие лозунги, зовет к гражданской войне. Неужели он думает, что пролетариат сможет управлять государством? Пожалуй, это не заблуждение. Это – затмение ума. Еще в этом году, в феврале большевики приветствовали революцию, поддерживали Временное правительство. Сейчас главный их враг – Керенский. А немцы – друзья? Призывать народ к поражению в войне с заклятым врагом родины – разве это не нелепость, если не провокация? В общем-то нехорошее слово. В основном из большевистского лексикона. Во всех действиях правительства видят провокацию. С меньшевиками то ссорятся, то объединяются. А как дальше поступят с ними? Дружат с теми, кто им нужен в данный момент. С кадетами, умными, эрудированными людьми, им всегда было не по пути. Милюков – свое образный человек и политик. Он во многом не соглашался с ним; но ратовал за то, чтобы он возглавил правительство. Поддержал Корнилова, считал, что он силой наведет порядок, разгонит Советы, вернет страну к старому доброму для него времени монархии, но и против явно полезных реформ не выступал. Не причитал: «Первую пулю – Керенскому!» Мало того, был не против видеть его в новом правительстве – министром юстиции. Не столько был опасен Лавр Георгиевич, сколько стоящие за ним Завойко и Филоненко. Ведь не кто иной, как он, Керенский, лично назначил его Верховным главнокомандующим. Не думал, что он может пойти против него и столь успешно… Испугал многих… До смерти… Вот они и бросились к большевикам… Слава богу, не все… Вера во Временное правительство не у всех исчезла.

Тем не менее странен народ русский… Сегодня носит на руках… а завтра… Начались перебои с хлебом, на транспорте. Ведь пути разобрали, чтобы остановить Корнилова. И нечего было клясть капиталистов, обзывать их буржуями и тут же требовать от них благожелательности. Впрочем, как и от помещиков. Сжигать их усадьбы, без закона отнимать у них землю, вешать хозяев… Дикость и безумие. А он с юных лет, еще будучи адвокатом, показывал народу важность соблюдения законов. И вроде успешно. Мотался по стране, выступал на политических процессах, самых сложных, и даже при законах монархии отстоял жизни большевиков-пораженцев… Все это было, и неужели забыто? Судя по письмам, не всеми… Но где эти люди? Разбросаны по всей стране… А тут еще Милюков уехал в Крым. Отошли от дел Гучков, князь Львов… Доконала князя его депрессия. С ними рядом он ощущал себя надежнее… Но Милюкова вынудил уйти он. А его вынудили меньшевики. Больше он не пойдет никому на такие уступки… Директория временно руководит страной. Максимум в ноябре откроется Учредительное собрание… Там народные представители решат, по какому пути пойдет Россия. Ясно, что к монархии не вернется. Значит, не все он делал плохо, как считают оголтелые монархисты и большевики. И царь, и Ленин с радостью повесили бы его. На первый взгляд странное единомыслие… Но ведь большевики мечтают о диктатуре пролетариата. Тоже о диктатуре…

Мысли, мысли… Терзают сознание и душу. Без конца и края… Слава богу, есть Тиме… Он мыслит и любит, значит – живет, не сдается на милость тех, кто жаждет его падения. Прелестная Тимочка… Надо будет послать адъютанта за шампанским… Увы, его сейчас достать легче, чем хлеб. За шампанским нет очередей… Союзники-французы не прекращают поставки. Вот англичане открыто помогали Корнилову… Обида на них, видимо, исчезнет у него не скоро. Тиме права – он не называет ее по имени из-за жены, тоже Ольги. Уже неделя, как она уехала на фронт. Большевистская газета огрызнулась на него и по этому поводу. Низменное издание, выпускаемое невежественными, грубыми людьми. Ольга в одеянии сестры милосердия показалась ему похожей на монашенку. Сжалось сердце. Она поехала на фронт и по зову души, и как жена министра-председателя, истинного патриота страны. И, как он интуитивно почувствовал, в надежде вернуть его в семью… В ее отсутствие надо будет чаще навещать детей, а пока послать к ним адъютанта с продуктами. На всякий случай, хотя им повезло с бабушкой. Интеллигентная, безумно любящая их женщина. Барановские – замечательная семья. Ольга, конечно, думала, что у нее будет такая же дружная, счастливая семья, как и у родителей… Опять сжалось сердце… «Извини, Оленька». Он перенес свой кабинет на последний этаж Зимнего: из-за встреч с Тиме… Она понимает, что не стоит афишировать их роман, поэтому не приглашает в театр… Он единожды видел ее на сцене… И обомлел… Екнуло сердце… первый признак того, что он влюбился с первого взгляда. А со второго, с третьего влюбился бешено. Но не потерял голову. Любовь вдохновляла его, добавляла ему сил, делала смелее… Несправедлива жизнь, которая не позволяет открыто отдать должное этой славной девушке. Сегодня одна из последних возможностей увидеться с нею. Завтра начнется совещание на тему обсуждения кризиса вокруг правительства.

Наступило завтра. Он был в меру возбужден. Чисто выбрит. Полувоенный костюм ладно сидел на нем. В глазах светилась решимость. Он подумал, что не часто чувствовал себя так бодро и собранно. Поименное голосование, впервые предложенное им, продолжалось свыше пяти часов. 776 человек проголосовали за создание коалиции, 688 – против, из них 331 человек принадлежал к профсоюзам и Советам солдатских депутатов, которые находились в руках большевиков и их союзников – левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов. Он тоже принадлежал к партии эсеров и с горечью наблюдал раскол в ее рядах. Одни из эсеров перешли открыто на сторону большевиков, другие позднее были завербованы ими, как небезызвестный Борис Викторович Савинков, выдавший бывшим противникам планы и явки белой армии.

Керенский был человеком чести. Он не отступал от своих позиций никогда. Шел на уступки партиям, чтобы сохранить их в коалиции, может, ошибочно, зря верил большевикам и в их демократическую сущность. Может быть, поздно, но наивность и слепота покинули его. После голосования он заявил, что, если совещание решит сформировать правительство только из представителей социалистических партий, то ни он, ни другие члены республиканского правительства не войдут в новый кабинет. Авторитет его в глазах народа пошатнулся, но был еще достаточно силен. Корниловский мятеж размежевал его сторонников. Большевики, борясь с Корниловым, всюду кричали о слабости Керенского. Это была чистейшая ложь. Он не терял присутствия духа и должным образом дал отпор мятежникам. Но даже союзники, и в первую очередь англичане, усомнились в его способностях. Неверие мучило Керенского, но он не высказывал своего огорчения. Держался независимо и уверенно. И сегодня большинство членов совещания последовало его предложению. Помимо тех членов, что входили в коалицию до 27 августа, в состав нового кабинета вошли два представителя от профсоюзов и группы промышленников. Демократия не сдавалась.

Керенский напишет в мемуарах: «Несмотря на три года войны и блокады, несмотря на союз Ленина с Людендорфом и помощь союзников Корнилову, демократическое правительство не удалось бы свергнуть, если бы борьба велась с ним честно, а не при помощи лжи и клеветы… „Солидные“ газеты распространяли слухи и сплетни, публиковали заведомо ложные свидетельства, чтобы изобразить меня сторонником Корнилова».

Ленин не спешил вернуться из Финляндии в Россию, боялся ареста, но мог рассчитывать на своих верных представителей в Петроградском Совете – на Троцкого и Каменева. Керенский, отошедший от иллюзий якобы возможного взаимодействия с большевиками, трезво оценил их деятельность: «Троцкий занимался технической подготовкой восстания и отвечал за политическую агитацию среди солдат, матросов и рабочих. Каменев отвлекал внимание социалистических партий от подлинных целей Ленина, добивался, чтобы в момент восстания эти „партии не оказали Временному правительству никакой помощи“. Большевистская партия вышла из подполья. Аресты ее лидеров могли только усугубить ситуацию. Напряжение близилось к своему пику. На 12 ноября были назначены выборы в Учредительное собрание, но Ленин не хотел дожидаться их, так как, по собственному признанию, не надеялся на получение большинства. Документы истории подтверждают ход и накал событий, описанных в мемуарах Керенского.

«И немцы, и Ленин знали, что 28 октября министр иностранных дел Терещенко, представитель Ставки генерал Головин, представитель социал-демократов Скобелев, а также английский посол должны отбыть в Париж, чтобы принять участие в конференции стран Антанты, назначенной на 3 ноября, которая могла оказать влияние на ход всей войны.

24 октября Ленин направил членам ЦК категорическое письмо: «Товарищи!.. Положение донельзя критическое, и яснее ясного, что теперь уже поистине промедление в восстании смерти подобно… Нельзя ждать! Можно потерять все!..»

В ночь на 23 октября Военно-революционный комитет Троцкого, бросив всякую маскировку, начал отдавать приказы о захвате в городе правительственных учреждений и стратегических объектов.

Имея на руках документы, подтверждающие начавшееся восстание, я в 11 утра 24 октября отправился на заседание Совета Российской Республики и попросил председательствующего Авксентьева дать мне слово.

Я произносил речь, когда ко мне подошел Коновалов и протянул записку. Ознакомившись с нею, я после паузы продолжал: «Мне сейчас предоставили копию того документа, который сейчас рассылается по полкам: «Петроградскому Совету рабочих и солдатских депутатов грозит опасность. Предписываю привести полки в полную боевую готовность и ждать дальнейших распоряжений. Всякое промедление и неисполнение приказа будет считаться изменой революции. За председателя – Подвойский. Секретарь Антонов». Крики в зале: «Предатели!» Таким образом, в столице в настоящее время существует состояние, которое на языке судейской власти и закона именуется состоянием восстания. В действительности это есть попытка поднять чернь против существующего порядка, сорвать Учредительное собрание и раскрыть фронт перед сплоченными полками железного «кулака Вильгельма». (Возглас в центре: «Так и есть! Правильно!» Слева шум и возгласы: «Довольно!») Я пришел сюда, чтобы призвать вас к бдительности, для охраны всех завоеваний свободы многими поколениями, жертвами, кровью и жизнью завоеванной свободным русским народом. Я пришел сюда не с просьбой, а с уверенностью, что Временное правительство, которое в настоящее время защищает эту новую свободу, встретит единодушную поддержку всех людей, за исключением тех, кто не решится никогда сказать правду в глаза и поддержать не только Временное правительство, но и Российское государство. (Бурные аплодисменты всех, кроме меньшевиков-интернационалистов.) В настоящее время Временное правительство заявляет: те элементы русского общества, те группы и партии, которые осмелились поднять руку на свободную волю русского народа, угрожая одновременно с этим раскрыть фронт Германии, подлежат немедленной и окончательной ликвидации. (Бурные аплодисменты справа, в центре и частично левых сил, смех интернационалистов.)

Смех раздосадовал Керенского. Неужели его речь может быть смешна? Ранее его выступления у кого-то вызывали недовольство, у кого-то даже полное неприятие, но еще никто никогда не смеялся над ним. Он не шутит, не записной остряк. Однажды смеялись, когда он рассказывал шефу жандармов о действиях его шпиков. Тогда он рассчитывал на это, говорил иронически, в стиле Тэффи и Аверченко, а сегодня был серьезен, предельно серьезен. Хохотали те, которых он обличал. Неужели им его критика была смешна? Или… или он запоздал с нею и она им абсолютно не страшна. «Ну что же, – подумал он, – смеется тот, кто смеется последним». Позднее, когда большевики рассадят по тюрьмам меньшевиков – своих собратьев по Октябрьскому перевороту, он пожалеет их…

Керенский, не глядя на нагло улыбающихся меньшевиков, сошел с трибуны и, не задерживаясь, направился в штаб Петроградского военного округа. Он был уверен, что через час-другой Военно-революционный комитет ответит положительно на его обращение. Еще ни разу его ультимативные речи не приводили к отрицательному результату. Шло время, никто не появлялся, и он стал нервничать. Хотел даже уйти в Зимний. Лишь к полуночи раздались шаги в коридоре. Явилась делегация от социалистических партий во главе с Даном, который объяснил задержку долгими дебатами в комитете при обсуждении резолюции. Он как-то неуверенно, по-детски, сунул этот документ Керенскому. Тот внимательно прочитал его и поднял удивленные глаза на лидера меньшевиков: «По-моему, эта резолюция никому не нужна. Вы выражаете доверие правительству, обставленное многочисленными оговорками и условиями. Она совершенно неприемлема».

Резкий тон премьера-председателя на мгновение озадачил Дана, но потом он с усмешкой на лице произнес слова, которые надолго врезались в память Александра Федоровича: «Да, резолюция неприемлема для самолюбия правительства, но она полезна и существенна для перелома настроения в массах, ее эффект уже сказывается, влияние большевистской пропаганды угасает и будет быстро падать. Сами большевики готовы подчиниться воле большинства Советов и завтра же потушить восстание, возникшее помимо их желания, без их санкций». Дан прямо посмотрел в глаза Керенскому, который усомнился в искренности его слов, и, не забыв о смешках меньшевиков, вышел в соседнюю комнату, где заседало правительство, и прочитал резолюцию. Реакция коллег была возмущенной. Они расценили эту резолюцию как лживую и преступную акцию. Вернувшись к Дану, Керенский небрежно, с чувством брезгливости возвратил ему документ. Его общение с Даном происходило в то время, когда вооруженные отряды Красной гвардии занимали правительственные учреждения и арестовали министра Карташева, возвращавшегося домой после заседания кабинета. Слова Дана оказались лживыми от начала до конца. «Чувствуется рука Каменева», – подумал о них Александр Федорович, научившийся разбираться в повадках большевиков. Утром Керенскому стало известно, что меньшевики и три четверти офицеров Петроградского военного округа, оболваненные большевистскими обещаниями, саботировали все усилия правительства справиться с восстанием, набиравшим силу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.