VI
VI
Адмирал флота имама Маскатского. — Мариус Барбассон из Марселя, прозванный Шейк-Тоффелем. — Странствования провансальца. — На пути и Пондишери.
Любопытный тип представлял собою этот Шейк-Тоффель, которого вы принимаете, конечно, за мусульманина из Индии, судя по его арабскому имени. Пора нам познакомиться с ним. Будем весьма удивлены, когда взойдем на судно и услышим, как он командует им.
Что касается имени, то оно было действительно арабское. Что касается религии, он был действительно мусульманин. Но тут-то и начинается самое странное во всем происшествии; хотя он носил арабское имя, хотя он был мусульманин, он не был ни арабом, ни индусом, ни турком, так как был сыном покойного Цезаря-Гектора Барбассона, бывшего при жизни продавцом блоков и корабельных канатов на набережной Жольетты в Марселе, и жены его Гонорины-Амбаль Данеан, как сказано в официальном акте.
Он получил при рождении имена Проспера-Мариуса Барбассон-Данеана в отличие от потомков другой ветви Барбассонов-Тука, которые пренебрегали торговлей и предпочитали либеральную карьеру таможенных чиновников и морских жандармов.
Молодой Мариус Барбассон выказывал с самого нежного детства абсолютное пренебрежение ко всем мудрым советам своего отца и местной школы. Благодаря стараниям ветви Барбассонов-Тука, которая кишела чиновниками, его определили в Марсельский лицей, где в течение десяти лет он питался бобами и штрафными уроками и гордо носил титул «короля крабов», единогласно присужденный ему товарищами. По окончании курса сей почтенный университет, который никогда и никому из туземных жителей не отказывал в степени бакалавра, чтобы не бесчестить Прованса, объявил очень вежливо, что должен на этот раз сделать исключение, которое и пало на Мариуса Барбассона. Следствием этого было то, что Барбассон-отец, держа в руке огромный пучок своего товара, предложил своему сыну выбор между морской жандармерией, убежищем Барбассонов-Тука и торговлей блоками и канатами, на что Мариус Барбассон отвечал, что, с одной стороны, он хочет сохранить свою свободу, а с другой — не чувствует никакого влечения к торговле своих предков Барбассон-отец поднял тогда пучок веревок и осыпал целым градом побоев безобидную часть тела Мариуса Барбассона, который немедленно выбежал за дверь и не возвращался больше.
Он отправился в плавание, но не как ученик морской службы, а в качестве поваренка; постепенно прошел он все степени кулинарного искусства, исполняя в то же время обязанности сначала юнги, затем матроса, внесенного в морские списки; девять лет служил он государству и получил степень квартермейстера при штурвале и путевом компасе, что соответствует военному капрал-фуррьеру; затем он перешел на коммерческое судно и кончил тем, что бежал в Маскат в тот момент, когда султан страдал ужасной зубной болью и никто не мог вырвать ему зуб: это была первая проба, ибо до того он ничего не вырывал, кроме гвоздей с помощью обыкновенных клещей, воспользовавшись ими и в этом случае… Вы не найдете провансальца, который не сумеет сразу вырвать зуба щипцами!..
Зуб положил начало счастью Барбассона.
— Сделайся мусульманином, — сказал ему султан, — и я назначу тебя великим адмиралом своего флота. — И Барбассон стал мусульманином.
Мулла, произведя над ним традиционную операцию, необходимую для того, чтобы сделаться последователем пророка, дал ему имя Шейка-Тоффеля, — имя, которое с тех пор навсегда осталось за ним.
Когда султан умер, Шейк-Тоффель, не понравившийся его преемнику, вынужден был бежать. Он отправился в Бомбей, где встретился с Сердаром, который дал ему место капитана на «Диане», как очень хорошему моряку, знавшему до тонкости все морские маневры, которым тот научился во время службы на военных и коммерческих судах. Вот уже год, как он командовал шхуной, и Сердар не мог нахвалиться его пониманием дела и сметливостью, доказательство которой он снова дал сегодня, покинув Малабарский пролив и явившись к южному берегу острова, тогда как ему приказано было все время крейсировать у северного.
Некоторое сходство его жизни, полной приключений, с жизнью Барнета соединило этих двух людей узами тесной дружбы. Вот почему Барбассон-Шейк-Тоффель часто говаривал своему другу Бобу с тем неподражаемым акцентом, от которого он никогда не мог отвыкнуть:
— Те, те, те, Барнет! Как бы я желал иметь сына, чтобы женить его на дочери, которую тебе следовало бы иметь. Моя мечта соединить наши семьи.
Оба были холостяки, но это не мешало Бобу отвечать:
— God bless me! Какая счастливая мысль! Это устроить можно.
Любопытные типы, как видите. Когда они бывали вместе на шхуне, то разве очень и очень серьезные заботы могли помешать тому, чтобы общество их не заставило Сердара забыть все тревоги и печали.
Вернувшись после вторичных галсов обратно к острову, «Диана» остановилась и выслала к берегу шлюпку, где тотчас же заняли места все пять спутников. Ауджали последовал за ними вплавь. Когда шлюпка пристала к шхуне, колосс сам поместился под тали, на которых его с помощью крепкого каната подняли на борт. По окончании этой операции Сердар обменялся обычными приветствиями со всем экипажем и затем просил Шейк-Тоффеля объяснить ему неожиданное прибытие «Дианы», которое так сильно заинтриговало его.
— Каким образом случилось, что вы, вместо того чтобы крейсировать у северной части острова, очутились у южного, и как раз в ту минуту, когда мы прибыли к берегу?
— Очень просто, командир, — он всегда называл этим титулом Сердара, — очень просто. Вы должны помнить, что на наше путешествие на Цейлон я всегда смотрел, как на величайшее безумие, и никогда не одобрял его, простите меня за откровенность. И вот я сказал себе: так же верно, как дважды два четыре, что на их следы нападут и будут травить, как диких зверей.
— Так все, действительно, и случилось.
— Гм! Я был прав… а так как мне прекрасно известно топографическое расположение острова, то я сказал себе: смотри в оба, Шейк-Тоффель! Невозможно, чтоб друзья сели на шхуну в Манаарском проливе. Им нет другого способа бежать, как скрыться в горах и джунглях на юге, где никто не осмелится их преследовать. Я и решил полавировать с южной стороны острова, надеясь мимоходом захватить вас.
— Что и случилось.
— И что доказывает, что я всегда прав. Не так ли, Барнет?
— Вы прямо-таки спасли нас, любезный капитан, — сказал Сердар. — Меня, признаться, мучили сомнения относительно удачи нашего путешествия по северным деревням, которые населены сингалезами, нашими смертельными врагами.
— Все дело, главным образом, в том, чтобы вы были здоровы и невредимы. Теперь, когда мы снова все вместе, в какую сторону поворачивать «Диану»?
— Вы знаете… на Коромандельский берег. Мы едем в Пондишери.
Огонь был уже разведен, чтобы идти под парами, так как ветер был встречный.
— Готовься! Вперед!.. — крикнул Шейк-Тоффель. — Держи против ветра!
И «Диана», сделав оборот, отклонилась от первоначального курса, повернув против ветра, и на всех парах понеслась по направлению к индо-французскому городу.
Сердар готовился сыграть там великую партию, результатом которой в случае удачи должно было быть изгнание англичан из Индии и восстановление во всем его величии владычества Франции в этой стране. Голова его, само собой разумеется, была залогом этого предприятия, которое должно было закончиться похищением генерала Говелока; но он ни минуты не задумывался над этим. Жизнь влекла его к себе лишь благодаря тем обязанностям, которые он дал себе слово исполнить. Из всех спутников его только Нариндра и Рама были посвящены в тайну; он боялся, что Барнет может проболтаться, и решил сообщить ему об этом в самую последнюю минуту, когда ему придется исполнять роль, назначенную в этом деле. Что касается Шейк-Тоффеля-Барбассона, он не так давно знал этого провансальца, чтобы иметь возможность составить себе правильное суждение об его внутренних качествах. Он мог не устоять против сильного искушения быть озолоченным с головы до ног англичанами, и так как все участие его в этом деле ограничивалось только тем, что он, сообразно приказаниям Сердара, должен был крейсировать с «Дианой» в водах Пондишери, то Сердар не находил нужным подвергать его бесполезному испытанию. Не следует никогда без особенно на то серьезных причин ставить человека в затруднительное положение между его совестью и золотом; в большинстве случаев совесть стушевывается…
Погода была великолепная; поверхность моря была гладкая, как зеркало, все показывало, что «Диана» будет в Пондишери на другой день вечером, перед заходом солнца.