Глава XIV Устранение Кончино Кончини и Леоноры Галигаи
Глава XIV
Устранение Кончино Кончини и Леоноры Галигаи
Людовик XIII, охваченный безумной радостью, показался в окне и крикнул: «Спасибо! Большое спасибо вам! С этой минуты я – король!»130
Бенедетта Кравери
п осле выступления Марии на заседании правительства в стране ничего не изменилось. По-прежнему срывались все договоренности, по-прежнему все боялись и ненавидели друг друга… По словам будущего кардинала Ришельё, «вельможи погрязли в распрях», а слабый король объявил своих вчерашних врагов «своими верными слугами и желал, чтобы они снова пользовались его милостью»131. Но главное – оставался Кончино Кончини, как считалось, источник всех проблем.
В «Мемуарах» Ришельё можно найти такую оценку сложившейся обстановки:
«Еще не стихли возмущение и удивление, вызванные арестом господина принца де Конде, как маршал д’Анкр вернулся ко двору. Его возвращение не сулило ни малейшей надежды на то, что он будет править хоть немного лучше»132.
Людовик уже не просто ненавидел маршала д’Анкра – он его на дух не переносил.
В один из дождливых дней король пребывал в скверном расположении духа. Он сидел и смотрел в окно, как вдруг увидел, что через двор идет Кончино Кончини со своими «продажными олухами».
Людовик не смог сдержать вздоха.
– Терпеть не могу этого жалкого авантюриста, – сказал он, обращаясь к герцогу де Люиню. – В самом деле, Шарль, этот флорентиец распоряжается здесь, как у себя дома!
Глаза де Люиня недобро блеснули. Он решил, что настало время подлить масла в огонь:
– Да, сир, этот человек ведет себя недопустимо… Но вот послушайте, что я вам прочитаю. Это – история Франции, и ее авторы ничего не придумали. Екатерина Медичи, супруга короля Генриха II, отравила своего нелюбимого сына Карла IX, чтобы посадить на трон другого сына, любимого, – Генриха III. Екатерина была дочерью Лоренцо Медичи из Флоренции. Ваша мать тоже из Флоренции, и ее фаворит – из Флоренции, а у них там принято решать свои проблемы именно так. История, сир, это не только рассказ о том, что было, но и предвестие того, что будет. В этом смысле история очень поучительна.
– Что вы хотите этим сказать? – насторожился Людовик.
Герцог задумался.
– Этот проклятый итальянец довел Францию до такого состояния, что единого королевства больше не существует! – с горечью произнес он.
– Но, Шарль, мой народ всегда со мной…
– Ваш народ все больше отдаляется от вас, Ваше Величество. Знаете, что говорят в народе? Что всем заправляет королева-мать и ее итальянские приспешники!
– Но король Франции – это я! Это невозможно!
– Мне нет никакого смысла выдумывать, сир. Могу поклясться на кресте…
– Хорошо, мой верный друг, а что еще говорят?
– Говорят, что над Францией довлеет проклятие Екатерины Медичи. Да, кстати… Королева Изабелла Баварская в свое время предпочла видеть на французском троне своего любовника, а не законного сына, дофина Карла VII…
– Прекратите! – вскричал Людовик. – Изабелла Баварская умерла почти двести лет назад! Времена изменились, и теперь никто не посмеет помешать законному королю! А на недовольных всегда найдется управа! Послушайте, Шарль, у вас есть на примете верный человек, который помог бы нам решить эту проблему?
– Конечно, сир. У меня есть такой человек…
– Так позовите его сейчас, немедленно!
* * *
Надежным человеком оказался Николя де Витри, маркиз де л’Опиталь, капитан королевских гвардейцев.
На него действительно можно было положиться. Де Витри отличался крепкой хваткой и сообразительностью, но самое главное – он умел повиноваться без лишних рассуждений. Ему недоставало только случая, чтобы проявить себя, и вот наконец такой случай представился: юный Людовик XIII отдал ему приказ схватить самого Кончино Кончини, этого безродного выскочку, возомнившего себя всевластным правителем!
Герцог де Люинь полностью поддержал короля. Вдвоем они составили план: сначала арестовать маршала д’Анкра, а потом судить его. Всё – по французским законам, которые итальянец нагло попирал. Арест, решили они, лучше всего произвести в Лувре, ибо только там фаворит королевы-матери иногда показывался один, без сопровождения своих охранников.
У Николя де Витри возник лишь один вопрос:
– А если он начнет сопротивляться?
На это герцог де Люинь не колеблясь ответил:
– Тогда вам следует убить его.
Услышав это, Людовик вздрогнул, но возразить не решился.
Так или иначе, его молчание было воспринято как согласие.
Николя де Витри поклонился и решительно щелкнул каблуками:
– Все будет исполнено, сир!
Арест был намечен на воскресенье, 24 апреля 1617 года.
В этот день Кончино Кончини явился в Лувр, одетый во все серое. Накануне шел дождь, и было очень грязно. Фаворит шел быстрыми шагами, на ходу читая какое-то письмо. Его сопровождали лишь несколько человек из его свиты. Капитан де Витри ждал в заранее намеченном месте. Он был не один – рядом с ним стояли его бравые гвардейцы. Своего капитана они обожали и повиновались ему беспрекословно.
Когда Кончино Кончини приблизился, капитан де Витри неожиданно вышел из тени и сказал, крепко схватив за правую руку:
– Именем короля, вы арестованы!
– Я? Арестован?! – удивлению фаворита не было предела. – Да я… Да вы…
Пораженный, маршал «отступил на шаг, чтобы выхватить шпагу, но не успел. Одновременно три пистолетные пули поразили его: одна угодила в лоб, другая в щеку, третья в грудь. Он рухнул прямо в грязь и был тут же затоптан людьми Витри. Друзья Кончино Кончини не сделали даже попытки вступиться за него. Они просто сразу обратились в бегство, справедливо полагая, что было бы грустно вот так умереть прекрасным апрельским утром»133.
Пока гвардейцы пинали ногами мертвое тело Кончино Кончини, господин д’Орнано явился к королю и, отвесив поклон, доложил:
– Сир, дело сделано!
– Сделано…
Людовик не мог скрыть радости. Он приказал открыть окно, вышел на балкон, перекрестился, а затем воскликнул:
– Вот он – первый день моего настоящего владычества!
В ответ снизу закричали:
– Да здравствует король!
* * *
Примерно в это же время в покои юной Анны Австрийской вбежал Франсуа де Бассомпьер в сопровождении полудюжины придворных. Дамы, окружавшие Анну, испуганно вскочили.
– Ваше Величество, – выдохнул де Бассомпьер, – прошу прощения, но меня прислал король. Вы должны пойти со мной и немедленно присоединиться к нему. Ради вашей собственной безопасности!
– Что случилось? – удивленно спросила Анна. – Я не двинусь с места, пока вы не объясните мне…
– Маршал д’Анкр убит, – ответил де Бассомпьер. – Десять минут назад его застрелили. Во дворце революция, мадам! Вот почему король хочет, чтобы вы были рядом с ним. Уже отправлены солдаты с целью арестовать королеву-мать, но возможно сопротивление…
– Иду немедленно, – решительно ответила Анна и в сопровождении де Бассомпьера и его людей направилась в личные покои своего супруга.
Там царило возбуждение. Сонный Лувр проснулся. Вдруг возникло общее движение к окнам.
– Вон там, мадам. Смотрите вниз. Видите, что мой дорогой Шарль сделал для меня!
Анна и не заметила, как к ней подошел Людовик. Его черные глаза возбужденно сверкали, на болезненном лице горел румянец. Казалось, его лихорадит.
– Сир, что это? Что случилось? Кончини убит?
– Да, убит! – Едва ли не впервые за долгие месяцы Анна услышала смех мужа. – Смотрите вниз! Смотрите, насколько он убит!
Дворцовый двор был полон народу. Несколько человек волокли что-то по булыжной мостовой. Анна присмотрелась. Да это же… Маршал д’Анкр! Кровавый след, тянувшийся за телом, окрашивал камни в грязнобордовый цвет… Анну передернуло, и она в ужасе закрыла лицо руками, чтобы не видеть этого отвратительного зрелища.
– Собака и впрямь мертва, Ваше Величество… – шепнул ей кто-то прямо в ухо.
Анна повернулась и увидела рядом с собой герцога де Люиня.
– Так будут уничтожены все враги короля, – сказал герцог.
* * *
Королеве-матери, конечно же, сообщили о трагическом происшествиии Она побледнела и спросила:
– Кто его убил?
– Николя де Витри, маркиз де л’Опиталь, по приказу Его Величества.
Понимая, что власть ускользает из ее рук, Мария в отчаянии опустилась в кресло. Для нее все было кончено.
– Я царствовала семь лет, – простонала она. – Теперь меня ждет венец только на небе…
Удивительно, но она не проронила ни слезинки. Похоже, все чувства в ней заглушил страх. Кто-то из придворных дам сказал, что новость надо сообщить Леоноре Галигаи, но Мария лишь отмахнулась:
– Уж не хотите ли вы, чтобы я этим занялась? У меня достаточно проблем. И… Маршал сам виноват! Я столько раз советовала ему вернуться обратно в Италию. Всё, достаточно! Слышать ничего не хочу об этих людях!
Мария прекрасно понимала, что значит лично для нее смерть фаворита. Она лишилась поддержки. Кончино Кончини был олицетворением ее власти, и больше ей надеяться не на кого.
Немного поразмыслив, она попросила аудиенции у своего сына. Но Людовик велел ответить, что у него нет времени принять ее.
Мария настаивала, но… Людовик сказал камергеру, пришедшему доложить о ее приходе:
– Теперь я очень занят, в другой раз… Передайте моей матушке, что я, как добрый сын, и впредь буду уважать ее, но я король, и я сам буду управлять государством. Да, и скажите ей еще, что я не желаю, чтобы у нее были другие стражники, кроме моих…
Выслушав унизительный отказ, Мария решила солгать: она попросила сказать сыну, что «если бы она знала заранее о его ненависти к Кончини, то передала бы его королю связанным по рукам и ногам»134.
На этот раз ответа вообще не последовало, зато явился капитан Николя де Витри и запретил ей покидать свои апартаменты.
И если бы дело обошлось одним запретом… Очень скоро каменщики замуровали все двери, кроме одной, и королева-мать поняла, что превратилась в пленницу.
Что же сталось с телом Кончино Кончини? – спросите вы. Дворцовая стража завернула его в старую скатерть и без лишнего шума отвезла в Сен-Жермен-де-л’Оксерруа, чтобы похоронить в уже вырытой могиле.
Прибывшие по приказу короля рабочие принялись разрушать «мост любви». Стук топоров привлек внимание Марии Медичи, и она подошла к окну. Увидев, что происходит, она вдруг почувствовала себя до дурноты плохо. Каждый удар топора отзывался в ее сердце…Все эти годы Кончино Кончини был единственно близким ей человеком. И что теперь?
Конечно, рюмка хорошего коньяка помогла ей снять физическую боль, но боль душевная не отпускала. Мария и сама не заметила, как по ее щекам полились слезы.
* * *
Королева-мать плакала, а вот большинство парижан убийство ненавистного Кончино Кончини страшно обрадовало.
– Известно ли вам, что случилось в Лувре, и не далее как вчера? – говорили те, кто уже все знал. – Там убили самого Кончино Кончини!
– Кончини? В это невозможно поверить!
– И тем не менее это так!
– Отлично! Надо пойти и плюнуть трупу в лицо!
Когда же выяснилось, что фаворит королевы-матери спешно погребен, многие были разочарованы: парижанам хотелось в полной мере насладиться событием.
Таверны в тот вечер были переполнены. Горожане распевали непристойные куплеты про Марию Медичи и ее любовника. На рассвете кому-то в голову пришла мысль «пойти и сплясать на могиле этого мерзавца».
В семь часов утра две сотни перевозбужденных мужчин и женщин явились в Сен-Жермен-де-л’Оксерруа.
«Первым делом они стали плевать на могилу и топтать ее, – рассказывает Оноре д’Альбер, сеньор де Кадене, младший брат герцога де Люиня. – После чего разгребли землю руками и добрались до каменной кладки»135.
То, что произошло дальше, можно назвать вакханалией.
«Вскоре надгробный камень был поднят, и кто-то из толпы наклонился над раскрытой могилой. Он привязал веревку к ногам трупа, уперся ногами и начал тащить. Несколько священников, выбежавших из церковной ризницы, попытались вмешаться. Толпа накинулась на них так яростно, что им пришлось спасаться бегством. После исчезновения священников человек снова взялся за веревку, дернул в последний раз, и тело маршала оказалось на плитах. Толпа издала радостный вопль, и тут же шквал палочных ударов обрушился на труп, и без того изрядно изуродованный гвардейцами Витри. Бывшие в толпе женщины, истошно крича, принялись царапать мертвеца ногтями, бить по щекам, плевать в лицо. Затем его протащили до Нового моста и там привязали за голову к нижней части опоры. Опьяненный собственной смелостью народ стал отплясывать вокруг повешенного трупа безумный танец и на ходу сочинять непотребные песни. Дьявольский хоровод длился полчаса. И вдруг какой-то молодой человек подошел к трупу, держа в руках маленький кинжал, стрезал нос и в качестве сувенира сунул себе в карман. Тут всех охватила настоящая лихорадка. Каждому из присутствовавших захотелось взять себе хоть что-то на память. Пальцы, уши и даже "стыдные части” исчезли в мгновение ока»136.
Каждый желающий получил свой кусок, затем озверевшая толпа отвязала труп и с безумными криками потащила его через весь Париж.
«Какой-то человек, одетый в ярко-красный камзол, – рассказывает сеньор де Кадне, – обезумев от злобы, запустил руку внутрь истерзанного трупа, вытащил ее всю в крови, слизал кровь и проглотил вырванные кусочки внутренностей. Все это происходило на виду у множества добрых людей, выглядывающих из окон. Кому-то удалось вырвать сердце, которое тут же было поджарено на костре и съедено всенародно с приправой из уксуса»137.
Наконец останки Кончино Кончини вновь притащили на Новый мост и там сожгли в присутствии веселящегося люда.
* * *
Леонора Галигаи ненадолго пережила своего мужа. Ее предупредили, что за ней должны вот-вот прийти.
– Что такое? – не поняла она.
– За вами уже послали! Надо бежать! Нельзя терять ни минуты!
Но было уже поздно: в покоях флорентийки появился капитан де Витри в сопровождении группы вооруженных людей.
– Мадам, – сказал он. – Извольте следовать за мной. Вы арестованы.
Бросив взгляд на испачканный кровью мундир, Леонора все поняла. Собрав остатки сил, она все-таки спросила:
– А мой муж, что вы с ним сделали?
После этого она зарыдала, заставив людей де Витри содрогнуться. Это было похоже на истерику, которую никто не смог бы остановить. Бормоча что-то по-итальянски, Леонора бросилась к столику, на котором лежали ее драгоценности. Окрыв шкатулку, она начала запихивать кольца и ожерелья под матрас. Гвардейцы де Витри с ужасом наблюдали за ней. Чтобы положить конец тягостной сцене, капитан подошел к ней, но она набросилась на него и принялась царапать ему лицо. Только после этого гвардейцы схватили ее под руки и поволокли за собой.
В отношении Галигаи все уже было решено. Герцог де Люинь, мечтавший не только о власти, но и о том, чтобы завладеть имуществом Кончино Кончини и его супруги, решил, что она должна умереть. Но если Кончини просто убили, то Леонору планировалось предать суду. Однако существовало серьезное препятствие – в процесс могла вмешаться Мария Медичи. Ни герцог, ни король не могли допустить подобного. И тогда Леоноре Галигаи было предъявлено обвинение в колдовстве.
Естественно, никакой колдуньей она не была. Но тут же нашлись «свидетели», которые «своими глазами видели», как она гадала на черном петухе и внутренностях животных, а кое-кто даже утверждал, что она с помощью магических средств пыталась воздействовать на ход событий.
Несчастная женщина была брошена в Бастилию.
Капитан Николя де Витри на следующий день после ее ареста был провозглашен маршалом Франции. Можно сказать, ему повезло – он был простым солдатом и всего лишь выполнял приказ, за что был щедро вознагражден. Дальнейшая судьба новоиспеченного маршала богата на повороты. Придя к власти, Ришельё отправит де Витри в Бастилию, после смерти кардинала этот человек будет выпущен на свободу и вскоре пожалован титулом герцога и пэра Франции, уже от имени короля Людовика XIV.
Девятого мая 1617 года Людовик XIII подписал указ о начале слушаний по делу Леоноры Галигаи. Через два дня она была перевезена из Бастилии в тюрьму Консьержери.
Во время переезда Леонора предложила сопровождающим за организацию ее побега двести тысяч дукатов. Без результата. Ее заперли в небольшой камере, охраняемой двумя гвардейцами. И вот настал день суда. На все вопросы она отвечала ясно и четко, не допуская двояких толкований своих слов. «Свидетелями» были некий конюший и каретник самой Леоноры. Они заявили, что их хозяйка имела целую коллекцию талисманов, восковых кукол и гороскопов королей и королев; что она неоднократно служила ночью обедни, принося в жертву черного петуха; что она, убивая голубей, пила их кровь; что она совещалась с колдуньей Изабеллой и чернокнижником евреем Монталло…
Прокурор спросил, что подсудимая может сказать в свое в оправдание.
Леонора горько усмехнулась:
– Вместо ответа позвольте спросить вас, где мы находимся – в просвещенной Франции или в средневековой Испании? В королевском парламенте или на суде инквизиции?
– Занимались ли вы гаданиями? – ровным тоном повторил прокурор.
– Да, занималась. Точно так же, как ими занималась королева, как занимаются тысячи придворных дам и простых людей.
– У вас были талисманы и гороскопы?
– Да, если считать таковыми восковые фигурки, найденные у меня. Но это – печати с изображением Агнца Божьего, полученные мною из Рима от Его Святейшества. Между ними и чародейством, я уверена, не может быть ничего общего.
– Сознавайтесь, вы приворожили королеву Марию Медичи, чтобы властвовать над нею?
– Если и так, – кивнула Леонора, – то все мои чары заключались исключительно в превосходстве моего ума над умом королевы и в очевидной пользе моих советов. Вы это хотели услышать?
– А откуда взялись ваши богатства?
– Богатства были пожалованы мне и моему покойному мужу самой королевой. А она, я полагаю, вольна использовать свою собственность так, как ей хочется.
Когда первое заседание закончилось, мнения судей разделились: самые благоразумные (их было меньшинство) находили, что обвинения, а главное – «доказательства» не выдерживают никакой критики. Господин Пайен даже просил уволить его из числа членов суда.
У Кондратия Биркина (таков псевдоним известного в XIX веке историка П. П. Каратыгина) по этому поводу читаем:
«Следующее заседание происходило в Турнелле, здесь при допросах Леонора выказывала то же мужество и непреклонную твердость. На этот раз она обращалась к здравому смыслу своих судей, из которых весьма многие были обязаны ей или ее покойному мужу своим возвышением. Она требовала над собою суда правого и неподкупного. Заметим здесь, что женщина всегда и повсюду несравненно смелее перед законом, нежели мужчина; в деле тяжебном она терпеливее, настойчивее и доходчивее, не задумываясь ни перед какой инстанцией; заметив криводушие судей, она, не обинуясь, уличает их и, дав волю языку, не щадит кляузников. Эта гражданская отвага свойственна женщинам всех стран и веков, и чтобы убедиться в этом, стоит только перебрать несколько уголовных процессов, в которых главную роль играли женщины»138.
В частности, Леонора сказала:
– Перед лицом Господа клянусь, что никогда не занималась колдовством. Я всегда была доброй католичкой и не имела никаких контактов с дьяволом.
Ее вновь спросили, откуда у нее столько драгоценностей:
– У меня нет ничего, – ответила она. – Говорят, что у меня множество сокровищ, но это лишь подарки королевы-матери. Все, что у меня есть, принадлежит ей, а я служила ей верой и правдой много лет.
Выслушав обвинение в преступных связях с Кончино Кончини, она сказала:
– Если мой муж и совершил какие-то ошибки, я за них не могу нести ответственность. К тому же он не жил со мной на протяжении последних четырех лет.
Когда допрос закончился, Леонора, понимая, к чему все идет, воскликнула:
– Пощадите меня! Я ни в чем не виновна! Я всего лишь несчастная слабая женщина!
Но решение суда было предопределено заранее. Вот его подлинный текст:
«Палата объявила и объявляет Кончино Кончини, при жизни его маркиза д’Анкра, маршала Франции, и Элеонору Галигаи, вдову его, виновными в оскорблении величества Божественного и человеческого, в воздаяние за каковое преступление приговорила и приговаривает память помянутого Кончини к вечному позору, а помянутую Галигаи к смертной казни обезглавлением на эшафоте, воздвигнутом на Гревской площади, а тело ее к сожжению с обращением в золу; движимое их имущество – к конфискации в пользу короны, все же прочие пожитки – в пользу короля. Сына преступников139, рожденного ими в брачном сожительстве, палата объявила и объявляет лишенным честного имени и права занимать какие бы то ни было должности; дом, в котором преступники жили, срыть до основания и место его сровнять с землею»140.
Приговор был окончательный и обжалованию не подлежал.
Несчастная!
Осужденной дали немного хлеба и вина. Потом ее посадили в повозку и повезли к месту казни. В толпе кричали:
– Проклятая колдунья! Она – гугенотка, на ней нет креста!
Услышав это, Леонора достала из выреза нательный крест и поцеловала его. На эшафоте она крикнула, что прощает всех – короля, королеву, всех французов… Госпожа д’Анкр приняла смерть мужественно. Кондратий Биркин пишет:
«Казнь эта происходила на Гревской площади 9 июля 1617 года. Весь Париж сбежался на давно не виданное зрелище, и не только улицы были наводнены народом, но любопытными были унизаны кровли домов и колокольни церквей. Ходила молва, что осужденная выслушала свой приговор с удивительным мужеством, не унизив себя ни мольбами о пощаде, ни проклятьями на судей и главного виновника своей гибели – де Люиня. Эту твердость большинство приписывало помощи бесовской; многие жалели, что колдунью не пытали при допросах; иные опасались, чтобы она с помощью чар не обратилась перед казнью в ворону или сову и не улетела от достойного наказания.
В полдень процессия тронулась из Бастилии на Гревскую площадь. Леонору везли на позорной телеге, одетую в длинный холщовый балахон, с восковою свечою в руках. Несчастная была бледна, глаза ее горели лихорадочным огнем, но лицо было почти спокойно, и на нем даже появлялась порой презрительная усмешка. Ропот и дерзкие крики толпы не доходили до ее слуха. В течение семилетнего владычества она убедилась многократным опытом, что любовь народная изменчива и непостоянна, как осенняя погода. Было время, этот самый народ приветствовал маршала и жену его восторженными криками, выражал им свою благодарность, тешась праздниками, которые они давали народу… Теперь все он же, все тот же народ, напутствует Леонору в вечность проклятьями и оскорблениями. Ему велели признать ее за колдунью, и он ее признал за таковую: если бы маршалу удалось возвести де Люиня на эшафот, парижане, проклиная де Люиня, благословляли бы маршала. В глазах толпы прав и достоин похвалы всегда тот, кто взял верх, хотя бы соперником его был сам праведник. Смерть маршала и жены его могла служить примером временщикам будущим… Но кто из них обратил внимание на этот пример? Да и сами Кончини, муж и жена, думали ли когда об измене счастия?
Твердой поступью Леонора взошла на эшафот, склонила голову на плаху… Топор сверкнул, и голова флорентинки рухнула на помост. Подхваченное железными крючьями, тело ее было брошено на костер, и через несколько минут его охватили клубы дыма и огненные языки. Народ рукоплескал и возглашал многие лета правосудному королю Людовику XIII»141.
Даже сам кардинал де Ришельё в своих «Мемуарах» отзывается о Леоноре весьма положительно. Он, в частности, рассказывает:
«Отец ее был столяром, мать – кормилицей королевы; таким образом, она являлась молочной сестрой Ее Величества, старше той месяцев на пятнадцать или двадцать. Они росли вместе, с годами их дружба крепла: ее верность, заботливость, стремление услужить госпоже не знали себе равных; та платила ей нежной привязанностью, к тому же она [Леонора] так хорошо разбиралась в том, что увеличивает красоту девиц – нарядах и украшениях, что ее госпоже казалось, будто другой такой же не сыскать в мире, и что если она потеряет эту, замены ей не найдется.
Это привело к тому, что она знала все секреты своей повелительницы. […]
Прибыв во Францию, Леонора немедленно была признана фавориткой королевы, которой без особого труда удалось добиться согласия на это у короля. Склонность к Кончино, зародившаяся в душе Леоноры еще во Флоренции, вкупе с недоверчивостью к французам, привели к тому, что она вышла замуж за Кончино, ставшего первым метрдотелем королевы; сама же Леонора была ее фрейлиной. […]
Леонора и ее супруг взлетели на вершину власти, заняв такие должности, которые до них и не снились чужестранцам.
Она держалась на вершине славы с такой простотой, что не заботилась о том, будут ли считать основным действующим лицом ее или ее супруга. При этом именно она была главной причиной и основой их удачного продвижении вверх, и потому, что именно ее любила королева, и потому, что пламя честолюбия ее супруга заставляло его поступать столь рьяно и неосторожно по отношению к королеве, что порой маршалу не хватало необходимой ловкости, дабы достичь чего-то желаемого. Она же легко доводила дело до конца; она не сообщала королеве о своих замыслах, не подготовив ее заранее, не подослав к ней одного за другим нескольких бывших на ее стороне лиц; кроме того, она использовала и министров, что нередко оборачивалось против них самих.
С самых первых своих шагов, скорее по причине низменности своего ума, которая определялась незнатностью ее происхождения, чем умеренностью ее добродетелей, она более стремилась к богатству, нежели к почестям, и какое-то время сопротивлялась неумеренным аппетитам супруга. […] Величие королевы, желавшей, чтобы роль ее ставленников в государственных делах была соотносима с ее собственным могуществом, а может быть, и злая судьба, устилавшая розами их путь, ведущий к падению, привели к тому, что их желания были полностью удовлетворены, и они получили все, о чем могли мечтать, – богатство, титулы, должности.
Однако росло недовольство ими: принцы, вельможи, министры, народ ненавидели их и завидовали им. Первой лишилась былой смелости и стала подумывать о возвращении в Италию Леонора; ее супруг не желал этого. […] Разногласия и домашние ссоры с супругом, чьи устремления были противоположны ее собственным и пожеланиям окружающих, так подействовали на нее, что она лишилась здоровья. Разум ее пошатнулся: ей стало казаться, что все, кто смотрит на нее, желают ее сглазить. Она впала в такую тоску, что не только отказывалась беседовать с кем-либо, но и почти не виделась со своей госпожой. […]
Известие, что супруг решил отделаться от нее и уже подумывает о новой женитьбе на мадемуазель де Вандомм, добила ее окончательно. Поначалу маршал скрывал свои намерения, нанося ей краткие визиты по вечерам и одаривая маленькими подарками… Однако в конце концов он почти совсем перестал ее навещать, тем более что уже не зависел от нее, и оба они воспылали такой ненавистью по отношению друг к другу, что общались не иначе как взаимными проклятиями – скрытый знак несчастья, которое должно было свалиться на их головы.
Они были бы счастливы, если бы прожили в согласии и любви, если бы супруг благосклонно внимал советам жены, внушающей ему, что он поднял слишком большой парус для их маленького суденышка, и был бы способен спуститься с небес, куда взлетел из самых низов. […] Однако Господь, узревший в их поступках соблюдение ими собственных интересов вместо службы Государыне, пожелал, чтобы эти тщания стали причиной того, что их общее благо оказалось разрушено, а жизнь обоих оборвалась.
Думали, что преследование вдовы маршала должно было завершиться вместе с гибелью несчастной; однако сколь сложно измерить незаконно приобретенную власть, столь же трудно развеять злобу по отношению к той, которая превратилась из служанки в госпожу»142.
Была ли Леонора Галигаи полностью невиновной? Конечно, нет! Невинны только младенцы и святые. Но и те, кто желал ее смерти, а потом обогатился за ее счет, были виновны в не меньшей степени. Уже на эшафоте у Леоноры спросили, каким колдовским путем она подчинила себе королеву. Понимая, что никаких шансов на спасение у нее не осталось, осужденная гордо ответила:
– Превосходством, которое существо, сильное духом, всегда имеет над другими…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.