Глава IX Врангель и его реформы

Глава IX

Врангель и его реформы

Переходя к данной части нашего повествования о событиях гражданской войны в Крыму, отметим, литература о врангелевском правлении, как мемуарная, так и исследовательская, необъятна; тема успела уже породить свои мифы и антимифы. Ограничимся кратким очерком.

Все смешалось на полуострове в разгар весны 1920 года. С Северного Кавказа сюда хлынули остатки деникинских войск. К местному населению, беженцам, тыловым службам прибавилось 25 тысяч добровольцев, 10 тысяч донцев и кубанцев, и число их росло. Не хватало всего. Обмундирование, оружие и боеприпасы, лошади были оставлены противнику. Угля не было. Бензина не было. Хлеба могло не остаться в самом скором времени. Несытые и расхристанные орды военных грабили население, всячески над ним издеваясь. Иные офицеры, сколотив банды, становились на дорожку профессиональной преступности. Психологию войск можно обозначить словами: антипатия, временами перерастающая во взвинченность, и наоборот, отсутствие малейшего намека на дисциплину, ненависть к начальству. Вконец разложившиеся контрразведчики, осваговцы и тому подобные, предельно избалованные безнаказанностью типы, нашли себе кумиров в лице В. Л. Покровского, А. А. Боровского и В. И. Постовского. В конце концов П. Н. Врангель выдворил всех троих за границу.

Работа по наведению порядка предстояла огромная. Врангель взялся за нее с решимостью, энергией, знанием дела. И начал он с самого себя. Барон работал по 10–12 часов в сутки, требуя того же от подчиненных, с семи утра до полуночи.

Врангель совмещает посты Главнокомандующего и Правителя, то есть военную и гражданскую власти. После соглашения с казачьими атаманами его полный титул – Главнокомандующий Русской армией и Правитель Юга России.

Врангель сразу открыто провозгласил себя диктатором, то есть вождем, не обремененным законодательством и обладающим неограниченными полномочиями, и никогда не скрывал своей антипатии к демократической форме правления. И барон не просто провозглашает, он теоретически обосновывает диктатуру: «…В осажденной крепости должна быть единая власть – военная»⁵⁹⁵.

Связь с общественностью Ставка (или Главная квартира) осуществляла через начальника штаба. Сначала это был генерал-майор П. С. Махров, которого считали слишком левым, «эсерствующим». В июне Врангель назначил Махрова, произведенного в генерал-лейтенанты, военным представителем в Польше, заменив его другом и сподвижником П. Н. Шатиловым. Контакты с общественными кругами носили большей частью приказной или запретительный характер.

Почвой, из которой Врангель черпал силы и где искал сотрудников-единомышленников, были правые, внешне консервативные, жесткие, однако способные к учету меняющейся реальности, принятию и выполнению определенных решений круги. Его можно квалифицировать как консервативного оппортуниста, прагматика, реформатора столыпинского типа. Врангель не раз повторял, что готов работать с кем угодно, хоть с социалистами, лишь бы они делали дело. Ему недаром приписывали фразу: «хоть с чертом, но против большевиков».

Собственная биография, привычный круг общения диктовали Врангелю монархические пристрастия, да и психологический строй у него был соответствующий. Однако Врангель умел подчинить личное интересам целого, как он их понимал.

Формируя администрацию, Врангель постоянно сталкивался с кадровой, как бы мы сказали, проблемой: эмиграция не верила в прочность его режима. Призывы к патриотизму уже не помогали. Так что, возможно, не все высшие врангелевские чиновники были адекватны своим должностям. Гражданское управление представлял первоначально Совет начальников управлений при Главнокомандующем (Правителе). В него вошли: Управление внутренних дел, объединявшие ведомства собственно внутренних дел, земледелия, торговли и путей сообщения (Таврический губернатор Ф. П. Перлик, которого сменил в двадцатых числах мая С. Д. Тверской, в основном постоянно находящийся в Севастополе; пост вице-губернатора занял А. А. Лодыженский, пребывающий в Симферополе); финансов (М. В. Бернацкий); иностранных дел – внешних сношений (П. Б. Струве); юстиции (Н. Н. Таганцев), военное (генерал-лейтенант В. Е. Вязьмитинов). Струве большую часть времени пребывал за границей, и его обязанности на месте исполнял Г. Н. Трубецкой. Начальником Морского управления и командующим Черноморским флотом стал вице-адмирал М. П. Саблин. По прошествии некоторого времени на место начальника выделенного Управления торговли и промышленности был назначен единственный «местный» в Совете – В. С. Налбандов, бывший краевой контролер и секретарь, временно управляющий Министерством исповеданий и народного просвещения первого Краевого правительства. Кстати, левее его, октябриста, около Врангеля не было никого. В связи с намеченной аграрной реформой возникло отдельное Управление земледелия и землеустройства во главе с сенатором Г. В. Глинкой. Должность государственного контролера получил депутат III и IV Государственных дум Н. В. Савич. Оба отличались устойчиво правыми взглядами.

20 мая после настойчивых уговоров Врангеля в Севастополь прибыл А. В. Кривошеин, который хотел вначале осмотреться, разобраться в крымских реалиях и поэтому воздерживался от каких-либо обещаний. Но в разгар удачного наступления наконец решился остаться в Крыму и был 6 июня назначен помощником Врангеля.

Личность Кривошеина вызывала у современников противоречивые чувства. Некоторых раздражала его предпринимательская жилка. Да и в Крыму, занимая второй после диктатора пост, Кривошеин не мог удержаться от участия в акционерных предприятиях, сделок, которые могли во времена всеобщего бедствия показаться сомнительными с точки зрения нравственности. Но в знании дела, незаурядности, умении объединить вокруг себя людей разных взглядов ему не могли отказать даже его недоброжелатели.

Оппонент Кривошеина – В. А. Оболенский – смотрит на эту личность как бы с другого конца. Да, Кривошеин – искренний патриот, да, он – «человек большого ума, лучше многих понимавший всю глубину происходивших в русской жизни изменений и ясно представлявший себе, что возврата к прошлому нет. Но… (отточие Оболенского. – Авт.) он все-таки был плоть от плоти бюрократического режима…Долгая бюрократическая служба создала в нем известные привычки и связи с определенным кругом людей». И если «по основным чертам психологии» Врангель «оставался ротмистром Кавалергардского его величества полка», то Кривошеин – «тайным советником и министром большой самодержавной России»⁵⁹⁶. И тот и другой дальше «реформ сверху» пойти не смогли при любых обстоятельствах.

Врангель был единственным из вождей белого движения, кто, взяв власть, имел уже четкую программу действий на ближайшее будущее, причем программу развернутую, охватывающую все стороны жизни. Непредсказуемые и мало чем обусловленные экспромты в деникинском духе были чужды его натуре. Впервые, кажется, в белом стане появляется и обретает плоть не реставрационная, а прогрессивная идея, впервые захватнические импульсы уступают место преобразовательным.

Но как быть с этим?

«Однажды утром дети, идущие в школы и гимназии, увидели висящих на фонарях Симферополя страшных мертвецов с высунутыми языками…

Этого Симферополь еще не видывал за все время гражданской войны. Даже большевики творили свои кровавые дела без такого доказательства»⁵⁹⁷.

Симферопольский городской голова С. А. Усов прибыл по приглашению Врангеля, раздраженного ропотом общественности, в Севастополь. Правитель заявил: «Вы протестуете против того, что генерал Кутепов повесил несколько десятков вредных армии и нашему делу лиц. Предупреждаю вас, что я не задумаюсь увеличить число повешенных еще одним, хотя бы этим лицом оказались вы». Усов, вернувшись, отказался передавать содержание разговора, заболел и подал в отставку⁵⁹⁸. Его можно понять. Сам А. П. Кутепов на протестующем ходатайстве Симферопольской городской управы наложил резолюцию: «Никогда публичными казнями не злоупотреблял, но обстановка заставляет меня прибегать к подобным мерам»⁵⁹⁹.

2 мая Врангель отменил публичные казни. И не из каких-то там гуманных соображений или под давлением снизу – как он сам пояснял, они уже не устрашают, а отупляют население.

Главнокомандующий начал частичную реорганизацию органов контрразведки. В июне был сформирован Особый отдел при штабе Главнокомандующего. Его возглавил бывший директор Департамента полиции сенатор Е. К. Климович, сидевший в тюрьме и при Временном правительстве и при большевиках, которые его и выпустили. Заместителем начальника Особого отдела стал известный сыщик России А. Ф. Кошко.

Н. В. Савич пишет: «В Крыму не было ни погромов, ни грабежей со стороны воинских частей, которые получали регулярно свое довольствие и не были вынуждены прибегать к самоснабжению, что было одной из наиболее вопиющих язв

1919 года. Совершенно невозможно было существование таких начальников, как Шкуро или Покровский, о грабежах коих слагались легенды»⁶⁰⁰.

Массовых бесчинств в Крыму с апреля действительно не было. Однако насилия и реквизиции, особенно в связи с мобилизацией, отнюдь не были редкостью. А от грабежей было рукой подать до арестов и казней или просто расстрелов на месте. Начало правления Врангеля ознаменовалось вереницей массовых экзекуций: мусульманская группа, 13 подпольщиков в Симферополе, члены городского комитета большевиков Керчи, руководство ялтинского комсомола…

В апреле – мае по подпольному движению был нанесен серьезный удар. В июле – августе возрожденные подпольные организации в Ялте, Симферополе и Севастополе вновь разгромлены контрразведкой. Несмотря на то что еще до назначения Климовича начальником Особого отдела подполье на полуострове было практически разгромлено⁶⁰¹, волна арестов не убывала. «…При Климовиче, как и до него, тюрьмы были переполнены случайными людьми, что нисколько не мешало, а скорее помогало работе оставшихся на свободе большевистских агитаторов». Особенно много сидело военнослужащих – для этого было достаточно одного неосторожного слова или критического замечания.

Разрозненные факты. Начальник Управления юстиции Н. Н. Таганцев отрешает от должности всех мировых судей-социалистов. Арестован народный социалист А. П. Лурья (Лурье), соредактор либеральных «Южных Ведомостей»⁶⁰².

1 сентября арестованы контрразведкой товарищ председателя рабочего клуба союза моряков И. П. Пчелин, секретарь клуба Рулькевич, член правления Гапонов; все – правые эсеры⁶⁰³. Дошло и до литераторов: по постановлению полковника И. Н. Астафьева, служившего в Отдельном корпусе жандармов, 22 июля в Феодосии арестован О. Э. Мандельштам, уже претерпевший от белых в конце 1919 года. Обвинение «в принадлежности его к партии коммунистов-большевиков» грозило высшей мерой, но благодаря заступничеству, в первую очередь, М. А. Волошина поэт был освобожден⁶⁰⁴.

Врангель придумал и более гуманный метод борьбы с политическими противниками. 11 мая он установил приказом административную меру: «Высылка в Советскую Россию лиц, изобличенных в явном сочувствии большевизму, в непомерной личной наживе на почве тяжелого экономического положения края и пр.»⁶⁰⁵. Насчет последних у нас никаких сведений нет, а вот что касается первых – мера действительно нашла широкое применение. Однако при этом не было никаких гарантий того, что «высылка в Советскую Россию» не могла закончиться выстрелом в спину за линией фронта.

Сидевший, в который раз с 1905 года, председатель Крымпрофа, председатель Севастопольского совета профсоюзов, товарищ председателя городской думы Севастополя, почетный мировой судья Н. Л. Канторович также был приговорен к высылке в Советскую Россию. Уже был назначен отъезд – 23 августа. Но гласные думы, М. К. Рыбарский и Н. И. Емельянов, учитывая, что у большевиков Канторовича тоже, скорее всего, ждет тюрьма, добились аудиенции у Врангеля и изменения места высылки – в Грузию или Константинополь – по желанию. 15 (28) сентября 1920 года на пароходе «Возрождение» старый шлиссельбуржец, не сумевший ужиться с врангелевскими реформаторами, вместе с семьей отплыл в Грузию. Вместе с ним выехали товарищ председателя союза металлистов С. Г. Тимченко, секретарь союза И. Е. Дьяченко, член правления Кошелев и председатель старост портового завода П. В. Горячко⁶⁰⁶.

Под предлогом контактов с Москвой, а торговые связи действительно были, власти разгромили Центросоюз, главный кооперативный орган Крыма, и его отделения. Врангель видел в нем скопище агентов Кремля, а местные спекулянты – сильного конкурента.

На все просьбы Симферопольской думы об упразднении контрразведки, отмене военно-полевых судов и смертной казни, назначении комиссий с председателями от общественных организаций для расследования действий контрразведки генерал П. Н. Шатилов отвечал неизменным «нет» с оговоркой, что против комиссий он лично ничего не имеет⁶⁰⁷. Но, видимо, имел кто-то другой, ибо созданы они так и не были.

Появились, однако, согласно приказам Врангеля от 14 апреля и 5 мая, другие комиссии – военно-судные, для расследования и вынесения приговоров по делам о грабежах, разбоях, самовольных реквизициях, совершаемых военнослужащими. В сентябре их было уже 28. Но офицеры, заседавшие в комиссиях, не желали в силу корпоративной солидарности судить своих товарищей. В лучшем случае крестьянам выплачивали смехотворную компенсацию. Еще одной «благотворительной» акцией Врангеля было изъятие дел лиц 10—17-летнего возраста из ведения военно-полевых судов.

Тем временем постепенно, но последовательно устанавливается дисциплина: замолкают или удаляются из Крыма интриганы, успокаиваются войска, преследуются уголовники. В то же время – затихают думы, столь буйные во времена Я. А. Слащова, почти прекращаются забастовки. Фрондировало казачество, не скрывавшее своих чувств к добровольцам после Новороссийска, когда последние захватили корабли, бросив казаков на произвол судьбы. Врангель, которому газетные конкуренты услужливо подсунули номера «Донского Вестника», издававшегося при штабе Донского корпуса начальником его политотдела графом А. М. дю Шайля, пришел в негодование. Газета, не стесняясь в выражениях, разоблачала «генералов и сановников», бичевала армию. Врангель распорядился немедленно закрыть «Донской Вестник». Дю Шайля был отдан под суд за публикацию «статей, направленных к созданию розни между казачьими и неказачьими элементами русской армии»⁶⁰⁸, и пропаганду отделения казачества от России и пытался покончить с собой. Под суд отдали также генерал-лейтенантов В. И. Сидорина и А. К. Кельчевского. Севастопольский военно-морской суд под председательством А. М. Драгомирова приговорил их в апреле к четырем годам каторжных работ. Врангель ограничился исключением обоих со службы, лишением мундира и высылкой за границу. Дело дю Шайля, который, тяжело раненный, лежал в лазарете, рассматривалось в августе. Как исполнитель чужой воли он был оправдан.

Исключительное внимание П. Н. Врангель уделял идеологии. Постулат оставался прежним: «великая, единая и неделимая», однако приобретал все новые оттенки, что лишний раз подтверждало гибкость врангелевской политики. Место скомпрометировавшего себя и ликвидированного в апреле деникинского Осведомительно-агитационного отделения (Осведомительного бюро, Отдела пропаганды) – ОСВАГа – заняли церковь, официозная и монархическая пресса, субсидируемая и снабжаемая привозимой из-за границы бумагой отделом печати при правительстве. Приказом Врангеля от 18 июля на местах создавались представительства Южно-Русского телеграфного агентства, подчиненные отделу печати⁶⁰⁹.

Врангель, будучи глубоко верующим человеком, не уставал пропагандировать и насаждать православие как духовную опору будущей возрожденной России. Земельный закон вернул церкви ее владения. При правительстве было создано Временное высшее церковное управление епархий Юго-Востока России во главе с Вениамином (И. А. Федченковым), который в качестве епископа армии и флота осуществлял руководство священниками во всех воинских частях. Врангель, полагаясь отныне на духовенство, ликвидировал армейские политотделы. Повышенное внимание к религии отразилось и в учреждении 30 апреля ордена во имя Святителя Николая Чудотворца, кстати, именно по предложению церкви.

С конца 1919 – начала 1920 года заметно активизировалось русское национальное движение. В 1920 году в Севастополе, Симферополе, Феодосии, Ялте действовали группы Союза русских национальных общин.⁶¹⁰.

При Врангеле выходило около 20 газет. Сразу после 22 марта была отменена предварительная цензура на повременную печать. Редакторы и издатели взвыли: это еще хуже. «С отменой цензуры мы перестаем перед собой кого-либо видеть. Но… накопляют «преступный материал» – и в один прекрасный день, как гром среди ясного неба – беспощадная репрессия»⁶¹¹. Цензура была восстановлена, и вскоре газеты «заполнились» белыми пятнами. Доходило до курьезов: однажды цензура выбросила официальную речь… Врангеля, самого деятельного, иронизировали тогда по поводу бесчисленных приказов и речей, сотрудника крымских газет, как «слишком революционную», другой раз забраковала заметку А. В. Кривошеина, поскольку она «подрывает существующий государственный порядок»⁶¹².

Цензура приостановила либеральный «Юг России»; черносотенные «Царь-Колокол» за обвинения правительства в демократизме, «Русскую Правду» – за погромную агитацию.

В сентябре разыгрался скандал с заведующим отделом печати журналистом Г. В. Немировичем-Данченко. Оказалось, что под разными псевдонимами в печатных органах стали появляться статьи, резко критикующие работу тыловых учреждений и при этом оперирующие данными, недоступными рядовым обозревателям. Автором их был не кто иной, как сам Немирович-Данченко. По рекомендации П. Б. Струве, Врангель 24 сентября заменил его профессором истории Г. В. Вернадским. «Приходило, конечно, много деятелей печати, – вспоминал Вернадский о своей службе. – Почти все они понимали трудность положения и соответственно сами себя ограничивали (выделено нами. – Авт.) в своих газетных писаниях и в отношении острых политических и военных вопросов»⁶¹³.

Среди наиболее читаемых были либеральные, порой чуть с социалистическими привкусом, издания, социалистических газет в Крыму не выходило, за единственным исключением: постоянно преследуемой – «Наш Путь», органе Совета профсоюзов Ялты, «исполняющей должность рабочей газеты»⁶¹⁴ (редактор В. А. Базаров). Продолжал печататься журнал «Крымский Кооператор» (Симферополь).

О. М. Мурасов благополучно довел до ручки газету Временной особой комиссии о вакуфах «Крым Мусульманлары Садасы» («Голос Крымских Мусульман»), не пользующуюся авторитетом в крымско-татарской среде и прекратившую свое существование в июле. Типографию, в которой она печаталась, Вакуфная комиссия передала в аренду за 50 тысяч рублей «некоему лицу», которое, в свою очередь, передало ее Б. А. Суворину⁶¹⁵, где тот и стал издавать собственную монархическую газету «Время Бор. Суворина» (Симферополь). Правда, появилось новое крымско-татарское издание – журнал «Ешиль Ада» («Зеленый Остров», то есть Крым), который редактировал А. А. Одабаш. Это издание носило чисто литературный характер, выходило без препятствий со стороны властей, но не было популярным в татарской среде⁶¹⁶. С июня 1920 года на крымско-татарском языке начал выходить журнал «Бутоны Крыма»⁶¹⁷.

Своим рупором Врангель сделал умеренно-официальную «Великую Россию» (редактор В. М. Левитский, среди сотрудников – В. В. Шульгин, П. Б. Струве, Н. Н. Львов, Н. Н. Чебышев)⁶¹⁸.

Партийная жизнь во врангелевский период замирает. Умеренных социалистов не слышно. Примолкли и кадеты. В партии конституционных демократов не было единства взглядов на отношение к Врангелю, тем более, что Главнокомандующий их третировал.

16 мая в Симферополе в губернаторском доме открылся созванный по приказу Врангеля Всекрымский мусульманский (татарский) съезд. Из 44 делегатов прибыло 20 (по другим данным – 42 делегата⁶¹⁹. Возможно, многие опоздали). Евпаторийцы приехать не смогли «благодаря» реквизиции подвод, а феодосийцы – опасаясь грабежей на дорогах. А. С. Айвазов отмечал, что из крымско-татарских националистов на съезд никто не явился, 99 процентов его состава составляли мурзаки, духовенство и бывшие чиновники при Магометанском духовном правлении. Его самого, проживавшего тогда в Алупке под подпиской о невыезде, упорно приглашал присутствовать Таврический губернатор Ф. П. Перлик, гарантируя неприкосновенность.

Открытие съезда почтил своим присутствием Главнокомандующий. Из его речи: «Приветствую Вас и в Вашем лице татарское население Крыма, которое неизменно и в настоящую тяжелую годину боролось за честь и славу матери-России. (…) Выполнение татарским населением военной и конской повинности должно показать, насколько оно стремится прийти на помощь общему делу». Далее Врангель говорил об «удовлетворении культурно-просветительных и некоторых экономических нужд татарского населения», избегая конкретики⁶²⁰. По словам Айвазова, Врангель заявил: «Духовенство не умело воспитать молодежь, а дворянство избаловало крестьян. Современная мусульманская молодежь не признает власти, не признает своих традиций, не признает религии, не признает дворянства и не идет по стопам славных предков. Они требуют какую-то культурно-национальную автономию. Вот у меня имеются основные законы курултая, молодежь требует, чтобы я официально признал их Конституцию и т. п. Кто желает автономию, тот должен идти на фронт воевать с большевиками, нечистыми, сначала победа над врагом, а потом автономия.

Вот, господа мусульмане, дайте нам побольше солдат, принудите ваших сыновей явиться в наши доблестные ряды. Мусульмане – хорошие воины. Только нужно им это втолковать»⁶²¹.

Демагогическую речь Врангеля дополнил Перлик. Рассчитывать на получение татарами автономии не приходится, заявил он, максимум – самоуправление в религиозно-просветительской области⁶²². Айвазов после речи Врангеля со скандалом покинул съезд и скрылся.

17 мая в уездном земстве произошли частные совещания делегатов съезда, часть из которых выставила политические требования, прежде всего восстановление национального парламента, однако у большинства это предложение поддержки не нашло. На следующий день на пленарном заседании выяснилось, что ни один из стоящих в повестке дня вопросов не готов к обсуждению. С целью их подготовки были образованы три комиссии: духовно-религиозная, культурно-просветительная, по самообложению и управлению вакуфным капиталом. Очередное заседание было назначено на

21 мая. Присутствующий на нем вице-губернатор К. И. Карпов заявил, что выработанные съездом документы станут основой законодательных актов по татарским вопросам. Однако на следующий день Перлик огорошил делегатов следующим заявлением: решения съезда оказались совсем не теми, на которые рассчитывало правительство. Врангель же был не столь категоричен. После доклада ему Перлика о происходящем на съезде он предложил выбрать делегатам 5–6 представителей, чтобы вместе с правительственным чиновником выработать мероприятия, касающиеся решения проблем крымских татар в области духовной, религиозной, культурно-просветительной и некоторых сторон экономической жизни. Перлику пришлось изменить тон в отношении делегатов съезда и изложить им предложения Врангеля. Делегаты выразили с ними свое согласие и избрали шесть делегатов для предстоящего совещания в Севастополе⁶²³.

После съезда в отношении мусульманского населения стали заметны некоторые подвижки, однако П. Н. Врангель не собирался возрождать Курултай и Директорию, тем паче, что при разборке изъятых документов последней ревизия «обнаружила сношения бывшей директории с Турцией…»⁶²⁴.

А. В. Кривошеин склонялся к тому, чтобы вообще заморозить на время крымско-татарский вопрос.

После мусульманского съезда контрразведка усилила преследования лидеров национального движения, которые вынуждены были скрываться в деревнях горно-лесной местности⁶²⁵.

В начале сентября делегация во главе бывшим краевым контролером правительства М. А. Сулькевича М. М. Кипчакским посетила Врангеля. Делегация просила ускорить принятие закона о татарском самоуправлении. «Представители татар всех партий» (?) побывали и у полуопального Я. А. Слащова в Ливадии, результатом чего явилась его записка Врангелю. Для решения проблемы «зеленых», писал Слащов, нужно пойти навстречу крымским татарам, а именно: «1) ускорить вопрос о вакуфных землях, 2) ревизия (самая строгая) нашей местной контрразведки и 3) организация территориальных татарских войск наподобие кубанских»⁶²⁶. Врангель не отреагировал.

30 августа комиссия при правительстве подготовила законопроект о крымских татарах, но дорабатывала его, не спеша, до начала октября. Процесс подтолкнул французский комиссар граф де Мартель. Окончательный вариант предусматривал: религиозное самоуправление – замену дореволюционного образца назначаемого мусульманского управления выборным, передачу в его ведение вакуфов и выборы муфтия общинами, а также право на создание культурно-просветительских обществ⁶²⁷. До утверждения правительством и введения его в действие законопроект так и не дошел.

Наиболее активная часть крымско-татарского движения, объединенная в Милли-фирке, ушла в подполье. В апреле 1920 года прошли переговоры ЦК Милли-фирки с представителями от большевиков и меньшевиков о координации действий, в частности – выпуске совместного антиврангелевского воззвания. На так называемом Коктебельском съезде (конференции) Крымской организации РКП(б), проходившей 5–7 мая (н. ст.) на даче феодосийского аптекаря И. Л. Шика в Коктебеле⁶²⁸, было постановлено: «Усилить контакт с татарской национальной партией «Милли-фирка», которая, как выяснилось из переговоров нашего ОК с ЦК этой партии, определенно ориентировалась на Советскую власть»⁶²⁹.

Конференции не удалось закончить работу. Место ее проведения было выдано контрразведке агентом А. Ахтырским (Яковом Мартьяновым), бывшим наркомом почт и телеграфа УССР, членом Реввоенсовета Крымской армии под командованием П. Е. Дыбенко (выдал более 50 подпольщиков, задержан в Москве в 1926 году, судим как шпион и расстрелян⁶³⁰), завязалась перестрелка, во время которой был убит секретарь Севастопольского горкома компартии И. Серов (И. Г. Зильбершмитд), ранена делегат Е. Н. Григорович. Большинство делегатов, включая раненую, сумело спастись. Делегат от Феодосии Илья Хмельницкий (Хмилько) скрылся в доме поэта М. А. Волошина, однако позже был схвачен и принял яд в тюремной камере. В своей записке он указал на провокатора Ахтырского, по доносу которого также была схвачена группа подпольщиков, приговоренных 6 мая 1920 года военно-полевым судом в Симферополе к смертной казни.

Несмотря на огромный риск, увеличивалось, хотя и незначительно, число татар-коммунистов, уверовавших в превосходство социальных ценностей над национальными. К середине сентября в районе между Судаком и Алуштой из крымских татар был организован 5-й татарский полк партизанской Повстанческой армии (до 90 человек) под командованием коммуниста О. А.-Г. Дерен-Айерлы.

Что касается еврейского вопроса, то развернутое отношение к нему П. Н. Врангель выразил в беседе с Н. Н. Чебышевым, опубликованной 5 июля в газете «Великая Россия»: «В народных массах действительно замечается обострение ненависти к евреям. Чувство это все сильнее разливается в народе. В последних своих проявлениях народные противо-еврейские настроения буйно разрастаются на гнойнике большевизма. Народ не разбирается, кто виноват. Он видит евреев-комиссаров, евреев-коммунистов и не останавливается на том, что это часть еврейского населения, может быть, оторвавшаяся от другой части еврейства, не разделяющего коммунистических учений и отвергающего советскую власть. Всякое погромное движение, всякую агитацию в этом направлении я считаю государственным бедствием и буду с ним бороться всеми имеющимися у меня средствами. Всякий погром разлагает армию. Войска, причастные к погромам, выходят из повиновения. Утром они громят евреев, а к вечеру они начнут громить остальное мирное население. Еврейский вопрос, вопрос тысячелетий, больной, трудный, он может быть разрешен временем и мерами общественного оздоровления, но исключительно при наличности крепкой, опирающейся на закон и реальную силу, государственной власти»⁶³¹.

Антисемитов же в Крыму хватало. Агитация части духовенства фактически провоцировала погромные настроения. Особенно в этом «преуспел» протоиерей В. И. Востоков в Симферополе. Когда над городом возникла угроза еврейского погрома, В. А. Оболенский экстренно выехал в Севастополь, где вместе с П. Б. Струве встретился с Врангелем, обещавшим принять меры⁶³². В результате Врангель «попросил» Востокова прекратить свои знаменитые провокационно-погромные проповеди, ответом на которые послужил приказ: «Запрещаю всякие публичные выступления, проповеди, лекции и диспуты, сеющие политическую и национальную рознь (выделено Врангелем. – Авт.). Вменяю в обязанность Начальникам гарнизонов, Комендантам и Гражданским властям следить за выполнением моего приказа. Нарушивших его, невзирая на сан, чин и звание, буду высылать из наших пределов»⁶³³. В этом же ключе и действовал Врангель в отношении «Русской Правды». При этом ни малейшей симпатии к евреям у Главнокомандующего не прослеживается. Ему нужен был спокойный тыл.

Власти надеялись на поддержку зажиточного в целом немецкого населения. Однако жесткое проведение мобилизации вызывало недовольство и среди немцев. Мобилизованных отправляли на фронт в распоряжение «отдельного батальона немцев-колонистов», а также в «конно-партизанский отряд». Было учреждено Управление по формированию воинских частей из немцев-колонистов, и предпринята попытка создать полноценную немецкую воинскую часть, но безуспешно. В июле решили призвать в армию духовных лиц меннонитов, но затем от этой затеи отказались. Среди немцев усиливалось стремление «непротивлению установлению советской власти», что множило ряды дезертиров. И никакие репрессии не могли остановить этот процесс. Кроме того, принудительные поставки лошадей немецкими колониями, размещение в них на постой воинских частей отрицательно сказывались на экономическом состоянии населения⁶³⁴.

Об украинском вопросе речь пойдет далее.

Режим Врангеля мог продержаться только за счет иностранной помощи. Армия целиком зависела от нее. Приходилось брать взаймы товарами под высокие проценты или расплачиваться золотом, валютой, сырьем. Весной армия снабжалась за счет остатков кредита в 14,5 миллиона фунтов, предоставленных англичанами А. И. Деникину⁶³⁵. Великобритания настаивала на замкнутости Врангеля в Крыму. Диктатор обращается к Франции.

Французская Республика всецело поддерживала Польшу, ведущую войну с Советской Россией, и настаивала, чтобы Врангель пришел на помощь полякам и ударил в тыл Юго-Западному фронту красных. П. Б. Струве в Париже, где было создано Общероссийское заграничное представительство, обхаживал французов, выторговывая помощь. Главнокомандующий решился, воспользовавшись отвлечением сил большевиков на запад, занять Северную Таврию.

Позиция Великобритании была: скорейшее прекращение гражданской войны и установление нормальных торговых отношений с Советами. Поэтому, с одной стороны, британское правительство стало свертывать материальную помощь Врангелю, с другой – связалось с народным комиссариатом иностранных дел Советской России, имея целью перемирие и в то же время сохранение в Крыму врангелевской армии.

17 апреля (н. ст.) министр иностранных дел Великобритании Дж. Керзон обратился к наркоминдел Г. В. Чичерину с телеграммой, в которой угрожал вмешательством британского флота в случае наступления советских войск на юге и предлагал посредничество в переговорах. Г. В. Чичерин предложил «пойти на амнистию Врангелю и на приостановку дальнейшего продвижения на Кавказе…»⁶³⁶. В. И. Ленин пишет наркомвоенмору Л. Д. Троцкому: «По-моему, Чичерин прав: тотчас ответить согласием на 1) приостановку военных действий (а) в Крыму и (б) на Кавказе (точно обдумав каждое слово) и 2) на переговоры об условиях очищения Крыма на принципе (не более) общей амнистии белых и 3) участия английского офицера в переговорах с Врангелем»⁶³⁷. Как известно, дело до переговоров не дошло.

28 апреля (11 мая) Врангель провозгласил создание Русской армии. Армии – не добровольческой, а общенациональной. Началась мобилизация. Крестьяне, несмотря на суровейшие меры, всячески пытались избежать службы. На воинские пункты прибывало не более трети призывников, из сотен до воинских частей доходили десятки.

Несмотря на вялую мобилизацию, Русская армия представляла к маю серьезную силу: 40 тысяч человек на фронте и в запасе, 10 танков и 20 самолетов разных марок⁶³⁸. На конец мая она насчитывала 27 316 штыков и 4650 сабель против, соответственно, 12 176 и 4630 – у красных⁶³⁹. По словам Врангеля, выглядела она так: «Загорелые, обветренные лица воинов, истоптанные порыжевшие сапоги, выцветшие потертые рубахи. У многих верхних рубах нет, их заменяют шерстяные фуфайки. Вот один, в ситцевой пестрой рубахе с нашитыми полотняными погонами, в старых выцветших защитных штанах, в желтых английских ботинках, рядом другой и вовсе без штанов, в вязаных кальсонах. Ужасающая, вопиющая бедность. Но как тщательно, как любовно пригнана ветхая амуниция, вычищено оружие, выровнены ряды»⁶⁴⁰.

Всего лишь за два месяца был наведен относительный порядок в развалившемся после Новороссийска тылу. «Жизнь в тылу постепенно налаживалась, стали прибывать иностранные товары, открывались магазины, театры, кинематографы. Севастополь подчистился и подтянулся. Воинские чины на улицах были одеты опрятно, тщательно отдавали честь»⁶⁴¹.

В мае из-за скученности и нехватки воды в Севастополе, а затем и других городах Крыма вспыхнула эпидемия холеры. Санитарная служба была поставлена хорошо, поэтому жертв оказалось меньше, чем ожидалось. Заболело холерой (по сентябрь) 1090 человек, умерло 450, сыпным тифом – 1934 и 239⁶⁴².

20 мая был подписан и 25-го обнародован знаменитый приказ № 3226, открывающийся словами: «Русская армия идет освобождать от красной нечисти родную землю»⁶⁴³ и в двух фразах формулирующий главные пути внутренней политики: аграрную и земскую реформы.

Приказ был приурочен к наступлению. В нем выделялось слово «хозяин», которое тут же подхватила монархическая печать. Врангель вынужден был разъяснить на страницах «Великой России» 5 июля: «Хозяин» – это сам русский народ, который должен свободно выразить свою волю⁶⁴⁴. Кстати, термин «хозяин земли русской», как синоним народного собрания, применялся и до Врангеля.

Главнокомандующий пока не собирался, вопреки сказанному, освобождать «родную землю». Таврическая операция имела прозаический смысл: это была «вылазка» или «экспедиция», как тогда говорили, за хлебом.

25 мая началось общее наступление. Днем ранее, в районе деревни Кирилловка на северном побережье Азовского моря был высажен десант войск Слащова. Используя внезапность и превосходство в силах, белые развернули наступление. Это было началом затяжных и ожесточенных боев в Северной Таврии с апреля по октябрь.

4 августа подал в отставку Я. А. Слащов. Врангель ее принял. «Ценя его заслуги в прошлом, я прощал ему многое, однако за последнее время все более убеждался, что оставление его далее во главе корпуса является невозможным. (…) Опустившийся, большей частью невменяемый, он достиг предела, когда человек не может быть ответствен за свои поступки. (…)

5 августа генерал Слащев прибыл в Севастополь. Вид его был ужасен: мертвенно-бледный, с трясущейся челюстью. Слезы беспрерывно текли по щекам. Он вручил мне рапорт, содержание которого не оставляло сомнения, что передо мной психически больной человек»⁶⁴⁵.

6 августа Слащов был удостоен почетного имени – Крымский. 20 августа он был восторженно встречен в Ялте, где «городская дума единогласно постановила: поднести генералу Слащову-Крымскому звание почетного гражданина города Ялты (второго, после великого князя Николая Николаевича. – Авт.) и поместить портрет в здании городского управления»⁶⁴⁶.

Не успел Врангель отбыть на театр военных действий, как 1 июня принесли телеграмму: в Севастополе раскрыт «монархический заговор». Еще зимой 1919 года молодые офицеры флота создают орден, задачей которого было воспитание высоких понятий о чести, воинском долге, возрождение традиций армии и флота. В орден втерся, пишет Врангель, некий Пинхус-Логвинский, дабы дискредитировать белое движение. Там же оказался известный бездельник и интриган князь

С. Г. Романовский, герцог Лейхтенбергский. По отбытии Врангеля на фронт члены ордена явились в расположение лейб-казачьего полка и пытались уговорить казаков арестовать Врангеля и высших военных, во главе армии поставить Николая Николаевича, а до приезда великого князя – временно герцога Лейхтенбергского, его пасынка. Все это носило опереточный характер. Врангель распорядился огласке события не предавать, князя Романовского отправить за границу, 10–12 участников – на фронт, а Пинхуса – расстрелять⁶⁴⁷.

Расширение территории, находившейся под его властью, продиктовало Врангелю решение повысить статус своего административного аппарата. 6 августа было образовано Правительство Юга России во главе с А. В. Кривошеиным. Персональных изменений не произошло. Бюрократия, в полном противоречии с пожеланиями Кривошеина, размножалась с невероятной быстротой. В структурах администрации Врангеля служило 10–12 тысяч чиновников, члены их семей насчитывали 20–25 тысяч⁶⁴⁸.

Врангель, сочетая несочетаемое, не раз декларировал единение диктатуры с общественностью. Однако реальность брала свое: в условиях диктатуры места для гражданского общества не оставалось. И Врангель предписывал: дело самоуправлений – не политика, а продовольствие и санитария. Общественность же «была жалка и бессильна», – писал, фактически издеваясь над собой, В. А. Оболенский. «Я знал, что нужен Кривошеину и Врангелю лишь в качестве декорума общественности при осуществляющейся ими диктатуре…»⁶⁴⁹.

8 апреля Врангель приказал начать разработку мероприятий по аграрному вопросу. В апреле (с 11-го числа) – мае интенсивно работают комиссии под председательством Г. В. Глинки. Власти нужна была прочная опора, а таковую она видела, подобно П. А. Столыпину, в крепком, твердо стоящем на ногах земельном собственнике – крестьянине-фермере, и хлеб для армии.

Однако достаточно радикальные предложения Врангеля натолкнулись на сильнейшее сопротивление крупных земельных собственников, сумевших эти предложения в значительной степени выхолостить. 25 мая публикуются приказ

Главнокомандующего «О земле» и примыкавший к нему пакет документов по земельному вопросу. Главное в этом приказе: земли казенные и частновладельческие, за рамками не подлежащие отчуждению (определяются волостными земскими собраниями), в первую очередь – необрабатываемые или сдаваемые в аренду, передаются через госаппарат трудовым крестьянам из расчета уплаты 1/5 среднего урожая с десятины ежегодно в течение 25 лет. Выплаты предусматривались более низкие, чем средняя арендная цена на землю.

По мнению Врангеля: «Дух нового закона был понят населением»⁶⁵⁰. Обследование земель и определение норм землевладения в большинстве волостей закончилось. Некоторые зажиточные крестьяне предпочли сразу выплатить всю выкупную сумму помещикам и стать полноправными собственниками. Сыграли свою роль и активная пропаганда закона, и недовольство большевистской продразверсткой. Намерения Врангеля способствовать развитию агрокультуры и крепких крестьянских хозяйств нашли поддержку в декларации учредителей Крестьянского союза России⁶⁵¹.

Но очень скоро выявилось два контробстоятельства.

Первое. Несмотря на увещевания Врангеля: «Я сам помещик, и у меня первого придется делить землю!» – всяческое сопротивление проведению реформы оказывали помещики, агитируя против закона, подключая чиновные рычаги для его саботирования, сгоняя арендаторов со своих земель и т. п.

Второе: выжидательная позиция крестьянства. Бедняки, вкусив возможности гражданской войны, привыкли действовать по принципу: все и сразу. Крестьян в целом смущали и «кабальный» срок в 25 лет, и выкуп. Многие, благодаря хорошему урожаю 1919 года, имели значительные запасы зерна. Крестьянский рассудок отказывался верить в солидность режима «одной губернии», предпочитая дожидаться исхода военных действий. Впрочем, не было и серьезных протестов. Так что судить о вероятных результатах земельных преобразований Врангеля в случае долговременности его режима равносильно гаданию на кофейной гуще.

Разделы земли охватили порядка 20 имений, но реформа была доведена до конца только в имении Атманай Филибера-Шатилова Ефремовской волости Мелитопольского уезда, ставшем наглядно-показательным полигоном, причем в ущерб остальной деятельности в уезде⁶⁵².

11 мая 1920 года Врангель ввел новую систему организации местной администрации в занятых его войсками местностях Северной Таврии. Гражданское управление вверялась командирам корпусов через состоящих при них начальников гражданской части, приравненных к положению губернаторов и получавших общие руководящие указания от начальника Гражданского управления⁶⁵³. Но впереди были более широкие преобразования. В начале июля завершила свою работу комиссия по рассмотрению законопроекта о волостном земстве, работавшая под председательством начальника Гражданского управления С. Д. Тверского. Волостная реформа явилась закономерным «довеском» к земельной.

В приказе от 15 (28) июля, который представлял собою доработанные Временные положения о земских учреждениях от 25 мая, Врангель выделил: «Кому земля, тому и распоряжение земским делом, на том и ответ за это дело и за порядок его ведениям»⁶⁵⁴. Восстанавливалось упраздненное деникинским правительством волостное земство, находившемся в ведении волостных земских собраний, которым принадлежала общая распорядительная власть и надзор за исполнительными органами – управами⁶⁵⁵. Приказом от 12 октября Положение о волостном земстве было дополнено Положением о земстве уездном. Согласно последнему, уездное земское собрание имело право высказать губернатору свои соображения о дальнейшей судьбе губернского земства. «Если уезды признают необходимым, губернская организация будет сохранена, но уже как добровольный союз земств, в противном случае она может быть заменена областной земской организацией или совершенно уничтожена»⁶⁵⁶.

Это был курс на устранение земской оппозиции. «…Вся сельская интеллигенция – учителя, врачи, фельдшера… лишались права участия в волостных земствах. (…) В сущности это было упразднение старого земства, земства, двигавшегося «цензовой» или «демократической» интеллигенцией, земства, имевшего свои навыки и традиции. Создавалось новое крестьянское самоуправление с преобладающим влиянием волостных старшин, подчиненных администрации»⁶⁵⁷. Нарождалась вертикаль: бюрократия – крестьянство, не имеющая промежуточных ступеней.

Постановления волостных и уездных земских собраний должна была утверждать высшая правительственная власть (губернская) в тех случаях, когда речь шла об отчуждении и залоге недвижимого имущества, займов, поручительств и гарантий со стороны земств, заключения договоров с частными лицами. Все остальные постановления земских собраний могли, если они противоречили закону, выходили за рамки компетенции либо нарушали порядок действия земских учреждений и, главное – не отвечали общим задачам борьбы за восстановление государственности, быть приостановлены: по волости – начальником уезда, по уезду – губернатором. Решение вопроса о губернском земстве Врангель оставил на будущее⁶⁵⁸.

К моменту оставления Русской армией Северной Таврии и отхода в Крым на территории Таврической губернии было избрано 90 волостных советов в 140 волостях⁶⁵⁹.

Экономическая политика врангелевского правительства носила в значительной мере импровизационный характер. Тем не менее, она имела свой стержень – июньский приказ Врангеля о введении свободы торговли, распространившейся и на зерно.

Промышленность Крыма за годы гражданской войны пришла в полный упадок. Производство с 1919 года сократилось на 75–85 %; в 1920-м работало 32 предприятия, из них всего 6 с более чем сотней рабочих. Пролетариев насчитывалось 2663 человека⁶⁶⁰. Большая часть предприятий обеспечивала военные нужды. Транспорт почти замер.

Практически все экономические проекты управления экономикой остались нереализованными. Редкие исключения – проведение для военных нужд ветки от Джанкоя к Перекопу⁶⁶¹, а также добыча угля в Бешуйских копях, однако последние были взорваны повстанцами.

Начальник Управления финансов М. В. Бернацкий пытался объединить все финансовые средства, находящиеся в распоряжении антибольшевистских сил, получить внешний заем, почти половину срока своего пребывания в должности проведя в зарубежной командировке. Им подготовлен выпуск денежных знаков нового образца в Лондоне. Английское оборудование для печати денежных знаков малых номиналов доставлено в Крым. Однако планируемая Бернацким денежная реформа повисла в воздухе в ожидании внешнего займа⁶⁶². Бюджет 1920 года закладывался им за счет косвенных налогов. Управление финансов стремилось обложить акцизом весь торгово-промышленный оборот предметов широкого потребления (спиртные напитки, табак, сахар, соль, чай, кофе), регулярно повышая ставки, которые достигли 30 % стоимости товаров. В то же время с целью стимулирования импорта таможенные сборы держались на очень низком уровне (в среднем менее 4 % стоимости ввозимых товаров), давая ничтожные суммы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.