84. Деникин и Врангель

84. Деникин и Врангель

К началу 1920 г. относится конфликт между Деникиным и Врангелем. Различными авторами он освещается по-разному, поэтому стоит на нем остановиться подробнее. Конфликт этот не носил политического характера Врангель впоследствии проводил практически ту же политику, что Деникин. Не имеют под собой почвы и объяснения конфликта «карьеризмом» Врангеля, во что бы то ни стало рвущегося к власти. Какая может быть карьера в период катастрофы? Это было бы то же самое, что обвинить в карьеризме Деникина, принявшего после смерти Корнилова командование над горсткой бойцов. Готовность к бескорыстному служению своим идеалам Врангель доказал и всей последующей жизнью, целиком отданной спасению и поддержке эмигрировавших солдат и офицеров.

Это был типичный конфликт между «молодым» и «старым» офицерством, неизбежный в любой проигранной войне. Кстати, точно так же вел себя Деникин после русско-японской войны, когда, рискуя карьерой, критиковал высшее начальство и его ошибки. И точно такой же конфликт через год сам Врангель получил от Слащева. Оба — горячие патриоты России, но людьми они были совершенно разными, Деникин — спокойный, уравновешенный, упрямый. Врангель отнюдь не по-немецки горячий, нервный, порывистый. Не чуждый внешней позы и эффекта, чего Деникин всегда избегал. Профессор Н. Н. Алексеев так сравнивал их:

"Первое впечатление, определявшее внешнюю разницу двух этих людей, формулируется у меня в военном противопоставлении: инфантерия — кавалерия. У ген. Деникина не было ни внешнего блеска, ни светских манер, но в то же время была в нем какая-то глубокая почвенная сила. Врангель был красив, статен, а главное — отмечал его действительный, не напускной лоск обращения. Внешне он был человеком, который мог очаровать, но я не заметил в нем черт, изобличающих гипнотизирующее излучение власти".

Разладу немало способствовало то, что Врангель, блестяще проявивший себя в боях 18-го — первой половины 19-го годов, одерживавший победу за победой, внезапно попал в полосу неудач, причем совершенно от него не зависевших Царицынское направление, на котором он воевал, после отхода Колчака из главного превратилось во второстепенное. Его армия таяла от переброски войск на другие участки и дезертирства, разлагаемая из тыла. Разгромил кубанскую оппозицию — но положения это уже не улучшило, только нажил себе врагов. Принял Добровольческую армию — но в тот момент, когда она была разгромлена и отступала, сдавая города. Взялся сформировать на Кубани новую армию — но столкнулся с откровенным саботажем местных властей, припомнивших ему недавнее унижение. Был назначен председателем деникинского правительства — но фактически даже не вступил в должность, последовало соглашение с Верховным Казачьим Кругом о реорганизации южной власти. Занимался укреплением Новороссийского района — но не имел к этому ни сил, ни средств, пребывая в бездействии. От веры в казачество шатнулся к полному разочарованию в нем, выдвинул план переноса центра борьбы под Одессу для организации единого фронта с поляками. Был назначен помощником ген. Шиллинга по военной части, но не успел даже туда выехать — Одесса пала…

Параллельно развивался и конфликт. Оказавшись в Царицыне, "на отшибе", Врангель один за другим слал в Ставку проекты выигрышных операций, указывал на ошибки, которые, как ему казалось, допускал штаб главнокомандующего. Эти проекты, как правило, отвергались, что вызывало раздражение автора. Забегая вперед и анализируя его планы, сведенные потом воедино и Врангелем в своих письмах-памфлетах, и Деникиным, разбиравшим их, можно отметить, что значительная часть из них была невыполнима либо из-за недостаточной информированности Врангеля об обстановке на других участках, либо основываясь на ошибочных предпосылках (как, например, план создания единого фронта с Польшей). Часть, действительно, сулила определенный успех, но при белогвардейской малочисленности — только за счет успехов (реальных или мнимых), намечавшихся на каких-то иных направлениях. Вопрос о том, как было бы лучше действовать, «так» или «эдак», можно было бы оставить открытым, однако следует подчеркнуть важный аспект. В предыдущих главах мы уже говорили о целом комплексе причин поражения Белого Движения. А многочисленные планы Врангеля, выдвигавшиеся им в 19-м и начале 20-го, носили чисто военный характер. И даже если бы привели к частным успехам (ценой других успехов), общего хода событий все равно изменить не могли. Поэтому данные споры Врангеля со «штабами» относятся к чисто теоретической области и подробно разбирать их не имеет смысла. Впрочем, и сам Врангель, оказавшись в роли главнокомандующего, должен был отказаться от многих взглядов (скажем, о возможности в условиях гражданской войны концентрации сил на одном, главном направлении и переходе к жесткой обороне на других участках).

Когда после отставки Май-Маевского барон вступил в командование отступающей Добровольческой армией, он воочию увидел то, что на расстоянии представлялось в розовом цвете, — реальное состояние ее легендарных «полков» и «дивизий», остававшихся таковыми лишь по названиям. Действительность, издалека представлявшаяся иной, еще больше убеждала в мыслях о наделанных ранее ошибках и допущенном «развале». Если в Царицыне командующий был в значительной мере предоставлен самому себе, то в новой должности Врангель оказался в постоянных контактах с Деникиным и его штабом. Стала проявляться и психологическая несовместимость между двумя военачальниками. Деникин считал, что Врангель вносит в работу излишнюю нервозность и разлад. А горячий Врангель порывался что-то перекроить по-своему, чтобы исправить ошибки, действительные или кажущиеся. Хотя в создавшейся ситуации какие-то кардинальные изменения были уже неосуществимы, он считал, что его никто не слушает, что главное командование упорствует в заблуждениях. Трения росли и накапливались. Именно поэтому Деникин так легко согласился на уход Врангеля с должности командарма и отъезд на Кубань.

Но на Кубани Петр Николаевич, все еще взвинченный фронтовыми катастрофами, впервые заговорил о необходимости смены главного командования. Начал зондировать почву, как к этому отнесутся Дон, Кубань и Терек в переговорах с ген. Сидориным, терским атаманом Вдовенко, рядом кубанских лидеров, а также находившимися там генералами Шкуро и Эрдели. Он указывал на естественное в условиях поражений недовольство армии и недоверие общественности, однако ответ везде получил резко отрицательный (Вдовенко, например, просто шарахнул кулаком по столу и сказал: "Ну, этому не бывать!"). Даже те деятели, которые сами по тем или иным причинам были недовольны Деникиным, считали, что "генеральская революция" в критический момент лишь приведет к окончательному крушению фронта. Кубанцы, возможно, и хотели бы свалить Деникина, но и с Врангелем не желали иметь ничего общего, да он и сам в этом плане вовсе не искал поддержки левых и самостийников. Одновременно, то ли с ведома Врангеля, то ли по собственной инициативе, один из его сторонников, некто Тверской, повел работу среди общественных и финансовых деятелей, находившихся на Северном Кавказе, осведомляясь, как они отнеслись бы к идее «переворота». Здесь тоже он поддержки ни у кого не нашел.

Обо всех закулисных переговорах было немедленно доложено главнокомандующему — Сидориным, Шкуро, Вдовенко др. Надо отметить, что эту попытку «подкопа» под себя Деникин оставил без явных последствий — хотя, понятное дело, улучшить его отношение к Врангелю подобные действия не могли. Стоит отметить и то, что, выслушав отовсюду отрицательные мнения и убедившись в ошибочности своего представления о всеобщем недовольстве командованием, сам Врангель больше никаких усилий в данном направлении не предпринимал. Но слухи распространялись во все стороны, проникали даже за границу. Так, прибывший с официальной миссией Мак-Киндер сообщил, что в Варшаве он слышал о якобы произведенном Врангелем перевороте. По этому поводу барон писал Деникину:

"Я ответил, что мне известно о распространении подобных слухов и в пределах Вооруженных сил Юга, что цель, по-видимому, — желание подорвать доверие к начальникам в армии и внести разложение в ее ряды, и что поэтому в распространении их надо подозревать неприятельскую разведку. Вместе с тем я сказал, что, пойдя за Вами в начале борьбы за освобождение Родины, я, как честный человек и как солдат, не могу допустить мысли о каком бы то ни было выступлении против начальника, в подчинении которого я добровольно стал".

Масла в огонь подливали всевозможные «доброжелатели» и «недоброжелатели». Врангель был популярен среди молодежи, слышавшей легенды о его конных атаках. Был популярен среди крайне правых. Почему — неизвестно. Видимо, предполагалось, что раз он — барон, то заведомо будет проводить правую политику в отличие от «либерала» Деникина (впоследствии подобных надежд он совершенно не оправдал). Если для фронтовиков подобные вопросы отходили на второй план, то правых хватало среди тыловиков, среди офицеров-дезертиров, наводнявших тыловые города и щеголявших погонами, уклоняясь от службы. Получив начальство над Новороссийским районом, Врангель как раз оказался в центре беженского хаоса, куда стекались остатки партий, политических и общественных организаций, органов печати и пр., живущие в болезненной атмосфере слухов, интриг и паники. Генерал тяготился "вынужденным бездействием", поскольку его обязанности свелись к руководству эвакуацией. Его высказывания по данному поводу всячески варьировались прессой и сплетнями. Одни возмущались «опалой» боевого командира, которого из-за личного недоброжелательства держат в тылу, не давая ему спасти фронт. Другие, недовольные Врангелем, наоборот, подрывали его авторитет в Новороссийске, распространяя слухи, что он из-за личных обид в критический момент бросил армию. Самозваные организации из тыловиков и дезертиров, используя фигуру Врангеля в качестве знамени, пытались выступать в качестве "офицерской оппозиции" (в основном по ресторанам). Тем более что это давало "моральное право" уклоняться от фронта — по "принципиальным соображениям". Другие «доброжелатели», естественно, информировали Деникина о Врангеле, а Врангеля о Деникине, мешая правду с вымыслами.

Конфликт еще углубился, когда Деникин пошел на уступки Верховному Казачьему Кругу. Врангель к этому времени совершенно разочаровался в возможности поднять казачество, столкнувшись с кубанским развалом. Он выступал против "компромиссов с самостийниками", предлагая перенести борьбу на «русскую» территорию, под Одессу. И опять его позицию, домысливая и искажая по-своему, подхватывали политические круги, а также дезертирствующая накипь, теперь взявшаяся громогласно заявлять, что не желает "проливать кровь за самостийников". В общем, к моменту разрыва Деникин и Врангель практически перестали понимать друг друга. Главнокомандующий объяснял все действия барона лишь нездоровым честолюбием. А Врангель действия Деникина — "цеплянием за власть". Как показала жизнь, ошибались и тот и другой… Когда 10.02 очередное назначение Врангеля в связи с падением Одессы было отменено, он подал в отставку. А до решения вопроса об увольнении взял отпуск и выехал в Крым.