Дмитрий Донской (1350–1389)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Дмитрий Донской (1350–1389)

А. Нечволодов пишет: «Почти 20 лет шел Дмитрий Иванович к своей главной победе на Куликовом поле с того первого похода 1361 года, когда он согнал с великокняжеского стола во Владимире своего соперника — суздальско-нижегородского князя Дмитрия Константиновича. Потом были войны с другим сильным противником — тверским князем Михаилом Александровичем, который пользовался поддержкой не только золотоордынского хана, но и великого литовского князя Ольгерда. Дмитрий умело использовал очередную вспышку долгой междоусобной борьбы за власть в Орде и поочередно принудил своих основных соперников из русских князей к повиновению. Однако опасность со стороны Орды в первые десятилетия княжения Дмитрия Ивановича присутствовала постоянно.

Пограничные русские княжества подвергались разорению, и Москве неоднократно приходилось принимать меры к обороне южной границы.

Усиление ордынского давления было связано с временным прекращением междоусобиц в Орде. Власть захватил темник Мамай, который сумел объединить большую часть прежней территории Золотой Орды.

В 1377 году на Нижний Новгород двинулся ордынский царевич Арапша (Араб-шах). Узнав об этом, Дмитрий Иванович направил свои полки на помощь нижегородскому князю. Но русские воеводы, не приняв необходимых мер к предупреждению неожиданного нападения ордынцев, потерпели сокрушительное поражение у берегов реки Пьяны. Одновременно другая ордынская рать напала на Переяславль-Рязанский и разрушила его.

В 1378 году Дмитрий Иванович решил не просто отразить очередной татарский набег, но и жестоко отомстить за поражение 1377 года. Атака русского войска у реки Вожа была стремительной и неудержимой. Ордынцы потерпели полное поражение. Это заставило Мамая быть осторожным. Два года потребовалось ему, чтобы подготовиться к новому походу. Готовился и великий князь Дмитрий Иванович, укрепляя единство страны, собирая общерусское войско.

Поход Мамая начался в июне (или начале июля) 1380 года. Ордынцы перешли Волгу и вышли к устью реки Воронеж, где поджидали выступления великого князя Литовского Ягайло. 23 июля 1380 года в Москве была получена «весть» о нашествии Мамая. Тут же во все столицы русских княжеств были разосланы грамоты: «Да готовы будут». Местом сосредоточения основных сил русского войска была назначена Коломна, крепость близ устья Москвы-реки.

25 августа Дмитрий Иванович произвел смотр всего войска, а уже б сентября русские полки остановились на донском берегу, неподалеку от устья реки Непрядвы. Здесь великий князь получил свежие известия о наступлении Мамая. Утром следующего дня ордынцы уже могли быть на Куликовом поле. Военные историки считают, что Дмитрий Иванович специально двигался к этому месту, так как особенности Куликова поля мешали Мамаю эффективно использовать главную свою силу — конницу.

В ночь с 7 на 8 сентября ордынцы подошли к месту сражения. Великий князь Дмитрий Иванович в последний раз объехал полки, воодушевляя воинов. Затем переоделся в доспехи простого дружинника и поехал в первые ряды войска. Примерно в 11 часов утра началось сближение главных сил.

Столкновению предшествовал героический эпизод — поединок богатырей, а затем две огромные рати сошлись в яростной сече. Перелом наступил после неожиданного удара русского засадного полка. Ордынцы, не ожидавшие удара в тыл, пришли в замешательство, и вскоре их отступление приняло характер беспорядочного бегства.

Куликовская битва явилась триумфом великого князя Дмитрия Ивановича, которого народ в память победы на Дону стал называть Донским.

Победа русских войск нанесла Золотой Орде тяжелейший удар. Однако свергнуть ордынское иго в 1380 году не удалось. Новый правитель Орды Тохтамыш в 1382 году неожиданно напал на Русь, сжег Москву, а затем двинулся на Владимир и Переяславль. Дмитрий Иванович с семейством укрылся в Костроме, а вернувшись в свою опустошенную вотчину, был вынужден возобновить выплату ордынской дани. В последние годы жизни великий князь уже не помышлял о борьбе с Ордой, а занимался внутрирусскими делами, присоединяя новые земли и усмиряя непокорных удельных князей.

Дмитрий Донской остался в памяти потомков как великий победитель Мамая. В честь битвы на Куликовом поле была построена церковь, которая до нашего времени не сохранилась. В 1850 году по проекту архитектора А. П. Брюллова поставлен памятник — 28-метровый чугунный столб, надпись на котором гласила: «Победителю татар великому князю Дмитрию Ивановичу Донскому — признательное потомство».

Победа на Куликовом поле запечатлена в летописных рассказах, известных под общим названием «Летописная повесть о Куликовой битве». В первые десятилетия после битвы создаются произведения, прославляющие победу русского оружия. Это и поэтическая «Задонщина», и одно из самых распространенных произведений древнерусской литературы — «Сказание о Мамаевом побоище».

Пьяна

С. М. Соловьев в своей «Истории государства Российского» писал: «В 1377 году в Москву пришла весть, что в странах посурских явился новый царевич татарский, Арапша, перебежавший за Волгу с берегов Яика и Аральского моря. Димитрий московский тотчас собрал большое войско и пошел на помощь к тестю своему, Димитрию нижегородскому; но об Арапше долго не было вести, и великий князь возвратился в Москву, оставивши воевод своих с полками владимирскими, переяславскими, юрьевскими, муромскими и ярославскими, с которыми соединилось и нижегородское войско под начальством своего молодого князя Ивана. Собралась большая рать и двинулась за реку Пьяну, где воеводы получили весть, что Арапша далеко, на реке Волчьи Воды, притоке Донца. Князья и воеводы русские обрадовались и не обращали уже более внимания на другие приходившие к ним вести; кто может стать против нас? — говорили они, и стали ездить в простом платье (охабнях и сарафанах), а доспехи свои поклали на телеги и в сумы, рогатины, сулицы и копья не были приготовлены, иные не были еще насажены, также не были приготовлены щиты и шлемы.

Было время в конце июля, стояли сильные жары, и ратники разъезжали, спустивши платье с плеч, расстегнувши петли, растрепавшись, точно в бане; если случалось где найти пиво и мед, напивались допьяна и хвастались, что один из них выедет на сто татар. Князья, бояре и воеводы также забыли всякую осторожность, ездили на охоту, пировали, величались да ковы друг против друга строили. В это время мордовские князья подвели тайно Арапшу, который, разделив свою рать на пять полков, 2 августа нечаянно ударил со всех сторон на русское войско; последнее не имело возможности сопротивляться и побежало в ужасе к реке Пьяне. Князь Иван Дмитриевич нижегородский утонул при переправе вместе со множеством бояр, слуг и простых ратников, другие были перебиты татарами. Арапша явился перед Нижним, откуда князь Димитрий Константинович выбежал в Суздаль, а жители разбежались на судах по Волге к Городцу.

Татары перехватили тех, которые не успели спастись, сожгли город, опустошили окрестности и ушли назад; в том же году Арапша пограбил и места за Сурою (Засурье), потом перебил русских гостей; пришел нечаянно на Рязань, взял ее, причем сам князь Олег, исстрелянный, едва вырвался из рук татарских. Надеясь, что после пьянского поражения нижегородское княжество осталось без защиты, и мордва захотела попытать счастья против русских, приплыла нечаянно по Волге в Нижегородский уезд и пограбила то, что осталось от татар; но князь Борис Константинович настиг ее у реки Пьяны и поразил: одни потонули, другие были побиты. Но оба князя, и московский и нижегородский, не хотели этим ограничиться, и зимою, несмотря на страшные морозы, нижегородское войско под начальством князей Бориса Константиновича и Семена Дмитриевича и московское под начальством воеводы Свибла вошло в Мордовскую землю и опустошило ее».

Битва на Воже

«Житие… Дмитрия Ивановича, царя русского»: «И послал безбожный Мамай войной на Русь поначалу воеводу своего окаянного Бегича с большим войском и со многими князьями ордынскими.

Прослышав об этом, великий князь Дмитрий Иванович пошел навстречу ему со многими силами земли Русской. И бились с погаными в Рязанской земле, на реке на Воже, и помог Бог и святая Богородица великому князю Дмитрию Ивановичу, а поганые агаряне посрамлены были: одни перебиты были, другие бежали. Великий же князь Дмитрий Иванович возвратился с великою победою. Так защищал он отчину свою, Русскую землю, от вражеского нашествия поганых».

Куликовская битва

А. Нечволодов утверждал: «На Куликовом поле Москва, в лице своего великого князя, победила старое княжеское разногласие и вражду из-за частных волостных выгод при забвении надобностей, общих для всей России. На Куликовом поле народ узнал, что Москва есть истинное средоточие и сердце Русской земли».

Этому событию придается столь грандиозное значение, что обойти его никак нельзя.

Однако вначале вспомним предысторию.

1371 год. Мамай дает ярлык на великое княжение Михаилу Тверскому. Дмитрий уступать власть не желает и не подчиняется Мамаю. Но 15 июня 1371 года направляется в Орду… и привозит ярлык на великое княжение и разрешение платить дань значительно меньшего размера, чем прежде. Кроме того, он привез с собой из Орды сына Михаила Тверского, которого и держал у себя до тех пор, пока не получил с его отца выкуп в 10 000 рублей.

Заплатив выкуп за сына, Михаил Тверской почему-то не воспылал любовью к Дмитрию, продавшему ему его же сына в целости и сохранности.

Если принять во внимание, что Мамай не был номинальным ханом Орды, то выходит, что Дмитрий каким-то образом сыграл на противоречиях среди ордынской элиты.

Затем Дмитрий напал на рязанцев и чуть не захватил в плен Олега Рязанского, но вынужден был заключить мир из-за угрозы нападения Михаила Тверского в союзе с литовцами. Вечные склоки между князьями препятствовали московскому князю захватить, то есть объединить, всю Россию в единое государство. Каждый сам себя считал более достойным сделать то же самое.

1374 год. Жители Нижнего Новгорода перебили ханских послов. Мамай подозревал, что сделано это было с согласия Дмитрия.

1375 год. Михаилу Тверскому привозят ярлык на великое княжение и обещание Мамая оказать военную помощь против Дмитрия в случае неподчинения московского князя.

Михаил сговаривается с Ольгердом и готовится к походу на Дмитрия.

А Дмитрий срочно созывает войска и 5 августа осаждает Тверь. К нему на помощь пришли новгородцы. Мужественно бились защитники Твери, но сил у них было слишком мало. И Михаил запросил мира. Дмитрий принял капитуляцию на условиях строгого подчинения ему, как главному князю, за что обещал не отнимать у него Тверской волости.

В 1375 году новгородские повольники на 70 ушкуях[64] под начальством некоего Прокопа напали на Кострому, разбили там княжого наместника Плещеева, разграбили и сожгли город, а весь полон продали в рабство мусульманам. Эпизод этот не лестен для новгородцев; во-первых, они были в мире и даже в союзе с великим князем; во-вторых, повольники, уничтожая город, не пощадили даже святыни, и, в-третьих, они совершили такое страшное, богопротивное дело, как продажа всего «крестьянского» полона в рабство «бесерменом».

Тверские пулы[65]

М. И. Помяловский[66] пишет: «Новгород помогал Москве в ее борьбе с Тверью; обыкновенно же он всегда готов был соединиться с врагами Москвы». Отношениям Новгорода и Москвы посвящена целиком II глава первой части замечательного труда Г. Ф. Карпова: «История борьбы Московского государства с Польско-Литовским» (Чт. Общ. Ист. и Др., 1866 г.).

А. Нечволодов: «Конечно, значительное усиление Московского княжества, созданное твердой и искусной рукой Димитрия Иоанновича, не могло ускользнуть от бдительности татар.

Мамай готовился обрушиться всеми силами на Русскую землю, чтобы повторить времена Батыя, и ждал только благоприятного для этого времени, до наступления же его он не упускал случая вредить нам, где можно.

В 1377 году мордва провела татарского царевича Арапшу с войском в нижегородские владения; узнав об этом, Димитрий немедленно отправил на поддержку тестя свои войска, которые собрались с нижегородской ратью за рекой Пьяной. К несчастью, воеводы наши проявили излишнюю самонадеянность по отношению татар; поверив ложно пущенному слуху, что Арапша далеко, они не приняли никаких мер к охранению стана, а беспечно предавались охоте и пиршествам, причем были внезапно застигнуты врасплох Арапшей; татары перебили великое множество воинов и бояр, а также двух князей. После этого они подошли на третий день к Нижнему Новгороду, где царили ужас и смятение, сожгли его и разграбили. В то же время другой татарский отряд напал на Рязань, и князь Олег, весь израненный и покрытый кровью, едва мог вырваться из рук неприятеля.

Поход Дмитрия Донского против татар. Летописная миниатюра

Скоро обе области, Нижегородская и Рязанская, были превращены в пепел и развалины удаляющимися татарами, а вслед за ними подняла голову и мордва и начала неистово злодействовать вокруг Нижнего. Но против мордвы удачно действовал князь Борис Городецкий; в следующем, 1378 году он совершил поход в их землю, истребляя жилища и жителей, пленников же, приведенных им в Нижний Новгород, рассвирепевший народ затравил псами на льду реки Волги.

Эти жестокости против мордвы, подвластной Орде, вновь возбудили гнев Мамая; в том же 1378 году Нижний Новгород был вторично сожжен татарами, которые вслед за тем соединились с сильным отрядом мурзы Бегича, посланного против московского князя. Дмитрий Иванович встретил их на берегах реки Вожа в рязанских пределах; выстроив свои войска, он поручил начальствование над одним крылом своему ближнему боярину или окольничему Тимофею, над другим — князю Даниилу Пронскому, а сам, став против середины, быстро двинулся на татар, и стремительный натиск и решил дело: татары были наголову разбиты и в ужасе бежали с необычайной быстротой.

Услыхав об этом поражении, Мамай затрепетал от гнева и немедленно послал новый отряд, который овладел Рязанью и сжег ее, князь Олег опять едва спасся. Удовлетворив свое чувство мести, Мамай стал деятельно готовиться для нанесения Димитрию решительного удара уже всеми силами.

Татарская мисюрка с двуглавым орлом

Со своей стороны и Димитрий также с полным напряжением готовился к предстоящей страшной борьбе, неустанно занимаясь государственными делами и проявляя всюду свою обычную твердость и решимость.

1378 год. Скончался митрополит Алексей. В Царьграде рукоположили архимандрита Пимена, но Дмитрий не согласился на этот выбор, и из Киева прибыл новый митрополит Киприян».[67]

8 сентября 1380 года произошло Мамаево побоище. Вскоре после этого события появилось его историческое описание (Новгородская четвертая летопись, Софийская первая, Воскресенская).

Псковские летописи (1941. Вып. 1. С. 24): «Бысть похваление поганых татар на землю Роускую: бысть побоище велико, бишася на Рожество святыя Богородица, в день соуботный до вечера, омерькше биючися; и пособе бог великому князю Дмитрею, биша и на 30 верст гонячися… Того же лета во озере Чюдском истопли 4 лодии».

Судя по повествовательному характеру описания событий, может сложиться впечатление, что Куликовская битва — событие одного порядка с потоплением четырех лодок.

В летописях поражает почти полное отсутствие фактического материала. Был бой и молитвы — вот все, что мы сможем почерпнуть из ранних источников.

В XV веке рязанский иерей Софоний составляет свое «Поведание» («Задонщина»). Он первым «вспомнил» о засадном полке и ввел в повествование эпизод о Пересвете. Фактов и в «Поведании» мало, поэтому появляется новый рассказ — «Сказание о Мамаевом Побоище», насыщенное новыми подробностями о сражении. Отсюда видно, что чем позднее написана вещь, тем больше фактов она содержит. Неизвестно, правда, откуда эти факты берутся. Окончательно легенда в том виде, в котором она известна современным читателям, складывается в XVII веке (Сказание о Мамаевом Побоище, с предисловием С. К. Шамбинаго. 1907).

Среди погибших в Куликовской битве назван Федор Тарусский, убитый под Белевом в 1437 году.

Стало быть, сама «повесть» создана после смерти Федора, в XV веке.

Рассказ о Куликовом поле и о сражении на нем

На поле Куликовом, том, что на Дону-Танаисе, производились раскопки с целью найти оружие павших воинов.

Были обнаружены два наконечника копий и личный пистолет хана Мамая.

На пистолете — двуглавый орел, совсем такой, как на татарской мисюрке. Надо сказать, что впервые сей символ появился на монетах хана Батыя, хотя некоторые утверждают, что не Батыя, а Джанибека. В любом случае это символ татарской орды.

Так как никакого иного оружия на Куликовом поле найдено не было, то именно это оружие должно было принадлежать либо хану Мамаю, либо князю Дмитрию Донскому.

В европейской литературе впервые о дымном порохе упомянул в XIII веке Роджер Бэкон, когда писал о взрывчатых свойствах селитры в смеси с горючими веществами. На Востоке к тому времени порох был уже известен — вторгшиеся в Японию монголы в 1274 году уже применяли взрывающиеся железные шары, т. е. гранаты. К середине XIV века порох знали во всех государствах Европы. Например, в Голицынской летописи времен царствования Алексея Михайловича написано: «В лето 6897 (1389 год нашего летосчисления) вывезли из Немец арматы на Русь и огненную стрельбу и оттого часу уразумели из них стреляти. В 6803 году (1395) в княжение Василия Дмитриевича сгорело в Москве несколько дворов от делания пороха». Несмотря на современную аппаратуру и средства контроля, взрывы и пожары случаются в пороходелии и ныне.

Итак, лишь через 9 лет после Куликовского сражения русские тоже научились пользоваться огненным боем, но на Куликовском поле ружья и пистолеты могли быть только у татар как самых передовых в военном отношении.

Побоище за Доном

«И тогда было побито народу с обеих сторон 400 000; тогда русские выиграли битву» — так записал под датой 8 сентября 1380 года монах торнского монастыря Дитмар Любекский.

По сведениям Дитмара Любекского, русских было 400 000 (это в два раза больше, чем у Наполеона при Бородино, и в шесть раз больше, чем у Кутузова при изгнании Наполеона из Москвы). Не поддержали Москву земли Тверская, Рязанская, Нижегородская, Новгородская, Смоленская. Где собрала Москва свои отряды? В маленькой Москве?

Немецкий ученый конца XV века А. Кранц уже называл эту битву «величайшим в памяти людей сражением». Стало быть, оно (сражение) было. Но вот где?

Кандидат исторических наук Андрей Петров пишет: «Отмечу, что в целом попытки переносить Куликовскую битву в иное пространство и время малоперспективны. Уж больно хорошо документированы эти самые время и место битвы».

Прочтя эти слова моего коллеги в журнале «Родина», я был несколько удивлен. Ну что ж, если перенесение места и времени Куликовской битвы малоперспективно, то надо попробовать.

Итак…

О чем рассказывает «Сказание о Мамаевом Побоище»

Ознакомимся с официальной версией, которой строго придерживался писатель А. Нечволодов: «В это время как раз Мамай, устранив хана Магомета, именем которого он правил, сам провозгласил себя ханом и приступил к исполнению своего давнишнего намерения — повторить Батыево нашествие на Русскую землю.

Летом 1380 года он собрал огромнейшее войско и, перейдя Волгу, стал кочевать при устье реки Воронеж. Тут были татары, половцы, черкесы, бессермены, ясы, кавказские жиды, армяне, крымские генуэзцы и представители многих других народов.[68]

Олег Рязанский не надеялся на свою силу и, сохраняя себя, должен был, конечно, или искать благоволения Мамая, или же стать заодно с великим князем московским; он избрал первое, очевидно потому что Мамай стоял уже на его границах, а Олег еще недавно дважды испытал, что значит нашествие даже незначительных татарских отрядов.

Дав знать Димитрию о приготовлениях Мамая, Олег вместе с тем вошел в тайные переговоры с татарами, а также и с Ягайлой Литовским.

Олег с Ягайлой, по-видимому, были вполне уверены, что Димитрий не отважится вступить в бой, а убежит на север — в Новгород или на Двину; они же, ублаготворив Мамая богатыми дарами, разделят всю СевероВосточную Русь надвое: одна сторона отойдет к Литве, а другая — к Рязани.

Для Москвы такой союз был в действительности грозен; с такой тройной силой ей еще не приходилось бороться.

Татарский дозор на Куликовом поле

Но Дмитрий и не думал никуда бежать. Он давно уже сам готовился к страшной, но славной борьбе со всей татарской силой; рассылая повсюду гонцов, он с великой любовью и со многим смирением стал призывать русских князей на общее и святое дело, приказав в то же время укреплять пограничные города — Коломну, Тулу и другие; сам же, готовясь на подвиг, по обычаю благочестивых своих предков, прибег к молитве и покаянию.

Между тем в Москву приехали послы от Мамая и потребовали такого же выхода (дани), который Русь платила при Узбеке. На собранной великим князем Боярской думе, где присутствовало и духовенство, решено было послать ту дань, которая была установлена при последней поездке Дмитрия в Орду; вместе с тем, по совету митрополита Киприана, был послан к Мамаю Захар Тютчев с особыми богатыми дарами, чтобы поближе разведать о его намерениях.

Скоро Тютчев донес, что к татарам примкнули Олег Рязанский и Ягайло. Донесение это было получено Дмитрием на пиру у боярина Николая Васильевича Вельяминова, брата казненного Ивана. Конечно, оно ничуть не поколебало уверенности Дмитрия, который, несомненно, заранее предвидел возможность такого союза Литвы и Рязани с татарами. Он только ускорил сборы войска и решил, как всегда решали его славные предки, самому выйти навстречу Мамаю в степи, с тем чтобы быстротой действий предупредить своих противников и не дать им возможности соединиться.

Почти все войско Дмитрия было конное, что давало возможность развить большую быстроту движения.

«Поганые половцы стали своих богов призывать». У язычников богов много. «Начали поганые одолевать… Самого великого князя тяжело ранили и сбили с коня. Он же с трудом ушел с побоища, потому что нельзя было ему больше биться, и укрылся в чаще и божьей силою сохранен был».

Нашли его после битвы Федор Сабур и Григорий Холопичев, которым поведал Стефан Новосильский, что видел его идущего пешим с побоища, тяжко раненным. Но помочь не мог — бился с тремя татарами. Взял на себя командование Владимир Андреевич Донской. Язычники бежали. Князь Владимир Андреевич стал на костях под черным знаменем. Стоял на костях 8 дней, пока не отделили христиан от нечестивых. Христиан закопали, а нечестивых бросили зверям на растерзание».

Владимир Андреевич, внук Калиты, которому принадлежала треть Москвы, носил прозвища Донской и Храбрый и был князем серпуховским и боровским. Истинный победитель Куликовского сражения, но так как он был не московским, а серпуховским князем, то и победу позже приписали не ему, а Дмитрию, который, к тому же, как видно из известных нам летописей, никакими подвигами более не прославился.

Донские князья

«В лето 6918 (1410) августа во 12 день преставись благоверный князь Владимир Андреевич Донской».

Внучка Владимира Андреевича — Мария Донская — была супругой Василия Васильевича Темного.

«В лето 6940 (1432) июля в 10 день преставился благородный князь Андрей Дмитриевич Донской».

Иван Владимирович Донской — 7 октября 1422 года.

Андрей Владимирович Донской — 5 ноября 1425 года.

Афанасий Владимирович Донской — 16 августа 1426 года.

Петр Дмитриевич Донской — 10 августа 1428 года.

Все Донские названы великими князьями, хотя (по нашим летописям) не занимали московского престола.

Но обратите внимание, автор XIX века А. Нечволодов так туманно описывает место, где происходила битва, что и понять ничего нельзя: в степи. И это все?

Самым древним источником о Куликовской битве, помимо кратких летописных сведений, является знаменитая «Задонщина», написанная, как считается, Софонием Рязанцем. Осмелюсь привести текст этой бессмертной поэмы для нашего читателя.

Задонщина (Кириддо-Бедозерский список)

«Писание Софониа старца рязанца благослови отче: Задонщина великого князя господина Димитрия Ивановича и брата его князя Володимера Ондреевича.

Пойдем, брате, в полуночную страну жребии Афетову сына Ноева, от него же родися Русь преславная. Оттоле взыдем на горы киевьскыя. Первое всех вшед восхвалим вещаго го Бояна в городе в Киеве, гораздо гудца. Той бо вещи и Боян воскладая свои златыя персты на живыя струны, пояше славу русскыим князем, первому князю Рюрику, Игорю Рюриковичю и Святославу Ярославичю, Ярославу Володимеровичю, восхваляя их песми и гуслеными буйными словесы на русскаго господина князя Дмитриа Ивановича и брата его князя Володимера Ондреевича, занеже их было мужество и желание за землю руссьскую и за веру христианьскую.

От тоя рати и до Мамаева побоища (160 лет).

Се аз князь великыи Дмитрии Иванович и брат его князь Володимер Ондреевич поостриша сердца свои мужеству, ставше своею крепостью, помянувше прадеда князя Володимера киевьскаго, царя русскаго.

Жаворонок птица, в красныя дни утеха, взыди под синие облакы, пои славу великому князю Дмитрею Ивановичю и брату его Володимеру Ондреевичю. Они бо взнялися как соколи со земли русскыя на поля половетция.

Кони ржут на Москве, бубны бьют на Коломне, трубы трубят в Серпухове, звенит слава по всей земли руссьскои, чюдно стязи стоят у Дону великого, пашутся хоригови берчати, светяться калантыри зачены, звонят колоколи вечнии в великом в Новегороде. Стоять мужи ноугородци у святыя Софии аркучи такову жалобу. Уже нам, брате, к великому князю Дмитрею Ивановичю на пособь не поспети.

Тогды аки орли слетошася со всея полунощныя страны. То ти не орли слетошася, съехалися все князи русскыя к великому князю Дмитрию Ивановичю на пособь, аркучи так: господине князь великыи, уже поганый татарове на поля на наши наступают, а вотчину нашю у нас отнимают, стоят межю Доном и Днепром, на рице на Чече. И мы, господине, пойдем за быструю реку Дон, укупим землям диво, старым повесть, а младым память.

Тако рече князь великыи Дмитрие Иванович своей братии русским князем: братьеца моя милая, русские князи, гнездо есмя были едино князя великаго Ивана Данильевича. Досюды есмя были, брате, никуды не изобижены, ни соколу, ни ястребу, ни белу кречату, ни тому псу поганому Мамаю.

Славии птица, что бы еси выщекотала сиа два брата, два сына Вольярдовы, Андрея половетцаго, Дмитриа бряньскаго, ти бо бяше сторожевыя полкы, на щит рожены, под трубами поють, под шеломы взлелеаны, конец копия вскормлены, с востраго меча поены в Литовьскои земли.

Молвяше Андреи к своему брату Дмитрею: сама есма два брата дети Вольярдовы, внучата Едиментовы, правнучата Сколдимеровы. Сядем, брате, на свои борзи комони, испием, брате, шеломом своим воды быстрого Дону, испытаем мечи свои булатныя. Уже бо, брате, стук стучит и гром гремит в славне городе Москве. То ти, брате, не стук стучит, ни гром гремит, стучат силная рать великаго князя Ивана Дмитриевича, гремят удалци золочеными шеломы, черлеными щиты. Седлай, брате Ондреи, свои борзи комони, а мои готова напреди твоих оседлани.

Уже бо всташа силнии ветри с моря, прилелеяша тучю велику на усть Днепра, на русскую землю. Ис тучи выступи кровавыя оболока, а из них пашют синие молньи. Быти стуку и грому велику межю Доном и Непром, идет Хинела на русскую землю.

Серие волци воют, то ти были не серие волци, придоша поганые татарове, хотят пройти воюючи, взяти всю землю русскую.

Тогда же гуси гоготаше, и лебеди крилы всплескаша. То ти не гуси гоготаша, ни лебеди крилы всплескаша, се бо поганый Мамай приведе вой свои на Русь.

Птици небесныя пасущеся то под синие оболока, ворони грают, галици свои речи говорят, орли восклегчют, волци грозно воют, лисици часто брешют, чают победу на поганых.

Аркучи такъ: земля еси русская, как еси была доселева за царем за Соломоном, так буди и нынеча за княземъ великим Дмитрием Ивановичем.

Тогда же соколи и кречати, белозерские ястреби позвонять своими злачеными колоколци.

Уже бо стук стучит и гром гремит рано пред зорею. То ти не стук стучит, ни гром гремит, князь Володимер Ондреевич ведет вое свои сторожевыя полкы к быстрому Дону, аркучи такъ: Господине князь Дмитреи, не ослабляй, уже, господине, поганыя татарове на поля на наши наступают, а вой наши отнимают.

Тогда же князь великыи Дмитреи Иванович ступи во свое златое стремя, всед на свои борзый конь, приимая копие в правую руку. Солнце ему на встоце семтября 8 в среду на рожество пресвятыя богородица ясно светит, путь ему поведает, Борис и Глеб молитву творят за сродники свои.

Тогда соколи и кречати, белозерскыя ястреби борзо за Дон перелетеша, ударишася на гуси и на лебеди. Грянуша копия харалужныя, мечи булатныя, топори легкие, щиты московьскыя, шеломы немецкие, боданы бесерменьскыя. Тогда поля костьми насеяны, кровьми полиано.

Воды возпиша, весть подаваша по рожным землям, за Волгу, к Железным вратом, к Риму до Черемисы, до Чяхов, до Ляхов, до Устюга поганых татар, за дышущеем морем. Того даже было нелепо стару помолодитися.

Хоробрый Пересвет поскакивает на своем вещем сивце, свистом поля перегороди, аркучи таково слово: лучши бы есмя сами на свои мечи наверглися, нежели нам от поганых положеным пасти. И рече Ослебя брату своему Пересвету: уже, брате, вижю раны на сердци твоем тяжки. Уже твоей главе пасти на сырую землю, на белую ковылу, моему чаду Иякову. Уже, брате, пастуси не кличют, ни трубы не трубят, толко часто ворони грают, зогзици кокуют на трупы падаючи.

Тогда же не тури возрыкают на поле Куликове на речке Непрядне, взопаша избиении от поганых князи великых и боляр сановных, князя Федора Романовича Белозерскаго и сына его князя Ивана, Микулу Васильевича, Федор Мемко, Иван Сано, Михаиле Вренков, Иаковъ Ослебятин, Пересвет чернец и иная многая дружина.

Тогда же восплакашася горко жены болярыни по своих осподарех в красне граде Москве. Восплачется жена Микулина Мария, аркучи таково слово: Доне, Доне, быстрый Доне, прошел еси землю половецкую, пробил еси берези хараужныя, прилелеи моего Микулу Васильевича. Восплачется жена Иванова Федосия: Уже наша слава пониче в славне городе Москве.

Не одина мати чада изостала, и жены болярскыя мужей своих и осподарев остали, глаголюще к себе: Уже, сестрици наши, мужей наших в живот нету, покладоша головы свои у быстрого Дону за русскую землю, за святыя церкви, за православную веру з дивными удалци, с мужескыми сыны».

Список — 2 Исторического музея дает другой вариант окончания:

«Ту ни галици ни щурове въспели жалостные песни у Коломны на заборолах на въскресение на Якимов и Аннин день. То ти были ни щурове ни галици воспели, въсплакалися жены коломенскыя, а ркучи таково слово: «Москва, Москва, быстраа река, чему еси залелеяла мужей наших от нас в землю половетскую литовскую». А ркучи тако: «Можеши ли тамо, господине князь великий, веслы Непру запрудити, а Дон шоло-мы вычерпати, а Меч реку трупы татарскими запрудити. Заткни, государь князь великий, Оки ворота, чтобы погании потом к нам не заходили. Уже мужи наших рать трудила в суботу на рожество святой богородици крестьян татарове на поле Куликове на речке Непрядве».

В «Списке Ундольского» представлен более полный, «объединенный» вариант: «Восплакашася вси княгини и боярыни и вси воеводские жены о избиенных. Микулина жена Васильевича Федосья да Дмитриева жена Марья рано плакаша у Москвы града на забралах стоя, а ркут тако: «Доне, Доне, быстрая река, прорыла еси ты каменные горы и течеши в землю Половецкую. Прилелей моего господина Микулу Васильевича ко мне».

А Марья про своего господина тоже рекла, а Тимофеева жена Волуевича такоже плакахуся и рече тако: Се уже веселие мое пониче во славном граде Москве, и уже не вижу своего государя Тимофея Волуевича в животе нету. А Ондреева жена Марья да Михайлова жена Оксинья рано плакашася: Се уже обемя нам солнце померкло в славном граде Москве, примахнули к ним от быстрого Дону поломянные вести, носяше великую беду и сседша удальцы з добрых коней на уженое место на поле Куликове на речке Напряде.

И вое плакал ися жены коломеньские, а ркут тако: «Москва, Москва, быстрая река, чему еси залелеяла мужей наших от нас в землю Половецкую».

В «Синодальном списке» дополнено: «Тогда яко орли слетешася но великия сыли татарския поганого царя Момоя. Я побегоша татарове нетоличными дорогами, пометавше оружие свое и руками своими покриваху главы своя и плакашася горко глаголюще: Уж нам у Золотой орда не бывати, бедных жон и детей не видати. Се ж погибе царей наших веселие и величество и радост и похвала на Рускую землю из радостою ходити.

И погнаше руския сынове вослед поганых татар и победивше много множества поганых татар безчисленно и возростишася и с победою и с великою радостию к великому князю Дмитрию Ивановичу и ко брату его Володимеру Ондреевичу на поли Куликове на реце Непрядене. Быст радост великая руским князем.

Ставши на костехъ поганих татар вострубили и з радости начаша имати кони и верблюды и камки, носечи, сребро и злато и крепкия доспехи и чест и жемчуги и дорогое взорочия, колко хто хотечи и могучи, толко возимаючи. Жены руския татарским златом.

Княз великий Дмитрей Иванович получи божию милость пречистия его матери и всех святых его, молитвами святых чудотворец руских Петра и Алексия и преподобнаго отца нашего Сергея и брата его святого Володимера Киеского, иныя многия руския вдалцы князи и бояре и боярския дети возратишася из своим господарем ко славному граду Мокве с великою победою и з росстию незглаголанною.

И поганый цар Момай с малою дружиною прибегъ ко Кафе и рекоша ему фрезове: Поганый царю и бедный Момаю, пошел еси похвалившисе на Рускую землю з деветю ордами и з семию девет великими кназми ординскими темними, а нынече еси прибегъ самою дружиною толко самъ десят. Нешто гораздо чтили их руския князи твою дружину темных князей великих вланов, што их с тобою никого нет? А то сами розумем, поганый Момаю, что от великию чести от солодких медов князей руских вся твоя дружина зогибла, и многия орды погибли и главы свои потерали. А ты ж сам худый бедный царю Момаю, чести своея избыв, вечно, поганый Момаю, задениши нас своям безумием, яко ж пишет во причах: похвала бывает мужу безумному великая пагуба. А инде пише во причах: гордому богу противится, а смиренному дает благодат. Богу нашему слава и ныне и писно и во веки веком амин.

Конецъ».

Разберем внимательно, что же нам говорит Софоний? Из «Задонщины» узнаем, что Куликовская битва произошла в 1384 году на территории современной Москвы к югу от Донского монастыря (в начале Загородного шоссе).

Куликово поле… Однако правильнее писать не Куликово, а Кулигово, то есть Дальнее, не примыкающее непосредственно к поселению. «Кулига, кулички — обозначает отдаленное место» (Д.С. Лихачев).

Ныне на этом поле расположено Замоскворечье. Чтобы быть уверенными в этом, приведем цитаты из «Задонщины»:

«Уже заскрипели телеги меж Доном и Днепром, идут хиновя в Русскую землю».[69]

«А от Калкской битвы до Мамаева побоища 160 лет» — отсюда дата битвы: 1224 + 160 = 1384 г. Эта дата явно не совпадает с датой чужеземного монаха.

«На Москве кони ржут, звенит слава русская по всей земле Русской. Трубы трубят на Коломне, в бубны бьют в Серпухове, стоят стяги у Дона великого на берегу. Звенят колокола вечевые в великом Новгороде…»

Ясно, что на Дону русские стяги, он течет по русской земле.

«Господин князь великий, уже поганые татары на поля наши наступают, а вотчину нашу у нас отнимают, стоят между Доном и Днепром, на реке на Мече. И мы, господин, пойдем за быструю реку Дон… храбрых своих испытаем, а в реку Дон кровь прольем за землю русскую…»

То есть русские стяги стояли на одном берегу Дона. Татары пришли на русскую землю и стоят на другом берегу Дона, на реке Мече. Меча — правый приток Дона. Стало быть, русские стояли на левом берегу Дона.

«Быть стуку и грому великому на речке Направде меж Доном и Днепром, пасть трупу человечью на поле Куликовом, пролиться крови на речке Направде».[70]

«…прибежали серые волки… воют на реке Мечи, хотят наступать на землю Русскую… Мамай на Русскую землю пришел и воинов своих привел».

Отсюда ясно, что Меча — на русской земле.

«Русская земля, это с тобой так, словно ты за Сулейманом царем побывала».

Сулейман победил сербов на Косовом поле. Софоний сравнивает Мамаево нашествие с нашествием турок на Балканы. Возможно, сам Софоний Рязанец был из сербских беженцев, ибо слово «Чура», что по-русски означало граница, межа, переводит на церковно-славянский как «Межа», притом через «дервь», «Меджя» — «Меча».

«…за Дон перелетели… Это перевезлись и наехали сыновья русские на сильную рать татарскую… загремели мечи булатные о шлемы китайские на поле Куликовом, на речке Направде…костями татарскими поля насеяны, а кровью полито… Русь великая одолела Мамая на поле Куликовом».

Ни о каком количестве войск нет ни слова. Пока неясно, где находится Напрадва и Дон. Многие почему-то думают, что Дон — это Танаис. Но пока это ни из чего не видно, хотя и возможно.

«…заплакали княгини и боярыни и воеводские жены об убитых. Микулина жена Марья рано плакала у Москвы-города на стенах, приговаривая: «Дон, Дон, быстрая река, прорыла ты горы каменные, течешь в землю половецкую, принеси волнами моего государя ко мне, Микулу Васильевича».

А вот теперь мы точно знаем, Дон вовсе не Танаис, это река, текущая мимо города Москвы, текущая в Волгу и несущая на своих волнах тела павших на поле Куликовом. Стало быть, Дон — это славянское название Москвы-реки.

«…расплакались жены коломенские, приговаривая так: «Москва, Москва, быстрая река, зачем ты у нас мужей наших угнала волнами в землю половецкую?»

Теперь ни у кого не может быть сомнений: Дон и Москва — одна и та же река, но первое название — русское, второе — финское. Ведь Московский край в то время — это исконно финские земли, ославянивание которых только начиналось. Но раз так, то Куликово поле должно находиться в Москве, мимо которой протекал Дон, в который впадали речки Меча/Межа и Направда.

Если так, то татары, бегущие с поля Куликова, должны бежать, форсировав Оку, через Рязанскую землю. Однако эпизод бегства в «Задонщине» не описан. Зато в летописной повести «О побоище на Дону и о том, как великий князь бился с Ордою» этот эпизод воспроизведен подробно.

«Олег Рязанский… на реке мост разломал; а кто поехал с Донского побоища домой через его вотчину, Рязанскую землю, бояре или слуги, тех велел он задерживать, грабить и отпускать нагими».

Но кого он грабил? Если бежали с Куликова поля татары, то тогда татар, разгромленных русскими. Если русских, то зачем бежать с поля боя через рязанскую землю после победы над татарами? Да и зачем ходить за 300 км, оставляя в тылу врага — рязанцев? Ведь граница московских земель проходила севернее Оки по реке Северке, текущей чуть южнее Домодедова. Да и зачем разбитым татарам, бегущим с Куликова поля, которое якобы на Дону-Танаисе, бежать в Крым или в южные степи, переправляясь через Оку? Зачем им переправляться через Оку? Ведь это же намного севернее Дона?

Вывод из всего этого таков. Текла река Дон/Москва. В нее впадала река Чура с притоком ее — Направдой. Чура, как слово чисто русское, было переведено Софонием на церковно-славянский как Межа/Меча. Направда — река, на которой шел самый кровопролитный бой, оба берега завалены были трупами павших. Три дня она текла кровью, и после этого ее прозвали Кровяницей. Эти речки текли на Кулиговом поле, немного южнее Донского монастыря, Слившись в единую речку, они впадали в Дон/Москву недалеко от Автозаводского моста. (Ныне частично взяты в трубу.)

Сергий Радонежский — покровитель земли Русской. Художник С. Харламов, 1992 г.

Стало быть: пришли татары, остановились на речке Чуре, на правом берегу Москвы-реки. Русские вышли из Кремля, переправились в Замоскворечье и пошли к речке Направде (Кровянице). Татары перешли речку Чуру-Межу-Мечу и вступили в бой, были разбиты и побежали на юг, к Оке, где их пограбили рязанцы.

А вот в этом случае татары не могли не форсировать Оку, текущую с запада на восток.

После этого Москва отняла у рязанцев левобережье Оки. Для оправдания своих дел московские наверняка обвинили рязанцев в помощи татарам.

Пересвет бьется с татарином

В «Сказании» Дмитрий Иванович получает благословение от Сергия, «приде, господине, на поганыа половцы». Это противоречит истине. В «Житии Сергия Радонежского» Сергий советовал покориться Мамаю, выступить против татар «с правдою и покорением, якож пошлина твоа држит покорятися ордынскому царю должно». Надо, мол, по старине мир заключить и покориться, хотя если Мамай начнет бой, то проиграет.

Иван Пересветов в челобитной Ивану Грозному пишет: «Служу тебе, государю благоверному, поминая своих пращур и прадед, как служили верно государям русским великим князем, твоим пращурам и прадедам, Пересвет и Ослябя в чернцах в схиме, со благословением Сергия чюдотворца на Донъском побоище при великом князе Дмитрее Ивановиче, за веру христианскую, за святые церкви, и за честь государю пострадали, главы свои положили».

«В церкви на Старом Симонове в Москве были гробницы Пересвета и Осляби, тела которых, по преданию, были перевезены в Симонов монастырь с Куликова поля».

Александр Пересвет — из брянских бояр, монах. Пересвет и Ослябя упоминаются в Синодике среди убитых на Куликовом поле.

Пересвет якобы был иноком Троицы, и на войну его отправил сам Сергий, но тогда его и захоронили бы в Троице, однако его захоронили в Симоновском монастыре в Москве.

«Повесть о Куликовской битве» сообщает, что Сергий вооружил иноков вместо оружия крестом «на смыках». Не крестить же татар они шли! Или именно крестить?

Родион Ослябя, чернец, в 1398 году воскрес и в Царьград «с Москвы поехал с милостынею Родион чернец Ослябя, бывший преже болярич Любутьский».[71] Андрей Ослябя — под таким именем он известен в «Сказании о Мамаевом Побоище». Известен Любутск на Оке (Троицкая летопись. С. 448). После кончины Ослябя также погребен в Симоновском монастыре. Они сражались не в рядах удельных князей, а в отряде московского князя. Однако Ослябю приписали к павшим на Куликовом поле лишь потому, что похоронен рядом с Пересветом.

В Москве уже после 1591 года основан был Донской-Богородицкий мужской монастырь в честь победы над крымским ханом Казы-Гиреем с помощью иконы Донской Божьей Матери, якобы подаренной Дмитрию Донскому перед боем с Мамаем донскими казаками. Могло ли такое быть?

О казаках, якобы живших на Дону, М. Н. Тихомиров[72] писал в «Повести о Куликовской битве» (М., 1959. С. 337): «…запустение русских земель, граничащих со степью. К югу от Оки, вплоть до Черного моря, лежала обширная полупустыня. Даже в конце XIV века, спустя 150 лет после первых татарских погромов, путешественник, плывший по Дону, не увидел здесь поселений: «Нельзя было там увидеть ни города, ни села; если прежде и были города прекрасные и богатые, то теперь только места пустые и ненаселенные. Нигде не увидеть человека, только пустыня великая и зверей множество».[73]

Печать Дмитрия Ивановича

Донской монастырь не стоит на Дону, но назван так потому, что стоит на месте Донского Кулиговского сражения. На крови.

Некоторые считают, что нельзя оспаривать официальную версию жизни святых Русской православной церкви. Это якобы может нанести вред религиозному чувству.

Отвечу на это словами глубоко верующего человека. Вот что пишет Вячеслав-Али Полосин (Миф, религия, государство. М., 1999): «Может ли пострадать вера во Всемогущего Бога, оттого что верующий, обратясь к подлинной истории, установит, что благословение Православной Церкви князю Московскому Димитрию на Куликовскую битву — идеологический миф? Зависит ли вера в Бога от того факта, что князь посещал обитель св. Сергия до начала похода Мамая, а на битву вышел, будучи отлученным от Церкви митрополитом всея Руси Киприаном с проклятием?» Думаю, Истина никак не мешает Вере».

Монета Дмитрия Ивановича с русской и арабской надписями

В ЗРАО. Т. 4. В. 2 помещено следующее сообщение:

«В Киеве был найден крест Дмитрия Донского, на окладе надпись: «Сим крестом благословил преподобный игумен Сергий князя Дмитрия на поганого царя Мамая, изрек: «Сим побеждай врага. В Лето 1380 августа 27 ДНЯ».

А. Ф. Бычков[74] выразил уверенность, что находка принадлежит к числу сильно расплодившихся за последнее время датированных памятников старины, сбываемых торговцами доверчивым коллекционерам».

М. Н. Тихомиров в труде «Куликовская битва, 1380» пишет: «Первоначальные краткие рассказы о кровопролитном сражении с татарами позже обросли поэтическими вымыслами и литературными украшениями. После разгрома Мамая на Волге сел Тохтамыш, и Дмитрий с почетом послал ему дары. Тохтамыш — союзник Дмитрия, воевавшего не против Орды, а против Мамая, Орде не подчинявшегося. Так что не было сепаратизма русских князей против великой империи, но борьба за единство Синей Орды против узурпатора. Дмитрий не за свободу Руси боролся, а за единство Орды».

Архангельский летописец сообщает, что Тохтамыш (разоривший в 1382 г. Москву, а это событие по времени отстоит недалеко от Куликовского сражения) был убит в этом же году ханом Шадибеком в Сибирской земле, близ Тюмени. Тюмень же была построена лишь в 1586 году. В каком же веке воевал Тохтамыш с Дмитрием, раз он гибнет под городом, построенным в XVI веке? Увы, все эти сказки о неизвестном нам сражении не более чем вымысел. Что-то где-то когда-то было. И это все, что мы можем сказать с уверенностью.

25 сентября 1992 года в устье Яузы был поставлен крест с надписью: «На сем месте будет воздвигнут памятник святому благоверному князю Дмитрию Донскому, защитнику земли русской».