Монгольское нашествие

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Монгольское нашествие

А. Нечволодов «Сказания о Земле Русской»: «Глубоко в Азии, у подножий Алтайского и Хинганского хребтов, с незапамятных времен жили многочисленные орды кочевых племен, известных под именем монголов, или татар. Уже за двадцать пять веков до Рождества Христова орды эти пришли в столкновение с оседлым населением Китая, и после борьбы, продолжавшейся несколько столетий, китайцы оградили себя, наконец, от своих беспокойных соседей сооружением известной Великой стены, развалины которой сохранились и до настоящего времени.

Монголы в бою. С древнего китайского изображения

После этого монгольские племена объединились, за два века до Рождества Христова, в могущественное государство и распространили свои владения до Каспийского моря, но затем государство их распалось, и монголы продолжали жить отдельными племенами, неоднократно, впрочем, образовывая на непродолжительное время сильные объединения.

В 1155 году у хана одной из монгольских орд родился сын, которого назвали Темучином. Этот Темучин еще ребенком лишился отца, наследовал от него 40 тысяч подвластных семейств и рано испытал все превратности судьбы. При постоянных угрозах со стороны соседей, он рос среди постоянных опасностей и собственным опытом постиг трудную науку жизни.

Скоро Темучин стал питать в своей душе обширнейшие замыслы.

Несомненно, порядки соседнего Китая, страны высокопросвещенной и благоустроенной, были отлично ему известны; в них он заимствовал все, что считал полезным для своих целей в отношении государственного, гражданского и военного устройства.

С другой стороны, Монголия, страна частью степная, частью гористая и лесистая, предоставляла все для удовлетворения страсти Темучина к охоте, которую он считал лучшей школой войны.

Многочисленные табуны лошадей его народа дали Темучину возможность создать превосходную конницу в 30 000 человек, при посредстве которой он стал подчинять себе соседние племена. При этом он быстро обнаружил исключительные дарования как в деле устроения внутреннего управления, так и в области обучения войск военному искусству.

Основными душевными чертами Темучина были безграничная алчность, непреклонная воля и жестокость, ни с чем не сравнимая, но сочетавшаяся при этом с ясным умом, большой образованностью и изумительным знанием людей. Исполинского роста, с широким лбом и длинной бородой, он резко выделялся среди своих подданных.

Когда часть подвластных ему князей задумала было начать против него смуту, то Темучин быстро покончил с ней: он схватил всех непокорных и сварил их в 70 котлах.

«Счастливее всех на земле тот, — любил он говорить, — кто гонит разбитых им неприятелей, грабит их добро, любуется слезами людей, им близких, и целует их жен и дочерей».

Обладая такими особо исключительными свойствами, Темучин не замедлил стать повелителем над всеми монгольскими племенами. Но честолюбие его и алчность отнюдь этим не удовлетворились. Он решил покорить себе весь мир.

В 1206 году Темучин созвал недалеко от истоков рек, образующих Амур, в глубине Монголии так называемый курултай, или торжественное собрание всех подвластных ему князей и вождей, и приказал одному пророчествующему волхву объявить, что велением неба ему предназначено быть великим ханом всех народов и принять поэтому новое имя — Чингиз-хан.

Затем он стал приводить в исполнение свои замыслы. Его замечательные постановления по военному и гражданскому устройству монголов были изданы в особом своде под названием Яса. Этот свод так же свято чтился татарами, как мусульманами составленный Магометом Коран.

В видах предупреждения самовольства, раздоров, междоусобий и насилий и для утверждения порядка и благоустройства подвластные Чингиз-хану монгольские племена получили строго определенные каждому племени пространства земли для пастьбы стад и перекочевок. В каждом племени кибитки или семейства были разделены на десятки, сотни и тысячи, имевшие своих начальников. Воинами считались все способные носить оружие, и поэтому каждый десяток, смотря по надобности, должен был выставлять одного, двух и более воинов, снабжая их продовольствием и всем нужным для похода.

В войсках были такие же подразделения: на десятки, сотни, тысячи и десятки тысяч; последними руководили темники, а подчиненный темнику отряд назывался тьмою; сторожевые же отряды назывались караулами.

Для распределения войск в походе, указания им пути следования и становищ как во время войны, так и на охоте, для которой собиралось огромное число войск, а также для расположения летних и зимних кочевок и для сбора сведений о местности, по которой предстояло двигаться, имелись особо назнаменные лица. Особые же лица были для передвижения запасов продовольствия, снятия станов, хранения военной добычи и правильного раздела ее, для разбора ссор и споров между воинскими чинами и для многих других надобностей.

Повеления хана передавались через чинов, состоящих при нем, сперва — десятитысячникам, а от них уже тысячникам и так далее.

Все чины войска, не исключая самых высших, подвергались за ослушание строжайшим наказаниям. Беглецы с поля сражения, если только бегство не было общим, немедленно же все умерщвлялись; если из десятка один или несколько человек попадались в плен, а другие их не выручали, то последние умерщвлялись также. Смертная казнь полагалась и за грабеж неприятеля без разрешения на это.

Военная добыча служила главным средством к вознаграждению воинов и заменяла жалованье, которого войска Чингиз-хана вовсе не получали, причем еще сами со своими семействами должны были платить подати лошадьми, скотом и войлоками. Продовольствовались войска во время похода всем забираемым у жителей или стадами, которые гнали за собой; в случае же недостатка припасов питались кореньями и зернами, отыскиваемыми в ямах, в которых они хранились; наконец, устраивались в больших размерах охоты, которые служили и военным упражнением, потому что во время охот соблюдались все военные правила и предосторожности. Ели татары решительно все, так как Чингиз-хан запретил считать что-либо нечистым, говоря, что в природе все чисто. Покоренные ими народы сохранили предание, что при нужде монголы не гнушались и мясом своих пленных, а будучи осажденными, ели в случае крайности и своих же татар по жребию.

Камнемет, или баллиста

Лук-самострел, или катапульта

Таран

Осадные лестницы

Вооружение монгол состояло из луков и стрел, секир, копий с крючьями для стаскивания неприятеля с седел, кривых сабель, кожаных или железных шлемов, лат и щитов. Каждый воин обязан был иметь пилку для острения стрел и копий, шило, иглы, нитки из жил животных, кожаные мешки, или турсуки, для возки вещей и веревки для таскания осадных орудий.

Этими орудиями были: пороки, или тараны, для разбития стен, подвижные башни, или гуляй-города, в которых находились воины, различные метательные орудия — камнеметы и громадные луки-самострелы, лестницы для влезания на стены и всевозможные другие приспособления, употреблявшиеся при взятии городов, в чем татары были весьма искусны. При надобности они заготовляли по нескольку тысяч таких приспособлений и орудий.

Подвижная башня, или гуляй-город

Различные приспособления для взятия города. Эти орудия и приспособления были совершенно одинаковы с употреблявшимися древними греками и римлянами, у которых осадное искусство было доведено до высокой степени совершенства

Умели татары также производить наводнения, отводить воду и устраивать большие подкопы под землей; знали они и употребление зажигательных составов и особых горшков с нефтью — «греческого огня», которым закидывались осажденные города с целью вызвать пожары; при этом имеются сведения, что, для того чтобы «греческий огонь» распространял свое действие сильнее, татары иногда предварительно метали в огромном количестве жир с убитых врагов, а затем на него уже горшки с нефтью.

Войско состояло из конницы — легкой и тяжелой.

Первая назначалась для охраны, разведывания неприятеля и преследования, а вторая для нанесения решительных ударов. Каждый татарин с детства приучался ездить верхом и в походе должен был иметь по нескольку лошадей.

Для боя монголы строились в несколько линий, имея всегда позади особую часть, так называемый резерв, для нанесения окончательного удара. В передних линиях ставились войска союзников или покоренных народов, а в последующих — свои. Бой начинали издали — сильной и меткой стрельбой из луков, а сблизившись с противником, татары стремительно кидались на него, стараясь охватить с обоих крыльев, для чего растягивали свои линии вправо и влево. Если татары встречали сильный отпор, то притворно отступали, производя при этом сильную стрельбу, а коль скоро замечали, что привели неприятеля в расстройство, то внезапно переходили в наступление, старались его окружить со всех сторон и сильным и дружным ударом наносили ему окончательное поражение. Вообще они старались сначала обмануть противника разными хитростями, а потом уже одолеть силой оружия. После победы они немедленно пускались преследовать разбитого врага легкой конницей и избивали всех до единого.

В бою войска управлялись при посредстве труб или разного рода флагов и производили боевые движения с необыкновенной легкостью и быстротой. Начальники же войск следили за ходом боя издали и управляли им большей частью при посредстве особых посыльных; при этом они следили также, чтобы воины, отдельно бежавшие с поля сражения, тут же предавались смерти.

Встречая по пути сильно укрепленный город, татары опустошали прежде всего его окрестности, чтобы лишить жителей продовольствия; затем старались выманить войско, в нем находившееся, в чистое поле и разбить его там. Если же этого не удавалось, то весь город окружался изгородями или даже валами со рвами, чтобы отрезать ему всякое сообщение с остальным миром. Затем приступали к осадным работам, причем их производили окрестные жители или военнопленные. Этих же людей пускали в первую голову и на приступ; сами же татары шли позади, как бы подталкивая их и беспощадно предавая смерти всех бегущих. Таким образом, они брали города, так сказать, покоренными ими народами; свои же войска они щадили.

Вооружение татарского воина

При этом они прибегали ко всякого рода военным хитростям, обманам, угрозам и не скупились на щедрые обещания. Завладев же городом приступом, нечаянным нападением, лестью или предательством, у татар положено было ненарушаемым правило: отобрав себе нужное количество сильных и здоровых мужчин в рабы, а также искусных мастеров и ремесленников, остальных жителей, не разбирая ни пола, ни возраста, истреблять всех до единого. Этим они достигали того, что в своем тылу не имели городов с недовольным населением, для усмирения которого необходимо было бы оставлять свои войска.

Перед началом войны Чингиз-хан всегда обстоятельно узнавал о свойствах местности, количестве жителей, составе войск, величине имеющихся продовольственных припасов и о внутреннем состоянии тех стран, на которые собирался напасть; он заводил в них тайные связи и склонял путем подкупа недовольных вступать на свою службу; необходимые же ему сведения он собирал посредством посольств, торговых сношений и лазутчиков.

Война решалась на курултае, или торжественном собрании всех важнейших лиц государства; здесь определялся как состав войск, нужных для похода, так и места их сбора, пути следования и прочее. Затем все распоряжения быстро передавались по стране посредством почты, устроенной Чингиз-ханом во всех значительных местах своих владений.

Когда все было готово к походу, Чингиз-хан предлагал государю неприятельской страны — коротко, но ясно и грозно — либо покориться ему безусловно, либо лишиться всего без исключения. В первом случае покорившийся был обязан дать заложников, допустить исчисление своего народа, принять монгольских правителей и давать десятую часть с произведений земли, десятую голову со скота каждого наименования и десятого отрока и девицу со своего населения. Если же согласия на покорение не изъявлялось, то Чингиз-хан немедленно открывал войну вторжением в неприятельский край с нескольких сторон сразу, чем приводил противника в недоумение, где ему следует встретиться с главными силами монголов, тем более что легкие татарские отряды шли далеко впереди своих главных сил и, широко расходясь по стране, составляли как бы завесу для своих войск, двигавшихся позади.

Широкие реки нимало не останавливали монголов; они переплывали их, держась за хвосты лошадей и привязав себе вокруг тела оружие и кожаные мешки, наполненные воздухом.

Поход свой Чингиз-хан начинал обычно осенью, когда лошади и верблюды его после летней пастьбы были в хорошем теле.

Опустошение неприятельской страны и истребление ее жителей, носивших оружие, составляло одно из главных военных правил Чингиз-хана; в захваченных же городах, как мы уже говорили, умерщвлялись поголовно все, кроме лиц, необходимых для службы самим же татарам; кроме того, Чингиз-хан щадил и духовенство, рассчитывая этим иметь его на своей стороне для влияния на оставшееся в живых население; все же знатные пленники, так называемые лучшие люди, избивались обычно без малейшей пощады. Вообще о пощаде Чингиз-хан выражался, что она имеет только одно неизменное следствие: вызывать сожаление о том, что была оказана.

Таково было военное устройство и военное дело у монголов, обязанных этим исключительно одному только человеку — Чингиз-хану.

Правда, сами монголы как нельзя более соответствовали всем порядкам, заведенным у них Чингиз-ханом, и не было ни одного народа в мире, который отличался бы таким послушанием и уважением к начальникам своим, как татары, говорили все видевшие их современники. Воздержание и терпение их были чрезвычайны; случится день-два не поесть — ничего; поют и играют, как будто сытно пообедали; легко переносили они также холод и жар. Кроме того, будучи от природы крайне нечистоплотными, они легко же мирились и со всей обстановкой войны, порой весьма неприглядной. Татары были ласковы и приветливы друг к другу, но зато необычайно свирепы, гневливы, лживы и коварны по отношению к другим; все они были, конечно, врожденные убийцы. Татарские женщины и девушки пользовались уважением и влиянием; на них лежали все хозяйственные заботы, но вместе с тем все они отлично ездили верхом и носили лук и стрелы; при этом многие из них отличались большим сквернословием. Жен татарин мог иметь столько, сколько был в состоянии прокормить, причем женились, не разбирая родства, не беря за себя только собственную мать, дочь и сестру от родной матери. Жили татары в круглых юртах, сделанных из хвороста и тонких жердей и покрытых войлоком; юрты эти обыкновенно легко разбирались для похода или же возились на телегах как есть. Юрты были всегда открыты и не запирались, так как между своими татары не воровали.

Татары признавали существование единого бога, но ему не молились, а приносили жертвы идолам, помещаемым против входа в юрту; обожали солнце, луну и звезды, верили в заклинания и были вообще очень суеверны; но к религиям покоренных ими народов относились безразлично.

Таковы были подданные Чингиз-хану монголы.

Они стали быстро доставлять ему ряд блестящих побед; скоро он покорил Китай, взял и разгромил столицу его Пекин и, заключив с китайским императором мир в 1211 году, двинулся на запад против могущественной магометанской державы Хорез-мийской, объединявшей собой владения хивинские, бухарские и большую часть персидских.

Осада Самарканда Чингиз-ханом. Из Джагатайской (татарской) рукописи XVI века

Здесь, в густонаселенной и высокообразованной стране, покрытой обширнейшими цветущими городами, произошел ряд кровопролитных сражений, сопровождавшихся столь губительным опустошением, что страна эта уже никогда впоследствии не могла достигнуть своего былого цветущего состояния.

Чингиз-хан, по обыкновению, двинулся на Хорезм с огромными полчищами своих татар. Когда он подошел к городу Самарканду, в котором находилось одних войск до 100 тысяч человек, то жители хотели соорудить вокруг него новые рвы; но их повелитель храбрый султан хорезмийский послал им сказать, чтобы они избавили себя от напрасного труда, так как монголов столько, что они одними своими кнутами наполнят все рвы.

Скоро Самарканд, Хива, Термез, Балх обратились в груды трупов и развалин, а города эти были по своим размерам таковы, что в одном только Балхе было 200 бань для странников и 1200 мечетей.

Через три года Хорезм был окончательно покорен и опустошен от реки Инда до берегов Каспийского и Аральского морей. Все это было совершено полководцами Чингиз-хана; сам же он оставался большей частью в Самарканде и устраивал в его окрестностях замечательные охоты. Целые народы были собираемы для того, чтобы сгонять сотни тысяч диких зверей, которых убивал и пожирал Чингиз-хан со своими придворными. Наряду с этим он усердно знакомился с бытом покоренных им народов и часто беседовал с их учеными и мудрецами.

Покорив Хорезм, Чингиз-хан собрал большой курултай, на котором показался во всем блеске своей славы. Торжество происходило на громадной равнине, и хотя местно?ть имела 49 верст в окружности, но едва могла вместить одни только шатры всех прибывших князей.

Во время описанных охот и торжеств Чингиз-хан не переставал деятельно готовиться и к дальнейшим своим походам.

Еще в 1220 году, осаждая Самарканд, он послал своих полководцев Чжебе и Субутая с 30 тысячами конницы захватить бежавшего хорезмийского султана Магомета, который после многих бедствий и скитаний укрылся на одном из островов Каспийского моря и умер в такой крайности, что не во что было завернуть его тело; при этом перед самой смертью он имел горе узнать, что семья его взята татарами, все сыновья убиты, а дочери отданы победителям.

Преследуя несчастного Магомета, Чжебе и Субутай, обогнув с юга Каспийское море и не отыскав его, двинулись через Персию в Грузию, разоряя все по пути. Храбрые грузины, следуя заветам своей великой царицы Тамары, смело встретили врага, но были наголову разбиты под Тифлисом; затем они вышли еще раз против татар и были еще раз разбиты; после этого татары, взяв Дербент, стали переходить через Кавказский хребет для дальнейшего своего движения к северу. Это было в 1223 году.

Здесь татары были встречены местными ясскими и другими воинственными горскими племенами, пригласившими себе в союзники половцев. Положение татар, окруженных со всех сторон неприятелем в неприступных горах, стало отчаянным. Но им пришла на выручку обычная бесчестность половцев. Они жадно склонились на дары, предложенные им татарами, и вероломно покинули своих союзников, после чего татары разбили последних, а затем двинулись вслед за половцами, расходившимися без всяких предосторожностей по своим кочевьям, и наголову разгромили и их.

Тогда половцы, в ужасе уходя от шедших за ними следом татар, кинулись за помощью к русским.

И вот к Мстиславу Удалому, сидевшему в это время в Галиче, неожиданно прибежал тесть, половецкий хан Котян, и стал усиленно просить о помощи против татар, о которых никто ничего не знал на Руси.

Мстислав Удалой, конечно, согласился, и скоро по его приглашению в Киеве состоялся большой княжеский съезд для решения вопроса об общем походе против нового неслыханного врага. Половцы усиленно задаривали князей конями, верблюдами, буйволами и невольницами; они говорили: «Если не поможете нам, то сегодня мы будем иссечены, а завтра вы».

На съезд собрались трое старших князей: Мстислав Романович Киевский, Мстислав Мстиславович Галицкий, бывший душой съезда, и Мстислав Святославович Черниговский, а также много младших князей; в числе последних были Мстислав Ярославович Пересопницкий, по прозванию Немой, Всеволод Мстиславович — сын киевского князя, Михаил — сын покойного князя Всеволода Чермного и Даниил Романович Волынский; брата же его Василька, за молодостью лет, не было. Не было также и великого князя Юрия Всеволодовича Суздальского; но на решение съезда он прислал свое согласие.

После продолжительного обсуждения съезд постановил: «Лучше нам принять татар на чужой земле, чем на своей». Затем все стали деятельно готовиться к большому общему походу. Войска собралось очень много. Выступили и все божьи люди — 70 богатырей, приведенных в Киев Александром Поповичем. Конница шла степью, а пехота спускалась по Днепру на ладьях. Судов было столько, что по ним можно было пройти пешком с одного берега Днепра на другой. Галицкие воины и часть волынских спустились по Днестру, переплыли Черное море и поднялись по Днепру до порогов, где ожидали соединения с остальными.

Шел отряд и от Юрия Суздальского. Его вел Василько, сын покойного старшего брата Константина; но отряд этот несколько опоздал в своем движении и не успел соединиться с остальными нашими силами.

Проведав про поход русских, татары прислали нашим князьям послов, которые держали такое слово: «Слышали мы, что вы пошли против нас, послушавшись половцев, а мы вашей земли не занимали, ни городов ваших, ни сел, на вас не приходили; пришли мы попущением Божьим на холопей своих и конюхов, на поганых половцев, а с вами нам нет войны; если половцы бегут к вам, то вы бейте их оттуда и добро их себе берите; слышали мы, что они и вам много зла делают, потому же и мы их отсюда били». Русские этим словам веры не дали, а самих послов перебили. Когда войска наши стояли на Днепре, не доходя Олешья, то татары прислали новых послов, которые объявили: «Если вы послушались половцев, послов наших перебили и все идете против нас, то ступайте, пусть Бог нас рассудит, а мы вас ничем не трогаем». На этот раз послы были отпущены живыми.

Когда собрались все полки русские и половецкие, то Мстислав Удалой с тысячей человек перешел Днепр и обратил в бегство татарских сторожей, причем было захвачено несколько людей, выданных половцам на смерть.

После этого все князья переправились через Днепр; скоро дали знать, что появились татары осматривать наши ладьи. Даниил Романович с половцами поскакал их смотреть. Вернувшись в стан, все стали рассуждать о татарах; большинство склонялось к мнению, что враг не страшен, даже хуже половцев, но опытный галицкий воевода Юрий Домамерич утверждал, что они добрые воины. А между тем татары все отходили назад; стрельцы наши встретили их тыловые отряды в половецком поле, победили их и, захватив много скота, пригнали его к своим полкам. Ободренные этим успехом, русские продвигались все дальше и дальше вперед и, наконец, дошли до реки Калки, впадающей в Азовское море. Здесь был встречен опять небольшой татарский отряд и был отогнан нами.

Тогда Мстислав Удалой, идя в сторожах, приказал Даниилу Галицкому перейти реку, а вслед за ним перешел ее и сам, послав вперед половцев с их вождем Яруном; прочим же князьям об этом движении не было дано знать, и они стали станом. Последнее было сделано Мстиславом Удалым, как говорит летописец, чтобы одному одержать победу, так как у него была ссора с Мстиславом Киевским; но возможно и другое объяснение: идя далеко впереди в сторожах, Мстислав, может быть, и не мог своевременно известить киевского князя о появлении противника, потому что не успел он с Даниилом Романовичем перейти реку, как сейчас же появилось огромное количество татар, готовых к бою. Это было 16 июня 1224 года.

Завидя врага, двадцатитрехлетний Даниил Романович, в сердце которого с детства глубоко запали слова Писания: «Медляй на брань страшливу душу имать», разгорячил своего коня, вынесся вперед и первый врубился в татарские ряды; скоро он был ранен в грудь, но сильный своей молодостью и воодушевленный боем, он не заметил раны и продолжал рубиться с врагами, бешено на него наседавшими со всех сторон; «бе бо дерз и храбор, от главы и до ног его не бе на нем порока», — примечает летописец по этому поводу.

Видя опасность, в которую попал Даниил, двоюродный дядя его, любивший доблестного племянника своего как родного сына, князь Мстислав Немой кидается ему на выручку. С другой стороны храбрейший князь Олег Курский наносит страшные удары татарам. Конечно, и наши славные богатыри показывают чудеса храбрости. Битва делается все ожесточеннее и ожесточеннее. Уже победа, по-видимому, могла склониться на нашу сторону. Но вдруг побежали презренные половцы и стали топтать станы остальных князей, которые не успели еще построить полки для боя. Это решило дело в пользу татар. Скоро они нещадно начинают избивать полки Мстислава Удалого и Даниила, конечно, окружив их со всех сторон после бегства половцев.

Поражение русских было такое, какого не бывало еще от начала Русской земли. Мстислав Удалой, Даниил Романович и немногие из бывших в сечи успели бежать в направлении к западу; при этом, только нагнувшись к речке, чтобы напиться воды, Даниил заметил свою рану. Доблестные же наши богатыри все до единого сложили свои головы.

Видя бедственное положение части нашего войска, дравшегося под начальством Удалого и Даниила, князь Мстислав Киевский с зятем своим Андреем и князем Александром Дубровицким по неизвестным причинам не двинулся с места; он стоял на горе над самой Калкой и оградился здесь со всех сторон кольями.

Татары, направив часть своих сил для преследования бегущих, другой частью осадили Мстислава Киевского, который успешно отбивался от них три дня, пока дело не решило предательство. Вместе с татарами были и бродники, православные обитатели низовьев Дона. Воевода этих бродников, Плоскиня, целовал крест Мстиславу и другим князьям, что если они сдадутся, то татары их не убьют, а отпустят на выкуп.

Князья поверили, сдались и были задавлены: татары подложили их под доски, на которые сели обедать.

Шестеро других князей погибли во время бегства к Днепру, и между ними князь Мстислав Черниговский с сыном. Мстиславу же Удалому с Даниилом Романовичем удалось с большим трудом уйти за Днепр. Вообще вернулись домой не более одной десятой части ходивших на Калку.

Татары преследовали до Новгорода-Святополчского (на Переяславской земле), после чего вернулись назад. Жители русских городов и сел, лежавших на их пути, выходили им навстречу, но все были убиваемы. «Погибло бесчисленное множество людей», — говорит летописец.

Так произошло первое знакомство русских людей с татарами, но об этом племени надо рассказать подробнее.