Глава вторая При дворе Ивана Грозного

Глава вторая

При дворе Ивана Грозного

Князь Василий Иванович Шуйский родился в 1552 году (7061-м по эре от Сотворения мира, принятой на Руси). Он принадлежал к тому поколению, которое появилось на свет во время славы, «бури и натиска» начала царствования Грозного. Василий был старшим сыном князя Ивана Андреевича Шуйского и княгини Анны Федоровны Шуйской. (К сожалению, неизвестно, из какого рода она происходила.) Отцу Василия первому пришлось испытать долю царского «холопа», чего добивался царь Иван Грозный, преследуя реальное и мнимое своеволие княжат и бояр. Так уже сын от отца должен был воспринять уроки покорности царской власти. Глядя на карьеру князя Ивана Андреевича Шуйского до определенного времени, нельзя даже представить его принадлежащим к роду, близкому к правящей династии потомков Ивана Калиты и Дмитрия Донского. Более того, рассказывали почти античную историю о том, как он был спасен своим воспитателем («дядькой») от царского гнева после казни собственного отца, князя Андрея Михайловича Шуйского. Князь Иван Андреевич, если верить автору так называемого «Пискаревского летописца», воспитывался как пастух и крестьянин, а не князь-Рюрикович: «А как царь Иван повеле убита князя Андрея Михайловича Шуйского… а… князь Иван Андреевич в те поры был млад вельми. И дядька его взя да збежа с Москвы безвесно, да много лет пребываше с ним в нищете, укрывайся в Белоозерской стране, животину с ним пасяше и всякую страду страдаше. И не в кое время поеде царь Иван молитися к Троице в Сергиев манастырь. И тот дядька прииде в манастырь и почал бита челом царю государю о князе своем. И царь его пожаловал: на очи пустил и вотчину ему отца его и животы велел отдати; а дядьку пожаловал вельми за то»[55].

Служебное старшинство еще долго принадлежало не сыновьям и внукам казненного боярина, а другим представителям рода князей Шуйских. В числе доверенных людей молодого царя Ивана Грозного был боярин князь Иван Васильевич Шуйский и его сын, тоже боярин, князь Петр Иванович Шуйский, участвовавший во взятии Казани и ставший одним из первых воевод покоренного края. Высокое положение при царском дворе занимал также князь Федор Иванович Скопин-Шуйский. Когда в 1550 году царь Иван Грозный выбрал тысячу «лутчих слуг» и испоместил их под Москвою, князь Иван Андреевич Шуйский (отец нашего героя) был записан всего лишь в третью статью детей боярских, получивших по 100 четвертей (в первых двух статьях получали соответственно 200 и 150 четвертей). Рядом с его именем в третьей статье среди князей суздальских был записан и представитель самой «слабой», по определению С. Б. Веселовского, ветви суздальских князей — князь Петр Иванович Барбошин, чье прозвище происходило от слова «барбоша» — «бестолковый болтун»[56].

Имена князей Шуйских продолжают встречаться в источниках во время крутых исторических поворотов, впрочем иногда снова в раду тех, кто сопротивлялся воле царя, как это случилось во время знаменитого происшествия при царском дворе в 1553 году. Тогда царь Иван Грозный во время тяжелой болезни пытался заставить бояр присягнуть своему малолетнему сыну царевичу Дмитрию[57]. Параллель между событиями двадцатилетней давности, когда умирал великий князь Василий III, была очевидной. Как и тогда, возникли разговоры о передаче власти кому-то из удельных князей, на этот раз двоюродному брату царя великому князю Владимиру Андреевичу Старицкому. Первыми присягнули царевичу Дмитрию те, кто входил в самый ближний круг советников находившегося в тяжелой болезни царя Ивана Васильевича. Возвысившиеся после брака царя Ивана с Анастасией Романовной родственники царицы бояре Захарьины должны были в новейшем политическом раскладе (в случае царской смерти) получить первенство в регентском совете. Поэтому когда к присяге стали приводить членов Боярской думы, то один из ее первых бояр, князь Иван Михайлович Шуйский, не участвовавший в деятельности так называемой «Избранной рады», отказался присягать. В приписке к «Царственной книге», которую исследователи по-разному датируют временем рубежа 1560–1570-х годов, так говорилось об этом: «И боярин князь Иван Михайлович Шуйский учал противу государевых речей говорити, что им не перед государем целовати не мочно; перед кем им целовати, коли государя тут нет»[58]. Очень дипломатичные, надо сказать, слова, выдающие если не хитрость, то некие интересы суздальских Рюриковичей, конечно уже не связанные с претензией на власть. Неизвестно, в какой мере автор приписок следует точной канве событий при передаче истории «мятежа» в начале марта 1553 года. Слова, сказанные князем Иваном Михайловичем, если они действительно прозвучали, надо воспринимать не как прямое сопротивление воле царя Ивана Грозного. Старший брат казненного князя Андрея Михайловича Шуйского должен был сделать вывод об опасности таких речей. Как известно, царь расправился впоследствии с князем Владимиром Андреевичем Старицким и многими его сторонниками, но ни князь Иван Михайлович Шуйский, ни другие князья Шуйские не пострадали. Можно согласиться с оригинальным объяснением этого известия польским исследователем Иеронимом Гралей, предложившим «трактовать слова Шуйского дословно — как проявление ущемленной гордости Рюриковича и представителя думы», то есть как местническую претензию в борьбе за влияние на царя с князьями Мстиславскими и Воротынскими[59].