Западный фронт
Западный фронт
Идея упредить Красную армию в овладении германской столицей принадлежала британскому премьер-министру Уинстону Черчиллю. Свои соображения по этому поводу он изложил еще осенью 1944 года, но, несмотря на изменившуюся обстановку, продолжал отстаивать их и весной 1945 года. 1 апреля Черчилль настойчиво уговаривал президента США Франклина Рузвельта: «Если Берлин окажется в пределах нашей досягаемости, мы, несомненно, должны его взять. Это кажется разумным и с военной точки зрения». Однако Главнокомандующий союзными войсками в Западной Европе генерал Дуайт Эйзенхауэр имел все основания считать, что «с военной точки зрения будет неправильно при данной стадии развития операции делать Берлин главным объектом наступления, особенно ввиду того, что он находится в 35 милях от рубежа расположения русских».
Эйзенхауэр еще 28 марта направил И.В. Сталину личное послание, в котором излагал план своих дальнейших действий. Он рассчитывал в конце апреля, а может быть, и ранее, разгромить окруженного в Руре противника и продолжать наступление с целью рассечения всех его сил путем соединения с советскими войсками. Главный удар предполагалось нанести в направлении Эрфурта, Лейпцига, Дрездена, где и намечалась встреча с Красной армией. В послании ни слова не говорилось о Берлине, хотя на Крымской конференции было решено, что именно сюда будут наступать англо-американские войска.
На 21 марта 1945 года германские соединения на Западном фронте располагались в составе следующих группировок. На фронте от реки Маас до Дуйсбурга (200 км) действовали группа армий «X» в составе двух армий (25-я полевая и 1-я парашютная). От Дуйсбурга до Висбадена (250 км) оборону занимала группа армий «Б», имевшая в своем составе три армии (5-ю танковую, 15-ю и 7-ю). Фронт от Висбадена до швейцарской границы (270 км) обороняла группа армий «Г» в составе двух армий (1-й и 19-й).
Немецкие оборонительные порядки почти всегда строились в один эшелон, резервы фактически отсутствовали. Лишь в полосе группы армий «Х», в районах северо-восточнее Эссена и севернее Дортмунда, располагались относительно боеспособные 15-я панцергренадерская и 116-я танковая дивизии, но и эти соединения не имели полной укомплектованности.
Всего к концу марта 1945 года в составе германских войск на Западном фронте имелось 73 дивизии и 6 различных формирований (боевые группы и бригады). Из них 5 дивизий были танковыми и 3 — панцергренадерскими. При этом, по оценке англо-американского командования, в некоторых соединениях некомплект живой силы и техники достигал 75 %. С воздуха германскую группировку прикрывало около 300 самолетов.
Англо-американские войска на рубеже реки Рейн располагались в следующей группировке. 6-я группа армий в составе двух армий (1-я французская и 7-я американская) находилась на фронте от швейцарской границы до Вормса (250 км). 12-я группа армий в составе двух армий (1-я и 3-я американские) действовала на фронте от Вормса до Кельна (200 км). В полосе этой группы имелось два плацдарма в районе реки Рейн: один в районе н/п Оппенгейм и другой — в районе Ремагена. 21-я группа армий имела в своем составе три армии (9-ю американскую, 2-ю английскую и 1-ю канадскую) и действовала на фронте от Кельна до устья реки Маас (250 км).
В резерве главнокомандующего экспедиционными силами генерала Дуайта Эйзенхауэра находилась 15-я американская полевая армия, предназначавшаяся для действий на центральном направлении и несения оккупационной службы. Часть ее сил все еще продолжала блокировать гарнизоны германских войск в портах атлантического побережья Западной Европы.
Всего на Западном фронте к концу марта 1945 года англо-американское командование имело 95–100 дивизий (из них более 25 % бронетанковых), свыше 11 тысяч танков и свыше 10 500 самолетов. Большинство дивизий было укомплектовано на 80–90 %.
Немецкие бронетанковые силы, еще столь грозные в 1944 году, уже не доставляли англичанам и американцам много хлопот. В группе «Х» действовали 116-я танковая (11 StuG III, 6 Pz.Kpfw. V, 7 Pz.IV/70, 10 Flakpz и 32 Pz.Kpfw.V) и 15-я панцергренадерская (14 StuG III, 3 Pz.Kpfw.IV, 21 САУ Pz.IV/70, 2 Flakpz) дивизии. Немецкую группу армий «Б» поддерживали 2-я (22 StuG III, 16 Pz.Kpfw.IV, 5 Flakpz, 35 Pz.Kpfw.V), 9-я (2 StuG III, 5 Pz.Kpfw.IV, 8 Pz.IV/70, 4 Flakpz, 18 Pz.Kpfw.V), 11-я (6 StuG 111, 17 Pz.Kpfw.VI, 11 Flakpz, 33 Pz.Kpfw.V) и учебная (6 танков Pz.Kpfw.IV, 2 Flakpz, 29 Pz.Kpfw.V, 14 Pz.Kpfw.V/70) т д. Там же находилась 3-я панцергренадерская дивизия (9 StuG III, 1 Pz.Kpfw.IV, 20 Pz.IV/70), 106-я танковая бригада (3 Pz.Kpfw.IV, 7 Pz.IV/70, 3 Flakpz, 5 Pz.Kpfw.V), 301-й специальный бронетанковый батальон радиоуправления (13 танков Pz.Kpfw.VI) и 506-й отдельный тяжелый танковый батальон (15 Pz.Kpfw.VI). Группу армий «Г» поддерживала единственная в этом объединении 17-я панцергренадерская дивизия СС «Гетц фон Берлихинген» (62 StuG III, 2 Pz.Kpfw.IV, 4 Flakpz). Всего на 15 марта на Западном фронте было 488 различных германских танков и САУ. Из этого количества около 60 % материальной части было неисправно, однако постоянно на фронте находилось 3–4 бригады штурмовых орудий, каждая из которых имела по 20–25 исправных машин. Таким образом, превосходство союзников в танках и САУ было подавляющим.
Свое техническое и тактическое отставание от германских войск наши союзники также постепенно ликвидировали. Если в 1944 году более или менее эффективно с «Тиграми» и «Пантерами» могли бороться танки спецмодели «Шерман Фаерфлай» и немногочисленные «Челленджеры» и «Ахиллесы», то в 1945 году этот список расширился. Как и ранее, британцы старались вооружить новые образцы БТТ своей 76,2-мм противотанковой пушкой МКЛ (имевшей при угле встречи 90° и дальности стрельбы 1000 м бронепробиваемость 90 мм) или ее модификациями. Так, в октябре 1944 года в производство пошла САУ «Арчер» на базе легкого танка «Валентайн». Перед самым Рождеством в действующую армию стали поступать крейсерские танки модели А34 «Комета» (глубокая модернизация «Кромвеля»), главным достоинством которой стала новая модификация вышеописанной ранее противотанковой пушки фирмы «Виккерс» HV75 (танковая версия MK.I). Боеприпасы для нее остались теми же, только гильза стала короче и шире, что облегчало работу заряжающегося в башне танка. Несмотря на укороченный ствол и меньшую начальную скорость снаряда, новая пушка превосходила по своим баллистическим качествам все танковые орудия союзников (за исключением самоходных установок — истребителей танков). Во избежание ошибок в обозначении и путаницы при снабжении боеприпасами артсистему «Кометы» стали называть «77-мм». Из-за слабости английской промышленности во время войны «Кометы» получила на вооружение только 11-я бронетанковая дивизия. Уже в мае 1945 года для испытаний на фронте прибыло несколько прототипов нового среднего танка «Центурион».
Американцы преодолевали свое техническое и тактическое отставание несколько иным путем. В первую очередь с большим упорством и систематичностью они совершенствовали конструкцию своего среднего и основного танка М4 «Шерман».
Слабая толщина брони оказалась не единственным недостатком «Шермана» — танк был очень пожароопасен, что в первую очередь было вызвано наличием в танке, как и на большинстве машин американской армии, карбюраторного двигателя, а не дизеля. Дизели стали пользоваться популярностью только после установки на некоторые истребители танков М10. Их безопасность вскоре выявилась в полной мере, и в некоторых частях истребителей танков даже стали практиковать следующий обряд «посвящения» новичков. Испытуемому предлагали определить на глаз, сколько в баке осталось солярки. Когда новобранец отчаивался что-либо разглядеть в темноте, его экзаменатор чиркал спичкой и швырял ее в бензобак. Ожидая пожара и взрыва, новичок в панике бросался на землю, к большому удовольствию зрителей.
Однако опыт сражений и испытания Артиллерийского департамента показали, что главной причиной пожаров на «Шерманах» была детонация метательного заряда боеприпасов. Значительно реже причиной пожара становилось загорание масла в гидравлической системе привода башни, личных вещей экипажа и топлива. По оценкам, 60–80 процентов подбитых «Шерманов» сгорало. Это вполне вероятно, поскольку попадание снаряда в переднюю полусферу танка неминуемо поражало боезапас, а из-за того, что большинство немецких бронебойных снарядов имели разрывной заряд, то взрыв и пожар становились неизбежны. Перегрузка танков боезапасом только обострила эту проблему. Если происходило возгорание метательного заряда, то у экипажа оставались считаные секунды на то, чтобы покинуть обреченную машину.
Артиллерийский департамент предложил два пути решения этой проблемы. Первое подобное решение заключалось в усилении брони над боеукладками в спонсонах при помощи дополнительных бронеплит толщиной 25–35 мм. Эта полумера повысила устойчивость танков типа «Шерманов» к мелкокалиберному противотанковому оружию и неплохо себя показала в Италии в 1943 — начале 1944 года, но оказалась полностью неэффективной против тяжелых «Тигров», «Пантер» и противотанковых гранатометов.
В феврале 1944 года на некоторых М4А3 поздних выпусков применили новые «мокрые» боеукладки-стеллажи, погруженные в воду. У этих машин боезапас был убран из спонсонов и перенесен в «мокрые» укладки, расположенные на дне танка. В 10 укладках на дне корпуса размещалось 100 выстрелов калибра 75 мм, залитых 163 литрами воды. Еще четыре снаряда хранили в контейнере на полике башни. Эти снаряды заливались 4,4 литрами воды. Боеприпасы калибра 76,2-мм размещались в двух укладках, расположенных на полу корпуса и залитых 152 литрами воды — всего 75 выстрелов. Еще шесть таких снарядов хранились в контейнере на полике башни. От детонации эти снаряды предохраняло 9 литров воды. Танки армии США, оборудованные «мокрыми» боеукладками, обозначались буквой «W» (wet — мокрый). Отличительной чертой этих танков было отсутствие дополнительных бронеэкранов на бортах. Чтобы совсем предотвратить замерзание воды, в нее добавляли этиленгликоль. Коррозия металла предотвращалась при помощи специального средства «Аммудамп». На гаубичных танках «мокрых» боеукладок не применяли, вместо них использовали бронированные контейнеры.
При попадании бронебойного снаряда в «мокрую» боеукладку поврежденные снаряды заливало водой, что или предотвращало пожар или замедляло его распространение, тем самым давая экипажу возможность покинуть подбитый танк. Склонность американских танкистов перегружать свою машину боеприпасом снижало эффективность таких боеукладок, но гореть танки стали значительно реже. Так, боевые машины, оборудованные боеукладками, сгорали в 10–15 процентах случаев против 60–80 процентов у необорудованных танков. «Мокрые» боеукладки устанавливались на танках М4А1 и М4А3, вооруженных 76-мм пушкой, и на очень небольшом количестве танков М4А3 с 75-мм артсистемой.
Чтобы бороться с замаскированными пушками противника, в некоторых частях передовые танки для лучшей защиты стали обкладывать мешками с песком. Однако от этого приема в конце концов отказались, так как перегрузка передней оси повреждала подвеску и вызывала в жаркий день разрушение резинового бандажа опорных катков всего за 30–40 км пути.
Артиллерийский департамент США предложил более эффективное решение этой проблемы, сконструировав штурмовой танк М4А3Е2 «Джамбо» («здоровяк»). По сравнению с обычным М4А3 лобовую броню и борта усилили бронелистами толщиной 38 мм. Толщина маски пушки составила 140 мм, а башня, по форме напоминавшая башню Т23 под 76-мм пушку, имела толщину брони не 63, а 152 мм. Таких танков было выпущено всего 254, но они стали очень популярны в частях, куда начали поступать осенью 1944 года. Больший вес брони снизил скорость танка, но хорошее бронирование в глазах танкистов с лихвой компенсировало низкую скорость. Эти танки обычно шли впереди танковых колонн, выявляя замаскированные противотанковые пушки противника. Поначалу М4А3Е2 имели на вооружении 75-мм пушки, но впоследствии, уже в частях, машины часто перевооружались пушками калибра 76 мм. Кроме того, некоторые «Джамбо» получили взамен курсового пулемета огнемет. Выпуск штурмовой модификации такого «Шермана» был приостановлен, когда приняли решение пустить в серию тяжелый танк М26 Но из-за задержек до конца войны в части успела прийти только горстка «Першингов», и основная тяжесть военных действий продолжала лежать на «Шермане».
Несмотря на то что к весне 1945 года в распоряжении германского военного командования оставалось немного танков, американских танкистов, так же как и их советских коллег, стали беспокоить новые противотанковые гранатометы типа «Панцерфауст» и «Панцершрек», обобщенно называемых фаустпатронами.
Немцы же называли фаустпатронами (от нем. Faust — кулак и патрон) только динамореактивные одноразовые РПГ. Идея объединить в одной конструкции кумулятивный боеприпас с реактивным двигателем принадлежала инженеру Генриху Лангвайлеру, работавшему на фирме HASAG в Лейпциге. Первая модель 1943 года «Панцерфауст Кляйн 30М» калибром 101 мм имела гранату массой 1,65 кг и с 30 метров пробивала броню толщиной 140 мм. В конце 1943 года появился модернизированный 149-мм РПГ «Панцерфауст 30М» с массой гранаты 2,4 кг, позволяющий пробивать бронированную плиту толщиной 200 мм при дальности стрельбы 30 м. В 1944 году подобная конструкция дважды модернизировалась, в основном за счет увеличения дальности действия сначала до 60, а затем и до 100 метров. Германские боевые динамореактивные гранатометы стали не только одним из самых массовых видов оружия немецкой армии, но также и самым дешевым: на выпуск подобного РПГ затрачивалось 8 человеко-часов, а стоимость равнялась 25–30 маркам. С августа 1943 по март 1945 года включительно общий выпуск таких РПГ составил 9,21 млн единиц, в том числе «Кляйн 30М» и 30М — 2,077 млн, 60М и 100М — 7,133 млн РПГ.
Реактивный 88-мм многоразовый противотанковый гранатомет RPzB.43 явно создавался с оглядкой на американский РПГ «Базука», но был помощнее и эффективнее. Бронепробиваемость РПГ типа «Офенрора» (неофициальное название РПГ, с нем. Ofenrohr — дымовая труба) составляла 150–220 мм на всей дальности полета гранаты (до 200 м). Летом 1944 года на вооружение поступил модернизированный спецгранатомет RPzB.54 «Панцершрек» (угроза танкам). Отличие RPzB. 54 от RPzB.43 состояло в том, что для защиты стрелка от пламени при выстреле был введен легкий металлический щиток, увеличивший массу РПГ на 300 г. В декабре 1944 года появилась модернизированная версия «Панцершрека» — RPzB.54/1 с более мощной кумулятивной гранатой, которая пробивала броню до 220 мм на расстоянии до 200 метров. Длина всей системы сократилась с 1640 до 1070 мм. Себестоимость РПГ подобного типа составляла 70 марок. Всего в годы войны промышленность германской армии выпустила около 300 тысяч 88-мм гранатометов «Панцершрек» всех трех модификаций.
Существовал также 88-мм станковый противотанковый боевой гранатомет «Пюппхен» (Pueppchen, с нем. — куколка), разработанный конструктором фирмы WASAG Эрихом Хольтом. В ноябре 1943 года под индексом PWR.43 эта система была принята на вооружение. Кумулятивная граната отстреливалась пороховым зарядом, размещенным в небольшой гильзе, а после вылета из канала ствола включался маршевый ракетный двигатель. При начальной скорости боеприпаса 130 м/с бронепробиваемость RWR.43 составляла 180 мм. Максимальная дальность стрельбы достигала 700 метров, но масса оружия в 149 кг сводила на нет все преимущества этой системы. Изготовив 3150 «Пюппхенов», в июле 1944 года немецкая промышленность свернула производство станкового РПГ. Ручные «Панцершреки» и «Панцерфаусты» были гораздо эффективнее.
Это оружие могло эффективно использоваться только на близких расстояниях, когда кумулятивная боевая головка легко пробивала броню «Шермана», неминуемо вызывая пожар. Чтобы защитить себя и свои танки, американцы предприняли несколько импровизаций с целью усилить броню «Шерманов». В некоторых частях на броню танков навешивали запасные гусеничные траки, однако самым распространенным способом стало обкладывать лобовую броню (а иногда и борта) корпуса и башни мешками с песком. Вдоль корпуса приваривалась двутавровая мощная балка, которая поддерживала мешки, а сверху они прижимались металлической решеткой или сеткой. На танк укладывали около 150 мешков с песком, добавляя тем самым около двух-трех тонн веса. Эффективность подобной защиты была сомнительной, вот что вспоминал наводчик из 2-й танковой дивизии:
«Мы шли в атаку на „Шермане“, вооруженном 75-мм пушкой. Видимость была хорошей. Передовая линия фрицев была в 40 метрах перед нами. Несколько немцев вскочило и бросилось бежать. Вдруг в наш танк попали из фаустпатрона — разбили левую гусеницу. Танк потерял ход и тогда в нас попали из фаустпатрона во второй раз. Ракета попала в лоб башни, но не смогла пробить броню. Третье попадание пришлось в лобовую часть корпуса, сорвало все мешки с песком и раскололо лобовую бронеплиту. Четвертая ракета расколола лобовую бронеплиту еще сильнее и вызвала пожар. Пятая ракета разбила дополнительные бронелисты танка, толщиной около полутора дюймов, навешенные около курсового пулемета, и пробили лобовую броню».
Несмотря на свою сомнительную эффективность, мешки с песком поднимали уверенность экипажей, которые часто были обеспокоены безопасностью своей машины. В некоторых частях, например, в 4-й танковой дивизии, мешки с песком не практиковались, поскольку они повышали массу танка и снижали его боевые характеристики, лишь незначительно усиливая защиту. Вместо мешков с песком в этой дивизии на броню навешивали запасные и трофейные гусеничные траки, а также приваривали дополнительные бронеплиты, вырезанные у подбитых «Тигров» и «Пантер». Защищенные трофейной броней танки ставили впереди, подобно штурмовым танкам М4А3Е2 «Джамбо».
В начале 1942 года на двух танках М3 впервые испытали горизонтальную спирально-пружинную подвеску (HVSS — horizontal volute spring suspension), по своей конструкции напоминавшую подвеску танка М2. Эта подвеска позволяла поддерживать постоянное натяжение гусениц, а также использовать гидравлический амортизатор между плечами переднего и заднего катка в каждой тележке, что более равномерно распределяло нагрузку на подвеску.
После двух лет испытаний этой конструкции военные пришли к выводу о том, что новая подвеска значительно улучшила ходовые качества танка. В августе 1944 года начался переход на подвеску HVSS, а в начале 1945 года они уже начали массово появляться в действующей армии. Именно такой подвеской был оснащен самый совершенный из «Шерманов» — модификация М4А3Е8.
Так как американская 76,2-мм длинноствольная танковая пушка М1 и ее модификации (М1А1, М1А1С, М1А2) не отличалась особо выдающимися баллистическими характеристиками, конструкторы США попытались поставить на гусеничное шасси более мощную артсистему. Основой для модернизации стала САУ М10 «Вулверин» (ее сняли с производства в декабре 1943 года). Модификацию М1А1 модернизировали, установив в открытой сверху рубке 90-мм пушку М3 (длина ствола 53 калибра, начальная скорость бронебойного снаряда 9,10 кг 850 м/с; бронепробиваемость под углом 30° к нормали на дистанции 457 м — 120 мм обычным, 195 мм — подкалиберным боеприпасом, а на дистанции 914 м — 88 мм обычным снарядом, а 133 мм — подкалиберным боеприпасом) и назвали новую САУ М36 «Слаггер». Вновь изготовлено было 85 САУ М36, а 1213 машин были переделаны из М10А1.
САУ новой модификации М36В1 выпускались в конце 1944 года (187 единиц), а М36В2 (переделка М10А1) — весной 1945 года (237 машин). Они имели усиленную броню, в результате чего возросла их масса.
В 1945 году на фронте появился тяжелый американский танк «Першинг», в очередной раз названный именем генерала армии США. Танки модификации Т26Е3 имели 90-мм пушку, 20 таких машин в январе 1945 года были поставлены американским войскам. Так как действовали они успешно, «Першинги» пошли в крупносерийное производство. По июнь 1945 года было выпущено 1436 единиц М26, а также 52 Т26. Они приняли участие в заключительных боях войны.
А чем же ответили на это немцы? В течение второй половины марта на Западный фронт были отправлены для компенсации потерь 66 танков Pz.Kpfw.IV, 61 танк Pz.Kpfw.V «Пантера» и 34 Pz.Kpfw.VI — все «Тигры» различных модификаций. В апреле 1945 года на Запад была отправлена новая танковая дивизия «Клаузевитц» (10 «Пантер», 5 «Ягдпантер», 10 истребителей танков Pz.IV/70 на 14–15 апреля) и танковый батальон «Путлос» (7 Pz.Kpfw.IV, 12 Pz.Kpfw.V, «Пантера», 2 «Тигра», Jagdpanzer IV, StuG III, 4 Pz.IV/70 на 17 апреля 1945 года). Десятиорудийными батареями 75-мм САУ «Хетцер» были оснащены 187-я и 716-я народно-гренадерские дивизии, которые отправили на Западный фронт. В апреле 1945 года такие батареи получили 85, 212-я и 715-я пехотные дивизии, а также 1-я и 2-я морские пехотные дивизии. На Западном фронте также сражались две гренадерские дивизии СС: 34 тд СС «Ландштурм Нидерланд» и 38 тд «Нибелунги», которые получили по 10 CАУ «Xeтцep» в апреле 1945 года. Против англо-американских войск использовались две парашютно-десантные бригады — XI и XII, а также еще несколько соединений армейской штурмовой артиллерии. В учебных и тыловых частях на 1 марта 1945 года было 328 танков Pz.Kpfw.III, 130 Pz.Kpfw.IV, 2 истребителя танков Pz.IV/70 (А), 2 Pz.IV/70 (V), 189 Pz.Kpfw. V, 38 «Тигров» и 17 «Королевских тигров», 3 Flakpz (20 мм) и 2 Flakpz (37 мм) — всего 711 машин. И это — все резервы на Восточный, Западный и Итальянский театры военных действий.
Предполагая свое основное сопротивление на советско-германском фронте, на Западе немцы прибегли к психологическому оружию особого рода. Например, именно против союзников в основном использовали самые тяжелые боевые машины из всех серийно изготовлявшихся образцов БТТ в годы Второй мировой войны. 70-тонная тяжелая 128-мм самоходно-артиллерийская установка называлась «Ягдтигр».
Техническое задание на САУ со 128-мм пушкой на базе «Королевского тигра» еще в 1943 году было выдано заводу «Нибелунгенверке». Прототип установки завод представил в апреле 1944 года. Было заказано 150 САУ, но из-за бомбардировок с июля 1944 по март 1945 года было выпущено 77 машин (в 1944 году — 48, в 1945 году — 29).
«Ягдтигр» вооружался 128-мм полуавтоматической пушкой Pak 44 L/55 с горизонтальным клиновым затвором, пулеметом у радиста в шаровой установке корпуса, а иногда и зенитным пулеметом. Артсистема САУ была сконструирована на основе германских зенитных пушек. Как ни странно, выбор калибра был связан прежде всего с увеличением поражающей силы не бронебойного, а фугасного боеприпаса. Снаряд пушки весом в 28,3 кг, начиненный 3 кг взрывчатки, обладал страшной разрушительной силой и мощью, но скорострельность такой артсистемы раздельного заряжания не превышала 2–3 выстрелов в минуту.
Броня этой САУ была еще мощнее, чем у «Королевского тигра»: лоб корпуса — 150 мм (под углом 50°), лоб рубки — 250 мм (15°). Боковые стенки корпуса (верхняя часть) и рубки выполнялись из единого бронелиста толщиной 80 мм, установленного под углом 25°. Нижние листы корпуса составляли: лоб — 100 мм (50°), борт — 80 мм (вертикальный). Над гусеницами навешивались 5-мм экраны.
Эту «бронекрепость» обслуживали 6 человек. Чтобы неисправная САУ не досталась врагу, в ней постоянно возилось два подрывных заряда — один под двигателем, другой — под казенником пушки.
Истребители танков «Ягдтигр» использовались против союзников в составе тяжелых танкоистребительных дивизионов. Последний из таких дивизионов — 512-й вместе с 507-м тяжелым батальоном «Королевских тигров» (также в нем находились 88-мм САУ типа «Ягдпантера») прибыли на Западный фронт в конце марта 1945 года. Так же как и в Австрии (там тоже активно использовались «Ягдтигры»), особенных преимуществ перед другими тяжелыми машинами эти самоходки не снискали. «Ягдтигры» были явно перетяжеленными машинами, не могли совершать длительных маршей и, как правило, оставлялись экипажами из-за технических аварий и неисправностей. Американские БРЭМ без какой-либо предварительной подготовки не могли их даже сдвинуть с дороги, так и стояли они большими «пирамидами» впустую растраченных средств и ресурсов. Также в районе Падеборна английскими войсками был захвачен опытный образец гигантского танка Е-100 (на него предполагалось установить орудие калибра 150 или 170 мм), который уже в июне 1945 года был отправлен в Великобританию для испытаний.
Наступление союзников развивалось достаточно успешно и стремительно. Войска вермахта на Западном фронте не оказывали серьезного сопротивления. Однако в ходе быстрого продвижения армий союзников к Эльбе верховное командование союзных войск встретилось с рядом сложных проблем. Прежде всего необходимо было срочно оказать продовольственную помощь населению оккупированных немцами районов Голландии, а также разрешить трудности, внезапно возникшие во взаимоотношениях с французами в связи с занятием англо-американскими войсками Штутгарта.
В последнюю неделю апреля союзники даже вынуждены были прекратить свои боевые действия в Западной Голландии с тем, чтобы дать возможность разным представителям верховного командующего союзников и нацистского верховного комиссара в Голландии Зейс-Инкварта обсудить порядок снабжения продовольствием населения в оккупированных районах данной страны. Этот вопрос беспокоил западные державы со времени Арнемской операции, которая проводилась осенью 1944 года. Нехватка продовольствия имела место частично в результате эмбарго, введенного 3ейс-Инквартом в отместку за ослабление и прекращение голландцами железнодорожного сообщения в оккупированной части страны. После продолжительных переговоров в январе 1945 года было ввезено некоторое количество продовольствия через шведскую организацию Красного Креста и из Швейцарии. В том же месяце верховное командование союзников направило своих представителей в Эйндховен, чтобы обсудить с голландскими медицинскими экспертами вопрос о помощи. После дальнейших встреч в Лондоне и Брюсселе были подобраны врачи и другой подготовленный персонал для оказания медицинской помощи людям, подверженным начальной стадии дистрофии. В апреле, несмотря на помощь органов Красного Креста и строгое ограничение потребления пищи, положение с продовольствием угрожало принять катастрофический характер. Когда запасы продовольствия достигли минимума и когда немцы намекнули, что затопят страну в случае наступления союзников, находившееся в изгнании голландское правительство обратилось к союзникам за помощью. Тем временем 3ейс-Инкварт обсуждал с известным доктором Хиршфельдом, генеральным секретарем по экономике, различные возможности избежать катастрофы в Голландии. Зейс-Инкварт указал, что он, возможно, согласится начать по данному вопросу переговоры с союзными властями. Это заявление было передано в Лондон. 19 апреля Черчилль запросил об этом мнение Вашингтона. Американские начальники штабов, высказав сомнение в том, что немцы осуществят свою угрозу против голландцев, подчеркнули опасность самовольного изменения формулы безоговорочной капитуляции и возможной неблагоприятной реакции советского руководства. Они просили не предпринимать ничего без предварительной консультации с русскими и Эйзенхауэром. Когда у верховного командующего спросили его точку зрения, он заявил, что нужно что-то сделать, чтобы помочь голландцам, даже с риском помешать боевым операциям. Он одобрил намерение вступить в переговоры с Зейс-Инквартом при условии, что руководство СССР также согласится с этим. В случае неудачи в достижении соглашения он считал нужным использовать 1-ю канадскую армию для помощи населению оккупированного района.
Эйзенхауэр, все более обеспокоенный положением в Голландии, предупредил германского командующего в Нидерландах, что он понесет заслуженную кару, если немцы усилят страдания голландцев. Утром 28 апреля боевые действия были прекращены, и генерал Гинган с бригадиром Уильямсом из штаба 21-й группы армий направился в Ахтервелд, чтобы встретиться с немецким представителем. Англичане предложили план союзников на оказание помощи населению Голландии, но встреча оказалась безрезультатной, так как немцы заявили, что они не уполномочены давать на что-либо свое согласие. Тогда генерал Гинган стал настаивать, чтобы через сорок восемь часов они вернулись туда с Зейс-Инквартом или по меньшей мере с полными правами принимать решения.
30 апреля Зейс-Инкварт и сопровождавшие его лица встретились с делегацией союзников. Была достигнута договоренность о том, что в десяти пунктах будет сброшено с самолетов союзников продовольствие. Кроме того, должна была быть открыта одна дорога для подвоза продовольствия на грузовиках, а в Роттердаме должны быть приняты суда с продовольствием.
В ходе обсуждения вопроса о помощи голландцам генерал Смит пытался внушить Зейс-Инкварту безнадежность положения немцев в Голландии и указал, что настало время для перемирия или безоговорочной капитуляции. Зейс-Инкварт согласился с выдвинутыми доводами, но заявил, что, пока германские гражданские и военные власти в Нидерландах имеют связь с Берлином, они должны оставить вопрос о капитуляции на решение высших инстанций. Он доказывал также, что немцы должны продолжать драться в Голландии до тех пор, пока в Германии существует какое-либо правительство.
В конце апреля 1945 года союзное командование столкнулось еще с одной, достаточно болезненной проблемой. Так называемый Штутгартский инцидент возник неожиданно и буквально на ровном месте, после того как этот французский город был окружен войсками 7-й американской армии. 1-я французская армия тут же заняла город. За день до его падения генерал Деверс изменил границы армии в своей полосе, включив Штутгарт в полосу 7-й армии. Его целью было не допустить перемешивания американских и французских частей и предоставить своим армиям надлежащие линии коммуникаций. Однако генерал де Голль, по-видимому, полагал, что Деверс поступил так прежде всего с целью выдворить французов из этого важного германского города, а не для того, чтобы обеспечить эффективную работу линий снабжения 7-й армии. Поэтому он решил, что, пока Франции не будет выделена определенная ей зона оккупации, он должен удерживать то, что имеет. Де Голль указал генералу де Латтру, что это вопрос не военный, а политический, и что в этом случае французские войска не ответственны перед Эйзенхауэром или Деверсом. Когда вслед за этим американские войска 24 апреля вошли в Штутгарт, чтобы сменить в городе французские части, французы были вежливы, но полны решимости не уходить. По получении вторичного указания Деверса французской армии очистить город де Голль отдал де Латтру следующий приказ: «Я приказываю Вам иметь в Штутгарте французский гарнизон и установить там немедленно военное управление… На возможные нарекания американцев Вам надлежит отвечать, что Ваше правительство приказало удерживать и управлять территорией, захваченной нашими войсками, до тех пор, пока заинтересованными правительствами не будет установлена французская зона оккупации, что, к Вашему сведению, еще не было сделано».
Вслед за этим генерал де Латтр информировал командующего 6-й группой армий о невозможности передать город американцам, но заявил, что Штутгарт может быть использован 6-й группой армий.
Когда командующий 6-й группой армий пожаловался, что его властью пренебрегают, Эйзенхауэр заявил де Голлю официальный протест, указав, что город крайне необходим как звено в системе снабжения 7-й армии. Он выразил беспокойство по поводу того, что французы используют этот вопрос, чтобы вынудить английское и американское правительства к уступкам, а затем заявил: «Ввиду сложившихся обстоятельств я, конечно, должен согласиться с существующим положением, поскольку я сам не желаю предпринимать какие-либо действия, которые могли бы уменьшить эффективность военных усилий против Германии, отказав 1-й французской армии в снабжении или прибегнув к другим мерам, которые могут повлиять на ее боевую мощь. Более того, я лично никогда не буду принимать участие в каких-либо разногласиях или спорах между вашим правительством и войсками, находящимися под моим командованием, могущих иметь своим результатом лишь ослабление их национальной дружбы, а равно и образцового духа сотрудничества, которые характеризуют действия французских и американских войск на поле сражения. Соответственно вышеизложенному я ищу иного решения вопроса снабжения 7-й армии».
Эйзенхауэр твердо заявил: «Отдача непосредственно 1-й французской армии приказов, основывающихся на политических соображениях и идущих вразрез с оперативными приказами, отданными по командной линии, нарушает договоренность с американским правительством, согласно которой французские дивизии, вооруженные и снаряженные Соединенными Штатами, должны быть отданы в распоряжение объединенного штаба, чьи приказы я выполняю на данном театре военных действий». Он далее заявил, что счел своей обязанностью передать этот вопрос объединенному штабу, доложив ему, что не может далее определенно рассчитывать на оперативное использование каких-либо французских войск, которые предполагается оснастить в будущем. Эйзенхауэр выразил сожаление, что не знал о переговорах между французским и союзными правительствами относительно проблемы французской зоны оккупации. «Вследствие этого затруднения, испытываемые мною в снабжении и в руководстве тылом 7-й армии и в координации боевых операций, в которых участвует 1-я французская армия, представляются заслуживающими наибольшего сожаления»
Де Голль отверг протест, напомнив, что расположение французских штабов в Манси и Меце не служило препятствием к «великолепным успехам генерала Паттона». Он согласился, что возникшие трудности не являются результатом действий Эйзенхауэра. Они имели место скорее потому, что между французским и союзными правительствами не было согласия «в отношении военной политики в целом и оккупации территории Германии в особенности». Французское правительство, не будучи в состоянии согласовать свои взгляды со взглядами союзников, должно выступать с ними самостоятельно. Поскольку французы не принимали участия во встречах объединенного штаба, решения, принимаемые им, не берут в расчет государственные интересы Франции. В результате это положение, как писал далее де Голль, «вынуждает меня лично, к моему большому сожалению, выступать иногда по вопросу о планах или их осуществлении. Вы, конечно, знаете, что, соглашаясь отдать французские действующие войска на Западном театре под Ваше верховное командование, я всегда оставлял за французским правительством право в случае необходимости принять меры к тому, чтобы французские войска использовались в соответствии с национальными интересами Франции, единственными интересами, которым они должны служить».
Он подчеркивал, что вооружение для этих войск получалось в порядке ленд-лиза и что в обмен на это предоставлялось французское обслуживание. Он напомнил о том, что после начала операций на Западе Соединенные Штаты не оснастили полностью ни одной новой французской дивизии. Он выразил свою признательность за ту роль, которую играл лично Эйзенхауэр, и выразил надежду на сохранение духа добрых отношений между французскими и американскими войсками на театре военных действий.
В Вашингтоне Трумэн заявил, что он шокирован действиями де Голля и обеспокоен тем, что сообщение об инциденте, которое получено в Соединенных Штатах из французских источников, по-видимому, вызовет бурю негодования. По его мнению, если пришло время, когда французскую армию следует рассматривать как армию, выполняющую лишь политические устремления французского правительства, тогда следует внести изменения в структуру командования. Генерал де Голль выразил пожелание избежать создания такого положения и указал, что легко добиться этого, если только союзники Франции признают, «что такие непосредственно затрагивающие Францию вопросы, как оккупация германской территории, должны обсуждаться и решаться при ее участии. К сожалению, несмотря на мои неоднократные просьбы, дело не обстоит таким образом».
В той мере, в какой это касалось Эйзенхауэра, с выводом американских войск из Штутгарта инцидент был исчерпан. Война была так близка к концу, что неудобства оставления путей снабжения неприкрытыми хотя и были неприятны, но не носили серьезного характера. Вскоре после этого случая союзники достигли соглашения по вопросу о французской зоне оккупации и участии Франции в контрольном органе для Германии. Этим были удовлетворены главные требования де Голля.
В коалиционной войне в Северо-Западной Европе, когда силы союзных и объединенных держав неудержимо неслись навстречу друг другу через территорию противника, уже к концу марта возникла опасность, что через несколько недель или даже дней могут произойти столкновения между наземными силами дружественных государств. Такие столкновения между частями, дерущимися бок о бок, могли случиться и случались, когда отсутствовала надлежащая координация и связь. Еще более велика была опасность такого столкновения между советскими войсками и англо-американскими союзниками, так как между ними не было прямой проводной связи, а сражение достигло той стадии, когда даже командиры дивизий не всегда полностью были уверены в местонахождении в данный момент своих передовых частей. До первых чисел апреля 1945 года эта трудность не достигла особенной остроты в наземных войсках, но между советской, английской и американской авиацией неприятности возникали еще с лета и осени прошлого года. Усилия, предпринятые с обеих сторон после высадки союзников в июне 1944 года с целью разрешения этого вопроса, осложнялись отсутствием какой-либо договоренности по таким моментам, как установление предельной глубины бомбовых ударов, характер демаркационных линий, метод действий на тот случай, когда соприкосновение окажется неизбежным, отвод войск сторон в соответствующие зоны оккупации и вопрос о продвижении далее согласованной демаркационной линии, когда это окажется необходимым для спасения населения дружественной страны от расправы со стороны немцев.
Попытки выработать единую систему взаимоопознавания техники войск антигитлеровской коалиции начались в 1945 году, когда Красная армия вышла на границы Германии. На одном из совместных совещаний было решено, что для взаимоопознавания на советские танки будет наноситься одна, а на союзные — две белые полосы по периметру башни. На крыши танковых башен и рубок САУ также наносились перекрещенные белые полосы. Подобная система использовалась у союзников в авиации, где широкие белые полосы дополнительно помогали визуальному опознаванию. Но на земле подобный подход прижился лишь частично. На Западном фронте эта система так и не была применена, там продолжали все еще использовать красно-желтые флюоресцирующие панели для воздушного опознавания (войск), продублированные хорошо узнаваемым символом — белой пятиконечной звездой — американским национальным опознавательным знаком, принятым в качестве базового для всех войск антигитлеровской коалиции на Западе (США, Великобритания, Канада, Франция, а также польские, бельгийские, голландские и чехословацкие части). В советских и польских танковых подразделениях (Войско Польское) белые полосы наносили только на танки и САУ, участвовавшие в Берлинской операции, да и то частично. К тому же оказалось, что немцы раскрыли этот «опознавательный код» и стали тоже наносить опознавательные полосы на свои танки. Поэтому уже в майских, завершающих боях на советской технике кроме полос можно было видеть вновь нанесенные кистью довольно традиционные опознавательные знаки — белые треугольники.
Определенное политическое сотрудничество было выработано между англичанами и русскими еще вскоре после германского вторжения в СССР и между американцами и русскими после переговоров о соглашении по ленд-лизу в 1941 года, но систематические усилия по согласованию планов Красной армии и планов вторжения на Европейский континент предпринимались лишь в конце 1943 года. Американская и английская военные миссии в Москве предприняли меры к тому, чтобы информировать высшее советское командование о повседневных действиях вооруженных сил западных держав и в обмен получать некоторую информацию о действиях Красной армии. Вскоре после высадки в Нормандии была достигнута договоренность, согласно которой союзники сообщали советскому правительству общие планы предполагаемых боевых операций Эйзенхауэра и в необходимых случаях — его планы на будущее. Советское командование, в свою очередь, давало военным миссиям союзников в Москве копии коммюнике Красной армии за короткое время до того, как они передавались в прессу.
С продвижением Красной армии на запад возникла необходимость в официальном соглашении о демаркационных линиях и зонах оккупации. В начале 1944 года европейская Консультативная комиссия обсудила в Лондоне этот вопрос. В январе 1944 года был представлен на рассмотрение английский план разделения Германии на три зоны фактически в том же виде, в каком он был окончательно принят. Этот план, который выносил советскую зону далеко на запад от Эльбы, был в феврале принят советскими представителями и, по-видимому, удовлетворял управление гражданской администрацией военного министерства США. В конце февраля представители управления гражданской администрацией предложили новый план, по которому все три зоны оккупации должны сойтись в Берлине. Это предложение было признано неясным и неосуществимым, и работа по определению зон заглохла до апреля 1944 года, когда президент США уполномочил своих представителей в Лондоне одобрить общие основы от первоначального английского предложения о зонах оккупации. Он возражал лишь против того, чтобы Соединенные Штаты имели свою зону на юге Германии, и просил, чтобы она была на севере. Его настояния по этому вопросу затянули достижение окончательного соглашения о протоколе, рассматривающем зоны оккупации, до окончания второй Квебекской конференции, когда он наконец согласился на зону в Южной Германии. Вплоть до сентября месяца 1944 г. (европейская) Консультативная комиссия не посылала свой протокол о зонах оккупации трем главным заинтересованным правительствам. Даже и тогда окончательное одобрение протокола задержалось из-за того, что английский и американский представители не могли прийти к соглашению по поводу права американцев вступить в район Бремерхафена. Этот вопрос получил разрешение в ноябре, и пересмотренный протокол был в декабре 1944 года одобрен английским правительством.
В январе 1945 года американский посол в Великобритании Вайнат был обеспокоен тем фактом, что Соединенные Штаты и Советский Союз все еще официально не одобрили зоны оккупации. Он выразил свою озабоченность Гопкинсу, когда последний находился в пути на Мальту и в Ялту, высказав опасение, что при отсутствии соглашения в ближайшее время русские могут продолжать наступать на запад и после того, как пересекут границу намеченной для них зоны. Государственный секретарь США Стеттиниус и министр иностранных дел Англии Иден 1 февраля обсуждали на Мальте этот вопрос и пришли к соглашению побудить объединенный штаб достигнуть немедленного решения о зонах оккупации в Германии. Позднее в этот же день генерал Маршалл и фельдмаршал Брук после обмена мнениями по данному вопросу со Стеттиниусом и Иденом распорядились об отправке телеграммы (европейской) Консультативной комиссии с извещением, что английское и американское правительства одобрили протокол о зонах оккупации. Этот шаг был предпринят, по-видимому, без ведома президента США. Как потом писал Стеттиниус, когда 2 февраля Рузвельт прибыл на Мальту, он, «казалось, испытал большое облегчение, услышав от меня, что генерал Маршалл и фельдмаршал Брук наконец одобрили план зон оккупации и что Иден и я послали инструкции нашим представителям в (европейской) Консультативной Комиссии в Лондоне».
Начертание зон, произведенное по принципу равного распределения населения и ресурсов между оккупирующими державами, не соответствовало военным соображениям в части, касающейся рубежей, на которых прекращалось продвижение. Часть русской зоны находилась намного западнее от Эльбы, но было бы неразумным остановить продвижение войск западных держав у границы этого района, оставляя немецкие войска здесь неразгромленными до тех пор, пока Красная армия не займет свою зону полностью. Было очевидно, что армии должны продолжать наступление с востока и запада до тех пор, пока они фактически не соединятся или не достигнут ясно обозначенной демаркационной линии непосредственно перед тем, как должно будет произойти соединение. В начале апреля Дуайт Эйзенхауэр указал, что не следует ограничивать продвижение с какой-либо стороны демаркационными линиями, установленными заблаговременно. Гораздо лучше, если обеим сторонам будет предоставлена свобода продвижения, пока они не войдут в соприкосновение. Он считал, что в дальнейшем в зависимости от оперативной необходимости либо Красная армия, либо верховное командование западных союзников могут просить другую сторону отойти за межзональную границу, установленную (европейской) Консультативной комиссией. Английские начальники штабов по политическим и военным соображениям были против упоминания о межзональной границе, поскольку боевые действия еще продолжались. Вместо этого они предложили, чтобы армии оставались на месте до тех пор, пока не получат от своих правительств приказ на отход.