Глава 40. ДОПРОС С ПРИСТРАСТИЕМ

Глава 40. ДОПРОС С ПРИСТРАСТИЕМ

Подавшись вперед, мистер МакНэр с такой силой грохнул кулаком по столу, что подпрыгнули и зазвенели тарелки.

— А о чем это говорит, дорогая? Рыбак рыбака видит издалека. И против этого тебе нечего возразить.

— Папа, ну выслушай же меня.

— Тебе нечего возразить против сказанного мной.

— Да уж, не удивительно, что бедного Питера незаслуженно оклеветали!

— Оклеветали? Если хочешь знать, в Лоусон-Крик им уже стали пугать непослушных детей. Мамаши так и говорят: «Если будешь шалить, то придет Питер Хейл и заберет тебя!»

— Неправда! — воскликнула девушка. — Это же неправда!

— Ой ли? Я, лично, узнал об этом из первых рук, от одного человека, который только что вернулся из Лоусон-Крик.

— Все равно, я никогда этому не поверю! Он лучше всех. Самый честный, самый порядочный и самый умный…

— Притворщик! — перебил её отец. — Это-то и хуже всего! То, что он лицемер!

— Нет!

— Самоуверенный трепач, невесть что возомнивший о себе. Наверняка многих успел обвести вокруг пальца. Но слава Богу мы-то знаем всю правду о нем!

— Ты не видишь фактов — реальных фактов! Ты просто не хочешь их замечать! Ведь ты знаешь, что Питер вернулся из колледжа… калекой… несчастным калекой…

— Который целых три года морочил голову собственному отцу, выдавая себя за непревзойденного спортсмена.

— Но ведь он действительно был им! Он был замечательным спортсменом, и тебе об этом тоже прекрасно известно! Он просто не хотел огорчать отца, потому что бедный, милый, но не слишком умный Росс Хейл считал футбол важнее всей его учебы.

— Какой ещё учебы? — спросил отец. — Чему его там научили?

— Я не знаю… но уверена, что только хорошему. Потому что он не стал бы тратить время ни на что непотребное и дурное.

— На то непотребство, которым он теперь зарабатывает себе на кусок хлеба с маслом?

— Как ты можешь так говорить? Уж не от того ли, что все, и ты в том числе, были уверены, что бедный Питер осядет на ранчо у отца и будет тихо помирать с голоду? А вот он взял и не опустил руки. Брался за любую работу. У него появились деньги. Ведь это его стараниями их ранчо стало одним из лучших во всей округе. Пока, наконец — да-да, ты сам говорил, что он там все так здорово наладил, что оно теперь само будет приносить деньги, независимо от того, какой неумеха станет заправлять им — даже если это будет сам Росс Хейл. Это же твои слова!

— Он работал, чтобы притупить нашу бдительность. И все это время эта дикость бушевала у него в душе, стремясь вырваться наружу. И вот свершилось! Теперь-то мы знаем, каков он на самом деле!

— Но все это можно объяснить. Ты просто не хочешь меня выслушать…

— К тому же он… разве он не говорил с тобой так, будто он без ума от тебя?

— Да!

— И это когда ему было уже прекрасно известно, что ты обручена — да ты уже была обручена с Чарли! Вот паршивец!

— Я больше ни минуты не останусь в этой комнате, если ты будешь говорить такие слова!

— Да куда ты денешься! Подумать только, прекрасный, честный, работящий, предприимчивый парень — о таком женихе, как Чарли можно только мечтать!

— Разве ему пришлось выдерживать хоть одно испытание на прочность? Он когда-либо в своей жизни хоть чем-нибудь рисковал?

— Бог с тобой, да о Чарли никто и слова дурного не скажет! Ну, может быть, кроме слухов о том, что в Лоусон-Крик его будто видели за игрой в покер, и он там играл по-крупному.

— Так знай же, — воскликнула девушка, — что это единственная его заслуга, о которой мне довелось услышать!

— Рут, да что ты такое говоришь?

— Это откровенно! От чистого сердца! Я презираю мужчину, который ничем никогда не рискует — ни жизнью, ни деньгами! Значит, у него тоже есть сердце! Признаться, о Чарли я такое услышала в первый раз!

— Рут, ты говоришь о самом порядочном и уважаемом парне! Никто и никогда…

Она сердито притопнула ножкой.

— Я не желаю слышать, чего хорошего говорят о нем другие! У всякого нормального человека должны быть недоброжелатели, нельзя быть хорошим для всех! Ты на себя посмотри! У тебя же на каждого друга приходится по три врага, и разве это не тешило твоего самолюбия? Разве ты не говорил, что твои друзья пойдут за тобой…

— В огонь и воду и обратно, да, и это правда. И я ради них готов сделать то же самое.

От его прежнего воинственного настроя не осталось и следа. Он откинулся на спинку стула, и задумчиво улыбнулся.

— Ты лучше сядь, дочка. Нам с тобой надо серьезно поговорить!

Они присела на краешек стула, испуганно глядя на него.

— Отец, ты что… что ты задумал?

— Я вывел тебя из себя, но зато теперь я знаю очень многое из того, что хотел узнать. Ведь этот Питер сказал тебе, что ты ему нравишься!

— Он сделал больше, — сказала девушка. — Он сказал мне — и я хочу, чтобы весь свет знал об этом — он сказал, что любит меня; он любит меня; любит больше всего на свете. И это самое прекрасное, что когда-либо могло случиться со мной.

— Думаю, — проговорил мистер МакНэр, — ты права, дочка!

— Правда? Ты и в самом деле так считаешь?

— Мне кажется, что, возможно, я могу согласиться с тобой, — рассудительно сказал он, взвешивая каждое слово, — потому что, этот парень, Питер, и в самом деле возвратился домой из колледжа с головой, забитой книжными истинами, и не имея ни гроша за душой. А тут его ждало пришедшее в упадок, разоренное ранчо и куча долгов. И отец, пропащий человек, опустошенный — совсем, как и его ранчо. И что же он делает? Со стороны это выглядит так, как будто он собрался с силами и поднял хозяйство из руин. Сначала все мы лишь снисходительно посмеивались, а потом и призадумались. И очень скоро стало ясно, что у парня есть мозги. Глядя на него, все увидели, что, в конце концов, и не в ногах счастье. Правильно я говорю? Потому что жил он умом — и сердцем!

— Да, — согласилась девушка, улыбаясь сквозь слезы. — Милый Питер! Как он работал! Делал все, словно шутя! А помнишь…

— Какой глупый вид был у него, когда он смотрел на тебя и делал вид, что чинит мебель? Да уж, помню. Но я другое хочу сказать. Судя по всему, этот Питер и в самом деле парень умный, честный и порядочный — такой человек создан для того, чтобы иметь друзей, которые могли бы гордиться своей дружбой с ним.

— Да.

— И уж никак нельзя подумать, что такой парень мог добровольно отправиться в горы и связаться со старым Джарвиным. Но, видать, вынудили его к этому некие обстоятельства, оказавшиеся сильнее Питера.

— Нет, нет, нет! Он не мог! Не мог!

— И потом, даже связавшись с Джарвиным, он доказал всем, что может сражаться, как герой — и защищая не собственную жизнь и даже не лучшего друга, а презренного шулера и убийцу!

— Да! Да! Он всем доказал! — воскликнула Рут, и слезы благодарные слезы счастья покатились по её щекам.

— Очень хорошо, — повысил голос отец, — так почему же ты не выйдешь за него замуж?

— Боже мой! — прошептала Рут. — А ты не смеешься надо мной?

— Разве ты не моя дочка? — загремел МакНэр. — Разве ты мне чужая? Разве ты не моя кровиночка? Просто поразительно! Сидит дома и стонет, как больная кошка. И из-за чего? Потому что Питер — умный, добрый, скромный, отважный парень, и к тому же ещё меткий стрелок и просто красавец — потому что этот самый Питер во время же первой встречи произвел на тебя впечатление, и ты влюбилась в него с первого же взгляда, хоть у него и покалечены ноги. И вот теперь ты готова отступиться от своей любви только потому, что он, видите ли, не написал тебе!

— Папа… ведь он уехал, ни слова не сказав.

— Девочка моя, если в его жизни произошло нечто столь ужасное, что вынудило его податься в услужение к старому Джарвину, то как он мог приехать, чтобы объясниться с тобой?

— Но… ты хочешь сказать, что я могу написать ему?

— Рут, а разве в этой вашей дурацкой школе вас этому не учили?

— Но, если я напишу… о чем писать-то?

— О том, что ты любишь его, дурочка!

— Но папа!

— Конечно же, так ему и скажи! Скажи, что любишь его. Что ты плачешь, когда видишь строчки, написанные его рукой. Что не спишь по ночам, думая только о нем. Что ты готова целовать землю, по которой он ходит — и что он не должен отчитываться перед тобой за свои безумные поступки.

— Папа, папочка, но я же пообещала выйти замуж за Чарли.

— Чарли? А кто он такой? Не знаю, о ком ты говоришь. Уж не о том ли напыщенном юнце, сынке Энди Хейла, этого ничтожества?!

— Бог ты мой! Но ты же не был против нашей помолвки!

— Дурочка! Откуда же мне было знать, что ты сможешь полюбить настоящего человека, а не жалкую пародию на него?

— Решено, я напишу. Думаю…

— Но кому…

— Сначала Чарльзу.

— К черту Чарльза! Пусть прочитает об этом в газетах! Так будет лучше всего. Да и тебе тоже нечего валять дурака и терять время. Потому что теперь у тебя есть самое дорогое, что только может получить человек от жизни. Любовь. Цени же её, и она останется с тобой навсегда! Никаких писем. Ты сама поедешь к Питеру!

— К Питеру! Но папочка, я же умру от стыда!

— Ничего с тобой не случится! А если не поедешь сама, то тогда я сам отправлюсь к нему!

— Но ты не сделаешь этого!

— Ты плохо меня знаешь! Я говорю это на полном серьезе! Так что если ты, не дай Бог, откажешься, то я сам поеду вместо тебя, и там уж…

— Ну и что же ты там будешь делать?

— Встану на колени и буду умолять Питера, чтобы он приехал и женился и моей неразумной дочери, которая осталась дома и убивается по нему!