«Мне кажется, что у меня шея свернута…»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Мне кажется, что у меня шея свернута…»

В газете «Санкт-Петербургские Ведомости» от 7 июля 2001 года была напечатана небольшая статья. «В начале минувшего апреля петербуржцы и гости города, пересекавшие Дворцовую площадь, могли наблюдать необычную картину. На верхней площадке Александровской колонны виделись фигурки людей. Это были верхолазы, обследовавшие бронзового ангела. Снизу верхолазы казались маленькими гномами и своими кукольными размерами подчеркивали монументальность памятника.

Этим летом исполняется 167 лет со дня открытия Александровской колонны. Автором ее проекта, как известно, был Огюст Рикар де Монферран. Изображений архитектора, дошедших до нашего времени, немного, и все они наперечет. Но вот в 1979 году А. Л. Ротач и О. А. Чеканова, авторы книги «Монферран», вышедшей в серии «Зодчие нашего города», впервые опубликовали новый портрет архитектора, запечатленного на фоне Александровской колонны.

Это изображение вызвало немало вопросов. Да и сами авторы первой публикации отметили, что «облик Монферрана здесь несколько отличается от известных его изображений». Впрочем, это их не насторожило — как не насторожило и обилие высоких наград, которыми усыпана грудь «Монферрана».

Даже на черно-белой репродукции видно, что неизвестный одет в парадный мундир камергера, расшитый золотом, поверх которого накинута мантия с белым мальтийским крестом на левом плече. Мантия является знаком одеяния кавалера ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Через правое плечо пропущена андреевская лента, а на груди изображена звезда высшего российского ордена — ордена Святого Андрея Первозванного. На шее висит крест ордена Святого Георгия III степени; есть и другие награды.

Имел ли эти титулы и ордена Огюст Монферран? Архитектор не был камергером, а как не состоящий на русской военной службе не мог быть и кавалером ордена Святого Георгия. Также Монферран не мог быть кавалером высших российских орденов, которые жаловали чинам первых трех классов, — а он к моменту открытия Александровской колонны имел лишь чин коллежского советника VI класса по Табели о рангах.

Но если не Монферран — то кто?

В Российском государственном историческом архиве хранится фотография с неоконченного портрета работы Карла Брюллова, на котором запечатлен граф Юлий Помпеевич Литта. Черты лица и форма головы идентичны неизвестному на нашем портрете.

Биография Юлия Помпеевича крайне любопытна. Он родился в знатной миланской семье, семнадцатилетним юношей был записан в рыцари Мальтийского ордена. Несколько лет командовал галерой и совершал плавания в Средиземном море, приобретя репутацию опытного и смелого моряка. В 1789 году по приглашению Екатерины II Литта приехал в Петербург. За «храбрость, распорядительность и решительность», проявленные в ходе русско-шведской войны 1788–1790 годов, он был награжден орденом Св. Георгия III степени и золотой шпагой с надписью «За храбрость».

При Павле I Ю. П. Литта одно время состоял послом Мальтийского ордена при русском дворе. После принятия русского подданства император возвел его в графское достоинство, пожаловал ордена Св. Александра Невского и Св. Иоанна Иерусалимского…А в декабре 1825 года, будучи членом Государственного совета, Юлий Помпеевич поддержал притязания великого князя Николая Павловича на престол: «Вы одни можете нами повелевать…» После восшествия на трон Николай I пожаловал графу высшую российскую награду — орден Св. Андрея Первозванного, а также назначил старшим обер-камергером своего двора.

Итак, зафиксированные на портрете «Монферрана» ордена действительно принадлежали графу Литте. Но почему же Юлий Помпеевич запечатлен художником на фоне Александровской колонны? Ответ на этот вопрос найти несложно. В 1831 году граф был назначен председателем «Комиссии о построении Исаакиевского собора», отвечавшей и за установку колонны…»

Если появление портрета графа на Александрийском столпе вполне объяснимо, то странная развязка, последовавшая за его небывалым взлетом в России, ставит в тупик. Пожалуй, никто не имел такого влияния на государя, как этот бывший миланский аристократ. Ничтоже сумняшеся, он добился титула российского графа; а после женитьбы на графине Скавронской, которая, по словам современников, была «прекрасна собою» и имела «добрую душу и чувствительное сердце», перед ним распахнулись двери всех домов блистательного Петербурга. Позаботился Литта и о своих близких. Французские рыцари, его друзья, были назначены на высокие посты: де ла Хусайе — начальника канцелярии ордена, а де Витри — директора пенсионной палаты госпитальеров. Да и родной брат Юлия Помпеевича, папский нунций Лоренцо (или попросту Лаврентий), получил свою, не вполне понятную, но весьма доходную должность не без его участия.

Как ни странно, именно Лаврентий (поистине роковое имя для российской истории!) невольно оказался причиной политического краха своего брата. К такому выводу пришел Владимир Александрович Захаров — историк и литературовед, старший научный сотрудник МГИМО, автор более тридцати работ по истории госпитальеров, бывший сотрудник Посольства Суверенного Мальтийского ордена в Российской Федерации и, «до кучи», один из старейших участников Российского монархического движения.

В руки ученого случайно попали три письма, полученных Лоренцо Литтой в Петербурге. Первая записка, написанная на латыни от имени Папы, но без его личной подписи, была вполне невинной. Простая благодарность императору за то, что предоставил архиепископу Станиставу Сестренцевичу право носить кардинальское облачение.

Вторая, датированная 20 января 1799 года, тоже написана от имени Пия VI — и на ней тоже нет его подписи. Записка была направлена из некоего монастыря под Флоренцией. Озаглавлена она весьма таинственно — «Pro Memoria», и часть ее текста зашифрована. Впрочем, ученым удалось разобрать, что это не что иное, как советы нунцию Лаврентию об особой осторожности, которую следует применять в разговорах с Павлом I об Ордене.

Несмотря на то, что в обоих документах отсутствует подпись Его Святейшества (а также его печать), ученые никогда не сомневались — обе записки составлены лично Папой. Но стал ли писать их человек, который к этому моменту был настолько болен, что даже не вставал с постели? Владимир Захаров убежден: документы — дело рук архиепископа Одескальчи, флорентийского нунция, который неотлучно находился подле умирающего понтифика. Он никогда не был замечен в особых симпатиях к российскому приорству и абсолютно не одобрял решения о «снятии» Гомпеша: «Следовало не только полностью доказать предъявленные Великому Магистру обвинения, но также, прежде чем приступать к лишению его сана, необходимо было предъявить значительное количество доказательств его вины, а также иметь зрелость суждений и, кроме всего прочего, надо было получить согласие представителей всех «лангов». Та поспешность, с которой Российское Великое Приорство приступило к действию, которое могло совершаться исключительно по решению Апостольского Престола, не могла не удивить Его Святейшество… Следует отметить, что благородная решимость постоять за честь и достоинство Ордена вселила слишком большое усердие в души рыцарей, составляющих Российское Великое Приорство, и они, не удовлетворившись смещением настоящего Великого магистра и не дождавшись ответа Его Святейшества, провозгласили нового Великого магистра.

Подобное быстрое развитие событий не могло не опечалить душу Его Святейшества. Он убежден, что Его Величество Император Всероссийский, оказывая свое высочайшее покровительство Иерусалимскому Ордену и удовлетворяя просьбу рыцарей, составляющих Российское Великое Приорство, не имел в своих чистых помыслах ничего, кроме намерений защитить их права, подтвердить их полномочия и возродить былую мощь Ордена.

С другой стороны, Его Святейшество не может забыть о правах, принадлежащих Апостольскому Престолу на монашеские ордена, правах, возлагающих на него ответственность перед всем миром и в том числе перед членами Ордена, перед правителями государств, в которых находятся его члены, — ответственность за любое действие, ущемляющее права Святого Престола, или противное Уставу самого Ордена. Итак, будучи не в состоянии одобрить или, по меньшей мере, обойти молчанием все действия, совершаемые Российским Великим Приорством, Его Святейшество вынужден напомнить членам, его составляющим, о необходимости их подчинения Святому Престолу, от которого они зависят, согласно Уставу, а также настоятельно им указать, насколько они уклонились от Устава Ордена, как в случае с провозглашением Великим Магистром Его Императорского Величества… Они не должны также забывать о декрете Григория XIII от 1589 года, по которому было установлено, что впредь только Святому Престолу будет принадлежать право решать судьбу Великого магистра Ордена, сколь бы тяжелы ни были его поступки, и что по этому поводу не может быть никакой обиды… Исходя из этих соображений, Его Святейшество должен был бы передать священную истину своему высокому окружению, если бы он санкционировал акции, предпринятые недавно Великим Приорством Российским».

Была и третья записка, датированная 16 марта 1799 года. Ее флорентийский нунций тоже отправил Лоренцо Литте, якобы по указанию Папы: «В довершение к тому, что Великий магистр Гомпеш незаконно был низвергнут из сана, новым Великим магистром Ордена был провозглашен Российский Император… Апостолические постановления оставляют за Святым Престолом исключительное право судить о личности Великого магистра, равно как и определять статус Ордена, в котором устанавливаются точные и неизменные правила, касающиеся избрания предстоятелей Ордена, изменить которые может только Папа».

Историк убежден — папа не имел ровным счетом никакого отношения к этому документу. Как, впрочем, и к двум предыдущим — водоворот интриг, закрутившихся вокруг русского императора, был вполне способен исторгнуть из недр своих провокацию и не такого масштаба. Но в России не стали подвергать «папские» послания экспертизе. Содержание пакета стало известно канцлеру Безбородко намного раньше, чем он попал к адресату. Есть сведения, что пакет вскрыли еще в Вене, — во всяком случае, в Петербург он попал с надломанной печатью. Скорее всего, о содержании бумаг здесь уже знали. Тридцатипятилетний граф Федор Васильевич Ростопчин, директор коллегии иностранных дел и великий канцлер Мальтийского ордена не замедлил доложить обо всем Павлу. Рассказ изобиловал зловещими подробностями — мол, братья Литта злоупотребляли интересами Ордена, использовали его в корыстных целях, возводили препоны на пути к утверждению католичества в России… Император впал в ярость. 18 апреля 1799 года Лоренцо Литта лишается должности главного капеллана, а еще через двадцать дней его высылают из России. В тот же день, 9 мая, Павел I подписал указ, по которому все решения католической церкви в России могут приниматься «…без всякого постороннего влияния папских булл и посланий, кои, тем менее, считаем Мы нужными, что самая власть, от коей они проистекают, по настоящему положению обстоятельств, пребывает в не действии». 19 мая нунциатура была ликвидирована.

Лишенному звания Джулио Литте также было предписано покинуть столицу. Вместо него лейтенантом Великого магистра назначили графа Салтыкова, а великим канцлером Ордена — Ростопчина. Ставленник последнего, Сестренцевич стал великим капелланом Державного Ордена вместо Лоренцо Литты. Современники отмечают, что митрополит успел-таки у отъезжающего нунция купить роскошное епископское облачение, в котором и стал служить в Приоратском храме Святого Иоанна Иерусалимского…

…В начале марта 1801 года граф Федор Ростопчин получил от Павла депешу: «Вы мне нужны. Приезжайте немедленно. Павел». Ростопчин, не медля, отправился в путь, но застал государя уже мертвым…

Михаил Илларионович Кутузов, будущий командующий русской армией во время Отечественной войны 1812 года, рассказывал графу Ланжерону: «Мы сидели 11 марта вечером за ужином у Императора. Нас было двадцать человек за столом. Он был очень весел и много шутил с моей старший дочерью, придворной фрейлиной. После ужина он беседовал со мной. Посмотрев в зеркало, которое неверно показывало, он, смеясь, сказал: „Удивительное зеркало, когда я смотрюсь в него, мне кажется, что у меня шея свернута…“»

Ланжерон отразил эту историю в своих записках. Быль это или небыль, в общем-то, неважно. То й же ночью Павел был убит группой заговорщиков — в том самом замке, который был задуман им как неприступный бастион. Комической гримасой судьбы стало участие в заговоре многих кавалеров Мальтийского ордена.

После смерти императора российский Орден иоаннитов стал не более чем бутафорией. Александр I, видимо, вдоволь наигравшийся «в рыцарей» в детстве, решил освободиться от двусмысленного альянса сана Великого магистра с титулом русского государя. Уже на четвертый день после коронации сын Павла I, всю жизнь смертельно боявшийся отца и им же посвященный в рыцари, объявил, что «в знак доброжелательства и особого благоволения» принимает госпитальеров под свое покровительство, но отказывается быть их главой: «первый подвиг Нашего покровительства будет содействие к избранию нового Великого магистра, достойного предводительствовать Орденом и восстановить оный в древнее его состояние».

Мальтийский крест исчез из российского герба. А в 1817-м было высочайше объявлено, что «после смерти командоров Ордена Св. Иоанна Иерусалимского наследники их не наследуют звания командоров ордена и не носят знаков Ордена, по тому уважению, что Орден в Российской Империи более не существует». Победивший самого Бонапарта император не предпринимал никаких шагов, чтобы вернуть Мальту (на которой с 1800 года хозяйничали англичане) иоаннитам. Они вновь превратились в странствующих рыцарей, скитающихся по европейским дворам…

Что же касается Великого магистра — на этот пост оба Великие Российские Приорства выдвинули четырех кандидатов. Свой выбор новый папа Пий VII остановил на никому не известном итальянском командоре Фра Томмази. Капитул Ордена, который собрался уже не в Санкт-Петербурге, а в Мессине, признал этот акт законным и постановил отправить Томмази священные регалии и архивы Ордена.

А рыцарские увлечения Павла так и остались в истории: для кого-то сюжетом шуток и анекдотов, для кого-то — поводом для восхищения гениальностью реформатора, недопонятого своей эпохой. Даже его сын — Николай I, сделавшись Императором, никак не мог взять в толк, почему его отец, будучи православным Государем, был провозглашен Гроссмейстером католического Ордена. Известный русский дипломат, барон Филипп Иванович Брюннов, объяснял ему, что «новый Великий магистр смотрел на это учреждение как на послушничество, в котором дворянство всех европейских государств должно было почерпнуть чувства чести и верности, необходимые для того, чтобы противиться воцарению идеи равенства, которое уже готово было охватить все слои общества».

Разумеется, Павел опасался свободомыслия. Хорошо понимал он и стратегическую значимость острова Мальта. Те м не менее, вряд ли это объяснение можно считать единственно верным. Ибо главным советчиком Павла была-таки христианская совесть. Он оказался единственным, кто протянул руку помощи тонущему католическому Ордену. Это была рука православного — но можно ли обвинять за это ее владельца? И стоит ли?

Вот что написал старейший историк Мальтийского ордена граф Мишель де Пьерредон: «Мы должны от всего сердца воздать дань той роли, какую сыграл Император в то время, когда он держал под контролем большую часть Ордена, не открыв кредита для его памяти, которая имеет точное определение. И хотя его избрание произошло не по всем правилам, статутам и законам Ордена, оно было безоговорочно признано. С позиций самого Ордена, следует сказать по правде, что, после падения Мальты, Орден нашел пристанище в Санкт-Петербурге с уцелевшими членами Ордена и, вне всякого сомнения, благодаря этому Орден избежал полного уничтожения. И за это Орден обязан ему благодарностью».

Ну а новые следы пребывания в России Ордена Святого Иоанна Иерусалимского обнаруживаются до сих пор. Не так давно литературовед Михаил Сафонов обнародовал новую версию причин дуэли Александра Сергеевича Пушкина. Разгадку исследователь обнаружил в печально известном пасквиле, который был отправлен поэту незадолго до гибели. Переводя текст, написанный на французском, ученый обнаружил, что его автор, несомненно, был человеком русским, поскольку сочинял по русским калькам. Это исключило из круга подозреваемых в авторстве письма иностранца Геккерена — и отвело подозрения в неверности от жены поэта, красавицы Натали. В трактовке Сафонова Пушкин назван не магистром ордена Рогоносцев, а магистром ордена неверных супругов — стало быть, сочинитель пасквиля имеет в виду ветреность самого поэта, а не его жены.

Но главное, что обнаружил ученый, — автор, подобно незабвенной Джоан Роулинг, неплохо знал терминологию мальтийцев. Что ж, разгадка этой тайны еще впереди.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.