«Губерния Российской империи»

«Губерния Российской империи»

Любителям послушать новости или сегодняшние хроники происшествий наверняка хорошо знакомо название «Институт Склифосовского». Москвичи, попавшие в серьезные передряги, частенько оказываются в его больничных палатах. А многие ли знают, что зародилось это известное учреждение, как… странноприимный дом, подобный традиционным госпиталям, повсеместно открываемым в местах пребывания членов Ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Да, не удивляйтесь, заложил его сын знаменитого петровского боярина, военачальника и дипломата Бориса Петровича Шереметьева. Так он продолжил дело отца, с которого начинались российско-мальтийские связи…

В конце XVII века вступивший на престол молодой русский царь Петр Алексеевич во главе Великого посольства колесил по Европе. Задумавший большие перемены на Руси, государь знакомился с традициями и бытом стран — законодательниц моды и прогресса. Но была у Петра I еще одна цель — влить свежую воинственную кровь в Антитурецкую лигу, в которую Россия вступила, однако застала ее в полусонном состоянии. Остров Мальта — общепризнанный центр борьбы с Османской империей представлял особенный интерес. Туда-то и отправился после посещения Рима боярин Шереметьев вроде бы по личной инициативе. Во всяком случае, в царской грамоте, которая была при нем, значилось, что следует он в Италию и на Мальту по «охоте его». Сам боярин подчеркивал, что отправился в Рим поклониться мощам апостолов Петра и Павла, даровавшим России победу над турками. Мальта же привлекла его желанием «большую себе к воинской способности восприять охоту». Переводя на современный язык, поучиться у рыцарей воинскому искусству.

Но все же главной, хоть и не явной, его задачей была целенаправленная дипломатия. Ведь у России с Оттоманской империей были свои счеты. И наместник Вятский и ближний боярин Петра I имел поручение прощупать настроения Рима перед приездом туда русского Великого посольства. Очень важно было сблизить позиции в «турецком вопросе» российского государя и главы католической церкви. Тот, как и раньше, мог способствовать объединению европейских стран против угрозы с Востока. Порученец Петра I имел для этих целей соответствующие царевы грамоты для папы и Великого магистра ордена госпитальеров. Такие же Петровы посланцы, с намерением заново сплотить партнеров по Антитурецкой лиге, разъехались по Европе и старались взрыхлить боевую почву при дворах в Лондоне, Вене, Праге, Кенигсберге…

На приеме у Его святейшества Иннокентия XII речь Шереметьева и беседы с присутствующими были столь дипломатичны, что сложилось впечатление, будто Борис Петрович признает папу главой Вселенской церкви и сам готов перейти в католическую веру. А посол госпитальеров при папском дворе, сообщая Великому магистру о предстоящем визите боярина, назвал его родственником царя, главнокомандующим войсками, которого милостиво принял Святой отец. К тому времени сорокапятилетний Борис Петрович уже действительно был признанным военачальником, успешно действовавшим в различных кампаниях, включая Крымские походы в 1687–1689 годах.

Нынешний европейский вояж боярина хоть и не мог сравниться с Великим посольством самого Петра I, но тоже проходил весьма внушительно. В его свите было не менее пятнадцати сопровождающих. В Австрии российского вельможу принимал император Леопольд, в Польше — король Август II… Авторитетнейший историк XIX–XX веков, ученый корреспондент Императорской академии наук в Риме, основатель и первый председатель Русского исторического общества в Праге, профессор Евгений Шмурло в своем исследовании о поездке Шереметьева на Мальту писал: «Появлению Шереметьева в Европе современники придавали несомненный политический характер, тем более что сам он, своим поведением, не только не оспаривал такого представления, но, сознательно или бессознательно, давал повод думать, что поездка его предпринята неспроста».

Приезд сановного вельможи из близкого окружения русского царя для чиновников Мальтийского ордена тоже не был рядовым событием. Об этом говорит торжественный церемониал встречи и готовность Великого магистра немедленно приступить к переговорам. Доставила Бориса Петровича Шереметьева на остров галера адмирала мальтийского флота Спинола. Когда судно пришвартовалось в порту Валетты, невзирая на глубокую ночь, с форта Сент-Эльмо его приветствовали оглушительным пушечным салютом. По трапу и до поджидавшей гостя кареты с гербом Великого магистра Раймона де Переллоса его несли в богатом, расписном паланкине. Сам хозяин кареты уже ждал русского посланника. Однако от ночной аудиенции уставший вельможа отказался, сославшись на плохое самочувствие.

Непривычного к морским путешествиям Шереметьева элементарно укачало. Та к что он не покидал предоставленной ему резиденции и весь следующий день. Его встреча с великим магистром произошла только 14 мая. Борис Петрович вручил Раймону де Переллосу грамоту Петра I, призывающую Орден к сближению с Россией в борьбе против общего врага. «Завоевав Казы-Кермень и Азов, — указывалось в документе, — заключив союз с цесарем, королем Польским и республикой Венецейской в целях на тех неприятелей, Турского султана и хана Крымского, войска наши с разных стран водяным и сухим путем войною посылать и государства и юрты их наступательно воевать», мы надеемся, что «по сему нашему объявлению, тот случай в сие удобное время и вас, славных кавалеров, против тех неприятелей наипаче прежнего охотных сотворит»…

Эта дипломатическая победа по своей значимости не уступала боевой. Орден в лице России увидел столь могущественного союзника, что великий магистр даже посчитал необходимым расширить программу чествований ее представителя. Теперь во время осмотра мальтийских укреплений Шереметьева каждый раз встречал салют. Даже посадка его на корабль служила поводом для артиллерийских выстрелов. Под гром почетной канонады посланца далекой северной страны перевозили от форта к форту, провели ему экскурсию по госпиталю. На воскресной торжественной обедне в соборе Святого Иоанна он был посажен на почетное епископское место. Не было отбоя от посетителей и в самой резиденции Шереметьева. Поприветствовать посланца посчитали необходимым почти все члены Генерального капитула и многие рыцари. В день отъезда с Мальты российский подданный Борис Петрович был пожалован в кавалеры Мальтийского ордена. Ему вручили золотой крест с бриллиантами и грамоту на право его ношения. В честь нового рыцаря был дан парадный обед, на котором он сидел по правую руку от великого магистра.

Обласканный и довольный результатами визита вельможный дипломат отбыл с острова в сопровождении двух боевых галер. Ночью за ним погнались пираты, но, слава богу, все обошлось. Во время второй аудиенции у папы римского Шереметьев выглядел вальяжно и независимо, и на деликатный вопрос ответил, что даже не думал переходить в католичество. Поступок такой, впрочем, был вполне ожидаем. Например, сопровождавший боярина будущий архангельский вице-губернатор Алексей Курбатов тайно новую веру принял. Однако даже в наши дни две крупнейшие церкви — православная и католическая — все никак не могут договориться о встрече своих высших иерархов. А уж тогда патриарх Московский и всея Руси Адриан, боровшийся против проникающего влияния Запада в русскую жизнь, осудил ватиканские встречи Шереметьева. Но с приближенным молодого Петра, который сам внедрял немецкие обычаи, он поделать ничего не мог. А вот дьякону Петру Артемьеву, который писал «Записку» о путешествии Шереметьева, на орехи досталось. Его расстригли и сослали в Соловецкий монастырь.

Впрочем, начавшаяся Северная война уже перебросила Шереметьева на другой фронт. Но Большим крестом Ордена госпитальеров первый в России мальтийский рыцарь и его наследники безмерно гордились. Умер он в 1719 году, занимаясь в Москве в последние годы, согласно новому статусу, благотворительными деяниями. Кстати, его сын отредактировал и издал в 1773 году дневник опального дьякона под названием «Записки путешествия генерал-фельдмаршала российских войск тайного советника и кавалера мальтийского, Святого Апостола Андрея, Белого Орла и прусского ордена графа Б. П. Шереметьева».

Был еще один, менее официальный первопроходец российско-мальтийских связей. Стольник (придворный чин на Руси в XIII–XVII веках) Петр Андреевич Толстой побывал на рыцарском острове почти за год до приезда туда Шереметьева. Собрав немало сведений о Мальте и ее хозяевах, он собственной рукой подробно описал свое путешествие. Рукопись также была опубликована в журнале «Русский архив», правда, почти два века спустя, в 1888 году.

Толстой служил еще при царях Алексее Михайловиче и Федоре Алексеевиче. Он стал одним из преданных сторонников реформ молодого Петра, и, хотя был уже в достаточно почтенном возрасте, был отправлен вместе с тридцатью семью другими отпрысками знатных русских семей в Европу для изучения военного и морского дела. Впоследствии первый из графов Толстых стал постоянным посланником России в Константинополе, умело исполнял и другие особые поручения государя.

В отличие от шереметьевского, двухнедельное пребывание Толстого на Мальте не было обставлено торжественностью и шиком. Но фортификации он детально изучил, и они произвели на стольника своей добротностью и умелым построением большое впечатление. Был граф удостоен и краткой аудиенции великого магистра. В дневнике напишет, что Раймон де Переллос «принял его радушно, снял шляпу и, поклонившись, говорил: я-де себе почитаю за великое счастье, что ты-де, великого государя человек, из дальних краев приехал видеть охотою мое малое владетельство, мальтийский остров». Толстой также немало беседовал с рыцарями (во время европейского вояжа он неплохо выучил итальянский язык), побывал в госпитале, с огромным интересом осмотрел форты Большой гавани. «Мальта, — напишет он, — сделана предивною фортификациею и с такими крепостями от моря и от земли, что уму человеческому непостижимо».

Однако первые попытки установления прямых русско-мальтийских отношений не помогли Петру I в осуществлении далеко идущих замыслов. Мы уже упоминали о Карловицком конгрессе, на котором союзники по Антитурецкой лиге заключили с Османской империей сепаратный мирный договор. И Россия была вынуждена на время оставить борьбу за выход к Черному морю. Впрочем, ей в тот период с лихвой хватало забот на развернувшейся Северной войне. Та к радужно начавшиеся контакты России с Мальтой тут же оборвались почти на полвека. Те м не менее, почти все западные летописцы истории Ордена госпитальеров характеризуют визит Шереметьева на Мальту как явный факт экспансионистской направленности политики русского царизма в Средиземном море. Правда, никто даже не упоминает хотя бы о возможности ее реального проведения. Ведь до самой второй половины XVIII века у России не было кораблей, способных отправиться в Средиземное море, а тем более развернуть там эффективные военные действия. Но мода обвинять или хотя бы подозревать Россию во всех смертных грехах, видимо, зародилась еще в те времена.

Более-менее постоянный характер связи Российской империи и Мальтийского ордена стали приобретать только в царствование Екатерины II. В Национальной библиотеке республики Мальта, которая обладает самым полным собранием документов и книг по истории Ордена, есть удивительный архивный экспонат. Там, кстати, в отличие от наших библиотек, вы абсолютно легко, просто предъявив паспорт, можете получить любой, даже самый древний манускрипт. Та к вот, хранится в библиотеке письмо императрицы Екатерины II к Великому магистру Пинто от 30 июня 1762 года: «Преимущественнейший господин, мы не можем обойтись Вашему Преимуществу через сию нотификацию учинить, каким образом мы праведным и непостижимым Божьим руковождением по единодушного всего нашего российского народа желанию 28 сего месяца на Всероссийский Императорский престол щастливо вступили и правительство сей Империи к общей радости верных наших подданных восприяли». То есть написано оно было через два дня после захвата Екатериной власти. Такое значение новая государыня придавала всему тому, что может помочь России в непримиримой борьбе с Турцией.

Мальтийский архипелаг находится почти в самом центре Средиземноморья — примерно в ста километрах к югу от Сицилии и в двухстах — от побережья Северной Африки. Стратегическое положение острова, служащего первым барьером на пути потенциального агрессора, вполне устраивает и Европу. Ей очень важно не потерять влияния на него, а также не допустить заигрывания с Россией. Все крупные государства — Англия, Франция, Испания, Австрия и другие — к концу XIII века имели на острове дипломатические представительства, причем на уровне послов.

Особенно старалась Франция, чьи корни в Мальтийском ордене были самыми могучими и разветвленными. Как правило, все французские монархи становились протекторами Ордена. Людовик XV, например, даровал рыцарям право жить во Франции. При этом им не только дозволялось служить во французской армии и флоте, но они освобождались от всех налогов, которые вынуждены были платить проживающие в стране иностранцы. Орденский капитул, конечно, не мог не ценить такой «режим наибольшего благоприятствования» для своих рыцарей. Но его благодарность, вполне вписывающуюся в рамки политеса, вряд ли можно считать адекватной. Гурман Людовик XV регулярно получал от Великого магистра сладкие подарки — конфеты из апельсинового сока, а также по два охотничьих сокола в год. Ящики с цитрусовыми посылались и для женской половины царствующей семьи — королевы и дочери.

Париж, напротив, старался держать руку на пульсе серьезной политики и обостренно воспринимал все перипетии дипломатической возни вокруг Мальты. Серьезную тревогу вызвали во Франции настойчивые слухи из Неаполя после визита туда австрийского императора Иосифа II. Распространялись сведения о том, что Королевство обеих Сицилий уступило свои права на Мальту Екатерине II. Об этом, якобы, свидетельствует соглашение между Неаполем и Санкт-Петербургом. Великий магистр Роган назвал эти слухи измышлениями, что, собственно, и было в действительности. Но кто-то же эту «дезу» намеренно запустил, видимо, рассчитывая ухудшить и без того не лучшие сицилийско-мальтийские отношения.

Трения между ними начались еще с того времени, когда госпитальеры перебазировались на остров. Суть заключалась в том, что Неаполь считал своим неотъемлемым правом выдвигать своих людей в орденские архиепископы и другие высокие ранги священнослужителей. Святой престол против этого не возражал. Но великие магистры всегда хотели выступать в роли котов, которые гуляют сами по себе. Самостоятельность глав Ордена, в свою очередь, не очень приходилась по душе папской курии, и она подсадила на остров инквизитора. Тот, создав целую сеть информаторов, держал «под колпаком» весь повседневный быт госпитальеров, сообщая обо всем, вызывающем подозрение, в Рим. Оттуда же, напротив, орденский посол слал депеши на Мальту, что обитающих в Италии рыцарей настраивают против великого магистра…

Вот такие, вполне обыденные интриги для любых стран, времен и эпох, только меняй имена да подставляй года. Свою лепту решила внести и Австрия, также не равнодушная к острову раздора. Министр иностранных дел империи Кауниц менторским тоном выговорил послу Мальтийского ордена в Польше герцогу Саграмозо: «Я рекомендую вам передать Великому магистру, что он должен серьезно заняться делами и навести порядок в своем доме, исправив все упущения и злоупотребления, которые так действуют на дух и обычаи рыцарей, если, конечно, он не хочет заставить нас самих провести реформы на Мальте по нашему собственному усмотрению». Однако магистру, постепенно терявшему абсолютную власть, хватало забот, чтобы лавировать между внутренними группировками, которые лоббировали интересы той или иной страны…

Вообще, читая книги об этом самом крупном рыцарском Ордене, порой узнаешь удивительные вещи. И пусть они отнюдь не судьбоносные в истории братства, просто невозможно не поделиться ими со своими читателями. Та к вот, пытаясь хоть немного разобраться в историях интриганства, я прочла фамилию руководителя «профранцузской фракции» командора Доломье. Полное его имя — Дьёдонне Сильвен Ги Танкред де Грате де Доломье. У меня отец — геолог, доктор геолого-минералогических наук. Но даже школьникам, кто хоть когда-нибудь интересовался геологией или минералогией, известно название «доломиты» — есть такие горные минералы. Та к вот, происходит оно, оказывается, от фамилии Доломье. Человек, записанный в Орден в двухлетнем возрасте, в доме которого потом нередко собирались орденские «франкофилы», был в молодости дуэлянтом и повесой, а стал «по совместительству» с рыцарством ученым с мировым именем. Любовь к геологической науке привил ему сам герцог де Ларошфуко. Госпитальер, начавший познавать физику и химию в военном госпитале, изучал вулканы на Сицилии и в Португалии, открыл доломиты и классифицировал песчаники; он также входил в группу ученых, сопровождавших Наполеона в египетском походе. При этом рыцарских обязанностей с него никто не снимал…

Несмотря на то, что Орден переживал не самые лучшие свои времена и, по сути, слава его клонилась к упадку, претендентов на взаимную мальтийскую любовь было немало. Дружба с Мальтой расширяла возможности контроля над всеми средиземноморскими морскими передвижениями, не только военными, но и торговыми. Остров был очень удобен для пополнения запасов судов, курсирующих по Средиземному морю. Этим активно снова начала пользоваться Великобритания. Английские военные корабли на Мальте принимали радушно, хотя после конфискации Генрихом VIII земельных владений госпитальеров в Англии их отношения дружескими назвать было нельзя. Но Великобритания уже была к тому времени крупнейшей колониальной державой в Азии. Поэтому свои позиции на Средиземном море и Ближнем Востоке она старалась постоянно укреплять. И не в ее интересах было продвижение в этом регионе такого грозного соперника, как Россия, что, кстати, и стало там целью английской внешней политики на многие годы вперед.

Великий магистр Роган, который даже воссоздал в Ордене в 1783 году англо-баварский «язык», правда, рассчитывал на то, что новый монарх Георг III вернет ему хотя бы часть конфискованных командорств. Этого не случилось, и взаимопонимание разладилось до такой степени, что когда британские колонии уже в Северной Америке отстаивали свою независимость, многие мальтийские рыцари отправились за океан, чтобы помочь отнюдь не английской короне. Но это уже, как говорится, другая история, а мы вернемся к отношениям мальтийско-российским.

Перед Россией в очередной раз стояла угроза войны с Турцией. Екатерининский посланник в Вене князь Голицын получил в 1764 году от государыни задание подыскать среди опытных корабелов — мальтийских рыцарей — фигуру, умелую не только в ведении морских баталий, но и в постройке галер. Совершенствоваться в морском деле были направлены на Мальту и несколько русских офицеров. Около трех лет прослужили они на орденских военных кораблях и добились изрядных успехов. Некоторые из них даже были назначены капитанами кораблей в составе эскадры адмирала Григория Андреевича Спиридова. Это соединение, как и три другие российские эскадры, вошло в Средиземное море, когда началась русско-турецкая война 1768–1774 годов.

В нашем повествовании эта тема, конечно, косвенная, но не удержусь напомнить о блестящей победе россиян при Чесме 24–26 июня 1770 года, памятник которой вы можете увидеть в Пушкине (бывшем Царском Селе) под Санкт-Петербургом. Русские корабли, далеко не лучшие в мире в ту пору, сокрушили и, практически, уничтожили турецкий флот, заблокировав вход в Дарданеллы. Вот как зафиксированы те далекие события в знаменитом «Курсе русской истории» Василия Ключевского: «Много мы каши заварили, кому-то вкусно будет», — раздумчиво писала она (Екатерина II. — Е. М.) через полгода, когда война разгоралась. Но набегавшее раздумье разгоняли такие лихие головы, как братья Орловы, умевшие только решаться, а не думать.

На одном из первых заседаний совета, собиравшегося по делам войны под председательством императрицы, Григорий Орлов, которого Екатерина представляла Фридриху II героем, подобным древним римлянам лучших времен республики, предложил отправить экспедицию в Средиземное море. Немного спустя брат его Алексей, долечивавшийся в Италии, где его и прихватил Спиридов, указал и прямую цель экспедиции: если ехать, так уж ехать до Константинополя и «освободить всех православных от ига тяжкого, а их неверных магометан, по слову Петра Великого, согнать в поле и в степи пустые и песчаные, на прежние их жилища». Он сам напросился быть руководителем восстания турецких христиан. Нужно было иметь много веры в провидение, чтобы послать на такое дело в обход чуть не всей Европы флот, который сама Екатерина четыре года назад признала никуда не годным. И флот спешил оправдать отзыв. Едва эскадра, отплывшая из Кронштадта (июль 1769 года) под командой Спиридова, вступила в открытое море, один корабль новейшей постройки оказался не способным к дальнейшему плаванию.

Русские послы в Дании и Англии, осматривавшие проходившую эскадру, были поражены невежеством офицеров, недостатком хороших матросов, множеством больных, унынием всего экипажа. Эскадра двигалась медленно. Екатерина выходила из себя от нетерпения и просила Спиридова ради бога не мешкать, собрать силы душевные и не посрамить ее перед целым светом. Из пятнадцати больших и малых судов эскадры до Средиземного моря добралось только восемь. Когда Алексей Орлов осмотрел их в Ливорно, у него волосы поднялись дыбом, а сердце облилось кровью: ни провианта, ни денег, ни врачей, ни сведущих офицеров, и «если бы все службы, — доносил он императрице, — были в таком порядке и незнании, как эта морская, то беднейшее было бы наше Отечество».

С незначительным русским отрядом Орлов быстро поднял Морею, но не мог дать повстанцам прочного боевого устройства и, потерпев неудачу от подошедшего турецкого войска, бросил греков на произвол судьбы. Екатерина одобрила все его действия. Соединившись с подошедшей между тем другой эскадрой, Эльфингстона, Орлов погнался за турецким флотом и в Хиосском проливе близ крепостцы Чесме настиг армаду, по числу кораблей больше чем вдвое сильнее русского флота. Смельчак испугался, увидев «оное сооружение», но ужас положения вдохнул отчаянную отвагу, сообщившуюся и всему экипажу, «пасть или истребить неприятел».

После четырехчасового боя, когда вслед за русским «Евстафием» взлетел на воздух и подожженный им турецкий адмиральский корабль, турки укрылись в Чесменскую бухту (24 июня 1770 года). Через день в лунную ночь русские пустили брандеры (корабли-смертники, набитые бочками с порохом, смолой и зажигательными снарядами), и к утру скученный в бухте турецкий флот был сожжен. Еще в 1768 году по поводу только что предпринятой морейской экспедиции Екатерина писала одному своему послу: «Если богу угодно, увидишь чудеса». И чудеса уже начались, одно было налицо: в Архипелаге нашелся флот хуже русского, а об этом русском флоте сам Орлов писал из Ливорно, что, «если б мы не с турками имели дело, всех бы легко передавили». Но Орлову не удалось завершить кампанию, прорваться через Дарданеллы к Константинополю и вернуться домой Черным морем, как было предположено. За удивительными морскими победами на Архипелаге следовали такие же сухопутные в Бессарабии на Ларге и Кагуле…

Россия в той войне действовала в союзе с Англией и Данией. Но так называемые державы бурбонского двора — Испания, Франция и Королевство обеих Сицилий — отнюдь не обрадовались (кто бы сомневался?) присутствию в непосредственной близости русского военного флота и по возможности старались препятствовать достижению поставленных перед ним целей. В частности, они старались не допустить возможности России «разыграть мальтийскую карту», хотя Мальта и не считалась «козырной» в колоде стоящих перед русскими стратегических задач в Средиземноморье. Но многие историки утверждают, что именно там Россия желала разместить свою военно-морскую базу. В дипломатических хитросплетениях, конечно, не так просто разобраться. И при Павле I, особо пристрастном ко всему, что связано с Орденом госпитальеров, такой вопрос возникал. Но нет ни одного документального свидетельства, что такая цель ставилась в годы правления его матери.

Во время русско-турецкой войны российский флот базировался в Эгейском море на острове Парос, чтобы держать под контролем вотчину своего врага — Восточное Средиземноморье. И когда на Государственном совете в ноябре 1770 года граф Алексей Орлов докладывал об итогах первых двух лет войны, он подчеркивал выгодное положение не Мальты, а именно островов Греческого архипелага, с которых «можно получать все пропитание». Более того, через несколько месяцев, в том же Государственном совете, при обсуждении условий заключения мира с Турцией Орлов категорично выступил против желания Екатерины II приобрести в собственность России один из островов архипелага в качестве базы для военного флота. Он аргументировал это тем, что «из-за него продолжится война с турками и Россия вовлечется в распри с христианскими государствами. Причем, в архипелаге нет острова, гавань которого не требовала бы сильных укреплений и средств для его удержания. Укрепления эти будут стоить больших денег, которые не возродятся торговлею, ибо торговля так же выгодно может производиться Черным морем в Константинополь». Императрица ответила, что «приобрести остров она желает более для того, чтобы турки всегда имели перед глазами доказательство полученных Россиею над нею преимуществ и потому были бы умереннее в своем поведении относительно ее. С другой стороны — для восстановления нашей торговли там и также для доставления пользы нашему мореплаванию. Однако она не хочет, чтобы эти ее желания были препятствием к заключению мира».

Увы, Россия так и не стала обладательницей территории ни в Эгейском, ни в Средиземном морях. Екатерина даже серьезно намеревалась воплотить свою идею в жизнь и искала поддержки в этом других государей. В русско-турецкой войне еще не была поставлена точка. И 19 января 1771 года она обратилась к прусскому королю Фридриху II: «Остров, требуемый мною в Архипелаге, будет только складочным местом для русской торговли. Я вовсе не требую такого острова, который бы один мог равняться целому государству, как, например, Кипр или Кандия, ни даже столь значительного, как Родос. Я думаю, что Архипелаг, Италия и Константинополь даже выиграют от этого склада северных произведений, которые они могут получить из первых рук и, следовательно, дешевле». Ее поддерживал и боевой адмирал Спиридов, чьи корабли уже базировались на Паросе. Правда, его рассуждения, возможно, в преддверии мира, были совсем не адмиральские. «Ежели бы, — писал адмирал, — англичанам или французам сей остров с портом Аузою и Антипаросом продать, то б, хотя и имеют они у себя в Мидетерании свои порты, не один миллион червонных с радостью бы дали».

Впоследствии вопрос о передаче России одного из островов Греческого архипелага все же ставился на мирных переговорах с турками. Однако, вполне ожидаемо, натолкнулся на яростное сопротивление и, в итоге, с повестки дня был снят…

Но еще задолго до объявления мира Россия продуманно выстраивала против врага «второй фронт», дипломатический. На одном из кораблей эскадры адмирала Спиридова, вошедшей в Средиземное море, находился человек, державшийся особняком и к экипажу отношения не имевший. Происходил он из древней венецианской знати, но находился на службе в Министерстве иностранных дел Российской империи. Это был маркиз Кавалькабо, ставший с января 1770 года первым российским поверенным в делах на Мальте. От «первоприсутствующего в Коллегии иностранных дел» графа Никиты Ивановича Панина он получил подробные инструкции, в которых были даны указания «вручить Гроссмейстеру (Великому магистру) два письма Императрицы и стараться склонить его к вооруженному содействию России против Турции, выставляя на вид, что Орден Святого Иоанна Иерусалимского в самых обетах своих объявил постоянную войну неверным».

Легко, конечно, сказать «склонить». И Никита Иванович, и сама Екатерина II хорошо понимали, какая это непростая задача. «Языки, состоящие из подданных Бурбонских домов, — инструктировал далее Панин, — потребуют осмотрительности с вашей стороны. Вы разъясните им со всей осторожностью истинные причины войны, представляя их лишь временным настроением их двора, увлеченных Министром (французским руководителем МИД герцогом Шуазелем. — Е. М.), действующим так из личных видов и, может быть, принужденным так действовать, чтобы стать необходимым. Вы заметите при том, что большое расстояние, разделяющее оба государства, делает невозможным какие-либо непосредственные столкновения между ними, и что Франция, в прежних войнах Турции со своими естественными и исконными врагами, держала себя с приличными для такой нации достоинством и деликатностью…»

16 января 1770 года маркиз Кавалькабо вручил Великому магистру Маноэлю (Эммануилу) Пинто де Фонсека свои «верительные грамоты» — два письма российской императрицы. В одном из них Екатерина выражала благодарность Гроссмейстеру за радушие, что было оказано ее морским офицерам, посланным на обучение. Во втором — просила оказать такой же благосклонный прием прибывшей эскадре и маркизу Кавалькабо. Россия со своей стороны будет за это помогать Ордену в его экспедициях. И хотя Пинто был португальцем, а не французом, от которых граф Панин опасался противодействия, расчет русских дипломатов все-таки не оправдался.

Великий магистр созвал капитул, чтобы изложить ему предложения русской императрицы. А тот, в свою очередь, назначил для подробного рассмотрения специальную комиссию. Намеренно так произошло или нет, но возглавил ее явно не симпатизирующий России вице-канцлер Магаленц. Не прошло и суток, как Пинто получил от него, а затем вручил российскому поверенному весьма дипломатичное ответное послание Екатерине II. Из него ясно следовало, что Орден в военных экспедициях против Турции Россию поддерживать не будет. «Если бы нам можно было следовать одному влечению сердца, — деликатно объяснялось в письме, — то мы естественным движением души, без рассуждения, с радостью воспользовались бы случаем, который кажется нам вполне сообразным с нашим статусом, но нас удерживает то, что державы решили сохранить строгий нейтралитет, что мы видим из их распоряжений ко всем портам и, в частности, портам Сицилии, которой мы обязаны оказывать особое внимание, а еще более в положительных представлениях, сделанных Вашему преимуществу, держаться той же политики».

Сей образец дипломатичной витиеватости Великий магистр постарался скрасить большим обедом, устроенным в честь маркиза Кавалькабо. Но в беседе с ним дополнительно подчеркнул невозможность ведения орденом боевых действий на стороне русских. Флот на стоянку и ремонт, однако, принимать согласился, но не более четырех кораблей одновременно…

Как и предсказывал Панин, рыцари из влиятельного французского языка начали активно интриговать против российского посланника. И жизнь его в первые годы на острове была совсем не сахар. Он откровенно жаловался в посылаемых в Санкт-Петербург депешах на вседозволенность французам. «Здесь царствует анархия, — писал Кавалькабо. — Гроссмейстер приказывает, а французы его не слушаются; но он не может ни наказать их, ни даже сделать им замечание, потому что он, во что бы то ни стало, все спускает этой нации».

Однако еще полбеды, если бы все ограничивалось словами и распространением антироссийских настроений. Страдало дело. Когда, например, адмирал Спиридов дал маркизу задание заготовить для экипажей его эскадры несколько тысяч пудов сухарей, то «антирусист» Магаленц сделать этого не позволил. Мол, не собирается он повторять ошибок тосканского великого герцога, что «предоставил слишком много удобств русским кораблям», и заслужил недовольство французского, австрийского и сицилийского дворов.

Но кто, собственно, сказал, что посольская служба проста и состоит из одних удовольствий? Невзирая на прохладную вокруг него обстановку в жарком мальтийском климате, маркиз Кавалькабо одно за другим все же выполнял нужные ему и, главное, России дела. Направленные Екатериной морские офицеры с большой для себя пользой стажировались у опытного орденского морехода, графа Мазена. Кавалькабо сумел найти к нему такой подход, что капитан купил на личные деньги корабль, вошел в состав русского флота и сражался до самого конца войны. Вместе с Алексеем Григорьевичем Орловым дипломат «провернул» еще одну важную операцию. Граф передал около сотни алжирцев, плененных русскими моряками, в распоряжение Ордена, чтобы тот обменял их на христиан, попавших в рабство к северо-африканцам. Великий магистр в знак благодарности предложил послу поставить на ремонт в мальтийский док российское судно «Ростислав».

Изучив не только достоинства, но и слабости Маноэля Пинто, русский поверенный во время празднования в январе 1771 года юбилея правления Великого магистра установил для общего обозрения на балконе своего дома огромную картину. На ней был изображен Гроссмейстер с вознесшейся над ним фигурой Славы. Внизу же (о, искусство дипломатии!) раскинулся порт Валетты с входившим в него кораблем под русским флагом. Тут же, на балконе, разместился оркестр, услаждавший своей игрой рыцарские уши. Сладкая пилюля была проглочена, как сахар вприкуску. Польщенный магистр даже приказал одеть отряд своих телохранителей в мундиры, подобные российским, а барабанщикам выучить русскую дробь. А главное, стало более благожелательным отношение к самому посланнику. Способствовала тому и случившаяся отставка министра иностранных дел Франции герцога Шуазеля. Теперь уж Кавалькабо значительно легче было добиться согласия на ремонт очередного сильно пострадавшего судна «Саратов»…

Тщеславие орденского долгожителя Маноэля Пинто было притчей во языцех. Став госпитальером совсем юным, он прошел многие ступени карьеры, самые значительные из которых — посты вице-канцлера, а затем великого приора португальского языка. Избранный на высшую должность, Пинто первым из Великих магистров сменил берет с бриллиантовой диадемой на королевскую корону. Но одержим он был не только манией величия, но и строительным зудом. Именно благодаря Пинто средневековая угрюмость Валетты расцвела чудесной архитектурой позднего барокко.

Сказать, что этого властного человека не любили, значит ничего не сказать, настолько неоднозначной личностью он вырисовывается. Суровый, почти безжалостный, он с легкостью отправлял людей на эшафот или, в лучшем случае — на галеры. Однако в народе его хоть и боялись, но признавали дельным управленцем. И в первые годы пребывания у власти он тщательно следил за состоянием бюджета, вникал в различные хозяйственные дела. Например, всячески приветствовал внедрение новой для мальтийского земледелия отрасли — выращивания хлопка и шелка. Сам внимательно следил за уборкой урожая. В результате на острове создался временный период относительного благополучия. Но Великий магистр оставался у власти невероятное количество лет — более трех десятилетий. И, в конце концов, молва возложила на него ответственность за все неприятности и беды, которые достались Ордену в тот непростой период.

Долголетие Пинто вызывало зависть, и недруги повсюду распространяли слухи, что оно связано с колдовством и имеет сверхъестественный характер. Если бы над магистром имела власть инквизиция, то, как пить дать, гореть бы ему в огне за запрещенные занятия. Помните знаменитый фильм Марка Захарова «Формула любви» с Александром Абдуловым и Семеном Фарадой («Уно-уно-уно-ун-моменто…»)? Магического и зловещего графа Калиостро в нем блестяще сыграл Нодар Мгалоблишвили. Та к вот, не только актер, но и его герой — фигуры абсолютно реальные. Известный авантюрист Калиостро бывал на Мальте в годы правления Пинто. И замечены они были в тесных связях. На состоявшемся в Париже судебном процессе по делу великолепного мастера мистических авантюр он многозначительно намекал на то, что является незаконнорожденным сыном Пинто и принцессы Трабезундской и, де, посвящен в оккультные науки самим Великим магистром. Эту басню вам и сейчас расскажут на Мальте. Ну, кто кому давал уроки черной магии, доподлинно неизвестно. Однако абсолютная правда, что во дворце магистра в Валетте имелась алхимическая лаборатория. Подобную он содержал и в другом своем замке. На нее натолкнулись исследователи в одной из многочисленных потайных комнат.

Повинна ли мистика в долгожительстве Эммануила Пинто или он обязан таким подарком судьбы чему-либо другому, так навсегда и останется загадкой. Но за три года до его смерти посланник в Неаполе Вильям Гамильтон отмечал: «Великий магистр, несмотря на то, что он перешел рубеж в девяносто лет, находится в прекрасном здоровье, и ни его ум, ни память ни в чем не подводят его. Беседы с ним весьма полезны и поучительны». Известны и другие свидетельства современников, смело сказанные… после кончины могучего старца: «Это был безнравственный человек, не соблюдавший приличий. Он издевался над всем, запутал все дела, разорил казну». Полагаю, что и то, и другое высказывание — абсолютная правда. Но с тех времен сохранился еще один передаваемый из года в год факт, а, может, и небылица, о непостижимом Пинто. Говорят, что девяностотрехлетний старец встретил смерть, занимаясь любовью. Это, конечно, противоречит рыцарскому обету безбрачия, но каков все-таки был мужчина!

Да, как говорил когда-то Соломон, — все проходит… С кончиной Пинто канули в лету и благоприятные времена для российского дипломата маркиза Кавалькабо. На три года главой Ордена становится выходец из Наварры Хименес де Тексадо. Правил он хоть и не долго, но «эффективно», и успел довести начатое предшественником дело по развалу Ордена почти до конца. В рыцарской среде царили праздность и разгильдяйство. Коренные мальтийцы стали открыто выражать недовольство установленными порядками, ведь хозяйственные структуры острова оказались в таком же тяжелом кризисе, как и его вершители. Крайне обострились отношения с духовенством…

Народная смута обернулась открытым противостоянием. Конечно, это не была Французская революция, но когда в одно прекрасное утро проснувшийся Великий магистр выглянул в окно, он увидел, что над Сент-Эльмо морской ветер полощет красно-белый мальтийский флаг. Форт, с которого начиналось владычество госпитальеров на острове, был захвачен мятежниками. Разложение рыцарского сообщества сделало возможность бунта простой, как булка с маслом. Накануне рыцари и солдаты шумно отмечали годовщину победы при Великой осаде. Группа мальтийских священников подкупила капрала, под покровом темноты проникла в форт и разоружила «не вязавший лыка» хмельной гарнизон. Другая группа церковных заговорщиков проделала то же самое в Сент-Джеймсе. Мятеж священнослужителей был через два дня подавлен, но только с помощью французских торговцев и местных аристократов. И тем, и другим было что терять. Но в какой боевой готовности пребывало орденское воинство, стало еще раз очевидно.

Маркиз Кавалькабо в мельчайших деталях доложил о произошедшем в Санкт-Петербург. А Генеральный капитул Ордена назначил и провел тщательное расследование заговора. Выводы оказались весьма неожиданными. За восстанием на острове увидели «руку Москвы». Якобы мятежники рассчитывали на поддержку русского флота, который надеялись вскоре увидеть у мальтийских берегов. Впоследствии узнали, что «утку» запустили из Неаполя, — но это уж потом. Но маркизу Кавалькабо такая слава орденской теплоты не прибавила. Ровно через два месяца после восстания священников Хименес скончался. В конце 1775 года на престол вступил новый Великий магистр Эммануил де Роган. Он посчитал, что русскому поверенному слишком много позволено, и решил от него избавиться. Под каким-то незначительным предлогом его арестовали, и Петербург вынужден был посла отозвать. Жить ему тоже оставалось недолго. С острова маркиз отбыл уже серьезно больным и вскорости отправился в мир иной…

На ладан дышал, впрочем, и сам Мальтийский орден. Последняя четверть XVIII века считается расцветом его упадка. По Европе начали проноситься революционные ветры. Консервативное церковно-рыцарское братство пыталось держаться за старые порядки. Но ничего, кроме конфликтов, споров, снижения дисциплины, это не вызывало. Впереди ожидало неопределенное будущее. Овидий Дубле, личный секретарь Рогана, писал об этих днях: «Немало молодых людей, прибывавших из далеких провинций, уже через три или четыре дня можно было видеть на борту галер. Они не имели ни малейшего представления об искусстве владения мечом или мушкетом, не знали навигации и не понимали даже простейших терминов, известных простому матросу. В промежутках между караванами эти молодые люди околачивались на площадях или в кафе, играли в карты и на бильярде, бегали за доступными женщинами, тратя на них свое здоровье и деньги. Неудивительно, что в последние годы галеры редко покидали порт. Я слышал, как капитаны галер заявляли, что они не желают атаковать корсаров Варварийского берега, чтоб избежать расходов и неудобств карантина, который обязан был пройти экипаж каждой галеры, возвращавшейся на Мальту…»

Действительно, почти за четыре десятка лет, предшествующих наступлению XIX века, удачные вылазки некогда грозы морей — иоаннитов «на Корсо» против пиратов можно было пересчитать по пальцам. Состояние Ордена того времени как нельзя более точно оценил Наполеон, заявив, что братство превратилось в «учреждение для поддержания в праздности младших отпрысков нескольких привилегированных семейств».

Вообще, хотя бы без короткого описания повседневного быта на острове картина, очевидно, будет неполной. Если представить себе собирательный образ мальтийского рыцаря второй половины XVIII века, то он давно уже стал далек от знакомого нам всем героя книг и фильмов, соратника короля Артура, романтичного и справедливого Ланцелота, с его стремлением «…неведомо куда спешить неведомо зачем». Мальта, по утверждению какого-то согласного с Наполеоном исследователя, все более напоминала закрытый военный колледж для аристократической молодежи. Самым популярным развлечением для нее стал… театр. Просмотр французских пьес или итальянских опер, как правило, заканчивался приглашением артистов на шумные застолья. Рыцари жили в так называемых обержах. В Валетте эти строгие двухэтажные дома с внутренними дворами можно увидеть и сейчас. Жильцы имели по две комнаты, выходящие в общий коридор. Но это уже был прогресс, так как ранее общими были и спальни. Даже ели, бывало, рыцари вчетвером из одной тарелки.

Изменились не только порядки, но и нравы. Приводится свидетельство некоего протестанта Патрика Брайдона, побывавшего на Мальте в 1770 году и наблюдавшего за отплытием орденских судов в Триполи: «В каждой галере было около тридцати рыцарей, беспрерывно объяснявшихся знаками со своими возлюбленными, которые рыдали наверху, на стенах бастиона; для этих джентльменов обет целомудрия значил так же мало, как для священников».

На популярном Интернет-ресурсе под названием «Мальта для всех» (MaltaVista.ru) рассказывается о необычном экскурсионном туре, который организует Мальтийская Ассоциация гидов. Посвящен он городским проституткам Валетты, а также содержанкам мальтийских рыцарей — и поверьте, гидам есть о чем порассказать. Корреспондент газеты «The Malta Independent», которому довелось посетить экскурсию, подтверждает это.

«Обычная проституция была широко распространена в портовой Валетте, и рыцари, хотя и не в открытую, но постоянно пользовались услугами дам легкого поведения. Если рыцаря видели с проституткой, его могли подвергнуть суду, но такое случалось редко, и на вольное поведение кавалеров начальство смотрело сквозь пальцы. Многие имели постоянных любовниц и вдобавок пользовались услугами проституток. Адюльтер совершался достаточно открыто, и даже некоторые Великие магистры и высшие чины Ордена заводили себе содержанок, с которыми жили буквально годами и которые рожали им детей. Конечно, признать такое отцовство официально не представлялось возможным, однако можно было стать крестным отцом ребенка и на законных основаниях устраивать его жизнь в дальнейшем. Даже у Великого магистра Ла Валетта была незаконнорожденная дочь Изабелла, которой он покровительствовал всю жизнь.

Некоторые Великие магистры считали своим долгом бороться с грехом прелюбодеяния. Пламенный католик Жан де ла Кассьер (на его средства строился собор св. Иоанна) полностью запретил проституцию на Мальте, чем вызвал неудовольствие своих подданных. Это явилось, может быть, одной из причин свержения чересчур благочестивого магистра в 1581 году. Когда его, арестованного, под охраной вели в форт св. Анджело, воспрянувшие духом проститутки Валетты наводнили улицы, насмехаясь над своим бывшим преследователем.

Магистр Жан де Ласкарис-Кастеллар запретил проституткам принимать участие в карнавальных гуляниях, но этот запрет долго не удержался. Магистр Антуан Маноэль де Вильена содержал какую-то красавицу на постоянной основе, и именно этот веселый и любимый подданными магистр нашел некое компромиссное решение: он придумал закон, получивший распространение как „Кодекс де Вильены“ и устанавливавший систему штрафов и наказаний за открытое прелюбодеяние. Собранные деньги по большей части использовались в благотворительных целях.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.