Глава 12 ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ ЕВРЕЙСКОГО ВОПРОСА
Глава 12
ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ ЕВРЕЙСКОГО ВОПРОСА
11 ноября 1941 года Феликс Керстен записал в своем дневнике: «Гиммлер пришел из канцелярии фюрера в подавленном настроении. Я начал массаж и справился о его состоянии. Через некоторое время он с явной неохотой произнес, что принято решение об уничтожении евреев. При этом Гиммлер, обычно разговорчивый, ни в какие подробности не вдавался».
16 ноября в дневнике Керстена появилась новая запись: «В последние дни я пытался несколько раз возвратиться к разговору об еврейском вопросе, но Гиммлер отмалчивался».
Только через год он, наконец, вернулся к этому вопросу, заметив: «Ах, Керстен, я ведь совсем не собирался уничтожать евреев. У меня в отношении их были другие планы. Это все на совести чертова Геббельса».
Из дальнейшего его рассказа Керстену все стало ясно:
«Еще несколько лет тому назад, — продолжал Гиммлер, — я получил приказ фюрера выслать евреев из Германии. Им разрешалось взять с собой ценности и движимое имущество. Я начал осуществление этой акции и даже наказал некоторых из своих людей за излишнее усердие и злоупотребления. Для меня было ясно лишь одно: евреи должны быть выдворены из Германии. До весны 1940 года евреи могли свободно выезжать за границу, потом победил Геббельс».
Керстен спросил удивленно:
«А при чем здесь Геббельс?»
«Геббельс придерживался мнения, что еврейский вопрос можно решить лишь путем уничтожения всех евреев. Покуда будет жив хоть один еврей, он будет продолжать оставаться врагом национал-социалистской Германии. Поэтому никакая гуманность и мягкость в отношении их неприемлемы».
Эта запись в дневнике Керстена о его разговоре с Гиммлером противоречит, однако, сведениям, полученным от современников и в особенности собранным уже в послевоенное время об истории возникновения приказа об окончательном решении еврейского вопроса. Уничтожение европейского еврейства тесно связано с охранными отрядами и таковым останется в памяти последующих поколений при упоминании СС.
Первый начальник государственной тайной полиции Рудольф Дильс заявил уже после войны, что «идея окончательного решения еврейского вопроса возникла в головах Гиммлера и Гейдриха в 1942 году».
Этой точки зрения придерживается и старший переводчик министерства иностранных дел Пауль Шмидт, который заявил: «Окончательное решение еврейского вопроса исходило от Гейдриха, Гиммлера и Штрайхера». Историки, изучавшие архивы, также придерживаются такого же мнения. Один из них, некто Леон Поляков, считает, что идея эта вызревала в голове Гейдриха еще до начала войны. А его американский коллега, Генри А. Цайгер, утверждает, что именно по предложению Гейдриха ликвидировать всех до последнего еврея в Европе Гитлер с Герингом и приняли окончательное решение.
Да, собственно говоря, такое мнение и не требует особых доказательств. Ведь не могли же люди, обрекшие миллионы евреев на садизм, кровь и смерть, превратиться за одну ночь из миролюбивых граждан в массовых убийц: идея уничтожения евреев зрела в сердцах и мозгу руководителей СС еще до получения приказа на уничтожение.
В то же время высказывается предположение, что эта идея возникла не в среде СС, поскольку до весны 1941 года, когда предположительно Гитлером было принято данное решение, нет никаких документов в архивах СС, в которых говорилось бы о физическом уничтожении евреев. К тому же в упоминавшейся нами докладной записке Гиммлера «Обращение с народами Востока», представленной в мае 1940 года, автор ее «отрицал большевистские методы физического уничтожения целых народов, считая их непригодными для германцев».
Вызывает сомнение и тезис о том, будто бы Гиммлер явился духовным вдохновителем идеи физического уничтожения евреев, поскольку решение Гитлера нарушило совершенно иную концепцию СС в отношении евреев. СС считало необходимым изгнание евреев из Германии, называя это их исходом. Как бы беспощадно и безжалостно ни обращались эсэсовцы с самого начала с евреями, до самого начала войны они не помышляли о их физическом истреблении.
Это не был вульгарный антисемитизм НСДАП, хотя СС и придерживалось доктрины, по которой евреи рассматривались как своеобразная раса, противостоящая арийцам. Один из верховных партийных судей Бух высказался по этому поводу следующим образом: «Еврей — не человек, а просто некое явление, носящее характер разложения».
Дети крестьян и представителей мелкой буржуазии, лишившиеся в период экономического кризиса последних свобод и привилегий, устремившиеся в охранные отряды, считали, что именно евреи стали причиной всех их бед и лишений. Молодые парни разделяли антисемитские взгляды своих отцов, к тому же еще и политически социально окрашенные. Решающую роль при этом играл социал-дарвинизм — учение, основанное на открытии Чарлзом Дарвином закона о естественном отборе и борьбе за существование, перенесенного в область государственной политики.
В черном ордене господствовало убеждение, что путем тщательного отбора можно значительно улучшить качество народа. Для расовых теоретиков СС таким народом была нордическо-германская раса. Биологический принцип Дарвина о борьбе за существование приобрел в нацистской политике совершенно иной смысл. Того, что у английского ученого должно было протекать естественным путем, социал-дарвинисты хотели достичь насильственным методом, применив право авторитарного государства более сильной расы на уничтожение слабой.
Таким образом, социальная политика цивилизованного государства была поставлена вверх ногами. Вместо еще недавно признанной социальной политики государства, направленной на защиту и поддержку национальных меньшинств, слабых и обездоленных, был провозглашен принцип улучшения «хорошей крови» и устранения «нежизнеспособных элементов». Нации и народы стали рассматриваться эсэсовцами не как нечто сформированное и целостное, а как, по выражению историка Буххайма, «нерационально расположенные и проросшие сорняками растения, требующие наведения порядка, связанного с устранением „ферментов декомпозиции“, изоляцией вредных примесей, пропалывания всего постороннего и низкосортного, но подкрепления нужного и ценного».
Даже ранние социал-дарвинисты оперировали расовыми понятиями. Так, биолог Вильгельм Шалльмайер заявил в 1903 году о необходимости проведения таких высокоэффективных мероприятий, как расово-гигиенический контроль за партнерами, вступающими в брак, с запретом и даже стерилизацией неполноценных особей в целях поддержки чистоты расы. Это вполне соответствовало гиммлеровским требованиям о чистоте родословной членов СС, необходимости получения разрешений на вступление в брак и проведения расово-гигиенических проверок. Да Гиммлер и говорил-то на языке социал-дарвинистов: «Если не репродуцировать и не подкреплять кровь, текущую в нашем народе, хорошей кровью, мы не сможем править страной».
Для мировоззрения СС было характерно слияние экономически обоснованного антисемитизма с расистско-заостренным социал-дарвинизмом, чем и питались ненависть к евреям. Еврей превратился в символ неполноценности, против которого и должна выступать хорошая раса. Гиммлер пояснял, что антиеврейский крестовый поход, то есть «борьба между людьми и недочеловеками является столь же естественной, как и борьба людей с эпидемиями, то есть борьба здорового организма с бациллами, скажем, чумы». На занятиях и при чтении лекций эсэсовцам внушалась вражда к евреям и протаскивалась мысль: еврей — чуждый элемент. В одном из учебных пособий 1936 года, например, говорилось: «Еврей — паразит и тунеядец. Его процветание означает гибель для других. Начиная с доисторических времен и вплоть до наших дней, народы, предоставившие гостеприимство евреям, исчезли с лица земли. И если мы исключим евреев из нашего народного сообщества, то это будет лишь актом самозащиты».
Но каким образом «разделаться» с евреями? Это был вопрос, по которому в национал-социалистском лагере велись ожесточенные споры. Молодые интеллектуалы, находившиеся на командных постах в СД, были не согласны с примитивными рецептами многих партийных деятелей, сводившимися, как это предлагал гауляйтер Юлиус Штрайхер в издаваемой им газете «Штюрмер», к активизации у немцев самых низменных инстинктов и пропаганде ненависти к евреям с использованием экономических и сексуальных мотивов, а также зависти — в целях лишения евреев любых жизненных прав.
Интеллектуалы СД, старавшиеся слыть радикальными, но в то же время и «здравомыслящими» национал-социалистами, считали, что «такой антисемитизм наносит только вред» (так было даже сказано в одной из статей устава «Черного корпуса»). Уличное подстрекательство и битье витрин еврейских магазинов, по их мнению, представляли новую Германию в искаженном свете в глазах мировой общественности, не приближая ни на шаг проблему решения еврейского вопроса.
5 июня 1935 года газета «Черный корпус» опубликовала заметку в которой говорилось: «Национал-социалистское движение и государство решительно выступают против подобных преступных происков. Партия не потерпит, чтобы ее борьба за священные ценности нации была испоганена уличными беспорядками».
Интеллектуалы СД не хотели мириться с примитивной пропагандой антисемитизма и прекратили бы ее, будь на то их воля. Они даже пытались воспрепятствовать такого рода пропаганде. Осенью 1935 года берлинское издательство Пауля Шмидта отпечатало листовку, в которой вина за развязывание абиссинской войны сваливалась на евреев. Сама же листовка, если ее свернуть, карикатурно представляла голову еврея. Полицейский советник Райнке тут же получил указание из СД немедленно конфисковать весь тираж листовки.
Цензоры СД не одобряли даже выпуск «Протоколов сионских мудрецов». Первый референт по еврейским вопросам, унтерштурмфюрер СС фон Мильденштайн, расценил их как «пустую болтовню». А 21 июля 1938 года обершарфюрер СС Херберт Хаген, проанализировав работу издательства Хохмута, пришел к выводу, что издаваемые им антисемитские книги вызывают большое сомнение. По поводу брошюры «Еврейское зеркало», выпущенной центральным издательством НСДАП, Хаген, считавшийся специалистом по еврейскому вопросу, заметил: «В своем чрезмерном усердии автор ее (Рудольф) не усматривает никакого прогресса природного и духовного характера в деятельности еврейства, хотя он и имел место в историческом аспекте…»
Рецензенты СД не пропускали грубую антисемитскую стряпню, несмотря на одобрительные отклики нацистских функционеров. Взять хотя бы книгу для молодежи «Ядовитый гриб», выпущенную тем же Штрайхером. Приведем лишь некоторые оценки, данные ей национал-социалистскими деятелями:
«Она должна стать настольной книгой всех немецких мальчишек и девчонок» (книгоиздатель Аманн);
«Это произведение, единственное в своем роде, должно… послужить делу просвещения нашего народа в еврейском вопросе» (начальник штаба СА Лутце);
«Книга гарантирует правильное отношение немцев к еврейству и настоящем и в будущем» (гауляйтер Вехтлер).
Управление же СД оценило книгу иначе и наложило следующую резолюцию: «Высказывания целого ряда критиков не могут быть приняты во внимание, так как книга, не говоря уже об ее необъективности, имеет много стилистических погрешностей и не может быть рекомендована в качестве учебного пособия для детей».
Элита СД собственную политику в отношении евреев не возглашала, пока упоминавшийся выше унтерштурмфюрер СС фон Мильденштайн не попытался сформулировать ее летом 1935 года.
На Леопольда Мильденштайна, пражского уроженца, дипломированного инженера и путешественника, обратил внимание Гейдрих, когда он опубликовал осенью 1934 года в берлинской газете «Ангрифф» свои заметки о поездке в Палестину, трезво рассматривая в этой статье перспективы создания в будущем еврейского государства.
Унтерштурмфюрер СС не был антисемитом, как и начальник отдела центрального управления СД Райнхард Хён, охарактеризовавший еще в 1929 году антисемитизм как «злобную и заразную травлю». Фон Мильденштайн мог, пожалуй, даже называть себя другом известных сионистских лидеров, являясь постоянным участником различных сионистских конгрессов, на которых и пришел к мысли, что еврейский вопрос может быть решен путем переселения евреев в Палестину. У него при этом появилась иллюзия, что хорошим помощником в этом деле может стать руководство СС, критически относившееся к политике НСДАП в еврейском вопросе.
Собственно говоря, в то время партийное руководство еще не пришло к выводу о практическом решении этого вопроса. Даже в «Майн кампф» Гитлер не затрагивал его, а эксперт по расовым проблемам Ахим Герке считал в 1933 году, что «еще слишком рано строить какие-либо планы в этом отношении». Альфред Розенберг же исходил из посылки, что евреев, живших в Германии, можно рассматривать как одну из наций, не допуская, однако, до занятия ими ключевых позиций в политике, культуре и экономике. Штандартенфюрер СС доктор Конти, ставший позднее министром здравоохранения, заявлял, что новая Германия осуждает расовую ненависть и «евреи представляют собой просто другую расу».
Историки, однако, рассматривают эту разноголосицу как маскировку уже планировавшейся кампании по уничтожению евреев, которая якобы принимала все более отчетливые и жесткие очертания, не учитывая того обстоятельства, что для национал-социалистского господства были характерны как раз отсутствие плановости и большая противоречивость во всех их проектах. Следует отметить, что в партии было не менее трех антисемитских групп, каждая из которых толковала еврейский вопрос по своему. К так называемой народной группе относились Вальтер Гросс, руководитель управления расовой политики НСДАП, и Бернхард Лёзенер, референт министерства внутренних дел по расовым вопросам, которые придерживались мнения об отстранении евреев от возможности воздействия на политику и культуру, но были готовы активно сотрудничать с ними в области экономики. Вторую группу возглавлял Альфред Розенберг, вокруг которого тусовались теоретики расизма. К третьей группе принадлежал открытый враг евреев Юлиус Штрайхер, к которому позднее примкнул Иосиф Геббельс.
Дальнейшие исследования показали, какая из этих групп в период после 1933 года определяла политику национал-социализма в отношении евреев.
В первые месяцы после прихода нацистов к власти ведущим оказался антисемитизм Штрайхера: кровавые погромы в марте 1933 года, бойкот еврейских магазинов с 1 апреля того же года, увольнение с работы еврейских чиновников, врачей и юристов, первая ариизация еврейских предприятий, изгнание евреев из бассейнов, концертных залов и художественных выставок.
В 1934 году этот террор спал. Решением еврейского вопроса занялись умеренные антисемиты. Нацистский юрист Ханс Франк даже заявил, что режим «принял решение о прекращении конфликтов с евреями». И у евреев появилась надежда на улучшение своего положения. «Фёлькишер беобахтер» 9 мая 1935 года сообщала, что почти 10 000 бежавших из страны евреев снова возвратились в Германию.
Однако в том же 1935 году положение опять изменилось к худшему. На этот раз тон задал Геббельс. Свою речь 29 июня 1935 он сопровождал выкриками о том, что стране евреи не нужны, и пустился в полемику с буржуазными интеллектуалами. Их высказывания типа «еврей — тоже человек» он назвал глупыми и нелепыми. Шаг за шагом условия жизни евреев становились все хуже. На улице Курфюрстендамм в Берлине снова начались нападения на евреев и стычки. Их изгнали из вермахта. На стенах домов появились надписи: «Евреи нежелательны!», а в конце года были приняты нюрнбергские законы, поставившие евреев в положение парий и запретившие их общение с другими расами.
Но, как ни странно, в следующем, 1936 году железная антисемитская хватка снова ослабла. Отвечавший за осуществление четырехлетнего плана Герман Геринг, принадлежавший к народной антисемитской группе, проявил нерешительность в деле полного изгнания евреев из экономики.
Унтерштурмфюрер СС Леопольд фон Мильденштайн счел необходимым покончить с антисемитским калейдоскопом в партии, предложив решить раз и навсегда еврейский вопрос путем выселения из страны всех евреев. Такой выход из положения, по его мнению, был бы наиболее благоразумным и надежным. Сама эта идея, по сути, не нова, но она не была ранее осуществлена из-за нежелания других государств принять у себя столь большое число людей. Руководство СД намеревалось направить 503 000 немецких евреев в страну, которую даже сами сионистские лидеры считали «землей обетованной» для прежних и новых поколений евреев, — в Палестину.
Палестинский план столкнулся, однако, с непредвиденной трудностью. Только небольшая часть немецких евреев была согласна эмигрировать в Палестину. В 1933 году туда выехало 19 процентов, в 1934 году — 38 процентов (резкий скачок), в 1935 году — 36 процентов, в 1936 году — 34 процента и в 1937 году — всего 16 процентов. Несмотря на террор, притеснения и клеветнические выпады, основная масса немецких евреев придерживалась мнения, высказанного на страницах центральной газеты немецких граждан еврейского вероисповедания «Цайтунг»:
Статистические данные
Еврейское население страны
(по состоянию на 1933 год) 503 000
Эмигрировало с 1933 по 1945 год: 270 000 из них: в США 90 000 в Палестину 50 000
Убито и замучено
(в том числе и эмигрировавших в страны, которые в ходе войны были оккупированы немцами) 170 000
Умерли своей смертью 72 000
Осталось в живых в 1945 году на территории Германии 23 000
Примечание. Данные приведены в границах Германии по состоянию на 1933 год.
Эмиграция и депортация в 1932-1945 годах
«Встретим с мужеством и достоинством на родной земле любые даже жестокие и бессердечные меры немцев, направленные против немецких евреев».
Вместе с тем в Германии действовала небольшая группа сионистов, которая видела в приходе национал-социализма к власти не катастрофу, а исторический шанс, который позволит осуществить возврат к еврейскому государству и возрождению еврейского национального чувства. Почти триумфально прозвучало заявление в органе немецких сионистов «Юдише рундшау» сразу же после прихода Гитлера к власти: «Рухнуло одно из мировоззрений, но мы не будем оплакивать его, а думать о будущем».
Поначалу кое-кому показалось, что 30 января 1933 года — поворотный пункт в еврейской истории — возврат «евреев к иудаизму». Такая мысль прозвучала, например, в статье молодого раввина Иоахима Принца «Мы — евреи», в которой Ханс Ламм, исследователь немецкого еврейства в третьем рейхе, усмотрел «своеобразное, почти апологетическое толкование феномена антисемитизма». Принц, в частности, писал, что от решения еврейского вопроса теперь не уйти, что эмансипация заставила евреев перейти к анонимности и отрицанию своего вероисповедания, что не принесло им никакой пользы, поскольку евреи, оставшись узнаваемыми, стали вызывать к себе недоверие и отчуждение. Так в чем же заключается выход из создавшейся трагедии? Выход только один — эмиграция в Палестину.
«Нам теперь не удастся нигде спрятаться. Место ассимиляции должно занять открытое признание в принадлежности к еврейской нации и еврейской расе».
Для еврейских националистов появился соблазн добиться с помощью и под давлением немецкого расизма победы сионистской идеологии, что было недостижимо в условиях Веймарской республики. Если сионисты и национал-социалисты ставят во главу угла вопросы расы и нации, считали националисты, то между ними можно найти связующее звено. В «Юдише рундшау» от 13 июня 1933 года об этом было сказано открыто: «Сионизм признает наличие еврейского вопроса и хотел бы разрешить его конструктивно, для чего привлечь все народы, настроенные как дружелюбно, так и враждебно по отношению к евреям. Речь-то ведь идет не о сентиментах, а о реальной проблеме, в решении которой заинтересованы все слои общества».
Мильденштайн исходил как раз из этого же положения, считая, что СД должна содействовать превращению ассимилированных евреев в «сознательных», способствуя их «диссимиляции», чтобы у них появилось желание эмигрировать в Палестину, которая в то время была единственной страной, не возражавшей против их переселения туда. План Мильденштайна понравился Гиммлеру, и он распорядился начать работу в этом направлении. Унтерштурмфюрер СС создал в управлении СД реферат по еврейским вопросам, получивший обозначение II 112, открыв эру собственной еврейской политики СС просионистского толка.
Она нашла свое отражение на страницах «Черного корпуса» и антиеврейские выпады были прекращены.
«Черный корпус» писал: «По всей видимости, недалеко уже то время, когда Палестина сможет вновь принять своих сыновей, покинувших ее более тысячи лет назад. И пусть они примут наши добрые пожелания и благосклонность государства».
СД форсировала переселение евреев в Палестину, хотя формально этой проблемой занимались гестапо и министерство внутренних дел. С 1933 по 1937 год туда эмигрировали 24 000 евреев. Мильденштайн поддержал деятельность сионистских организаций, создавших специальные лагеря, в которых молодые евреи проходили переобучение, готовясь к сельскохозяйственным работам в Палестине. В его реферате появились карты и схемы, которые говорили о торжестве сионизма в среде немецкого еврейства.
Сотрудники реферата воспринимали успехи и поражения сионистов как свои собственные. Среди них было распространено мнение, что только приход нацистов к власти «способствовал возвращению определенной части немецких евреев к иудаистскому национализму». И почти с сожалением отмечалось, что большинство тогдашних сионистов не связано духовно с его истинными идеями и корнями.
Один из аналитиков реферата, занимавшийся проблемами спорта, отмечал: «В имперском союзе еврейских солдат-фронтовиков идеи сионизма не овладели еще умами большинства еврейской молодежи».
В числе сотрудников реферата оказался Адольф Айхман, шарфюрер СС, 1906 года рождения, уроженец Золингена, проживавший с родителями в Верхней Силезии. Он работал там шахтером, продавцом электротоваров и торговым представителем одной из фирм. Некоторое время Айхман пребывал в спецподразделении СС, где отличался служебным рвением и почитанием начальства. Как раз такой человек понадобился Мильденштайну, который и пригласил его к себе на работу.
Сначала в жизни и деятельности Айхмана не наблюдалось никаких антисемистских выходок. У него даже не было собственного мнения по еврейскому вопросу. В числе его родственников оказалось несколько евреев, да и подружка у него была еврейка. Благодаря евреям, Айхман сделал даже первые шаги в своей карьере. Тем не менее под руководством Мильденштайна он быстро стал экспертом антисемитизма, незаменимым помощником начальника реферата. Сам же Мильденштайн, не нравившийся Гиммлеру за неортодоксальность мышления, через десять месяцев пребывания в управлении СД перевелся в министерство иностранных дел.
Областью деятельности Айхмана в реферате стали сионистские организации. Он настолько уверено разбирался с сионистскими понятиями и так быстро освоил еврейский алфавит, что по управлению прошел слух, будто бы Айхман — выходец из палестинских немцев, хорошо знакомый со страной и ее населением. На самом же деле в редкие свободные вечера он в порядке самообразования штудировал книгу Теодора Херцля «Еврейское государство» и еврейский учебник. И этого ему вполне хватило, чтобы вникнуть в суть сионистских организаций и партий. В скором времени Айхман даже написал памятную записку «Международная сионистская организация», получившую признание в октябре 1936 года в управлении СД. В ходе работы над ней ему стало понятно, с какой дилеммой столкнулась СС, поддерживая сионистскую идею переселения.
С одной стороны, имелось желание, чтобы все евреи эмигрировали в Палестину, а с другой — возникло опасение создания там сильного еврейского государства. Айхман считал, что мировое еврейство на всегда останется врагом Германии и мощная еврейская Палестина может стать решающим фактором в этой борьбе. Кроме того, сильное еврейское государство в Палестине могло попытаться взять немецких евреев под свой протекторат.
Новый начальник реферата Хаген высказался по этому вопросу следующим образом: «Вполне естественно, что Германия не может одобрить создание подобного государственного монстра, так как немецкие евреи в один прекрасный день захотят получить палестинское гражданство, а потом потребуют введения своего представительства в правительство Германии на правах нацменьшинства». Хаген и Айхман, правда, надеялись, что Англия, имевшая мандат на Палестину, не допустит создание там самостоятельного еврейского государства. Полной уверенности в этом, однако, не было. Поэтому СД приняла решение усилить контроль за сионистскими организациями.
В первую очередь это коснулось «Сионистского союза Германии», расположенного в Берлине по Майнекештрассе, 10, и движения «Хехалуз», ведавшего лагерями по переобучению еврейской молодежи. Все евреи, посещавшие курсы обучения, должны были быть взяты на учет. Более того, следовало проследить, выедут ли они из Германии после окончания курсов.
Но этими мерами Хаген и Айхман не ограничились, посчитав необходимым внедрение своих людей в руководство сионистского движения, чтобы иметь достоверную информацию о возможности образования еврейского государства.
Один из старых друзей Мильденштайна предоставил им шанс для осуществления этой идеи. Коммерсант Отто фон Большвинг, член партии и информатор СД, работавший длительное время в автобизнесе, поддерживал связь с группой палестинских немцев, занимавшихся там сбором информации. К их числу относился и корреспондент немецкого информационного бюро в Иерусалиме Райхерт, у которого сохранились связи с одним из лидеров сионистской секретной организации «Хагана», весьма интересующей СД.
О ее существовании Айхман услышал еще в 1936 году. Он записал: «Все партии и союзы, входящие во всемирную сионистскую организацию, контролируются центральной службой наблюдения и контрразведки, которая в политической жизни евреев играет чрезвычайно важную роль. Называется она „Хагана“ („Самозащита“). И является не только военной оборонительной, но и шпионской организацией евреев-поселенцев, располагающей широко разветвленным аппаратом. К числу руководителей этой секретной организации принадлежит некто Файвель Полкес, родившийся 11 сентября 1900 года в Польше и получающий время от времени гонорар от Райхерта за представляемую ему информацию. Он является командиром одного из подразделений „Хаганы“ и осуществляет руководство аппаратом самозащиты палестинских евреев».
Начальник реферата заинтересовался Полкесом и пригласил его в Берлин. 26 февраля 1937 года Полекс был в гостях Айхмана, который сводил его в винный ресторан «Траубе» (виноградная лоза), что находился неподалеку от зоопарка. На следующий день Полкес сам сводил нового друга в ресторан и пригласил его в Палестину. Представитель «Хаганы» не был, конечно, простым агентом. Как он рассказал Адольфу Айхману, их организация весьма заинтересована в увеличении числа выезжающих в Палестину евреев, чтобы те на своей бывшей родине получили перевес над арабами. С этой целью Полкес сотрудничает с секретными службами Англии и Франции и готов скооперироваться с гитлеровской Германией.
17 июня 1937 года Айхман констатировал, что Полкес «станет учитывать и всячески поддерживать немецкие внешнеполитические интересы на Ближнем Востоке, если для отправляющихся в Палестину евреев будут снижены требования на вывоз валюты».
Руководству СД стало ясно, что Полкес приезжал в Берлин не по собственной инициативе, а по поручению «Хаганы». Айхман в связи с этим предлагал дать Полкесу заверения в том, что «на представительство евреев в Германии будет сделан нажим с той целью, чтобы евреи выезжали исключительно в Палестину, а не в другие страны. Это — в немецких интересах, и проведение соответствующих мероприятий будет поручено гестапо».
С разрешения Гейдриха 26 сентября 1937 года Айхман вместе с Хагеном отправился в Палестину с целью укрепить намечавшийся союз СС с «Хаганой». Айхман ехал в качестве сотрудника газеты «Берлинер тагеблатт», а Хаген под видом студента.
2 октября корабль «Романиа» ошвартовался в порту Хайфы. Однако как раз в конце сентября арабы подняли восстание. Англичане ввели в Палестине осадное положение. Границы были закрыты. Поэтому встреча эсэсовцев с Полкесом состоялась в Каире, и тот согласился за 15 фунтов стерлингов в месяц предоставлять интересующую немцев информацию. В первом же его сообщении говорилось: «В еврейских национальных кругах выражается удовлетворение радикальной немецкой политикой в отношении евреев, в результате которой численность еврейского населения в Палестине в ближайшее обозримое время превысит численность арабов».
Деятельность эксперта по вопросам сионизма понравилась Гиммлеру и Гейдриху, так что Айхман уже через полгода, после присоединения Австрии, был назначен руководителем службы, занимавшейся вопросами переселения евреев. Таким образом, СД была уже и формально подключена к правительственной еврейской политике. В январе 1938 года Айхман, ставший унтерштурмфюрером СС, был назначен референтом по еврейским вопросам при инспекторе полиции безопасности и СД в Вене.
Если до тех пор еврейская эмиграция осуществлялась более или менее добровольно, то с посредничеством Айхмана она приняла характер насильственного выдворения евреев. Молодой унтерштурмфюрер оказался под воздействием духа и методов своей организации, поняв, что может что-то самостоятельно планировать и отдавать приказы. Тогда у него появилась идея положить конец неразберихе, царившей в деятельности различных полицейских, государственных и партийных организаций, занимавшихся вопросами переселения евреев. Их следовало объединить. Работа такой единой службы, считал он, должна осуществляться как на конвейере: «после появления первого документа следуют дополнительные бумаги, и все быстренько заканчивается выдачей выездного паспорта».
И вот в Вене появилось центральное бюро, занимавшееся вопросами переселения евреев. Расположилось оно на улице Принц-Ойгенштрассе в доме 20-22. Среди сотрудников бюро были: братья Ханс и Рольф Гюнтеры, Франц Новак, Алоис и Антон Брукнеры, Эрих Рякович, Стушка, Хрозинек, превратившиеся вскоре в хладнокровных и неутомимых стратегов депортации евреев.
Поскольку большинство из 300 000 евреев в Австрии не имели достаточных средств, требующихся для предъявления при въезде на территорию стран, принимавших эмигрантов, а национал-социалистский режим не желал финансировать их выезд, богатые евреи были обязаны осуществлять депортацию за свой собственный счет. Для этого их вынудили делать определенные взносы. С этим, как утверждал Гейдрих, никаких проблем не было. Айхман, кроме того, разрешал вожакам австрийских евреев выезжать за рубеж, чтобы договориться с различными организациями помощи евреям о выделении ими средств на выезд бедняков. В результате только американский объединенный еврейский комитет выделил для этих целей весною 1938 года около 100 000 долларов.
В результате Айхман смог доложить в Берлин об успешных результатах своей работы. К осени 1938 года число выехавших из стран постоянного проживания евреев достигло 45 000 человек, а за полтора года страну своих отцов покинули 150 000 евреев. Однако, айхмановская политика принудительного выселения имела успех только до тех пор, пока эсэсовским технократам удавалось избегать затруднений на границах и не выворачивать, как говорится, наизнанку кошельки спонсоров. К тому же экстремистам в партии не нравилось вмешательство СД в вопросы еврейской политики и они уже летом 1938 года начали новую кампанию, выразившуюся в травле евреев.
Начало ей положила газетенка Штрайхера «Штюрмер». На ее страницах все громче звучали требования лишения евреев тех позиций, которые они еще занимали в экономике. Более того, газета призывала европейские страны подключиться к борьбе против евреев и закрыть границы для «врага номер один».
Айхман попытался повлиять на «Штюрмер». В конце мая 1938 года он встретился с главным редактором газеты Химером, бывшим как раз в то время в Вене, и «прочитал ему двухчасовую лекцию о переселенческой практике СС». Айхман напросился также на приглашение гауляйтера Штрайхера в Нюрнберг, чтобы, воспользовавшись этим, добиться изменения линии газеты. Но ни то ни другое не помогло. Появившаяся вскоре после визита Айхмана статья Химера на двух страницах, посвященная австрийскому еврейству, показала тщетность его усилий.
28 июня 1938 года Хаген написал Айхману: «Весьма сумасбродным мне показалось его (Химера) высказывание, сделанное как бы между прочим, что многие венские евреи возвратились в лоно иудаизма — религии, признающей в качестве высших постулатов учения Талмуда, который разрешает совершение любых преступлений против неевреев. Когда я слушаю такое, то хватаюсь за голову. Не подсказывает ли „Штюрмер“ в качестве радикального решения еврейского вопроса идею укорачивания евреев на длину головы, пока в нее не придет мысль признать себя снова евреями».
Отношения между СД и Штрайхером ухудшились настолько, что Гейдрих приказал Айхману отказаться от новых встреч с ним.
Оберштурмбанфюрер СС Сикс констатировал: «Гейдрих хочет, чтобы Айхман в ближайшее время избегал встреч со Штрайхером, сославшись хотя бы на то, что уходит в отпуск».
К противникам политики, проводимой СС в отношении евреев, через несколько недель присоединился министр пропаганды Геббельс, ждавший только подходящего момента для нанесения удара: его пропагандистский аппарат был уже готов начать новую волну антисемитских действий.
Поводом для этого послужили своеобразные партизанские действия противников евреев в руководстве Германии и Польши. 6 октября 1938 года польское правительство издало указ, по которому все польские паспорта объявлялись недействительными, если их владельцы не получат необходимых отметок до конца месяца. Министерство иностранных дел в Берлине усмотрело в этой акции варшавского правительства намерение избавиться от польских евреев, находившихся в Германии. Нацистский режим отреагировал на это по-своему. 28 октября Гейдрих приказал арестовать 17 000 польских евреев, посадить их в поезд и доставить к немецко-польской границе. В ночь с 28 на 29 октября жертвы первой массовой депортации евреев вынуждены были перейти границу под дулами пулеметов польских пограничников.
Под открытый обеими сторонами огонь попал и ганноверский портной Грюншпан. О мученической кончине отца стало известно его семнадцатилетнему сыну Хершелю Грюншпану, проживавшему в Париже. 7 ноября он купил пистолет и пятью выстрелами уложил третьего секретаря немецкого посольства Эрнста фон Рата. Покушение на немецкого дипломата, совершенное евреем, и явилось тем случаем, которого ждал Геббельс. Его пропагандистская машина заработала. Газета «Фёлькишер беобахтер» 8 ноября написала: «Вполне очевидно, что немецкий народ сделает из этого события соответствующий вывод».
В Гессене и Магдебурге-Анхальте подстрекаемые нацистами хулиганы стали тут же громить еврейские магазины и лавки.
Момент для Геббельса оказался подходящим. 9 ноября в Мюнхене в старой ратуше ежегодно собирались соратники Гитлера, чтобы отметить «пивной путч» 1923 года. На этом сборище обычно присутствовали все видные партийные деятели. Поэтому было достаточно зажигательной речи хромоногого Мефистофеля, чтобы партийные организации были подняты на решительный бой с евреями. То, что за этим последовало — тысячи разбитых витрин еврейских заведений, — некий берлинский шутник назвал «хрустальной ночью». В немецкой истории она значится как ночь позора и бесчестия: ведь само правительство призвало народ к организованному погрому.
«Хрустальная ночь» в истории гитлеровского режима означает и нечто иное. Она отчетливо показала суть национал-социалистского господства, системы авторитарного государства Гитлера, для которого были характерны и «ночь длинных ножей», и афера Бломберга-Фрича. Иронией судьбы оказался и тот факт, что люди, осуществлявшие впоследствии окончательное решение еврейского вопроса, были в то время противниками акции Геббельса. Гиммлер и Гейдрих узнали о проводившейся акции уже тогда, когда она развернулась полным ходом. Это свидетельство о том, что внутри партии имелись элементы, недовольные лидирующей ролью СС в решении еврейского вопроса.
Министр пропаганды поехал в Мюнхен явно за тем, чтобы подстрекнуть старых бойцов к кровавому погрому. Совершенно случайно его намерение получило поддержку, благодаря сообщению, поступившему в момент, когда старые нацисты садились за столы в пивной: Эрнст фон Рат скончался в 16.30 от полученных ранений. Мюнхенский полицей-президент, обергруппенфюрер СС барон фон Эберштайн вспоминал: «На Гитлера новость произвела тягостное впечатление, и он помалкивал, хотя всегда был очень разговорчивым за столом. Через некоторое время головы Гитлера и Геббельса сблизились, и между ними произошел, видимо, чрезвычайно важный разговор».
Вне всякого сомнения, как раз в этот момент и было принято решение. Гитлер, естественно, как глава государства не мог быть вовлечен в погром, Геббельс же принял на себя роль режиссера. Когда диктатор покинул зал, министр пропаганды произнес речь, текст которой не сохранился, но которая, без сомнения, относилась к мастерским достижениям нацистской демагогии.
«Речь эта была явно подстрекательской, и из нее следовало, что Геббельс намеревался начать соответствующую акцию», — вспоминал впоследствии руководитель молодежи Бальдур фон Ширах.
В сказанном каждый услышал свое: одни — распоряжение не препятствовать акциям, направленным против евреев; другие — приказ инициировать погромы; третьи — указание поджигать синагоги; четвертые — требование изгнания евреев из страны.
Геббельс же всего лишь сообщил фюреру об антиеврейских акциях, начавшихся в некоторых округах и районах страны. Гитлер принял решение, запрещающее партии заниматься подготовкой и организацией таких демонстрацией, но если они возникнут стихийно, им не препятствовать. Вот собственно и все. Но старые бойцы приучены понимать свое руководство и без слов.
«Отданные устно указания имперского министра пропаганды, — трактовал впоследствии высший партийный суд, — были поняты многими присутствовавшими, что партия официально не должна выступать как зачинщица подобных демонстрацией, на деле обязана организовывать и проводить их».
Старые бойцы, большинство из которых являлись командирами партийных организаций, сразу же поспешили к телефонам и отдали распоряжения на поднятие своих подразделений по тревоге. Наконец-то, они почувствовали, что могут самостоятельно решать пресловутый еврейский вопрос, а руководители СА сделали вывод, что настала пора выхода из тени и воздания мести за 30 июня 1934 года. Над всем этим возвышался Иосиф Геббельс, неустанно диктовавший распоряжения по телетайпу. Постоянно трещали телефоны и отдавались распоряжения адъютантам.
Лица же, официально занимавшиеся решением еврейской проблемы, не имели ни малейшего представления о происходившем.
Герман Геринг дремал в ночном поезде, следовавшем в Берлин, Гиммлер отправился на церемонию приведения к присяге эсэсовских новобранцев у Фельдхеррнхалле (на это мероприятие должен был прибыть Гитлер), а Гейдрих сидел с товарищами за столом в гостинице «Фир яресцайтен». Действия Геббельса оказались для шефа полиции безопасности полной неожиданностью.
Гестаповский правовед Вернер Баст, направившийся вместе с ним на традиционную встречу видных нацистов, вспоминал: «Не успели мы отойти несколько десятков метров от отеля, в которой находились, как увидели заполыхавшую огнем ближайшую синагогу».
Недоумевая по поводу происходившего, Гейдрих позвонил в местное управление гестапо. В 23.15 дежурный офицер доложил ему, что получено сообщение из мюнхенского управления пропаганды о начале еврейских погромов, в которые полиция вмешиваться не должна. Гейдрих не знал как ему поступить и послал группенфюрера СС Карла Вольфа к Гиммлеру. В 23.30 тот нашел его в частных апартаментах Гитлера на Принцрегентштрассе.
Адольф Гитлер, казалось, был удивлен антиеврейскими акциями более других. Как потом вспоминал шеф СС: «Когда я спросил фюрера о происходящем, у меня сложилось впечатление, что он ничего об этом не знал».
Однако Гитлер быстро отделался от хорошо разыгранного удивления и приказал, чтобы СС ни во что не вмешивалась, а гестапо позаботилось о сохранности еврейской собственности. Это распоряжение Вольф передал Гейдриху. Что произошло в следующие минуты, неизвестно, так как Гиммлер вместе с Гитлером выехал на церемонию принятия присяги эсэсовцами. Можно лишь предположить, что Гейдрих дал указание Мюллеру, остававшемуся в Берлине, объявить тревогу всем своим службам. Не зная ничего о причинах происходившего, он пытался во всем разобраться по поступавшим сообщениям. В час ночи 10 ноября Гиммлер возвратился в отель и отдал необходимые распоряжения.
Срочной депешой Гейдрих дал указание всем учреждениям гестапо и СД: «Не допускать разграбления еврейских лавок и жилищ. Полиция получила приказ наблюдать за происходящим и задерживать грабителей. Обратить особое внимание, чтобы на торговых улицах не был учинен погром нееврейских заведений. Не допускать оскорблений иностранцев, если они даже и евреи».
Отдав необходимые распоряжения, Гиммлер с яростью обрушился на виновника происходившего — Геббельса, сразу же поняв значение погрома 9 ноября. Это был удар по рационалистической политике СС, атака на ее главенствующее положение в вопросах переселения евреев в другие страны, саботаж предложенного и осуществляемого СС решения еврейской проблемы. Вызвав унтерштурмфюрера СС Луитпольда Шаллермайера, личного референта Вольфа, он продиктовал ему в 3 часа ночи: «Полагаю, что Геббельс в своих властных устремлениях, на что я уже давно обратил внимание, при своей безмозглости начал эту акцию в условиях особо тяжелой внешнеполитической обстановки».
Положив написанное в конверт, он его опечатал.
Действия Иосифа Геббельса не понравились и другим руководителям СС. Отто Олендорф, как отметил его бывший школьный товарищ, был «очень возмущен» погромами. Группенфюрер СС Вольф признался индийскому политику Кхану, что Германия в результате этого много проиграла в моральном отношении. А полицей-президент фон Эберштайн расценил всю эту акцию как «исключительно непристойную».
Было ли это все, что предприняла СС в знак своего протеста? Да почти все. Ни одному из фюреров СС не пришла в голову мысль об отказе от поддержки проводившихся акций. Охранные отряды повиновались молча.
Молва приписывает Гиммлеру более резкие формы протеста. Прусский министр финансов Попиц слышал от кого-то, будто бы Гиммлер заявил Гитлеру, что не может выполнять его приказы. Эсэсовец Гюнтер Шмитт рассказывал бывшему послу Ульриху фон Хасселю, что рейхсфюрер СС «отнесся неодобрительно к погромам и приказал своим спецподразделениям в течение двух дней не выходить за ворота казарм».
На самом же деле Гиммлер распорядился собирать материалы о нанесенном ущербе и грабежах, учиненных озверевшими погромщиками, науськанными Геббельсом, чтобы доказать диктатору всю бессмысленность развязанных министром пропаганды акций и потребовать его отстранения от государственных дел.
11 ноября Гейдрих подвел итоги погромов: разгромлено 815 различных заведений и 29 универсальных магазинов, уничтожен 171 жилой дом, опустошено 76 и сожжена 191 синагога, убито 36 и тяжело ранено 36 евреев, задержано 174 грабителя.
Хитрый и осторожный рейхсфюрер СС стал искать союзника, чтобы выступить против министра пропаганды. Он усмотрел его в лице Геринга, который посчитал, что Геббельс вторгается в сферу и его деятельности.
После получения первых сведений о погромах Геринг поспешил к Гитлеру и попросил его распорядиться о прекращении акций. Аргументы Геринга были те же, что и у Гиммлера, однако носили скорее экономический, нежели гуманистический характер. Геринга в первую очередь интересовали материальные потери, и он заявил: «Я сыт по горло этими демонстрациями».
Гитлер взял министра пропаганды под свою защиту, но тем не менее вызвал его и в присутствии Геринга строго отчитал. Гиммлер же заявил, что Геббельс безответственными погромами нанес огромный ущерб интересам рейха за границей.
14 ноября борьба против Геббельса достигла своего апогея. Данцигский комиссар Лиги Наций Карл Буркхардт, явившийся согласно предварительной договоренности на прием к Геббельсу, не смог с ним встретиться якобы из-за чрезвычайной занятости министра. Встреча была перенесена, а швейцарец вскоре узнал истинную причину отказа. Польский посол Липски рассказал ему, что в кабинете министров рейха спонтанно возникло негативное отношение к Геббельсу и был даже поставлен вопрос об его отставке.
13 ноября обстановка была все еще неясной, но на следующий день Гитлер решил все же поддержать министра пропаганды.
В 11 часов дня он отправился к нему на дом и заявил о своем доверии, а вечером их вместе видели на спектакле в берлинском шиллеровском театре.
В глубокой задумчивости Буркхардт возвратился в Данциг. Но не успел он там появиться, как ему передали, что звонил Гиммлер и просил срочно приехать в столицу рейха. Шеф СС не отказался еще от борьбы с Геббельсом, надеясь на воздействие своего аргумента о нанесении значительного ущерба немецкой внешней политике. Однако министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп пришел на помощь главному пропагандисту, заверив его, что ни о каком ущербе речи и быть не может. Поэтому Гиммлер возлагал последнюю надежду на Буркхардта, который мог еще оказать сдерживающее влияние на радикальную политику Гитлера.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.