Глава 32 Флаг последует за капиталом

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 32

Флаг последует за капиталом

Альфрид Крупп, чья жизнь, по его собственному признанию, «никогда не принадлежала ему самому», подошел к кульминации в истории своей династии. Как и у других Круппов, его жизненный путь зеркально отражал превратности судьбы Германии, и во время спада, который переживала ФРГ, когда сам Крупп приближался к шестидесятилетию, он разбил это зеркало вместе с мечтами своих предков. Подобно Гитлеру, Альфрид, по-видимому, чувствовал, что приближению развязки будет способствовать его ближайшее окружение. Его собственный сын проявил полное равнодушие к тому, чем дорожил отец, а теперь и Бертольд Бейц, избранный самим Альфридом помощник, наделал непоправимых ошибок, которые привели фирму и всю семью к краху, потрясшему все столицы. И когда все было кончено, слабый сын и сильный друг стояли рядом над могилой последнего и величайшего из Круппов.

Джеймс Белл, обозреватель «Форчун», подводя итоги четырехсотлетней истории династии, заметил по поводу Бейца: «Поскольку он был по природе торговцем, сосредоточенным на сиюминутной выгоде, а не финансистом, с ним легче всего было бороться при помощи банковских операций». Однако по состоянию европейской экономики (в то время произошло своеобразное повторение кризиса 1873 года) помощнику Круппа прежде всего надо было жить в дружбе именно с банкирами. Рядом с Альфридом поэтому должен был бы стоять такой человек, как Иоганнес Шредер. Он был не просто компетентным финансистом (кстати, одним из пятерки лучших в Руре), но видел суть ошибочных моментов в экономической политике Круппа – Бейца. Альфрид уволил его по совету Американца, причем под нелепейшим предлогом – что Шредер появился без предупреждения в Японии, когда там был Арндт, чем смутил наследника. Тогда Шредер и написал статью под названием «Финансовой крах». Цитирую: «Концерн обычно возглавляет единственный собственник, который может быть талантливым инженером или торговцем и который умеет получать баснословные прибыли. Этот человек не терпит рядом с собой других и смотрит на финансовые дела как на нечто, к несчастью, неизбежное, но не могущее принести неприятности лично ему из-за его выдающихся способностей. Он бывает поражен, когда однажды, несмотря на все свои достижения, оказывается на грани краха».

Шредер, конечно, писал как бы не о Круппе – это было немыслимо, но и маскировался весьма прозрачно, взяв для примера Вилли Шликера, который очень преуспевал во время войны, но переоценил свои силы и стал банкротом. Шредер писал далее, что пренебрежение банково-финансовой системой равнозначно наплевательскому отношению человека к собственной кровеносной системе: он выглядит здоровым, прямо весь светится и глаза сияют, и вдруг – сердечный приступ, тяжелая болезнь, а то и смерть. То есть, если за вашим здоровьем или за вашими финансами нет должного контроля, последствия будут одинаковыми – для жизни и для дела. Конечно, в крайних обстоятельствах забываешь обо всем (вот они опять, слова старого Круппа: «Нужда не знает закона»). Но в нормальной жизни надо понимать разницу между капиталом и деньгами, по-разному использовать долгосрочные и краткосрочные кредиты. Ликвидность – вещь дорогая, но неликвидность обходится много дороже, поскольку угрожает самому существованию фирмы.

Шредер смог предсказать грядущие неприятности примерно за пять лет.

Первый тревожный симптом появился, когда Бейц вернулся из поездки в Болгарию, где он заключил больше выгодных торговых сделок, чем англичане, французы и японцы, и легкомысленно заявил: «Зачем нам Индонезия или Боливия, когда рядом Восточная Европа?» Шредер мог бы на это ответить, что в развивающихся странах Бонн занимался финансированием десять лет и гарантировал его на 80 процентов. Действия же концерна за «железным занавесом» означали бы не только отсутствие финансовой поддержки со стороны правительства, но и официальное неодобрение по поводу торгового обмена с «коммунистическим блоком».

В мае 1958 года Бейц полетел в Польшу, чтобы восстановить там свои связи военного времени. Его так хорошо приняли, что он двинулся еще и в Москву – и навлек на себя гнев Аденауэра. «Старик» выступил с публичным заявлением, что «следует усомниться в национальной надежности господина Бейца».

Это может показаться абсурдным: бизнесмена заподозрили в том, что он красный. Но Конрад Аденауэр, как столп западногерманского антикоммунизма, не мог не обеспокоиться благоприятным отношением, выказанным Бейцу в Восточной Европе. Вдобавок русские и поляки, желая помочь эмиссару Круппа, сделали характерную ошибку. Кремль заявил о доверии к нему, и, несмотря на то что он во время войны постоянно контактировал с германским генерал-губернатором Польши, премьер Юзеф Циранкевич, также из лучших побуждений, объявил, что Бейц «на протяжении двадцати лет показал себя как испытанный друг нашей страны».

Такие заявления укрепили репутацию помощника Круппа среди красных, но в Руре только усилили недоверие бывших нацистов, занимавших в обществе некоторые важные позиции. Даже Аденауэр, никогда не состоявший в партии, поднял вопрос о его патриотизме. Бейц попал в неприятную историю. Тогда впервые он обратился за помощью к патрону, попросив Альфрида выразить протест, что и было сделано. Канцлер пошел на попятный. Он решительно отрицал, что вообще употребил эти слова о «национальной надежности».

Проблема была стара, как политика Пруссии. Германия, занимая центр Европы и стремясь к господству, никогда не могла определиться, с кем дружить. Это уже привело к двум войнам на два фронта. Эта же проблема сыграла свою злую роль и в судьбе Круппа.

Министр иностранных дел ФРГ Хальштейн, ставший впоследствии президентом Общего рынка, исходил из концепции, что его страна не будет поддерживать дипломатических отношений с теми государствами, которые признают ГДР (за исключением России, как оккупационной державы). Правда, дипломаты союзников узнали, к своему огорчению, что правящие классы Германии восприняли этот пункт как обоснование возможности торговать с Россией больше, чем с Англией, Францией или Америкой. Бейц нарушил «доктрину Хальштейна», потому что его фирма в этом случае была готова представлять свою страну. В правительстве находились, однако, влиятельные люди, которые хотели бы, чтобы концерн разведал пути возможного сотрудничества между ФРГ и странами советского блока в Восточной Европе, причем эти связи должны быть не просто торговыми, но и (хотя неявно) дипломатическими, чтобы можно было постепенно отказаться от «концепции непризнания». Однажды автору этих строк сообщили, что господин Бейц не сможет с ним встретиться, поскольку находится в Москве и беседует с Хрущевым; обсуждались не торговые, а политические вопросы, и по возвращении Бейц сразу поехал для доклада в Бонн и только потом уж в Эссен. В этом еще раз проявилась двойственность восточной политики Германии. Временами этим грешил даже Гитлер, самый последовательный русофоб в немецкой истории.

Весной 1939 года Риббентроп, направляя в Москву нового посла, натаскивал его в том смысле, что «между рейхом и СССР нет реального противоречия интересов… Можно даже утверждать, что при решении германо-польского конфликта мы готовы, по возможности, рассмотреть интересы России». Судя по комментариям Гитлера к докладам Риббентропа, он никак не мог определиться. Но снятие напряженности в отношениях со Сталиным его тоже привлекало. Немецкий посол получил инструкции передать Молотову, что рейх «готов возобновить нормальные политические отношения с СССР и не имеет по отношению к нему агрессивных намерений». В ту последнюю мирную весну это было правдой. Если от такой почти шизофренической двойственности в своей восточной политике не могли избавиться ни Бисмарк, ни кайзер, ни даже Адольф Гитлер, то тем более трудно было бы ожидать такого трюка от бывшего коммерсанта и страхового агента.

* * *

Бейц считал, что нашел на Востоке золотую жилу. Альфрид, который некогда управлял заводами на Украине и лучше других знал промышленность этой страны, мог бы дать ему полезный совет, но был озабочен проблемой с Арндтом. В 1949 году во время умеренного спада рурские промышленники уже поворачивались лицом к Востоку. Восемь лет спустя пришел новый спад, и это средство опять показалось привлекательным. Бейц пытался отшучиваться, когда на него слишком давили. Однажды, рассказывая о хозяевах Кремля на приеме в Бонне, он поднял брови и прошептал в комическом изумлении: «У них ногти такие же чистые, как у нас с вами!» Аденауэр не принял тона и холодно спросил: «Отчего у вас нет красной гвоздики в петлице, господин Бейц?» Тогда Бейц начал что-то нести насчет «наведения мостов между Востоком и Западом» и вообще – он не понимает, что плохого в том, чтобы пожать руку заказчику, который готов тебе заплатить за оборудование 50 миллионов марок. А под конец заявил: «Пусть Аденауэр занимается дипломатией, а мы будем торговать, не обращая внимания на политические проблемы и на смену правительств».

В администрации концерна его слова вызвали бы аплодисменты, но во дворце Шаумбург они были встречены ледяным молчанием. К счастью для Бейца, там присутствовал сам хозяин концерна. Крупп спокойно сказал: «Наши интересы в странах восточного блока не имеет смысла оценивать с политической точки зрения. Они чисто экономические. Мы продаем продукцию в восточные страны не по политическим причинам, а ради того, чтобы дать работу немецким рабочим». Альфрид в этом смысле был похож на отца, который кричал: «Только без политики!» – и в то же время финансировал Гитлера. Но аргумент Круппа показался убедительным. Никто в правительстве не стал с ним спорить, и разговор перешел на пустяки. А вот Бейца не простили, конечно. Он стал удобным козлом отпущения, и когда над Руром снова сгустились тучи, то принести в жертву его репутацию оказалось даже выгодно. Это случилось менее чем через десять лет. Производители стали во всем мире переживали один из тяжелых и затяжных кризисов. Казалось, выход только в сокращении производства. Однако, согласно сообщениям прессы, «в 1965 финансовом году генеральный директор вложил 82 500 000 долларов в угольные и стальные холдинги фирмы… Он не закрывал весьма убыточные эссенские шахты «Амали» и «Хелен» до 1966 года. В 1965 году автозавод понес потери в 5 000 000 долларов. Помимо автозавода, среди терпящих убытки предприятий, также стальные холдинги, Бременская судоверфь и предприятие «Фрид. Крупп Универсалбау».

Один обозреватель, сравнивая эти данные с торговлей представителя Круппа за «не слишком «железным занавесом», написал: «Создается впечатление, что Бейц, посредством своей суперторговли в Восточной Европе, вытесняет Круппов из большого бизнеса ради азартной игры». Да, так казалось и, вероятно, так оно и было. Сколько ни обвиняй Бейца, но нельзя забывать, что в основу концерна был положен монархический принцип, а самодержец не может полностью уйти от ответственности, свалив вину на тупого вассала. Надо учитывать и другие обстоятельства. В то время де Голль отрезал Круппа от рынков Западной Европы, не дав ему возможности долевого участия в работе авиагиганта «Конкорд», а большинство бизнесменов США игнорировали рекламные объявления во всех американских журналах под заголовком «Крупп – символ лидерства в области индустриального прогресса». Это подталкивало Бейца к торговле с Востоком, да и канцлер ФРГ стал пользоваться торговыми операциями для прикрытия дипломатических миссий. Сам глава концерна отсутствовал довольно часто. Был случай, весной 1963-го, когда он решил завершить очередной визит в Южную Америку долгим морским путешествием и плыть спокойно на яхте «Германия-V», снимая по пути фильм, – а в конторе как раз в эти дни нуждались в нем просто отчаянно. И он по-прежнему со страстью отдавался гонкам на своем любимом «порше», не позволяя никому и пальцем коснуться руля. Но его азарт игрока – совсем другая вещь, чем просто любовь к развлечениям и приключеням, которая отличала Арндта. Альфрид – это умный, сильный и искусный руководитель. Однако и он сделал грубую ошибку, приняв Бейца за Йенке, успешно служившего его деду и прадеду. Так он потерял Шредера и осложнил работу его преемникам.

Во время большого спада 1966–1967 годов Герман Абс, ведущий банкир ФРГ и близкий друг Круппа, обратился к промышленникам страны с просьбой пересмотреть статьи расхода и избавиться от расточительства. Но Крупп не мог выполнить его просьбы. Также он проигнорировал предостережение одного из своих экономистов, который отметил, что угольное и стальное производство становится опасным для фирмы. За последние четыре года фирма вложила в этот сектор около 300 миллионов долларов, в то время как зарубежные покупатели вели с ФРГ ценовую войну. Аналогичная ситуация сложилась и в угольном секторе. В Руре скопились запасы угля, который не покупали, хотя его производство обошлось в 20 с лишним миллионов долларов. Экономист воздержался от замечания, что этого могло бы не быть, если бы глава концерна придерживался условий Мелемского договора.

Бейц предлагал закрыть локомотивный завод, но Крупп отказался, заявив: «Мой прадед производил части паровозов, а мы будем собирать локомотивы. Прибыль – дело важное, но мы не можем отказаться и от своей социальной ответственности». Он показал собеседнику газетные брачные объявления, где обычно указывали желательный род занятий будущих женихов и невест. Многие незамужние женщины и вдовы писали, что предпочитают рабочих и служащих концерна Круппа. Патрон напомнил Бейцу: это оттого, что на фирме люди имеют надежную работу, хороший заработок и приличную пенсию. После этого он удалился в свой кабинет.

Однако предупреждающие голоса звучали все громче. Абс и его коллеги-банкиры представили Круппу сравнительные данные по экономике ФРГ за 1966–1967 годы и за предыдущую зиму. Сокращение составило в октябре 6 процентов, в ноябре – 9, в декабре – 1,8, в январе – 4,1, в феврале – 4,6 и в марте – 7,4 процента. Газетчики издевались над понятием «экономическое чудо», толкуя об «экономическом сползании», депрессии, деградации и даже об «экономическом обмороке».

На них, может быть, можно было бы не обращать внимания, но мрачные предсказания исходили не только от прессы. Преемники Шредера были встревожены происходящим. В других компаниях владельцы искали выход в акционировании, а владелец концерна по-прежнему полагался на личное состояние и банковский кредит. Однако при тогдашнем состоянии экономики кредиты давали неохотно. Уже и граф Лауриц беспокоился о собственности фирмы в Бразилии – бразильское государство стало очень нестабильным. Крупп же просто ответил, что сын при очередной встрече говорил ему о «колоссальных успехах» в Бразилии. Он только не сказал, когда именно Арндт бывал на сталелитейных заводах фирмы в Южной Америке.

После этого Крупп уехал в Африку на сафари, дав пищу для журналистских толков. Газетчики гадали, что же случилось с главой концерна, который в такое трудное время уехал охотиться на слонов. Боннский корреспондент «Нью-Йорк таймс» предупреждал, что следует ждать плохих новостей из Эссена, а корреспондент «Форчун» передавал, что Крупп, «по мнению ряда экспертов, упустил свой шанс, не избавившись от стальных и угольных холдингов, как было условлено на переговорах с союзниками четырнадцать лет назад. Убытки от стального и угольного секторов в 1966 году исчисляются миллионами долларов».

* * *

Круппа обвиняли в военных преступлениях, в верности нацизму, но никогда – в измене традициям династии. Готовясь встретить свое шестидесятилетие, он продолжал труды по поддержанию фамильной империи. За пять лет до этого Альфрид, кажется, совершенно разочаровался в сыне. Сам Арндт, появившись на баварской вилле, сказал в интервью, что отец уговорил его отказаться от права на имя Круппа. И еще любопытное заявление: «Мне давно известно, что сделали Форды со своей компанией, и я восхищаюсь их решением». Знал он об этом, скорее всего, от отца. Зимой 1962/63 года Бейц по поручению Круппа побывал в Америке и посетил контору бывшего верховного комиссара Макклоя, который, по сути, принадлежал к тем же социальным кругам, что и Альфрид. Под давлением Макклоя Крупп выплатил символическую компенсацию бывшим узникам лагерей. Теперь он хотел услуги от американского банкира – фирме нужна была консультация по вопросам создания фондов (эта практика была мало известна в Германии). Макклой отправил Бейца к своему коллеге Стоуну, в то время сотруднику Фонда Фордов. Потом Бейц ненадолго заезжал в Вашингтон для консультации с Робертом Кеннеди.

В декабре 1965 года репортеры агентства Рейтер сообщили, что по указанию из Эссена руководители компании «Металлургические и горные предприятия Рейнхаузен» согласились на их формальное слияние с Бохумским союзом. Новая компания должна была теперь называться «Фрид. Крупп Хюттенверке А.Г.» – акционерное общество. Это был первый шаг к созданию Фонда Круппов. Но для реорганизации в такой огромной промышленной империи требовалось немало времени. Было решено, что для окончательного оформления новой компании потребуется еще год. Предполагалось завершить эту работу к лету 1967 года.

Круппу это решение далось нелегко. Как всегда в трудных случаях, он обратился к запискам Альфреда. А тот мало что знал о фондах, хотя они с XVI века существовали у бенедиктинцев. К тому же Большой Крупп был решительным противником акционирования, так как был уверен, что акционеры разбазаривают капитал компаний, а кроме того, в таких обществах практически невозможно соблюдать секретность, на которой он был просто помешан, считая ее одним из условий успеха бизнеса. Альфрид Крупп хотел найти выход из затруднительного положения через развитие торговли на Востоке и вдруг наткнулся на послание прадеда времен Франко-прусской войны: «Я рассчитываю на национальный дух каждого из наших людей, которые должны быть озабочены только положением нашей страны и полезностью для фатерланда нашей фирмы, которая может стать неоценимым достоянием государства».

Дом Круппов всегда был национальным институтом, а не просто средством по извлечению прибыли. И последний из его руководителей решил, что должен сделать для Германии еще одно большое дело.

* * *

В истории всех трех рейхов звучал мотив воссоединения. Нет ничего странного в скрытой политике ФРГ по отношению к Восточной Европе, начатой в результате контактов фирмы, которые были одобрены Бонном. После того как прошел шок поражения, главным национальным вопросом для немцев стала возможность воссоединения с потерянными восточными землями. Западные союзники не могли бы помочь в этом деле. Но вот Бисмарк и Большой Крупп пусть каждый на свой манер, но показывали дорогу. И Бертольд Бейц был намерен двигаться дальше к восточному горизонту. К 1958 году он довел объем торговли с восточным блоком до 10 миллионов долларов. Основным его покупателем была Москва. Анастас Микоян, вновь появившийся в крупповских документах через тридцать лет после того, как приветствовал барона Вильмовски в своих южных степях, прилетел в ФРГ – и прямо к Бейцу. Он напомнил, как Хрущев пообещал всему миру перегнать Америку, и сказал, что это было бы возможно при технологической помощи Запада. Микоян заявил, что в СССР товары Круппа пользуются широкой известностью, и добавил: «Хитрый предприниматель всегда держит на огне два утюга».

«Сближение» началось с выплаты фирме 2 702 702 золотых рублей, сопровождаемой словами премьера Хрущева: «Советский Союз имел в прошлом хорошие торговые связи с фирмой Круппов». Неясно, имел ли он в виду пшеничное фиаско барона или Курскую битву. Но главное состояло в том, что рублевый поток устремился на Запад и что Хрущев, подобно Александру II, пил водку с немцами. Первый визит Бейца в Кремль имел большой успех. Хрущев распорядился вычеркнуть имя Круппа из московских списков военных преступников и прекратить всяческие обличения по его адресу. В марте 1959 года, когда Хрущев посетил ярмарку в Лейпциге, где были представители фирмы, оттуда спешно убрали плакат с надписью: «Уолл-стрит, Рокфеллер и Крупп – поджигатели войны». Хрущев выразил сожаление, что «не смог встретиться с господином Круппом лично», выпил за «успехи и процветание компании» и просил передать Альфриду Круппу «свои наилучшие пожелания».

Конечно, ради Хрущева могли дать распоряжение убрать плакат, но за всем же не уследишь. На Востоке неприязнь к Круппам была еще достаточно сильна. Автор этих строк как раз в то время побывал в Восточном Берлине в историческом музее и видел там картину «Альфрид Крупп на скамье подсудимых». Она действительно изображала Альфрида во время Нюрнберского процесса, но ловкий художник превратил американских негров-охранников в русских, и, конечно, белых. Пояснительный текст гласил, что Крупп был осужден советским судом как военный преступник, но помилован капиталистом Макклоем. Там также говорилось, что «в настоящее время военные преступники освобождены западными державами и сейчас занимают важные позиции внутри режима, существующего в западной зоне». Но как бы ни относились к этому посетители музея, а Хрущев и Аденауэр имели свои соображения. Сильные рейхсканцлеры в истории Германии со времен Бисмарка всегда проводили независимую внешнюю политику, и «старик» тоже сам определил, как он считал, наиболее выгодное направление экономического сотрудничества. Он решил последовать по пути, проложенному Бейцем. Крупп же порадовался вместе с членами правления. Он напомнил им, что в прежние временя капитал обычно следовал за флагом, теперь же будет наоборот – флаг последует за капиталом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.