Царственные узники

Царственные узники

Несколько лет назад в Санкт-Петербурге были торжественно захоронены останки царской семьи, но до сих пор не утихают споры, действительно ли они принадлежат «мученикам Ипатьевского дома». Однако исторической пеленой скрыто и много других тайн, происшедших с последним русским императором Николаем II и его родными после Февральской революции. Тайны породили много различных версий и предположений, например, до недавнего времени мало кто знал, что, подписав отречение, император на пути из Пскова в Могилевскую ставку попытался его аннулировать и снова возложить на себя монаршую власть. В Петербурге тотчас стало об этом известно, и по прибытии в Царское Село император и его семья были арестованы.

Была ли у царской семьи возможность уехать за границу? Когда она находились под арестом в Царском Селе, секретную миссию по отправке ее через Финляндию в Швецию предлагал организовать генерал Маннергейм, находившийся тогда на русской службе и беззаветно преданный государю. Вывезти царскую семью в «тайном эшелоне» было нетрудно, но А.Ф. Керенский на это не пошел, так как бегство императора сразу после Февральской революции привело бы Временное правительство к краху.

По дипломатическим каналам велись переговоры об отправке Николая II с семьей в Англию, и все как будто было уже подготовлено. Но британский премьер-министр Ллойд-Джордж сыграл в этом деле резко отрицательную роль. В марте 1917 года в войну на стороне Антанты вступили США, и в Лондоне очень дорожили сохранением хороших отношений с новым союзником. А из США в адрес английского правительства шли потоки писем с требованием не принимать на Альбионе бывшего русского императора. И Временному правительству из Лондона была направлена шифровка, в которой говорилось, что приезд низложенного российского императора в Великобританию «сейчас крайне нежелателен».

^{Вид Ипатьевского дома}

В Царском Селе стража относилась к царственным узникам грубо и дерзко. Когда государь здоровался с караульными офицерами и солдатами, те или ничего не отвечали, или насмешливо приветствовали Николая II словами «Здравствуйте, полковник». Однажды при смене караула император подал прапорщику руку, но тот своей руки государю не подал и даже отступил назад. Зная, что Николай II не любит читать бульварные газеты и журналы, ему нарочно приносили такие, где писались ложь и клевета на царскую семью, причем подобные статьи подчеркивались красным карандашом.

Помимо издевательств со стороны охраны, немало нравственных оскорблений наносила узникам и чрезвычайная верховная комиссия, изводившая их почти ежедневными обысками, допросами и всевозможными придирками. Только два офицера – полковник Е.С. Кобылинский и его помощник поручик П. Коцебу – относились к царственным узникам с человеческим состраданием, но делали это тайно, опасаясь командиров, а те старались придумать новые оскорбления для членов дома Романовых. Узнали они, что у детей есть две любимые ангорские козы, и убили их прямо на глазах у детей. У цесаревича Алексея была винтовка, которую в свое время подарил наследнику один из заводов как игрушку – со специальными безопасными пулями. Прапорщик Коравченко с грубыми оскорблениями отобрал ее у горько заплакавшего мальчика. Узнав об этом, полковник Е.С. Кобылинский унес винтовку к себе, разобрал и по частям перенес в комнату цесаревича.

^{Император Николай II с семьей}

Среди дворцовой прислуги процветало фискальство: по доносу была арестована и удалена из Царского Села фрейлина Анна Вырубова, отстранен от должности комендант П. Коцебу за то, что пропускал пакеты от царя и других арестованных без предъявления их в цензуру. Почти все отвернулись от царственных страдальцев: великой княжне Ольге из многих подруг открыто писали только Хитрово и еще одна, подписывавшаяся псевдонимом «Лили».

Приютить царскую семью соглашались испанцы, но в Петросовет тем временем шли многочисленные письма и телеграммы от революционного пролетариата с требованием принять жестокие меры к членам императорской семьи. И в итоге Николай II и его семья оказались в Тобольске. Отъездом их руководил сам А.Ф. Керенский, а официально этот шаг Временного правительства был мотивирован тем, что пусть, мол, царь поживет там, куда прежде ссылал революционеров. Правда, предполагалось, отправив Романовых подальше от революционного Петербурга, потом при первом же удобном случае вывезти их за границу через Дальний Восток.

При отправке из Царского Села императорской семье было предоставлено право выбрать себе свиту и слуг. С бывшим царем в Тобольск добровольно поехали граф И.Л. Татищев, князь В.А. Долгоруков, доктор Е.С. Боткин (лечивший императрицу Александру Федоровну), доктор Деревенко (лечивший царевича Алексея) и француз П. Жильяр – воспитатель наследника. Позднее прибыл англичанин С. Гиббс. Из свиты женского персонала в Тобольск отправились графиня А.В. Гендрикова, Е.А. Шнейдер и четыре фрейлины; прислуги было более 40 человек, и содержалась она на средства царской семьи.

В начале августа 1917 года специальный поезд, сопровождаемый двумя членами Временного правительства и особым отрядом охраны, привез царскую семью и ее свиту в Тюмень, а оттуда на пароходе их отправили в Тобольск. Романовых поместили в бывшем доме губернатора Ордовского-Танаевского; для многочисленной прислуги найти здесь же помещение не было никакой возможности, а проживание на частных квартирах запрещалось инструкцией Временного правительства. Однако часть прислуги все же пришлось разместить на частных квартирах, в другом доме – напротив губернаторского – разместилась и свита императорской семьи.

Вместе с бывшим царем в Тобольск прибыли офицеры и отряд гвардейцев (33 человека), которым командовал полковник Е.С. Кобылинский. Наблюдать за особой Николая II и членами его семьи А.Ф. Керенский направил эсера В.С. Панкратова[63]. В Тобольске царская семья должна была находиться до созыва Учредительного собрания, которое и должно было решить ее дальнейшую судьбу.

Первые дни пребывания в Тобольске были полны для членов царской семьи новыми впечатлениями, но потом наступили дни уныния. Дом, огороженный двор и небольшой сад – вот вся территория, которой они располагали. Тем не менее им жилось в Тобольске довольно сносно: обед они получали из лучшей в городе столовой, ежедневно на каждого отпускалось по два обеда. Им разрешали гулять в садике, часы прогулок члены царской семьи назначали сами. Во внутреннюю их жизнь власти не вмешивались, так что узники могли распределять время по своему усмотрению.

Первые полтора месяца были, наверное, лучшим временем пребывания узников в Тобольске. Руководил всем полковник Е.С. Кобылинский, местным властям он не подчинялся, посланцы из центра пока еще не прибыли. Население участливо относилось к заключенным. Если, проходя мимо дома, люди видели кого-нибудь в окнах, то снимали шапки. Многие присылали продукты, большое участие в жизни узников принимал Ивановский женский монастырь.

В ясные дни, обычно после обеда, члены дома Романовых выходили на балкон, откуда открывался вид на городской сад, нагорную часть Тобольска и вдоль улицы Свободы. И прохожие с любопытством рассматривали семью бывшего императора. Более всего обывателей поражали прически великих княжон: почему они подстрижены, как мальчики? Императрица Александра Федоровна чаще всего выходила на балкон с шитьем или вязанием, реже всех появлялся на балконе Николай II. Большую часть дня он проводил за распилкой кругляков на дрова, и это было одним из его любимых занятий. Физически царь был очень силен, любил движение, иногда целыми часами, один или в сопровождении дочерей, ходил по двору.

По вечерам семья собиралась в зале. Приходили доктор Е. Боткин, князь В.А. Долгоруков, граф И.Л. Татищев, фрейлины А.В. Гендрикова и Е.А. Шнейдер, и вечер проходил в разговорах или чтении вслух. Осенью с детьми (царевичем Алексеем и великими княжнами Марией и Анастасией) стали заниматься русским языком, историей, географией и другими науками. В долгие зимние вечера в бывшем губернаторском доме ставились спектакли – пьесы на английском и французском языках – под руководством П. Жильяра. Из русских пьес был поставлен водевиль А.П. Чехова «Медведь», в котором роль помещика Смирнова играл сам император. Домашним уютом, семейным счастьем и покоем веяло от этих представлений, доставлявших удовольствие и самим участникам, и их зрителям.

По воскресеньям царской семье разрешали ходить к ранней обедне в храм Благовещения, находившийся недалеко от губернаторского дома. Пройти в него можно было через сад, но на пути всегда расставлялись в две шеренги солдаты, между которыми и проходили царственные узники и их свита.

Тобольск находился далеко от железной дороги и промышленных центров, и бурные события октября 1917 года мало коснулись города. На умы местных жителей продолжали оказывать влияние рыбопромышленники, купцы и духовенство. Каждый раз вокруг храма Благовещения, когда его посещали царственные узники, собирались «верноподданные» и просили допустить их к императору. Но даже в церкви царская семья не могла ни с кем общаться, так как народ, когда там молились Романовы, туда не допускался.

В Рождество 1917 года по указанию священника дьякон провозгласил в церкви многолетие царской семье, и обыватели во всех церквах города молились за здоровье всех членов дома Романовых. Солдаты с угрозой стали требовать сменить священника, но архиепископ Гермоген не дал своих священников в обиду, только на время удалил их в Абалакский монастырь. После этого случая надзор за царской семьей сделался более строгим, но особенно жизнь узников ухудшилась после заключения Брестского мира. В середине марта 1918 года в Тобольске сложилась ситуация, о которой П. Жильяр писал так: «Наглость зазнавшихся солдат превосходит все, что только можно себе представить. Всех уехавших заместили молодежью, невообразимо распущенной и разгульной. Государь и государыня, несмотря на растущие со дня на день неприятности, все же надеются, что найдутся между оставшимися верными хоть несколько человек, которые попытаются их освободить».

Действительно, никогда еще обстоятельства не складывались для побега так удачно, как в то время, что было известно и Уральскому областному Совету. И в феврале 1918 года на одном из его заседаний был поднят вопрос о переводе Романовых из Тобольска в более надежное место и немедленном принятии мер, чтобы предупредить их возможный побег. К тому же наступала весенняя распутица, и с вывозом царской семьи нужно было спешить. Сначала решено было отправить в Екатеринбург самого Николая II, императрицу Александру Федоровну, их дочь Марию, доктора Е.С. Боткина и князя В.А. Долгорукова. Возглавил эту операцию один из видных участников Октябрьской революции В. Хохряков, бывший матрос Балтийского флота, служивший на крейсере «Заря свободы». Остальные члены царской семьи и штат фрейлин и слуг должны были оставаться в Тюмени до первых пароходов.

В Екатеринбурге царскую семью разместили в доме инженера Ипатьева. Владельца выселили, а сам дом от любопытных взглядов обнесли забором. Ипатьевский дом был двухэтажным, и в верхнем этаже царской семье было отведено 5 комнат. Нижний этаж дома, из-за сильного наклона почвы, был полуподвальным, в нем в основном размещались подсобные помещения – кухня, кладовые и т. д.

В день приезда Романовых в Екатеринбург, 30 апреля 1918 года, на имя председателя Уральского областного совета А.Г. Белобородова пришла телеграмма: «Предлагаю содержать Николая (Романова) самым строгим порядком. Яковлеву поручается перевозка остальных. Предлагаю прислать смету всех расходов, считая караулы. Сообщить подробности условий нового содержания. Председатель ЦИК Свердлов».

23 мая прибыли остальные члены императорской семьи, и тогда же внешний караул был сформирован из постоянных охранников.

Сначала Романовых хотели судить открытым судом и ждали из Москвы революционный трибунал. Ипатьевский дом, который большевики называли «Домом особого назначения», был обнесен двумя заборами: первый проходил почти у самых стен дома, второй шел на некотором расстоянии от первого, таким образом образовывался как бы дворик между двумя заборами. «Дом особого назначения» строго охранялся, и царственные узники находились под постоянным и неусыпным надзором Красной гвардии, отряд которой разместился в доме напротив. Доступ к Николаю II был ограничен узким кругом лиц и членов Уральского областного Совета. Но просьбы о свидании с императором и другими представителями дома Романовых были очень часты: некоторые хотели повидаться, так как «состояли в родстве», другие – «услужить, что надо будет», являлись представители от Красного Креста и дипломатических миссий…

Внутренняя охрана Ипатьевского дома с самого начала была особой командой, тщательно подобранной из рабочих Злоказовского завода, который считался наиболее активным и сочувствующим большевикам. Когда злоказовцам предложили стать охранниками царской семьи, многие охотно согласились: риска для жизни не было, а жалованье обещали платить большое. Бойцов внутренней охраны разместили в двух комнатах верхнего этажа, но они сразу же начали вести себя бесцеремонно и даже появлялись в помещениях, отведенных для членов императорской фамилии.

При доме был небольшой сад, в котором узникам разрешалось гулять. Цесаревич ходить не мог, и Николай II на руках выносил его в сад. Государыня Александра Федоровна в сад не выходила, только изредка прогуливалась по террасе. Но красноармейцы расписали стены террасы похабными словами и непристойными картинками, после чего императрица совсем перестала выходить. Вскоре подобными «узорами» были размалеваны и другие места, и дети отказались от прогулок в саду.

Сначала комендантом Ипатьевского дома был А. Авдеев, который был настолько грубым и резким человеком, что его недолюбливали даже товарищи из охраны. Он всеми способами старался унизить, оскорбить узников и сделать их жизнь невыносимой. Пока он был комендантом, Романовы лишились почти всего своего имущества, а сам А. Авдеев и его люди мешками выносили краденое. Бесцеремонность с его стороны доходила до того, что он позволял себе садиться за стол с членами дома Романовых и даже ел из их тарелок. Император, хоть и умел всегда владеть собой, и то в сердцах назвал его «поганцем».

У царской семьи не было ни минуты покоя: комендант приходил в «Дом особого назначения» в 9 часов утра и уходил в 9 часов вечера, а в его отсутствие за Романовыми надзирал Машкин – «пьянчуга, воришка, самый последний рабочий», как его характеризовали сами товарищи с завода, о чем написано в книге генерала М.К. Дитерихса. Однако ежедневное общение с Николаем II и членами его семьи оказало влияние и на охранников, даже в А. Авдееве пробудились какие-то человеческие чувства. Он перестал горланить революционные песни, сделался, насколько мог, добрым, и, разумеется, в Уральском Совете не могли не заметить этих перемен.

Когда вспыхнуло восстание чехословацкого корпуса и белогвардейцы начали наступление на Екатеринбург, военный комиссар Уральской области Ш. Голощекин выступил на заседании городского совета и потребовал введения в Екатеринбурге чрезвычайного положения. В первых числах июля внутренняя охрана Ипатьевского дома была заменена не говорившими по-русски латышскими стрелками во главе с Я. Юровским – членом президиума Исполнительного комитета Уральского Совета и комиссаром юстиции Уральской области. Его появление вселило в узников страх, хотя держался он с членами дома Романовых холодно и корректно.

10 июля 1918 года против советской власти под руководством офицера Ростовцева и казачьего есаула Мамкина выступили фронтовики, которые на одной из площадей города устроили митинг. Ораторы требовали выдать им оружие, заключить мир с чехословацким корпусом, ликвидировать институт политических комиссаров. Митинг был разогнан, начались аресты… Это и другие события неблагоприятно сказались на положении царственных узников; в подобной обстановке и возник миф о заговоре монархистов, стремившихся освободить Романовых, чтобы они возглавили и объединили все силы контрреволюции[64].

На другой день после митинга членам дома Романовых недвусмысленно дали понять, что любая их попытка к бегству отныне исключается: на открытое окно, снаружи рамы, была прикреплена тяжелая решетка. В ночь с 16 на 17 июля всех Романовых из верхнего этажа дома перевели в нижний, якобы потому, что в городе неспокойно. Для них была выбрана комната с деревянной оштукатуренной перегородкой, мебель из комнаты заранее вынесли.

Император нес на руках цесаревича, у остальных в руках были подушечки и разные мелкие вещи. Войдя в пустую комнату, императрица Александра Федоровна спросила: «Что же, и стула нет? Разве нельзя сесть?» Комендант велел принести два стула: на один посадили цесаревича Алексея, на другой села Александра Федоровна, остальным велено было встать в ряд. Потом из соседней комнаты позвали команду, и Я. Юровский объявил, что ввиду того, что их родственники в Европе продолжают наступление на советскую власть, Уральский исполнительный комитет постановил всех Романовых расстрелять. Николай II спросил: «Что, что?», но Я. Юровский уже приказывал команде готовиться. Те заранее знали, кому и в кого стрелять, им было приказано целиться прямо в сердце, чтобы избежать большого количества крови и покончить скорее…

Так, в подвале Ипатьевского дома последний русский император вместе с женой, детьми и домочадцами был расстрелян в упор из револьверов системы «Наган» и «Маузер» – без приговора, церковного покаяния и без каких-либо даже признаков суда и следствия…[65]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.